За перевал

По просьбам читателей — о встрече братьев. * Он проснулся снова, и снова с наслаждением нашел себя в уютной постели. Одеяло его обнимало, словно тёплыми руками. Ни единого раза, просыпаясь под ним, Морьо не опасался, что уют и тепло окажутся лишь мороком, как до того бывало и в дороге, и в Западном Дортонионе. А ведь уже решил, что эти страхи надолго, успел и разозлиться, и набраться терпения… Корзинка с едой опять ждала его на столе. Он натянул штаны, сел к столу — и обернулся. Майтимо вошёл молча, опустился рядом на скамью. — Скажешь, я слишком долго сплю? — спросил Морьо хмуро. — Не скажу. И снова при виде старшего брата хотелось то ли просить прощения, то ли уткнуться в него, как в детстве… …Первое, что сказал Майтимо, когда они с Макалаурэ вошли, было: — К целителю. Нашему. — Что, опять?! — рявкнул Морьо немедленно. — И прямо сейчас, — сказал этот незнакомый Майтимо, собранный и жёсткий, словно из железных прутьев свитый. Стальной наруч с выступом закрывал его правое запястье. Другого доспеха на нем не было. А казалось, что он все равно в броне. — Да! — крикнул Морьо. — Я тоже не смог тебе помочь! Прости уж, что я вышел оттуда своими ногами! Но, проклятье, ты мог бы хоть немного мне порадоваться?! — Я рад, — отрезал Майтимо. — И порадуюсь ещё больше, если наш целитель подтвердит, что ты свободен. Для нас, знаешь ли, два чуда — это странно много. Забыв про перевязанные ноги, Морьо прыжком перемахнул через стол, оказался перед Майтимо — и схватил его за грудки. Встряхнул бы, если б мог. — К раугам чудеса! — заорал он брату в лицо. — Есть только эльдар! Живые — и мертвые! Которые рисковали и умирали, чтобы жили мы! Вот и все чудо!!! Он задохнулся, отступил на шаг. И понял, что острие наруча Майтимо упиралось ему в живот. При желании тот мог проделать в нем дыру насквозь. Пожалуй, и готовился. И Морьо вдруг улыбнулся. — Ты не безоружен. Я рад, знаешь ли. — Я сражаюсь левой, — сказал Майтимо. Его лицо смягчилось немного — и Морьо, не выдержав, обнял и его тоже. Майтимо и правда был словно в броне из жил и мышц. Макалаурэ, до этого молчавший, шагнул ближе. — Ты и говорить с ним не будешь, прежде чем?.. — Я с ним говорю. Нескольких внуков Финве подряд не обманул бы никакой морок. Но все же — к целителю. Да, ещё раз. Столько, сколько будет нужно, — сказал Майтимо. — Как вы мне все надоели, — буркнул Морьо. — Где целитель, будь он неладен? Надеюсь, это не ещё одна прекрасная дева? — Это Эйтелиндо. — Он же мальчишка! — Тебе кажется. Он лечил и меня. Ты его вряд ли напугаешь. Эйтелиндо не вошёл — влетел с горящими глазами. Почти без слов увлек Морьо за собой в укромную комнату. …И разговор с ним был долгим и тяжелым настолько, что проще было бы снова руду таскать. О да, Лутиэн была права тысячу раз, ей не нужно было ни лишних слов, ни перебирать чужие воспоминания. Эйтелиндо задавал десятки вопросов, иногда словно бы не связанных ни с чем, и просил открывать очень болезненные воспоминания. Глубокой ночью Морьо орал на него до хрипоты и бешенства, а тот лишь упрямо требовал ответов. А ведь ещё братья будут расспрашивать… Обратно в гостиную Морьо вышел в середине ночи, ноги у него подкашивались. А здесь его ждали, считая Хуана, четверо. И пока лекарь что-то торопливо говорил Майтимо, Морьо видел только Тьелпе, радостно и неловко улыбающегося, потому что половина лица была до сих пор малоподвижна от страшных ожогов… Да, его едва ли не в последние мгновения перед тем, как бросить вызов, отослали в замыкающий отряд. Нет, он не знает, почему. Не может сказать и того, почему с ним отослали Хуана, уже не раз сражавшегося рядом с хозяином. Чье было предчувствие — Куруфинвэ или Тьелкормо, кто знает теперь… Они вместе пили вино, как воду, не чувствуя опьянения, и говорили вновь и вновь. И Макалаурэ то и дело протягивал руку, лишний раз убедиться, что он, Морьо, здесь, и не развеется с рассветом. И Хуан лежал под столом, временами клал морду ему на колени и тяжело вздыхал. И Майтимо все допытывался, как могло случиться, что не заинтересовались, не стали сталкивать разных пленных и требовать подтвердить, кто он есть, как не заподозрили военачальника… И как удалось пережить попытку бунта. Про неудачные побеги брат не спрашивал. Морьо вспоминал и вспоминал снова, пытаясь поймать за хвост и назвать словами то неуловимое, что мерещилось ему ещё там, в подземельях, но именовать его не было сил. Вспоминал, как пронесли мимо обожженные, закопченные доспехи, один из которых точно принадлежал Тьелкормо. Как жестокие ожоги на лицах мешали узнавать даже своих верных. Как требовали назвать имя. Как пытались заставить работать в кузнях Ангбанда — болью, голодом, страхом. Как после бунта почти всех уцелевших избили до неузнаваемости, и сами же лишили себя возможности их разглядеть… И вперемешку, чтобы не говорить беспрестанно о дурном, он спрашивал и спрашивал. Слышал в ответ, как настойчиво восстанавливал себя Майтимо, и как Хуан спасал его от кошмаров, даже целители не могли выгнать из палат собаку Великого Охотника. Как Тьелпе упорно учится и работает по памяти и записям отца, и обещает стать в будущем мастером не хуже. Как племянник годами залечивал ожоги от морготова огня, и целители справились. Как вернулись изможденные Рыжие, рассказав, что были похищены орками, как твари покалечили одного и ранили другого, и как они сбежали по дороге, потому что выступление войска братьев задержало похитителей. Как сумасбродное решение Макалаурэ о передаче короны Нолофинвэ начало разбивать лёд отчуждения между ветвями народа нолдор, а спасение Майтимо довершило. Майтимо подтвердил решение брата, едва разобрался в случившемся, даже не поднявшись ещё с постели… Он отчаянно устал, но не мог и не хотел остановиться, слушая снова и снова о том, как братья собирали семью по кускам. Временами слезы текли по щекам и капали в вино. Макалаурэ не раз плакал, не скрываясь, и Морьо вдруг увидел у него в волосах темные пряди, которых не было ещё на закате… Тогда, утром, Морьо уснул на полуслове, уронив голову Майтимо на плечо. Потом очнулся на мгновение — уже в пустой комнате и под стеганым одеялом, и забылся опять, почти без снов. Раз семь или восемь он просыпался, но лишь чтобы торопливо поесть, добраться до отхожего места и умыться, а потом проваливался обратно в сон, ненасытно, жадно, словно стараясь избыть рауговы двадцать пять лет тяжёлой настороженной дрёмы и дурных видений. — Сколько дней в этот раз? — спросил Морьо, проглотив мясо с пресной лепёшкой. — Пять с лишним. Амбаруссар вернулись, приходили к тебе спящему, но ты ругался во сне и слал их к раугам. — Нарион в порядке? — Поселил слева за стеной. — Ты мне, случаем, не свое одеяло отдал? — вдруг осенило Морьо. — Мне ни разу за это время подземелья не мерещились! Проснуться же невозможно! — Свое, — Майтимо чуть улыбнулся. — Кто сделал?! Такого мастера надо знать! — Потом назову. Не торопись. — Ты мало говорил о себе. — Я спал вот так же неотрывно больше двух месяцев, когда начал исцеляться. Не беспокойся. — Не командуй, — фыркнул Морьо. — Хотя бы дома. Взглянул на левую руку Майтимо, лежащую на столе. Взял ее в свои. — Я видел тебя… В видении. Один раз. Ты сказал — я справился, и ты справишься. Майтимо стиснул ему руку так, что у Морьо в левой ладони чуть не треснули кости. Побледнел. — И ты?! Я решил, проснувшись — ты умираешь! Там. А здесь… Я не мог снова отправить кого-то — туда!!! — Он скрипнул зубами. — И промолчал. — Не мог, — кивнул Морьо. — Все верно, Нельо. Знал бы ты, как я боялся увидеть там Макалаурэ, Тьелпе… или Рыжих… — Знаю, — сказал Майтимо тяжело. — Что?.. — Я видел… Все. Сверху далеко видно. Следующие дни думал неотрывно, кого увижу рядом с собой. А увидел Финдэ, первая мысль была — и он в плену. Морьо даже не понял, поймал ли воспоминание Майтимо, или сам так хорошо представил скалу, низкие облака и войско внизу, на которое плещет поток огня, что чуть не взвыл. Уткнулся лицом в ладони. — Безумно рад, что не увидел рядом тебя, — Майтимо вздохнул и дёрнул его за ухо, как в детстве. — Финдэ… не управился бы — с двумя, — не без труда выговорил Морьо, криво усмехаясь. — Слухи о твоём спасении… разнеслись среди пленных за считанные дни. Все были счастливы так, словно свод разломился и солнце пришло. Перевел дух. Бросил взгляд за окно — солнце клонилось к закату и его лучи уже проникали вглубь комнаты. Впервые он разглядел сквозь стекла вид отсюда — слияние рек, убегающий вдаль поток и раскрывающаяся к западу долина. Майтимо разломил пальцами ржаную лепешку. Кажется, просто, чтобы занять руку. — Я хочу знать то, о чем ты умолчал при встрече, — сказал он. — Что было на землях синдар. — Тингол. — Тебя узнали? — Я назвался ему и его спутникам. Главное в другом. Он в ярости, Нельо. В очень… Знакомой ярости. — Скажи главное. Он готов мстить? Он ударит нам в спину на востоке? — Майтимо тоже ждал худшего, какое знакомое чувство! — Против этого подняла голос его же дочь и некоторые верные и родичи. При мне, Нельо. Прямо при мне. Думаю, удара в спину не будет. — Что?! — выдохнул хрипло старший брат. — Я с тех пор не могу перестать думать — что, если бы мы поддержали тебя? Что, если бы не дали хотя бы сжечь корабли, если не… — Молчи!!! Майтимо сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев и выступила сеть мелких шрамов, незаметная прежде. Стало тихо. Морьо встал и распахнул окно, звякнули мутноватые стекла в рамах. Ветер смел хлебные крошки со стола. — Я обещал приют всем товарищам по бегству, если их не примут родичи, — сказал Морьо твердо. — И всем, на кого падёт немилость Тингола после того случая. Всем нандор и синдар, кто придет и спросит Дагмора или Карантира. — Не стану возражать. Даже если это будет дочь Тингола. — Не думаю… Но его командира пограничной стражи, который поднял голос за меня и делился одеждой, я был бы рад видеть. — Куталион? Хорошо же ты взбаламутил болото за Завесой!.. Майтимо помолчал. — Я отправил письмо Нолофинвэ, — добавил он. — Возможно, король захочет тебя видеть. Но раньше зимы никуда не отпущу. — Не пытайся быть нянькой! — Я твой кано, хочешь ты того или нет. И мне нужен военачальник и союзник, а не только мой вспыльчивый брат. До зимы ты здесь и набираешься сил, это приказ. — Надеюсь, ты не станешь проверять, словно целитель, что я ем и сколько раз?! — Морьо нестерпимо хотелось возразить хоть в чем-то, как ни глупо это было. — Я думаю, ты справишься сам, — сказал Майтимо — и снова чуть улыбнулся. …Спустя свечу времени Морьо приветствовал младших братьев, от души засветив каждому в челюсть и в живот. Те даже не пытались закрыться, только Амбарто побледнел до кончиков ушей. Третьего удара Морьо сделать не смог. Если бы они хоть защищались! — Бей, если тебе станет легче, — сказал Амбарусса. — Я все равно рад. — Глупцы! Дурачье! Теперь уже Амбарто сгреб его в охапку. — Мальчишки! Полоумные! — Даже орёшь почти как раньше!.. — сказал Амбарусса, шмыгая носом. Амбарто уже плакал и смеялся, не скрываясь. — Поверить не могу… — Пяти дней не хватило?! — А ты отъелся, пока спал! На себя стал похож… — Прости, не отдыхал на море! — Морьо, умолкни! — сказали они хором, совсем как раньше, только сквозь слезы. — Дурачье, — повторил он, вытирая глаза. — Ну, дурачье… — От дурака слышим… Амбарусса нехотя отпустил его — и достал из поясной сумки свёрток. — Сладостей принесли, — сказал он неловко. — И, знаешь… — Твои вещи. Все сохранили, — заторопился Амбарто. — Доставят вечером. — И ты ещё не видел здешнюю купальню! — Мы ее особо для Нельо обустроили, на теплой минеральной воде… — Пойдем, запихаем его в воду! А то кто-то с дороги только ел и спал! — Хотя давно пора помыться! — И надеть чистое! — С вами невозможно говорить всерьёз! — Не надо с нами говорить всерьёз… Пока ещё, — Амбарто цапнул с постели стопку чистой одежды, и они дружно потащили Морьо по коридору и вниз по лестницам, не слушая возражений. В купальне близнецы в азарте стащили с него рубашку — Морьо начал было всерьез отбиваться — и уронили в каменную чашу с водой. …Чистая, очень теплая вода обняла еще лучше стеганого одеяла. Над поверхностью заклубился пар, по воде побежали блики… От непривычного тепла ногам стало больно. Он едва сдержал дрожь и сел в воде, чтобы скрыть ее. И вздрогнул снова – от руки на плече. — Морьо, — сказал Амбарто хрипло, — твоя спина… — Это было… давно. Забудь. В воде было тепло, а он еще дрожал. Здесь слишком хорошо. Неправдоподобно. Простая комната его не смутила, гостиные Арафинвионов тоже, но здесь, в зале под куполом, посреди чистоты и тишины, когда вокруг светлый мрамор и чистейший белый известняк, где дробятся на воде лучи феаноровых ламп… где стоит запах солей, трав и бальзамов… неправдоподобно теплая и гладкая поверхность под ладонями… — Тебе плохо! — Мне хорошо. Уйдите. — Морьо… У него свело челюсти, он плеснул воды в лицо – пусть бежит много капель. — Уй… дите. — Одежду тебе оставим за дверью. Все для мытья – на полках позади, — один из близнецов уводил прочь второго, и Морьо был не в силах разобрать, кто есть кто. И обернуться тоже не в силах. Его трясло все сильнее, дрожь разбегалась по воде. Слишком хорошо. Слишком тепло. Все – слишком. Лег в воде, откинув голову на край чаши – голова удобно легла в выемку, не иначе, так и задумали… старался дышать глубоко и ровно, но все равно по щекам текло. Свет показался избыточно ярким, камень свода – ослепительно белым. Закрыл глаза. Вспомнил убранство купальни, скупое, спокойное, ее красота – в пропорциях свода, в гармоничной форме, в равномерном свете. Озноб не отпускал. Темные пятна плыли под веками. Вдруг, одолев и тепло, и свет, настигло то чувство, с которым он уже не раз просыпался — что в пути через Дортонион, что в гостях: слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сон, видение, память, сейчас он откроет глаза – останется лишь камень, темнота, давящие потолки, не будет ничего, кроме грязи подземелий, кроме Ангамандо. Просто где-то пробился теплый подземный источник… Ударил кулаком по воде, открыл глаза, рывком сел. Свет резанул больно, выбил слезы. Сколько еще это будет продолжаться?! Он провел рукой по краю каменной чаши, по резному пояску. Через силу прислушался к камню. Его касались руки эльдар и ничьи другие, его резали с радостью, свободно, для того, кого любили. Он здесь, не в подземельях. Лишь в основании замка. Настоящее – тут. Где тепло. Журчание воды в желобках. Свет. Мокрая ткань штанов, которые так и не снял. Каменный уступ в воде, на котором он сидит. …равномерно дыша, чтобы утишить, наконец, эту дрожь и этот холод внутри, где все скручено, словно зажато в кулак, и ждет удара, подвоха, нападения… Близящийся цокот когтей по камню словно решил подтвердить эти глупейшие ожидания, и Морьо настороженно приподнялся в воде – только чтобы увидеть, как дверь с легким скрипом отворяется и внутрь вваливается огромный пес. Встряхивается – и, сделав прыжок, рушится в воду с громким плеском, заглушающим возмущенный вопль. Волна почти выкинула Морьо наружу, он с размаху плюхнулся на край чаши, ушибив худой зад о камень. Вода разбежалась по полу, покрыв его сплошным тонким слоем, зажурчала в нескольких стоках разом. Звонко запела струя воды из наполняющего желобка, падая теперь с высоты в несколько ладоней. — Гадкая ты псина! — от души сказал Морьо, потирая отбитое место. И засмеялся. Мысли о темноте и подземельях разбежались по дальним углам, отступая перед бесхитростным ушибом и перед бесспорным и несомненным Хуаном, весившим сейчас, наверное, раза в три больше него самого. Хуан только фыркнул. Встав и встряхнувшись сам не хуже собаки, Морьо поинтересовался, наконец, полкой, где стояли в ряд горшочки и подставки с мылом разной твердости. Утащил тот, из которого пахло пряными травами. Содрал с себя мокрую тряпку, спрыгнул в каменную чашу – и вытряхнул почти весь горшок на собаку. Теперь можно было запустить обе руки в мыльную шерсть и долго чесать пса от холки до крестца, чтобы Хуан фыркал от удовольствия и вываливал язык прямо в воду, а потом чихал от мыльного вкуса. Когда-то они с Турко так мыли собаку в фонтане после охоты, перед тем, как зайти в дом… Он плеснул в пса водой несколько раз, потом Хуан со вздохом ткнулся в него лобастой головой. Зарывшись лицом и руками в его мокрую шерсть, Морьо вдохнул запах пса, трав, тепла – и тихо завыл. Отпустило его нескоро, вода в чаше изрядно прибыла. Когда он выпрямился, тяжело дыша, Хуан облизал ему ухо, как обычный пес. Морьо был теперь весь в мокрой шерсти. Он выгреб остаток мыла из горшочка, вымылся сам возле текущей из желоба струи воды. Хуан выбрался наружу, от души встряхнувшись, растянулся на теплом камне. Морьо тоже вышел из воды, присел рядом. — Это ведь ты увел Тьелпе? — спросил вдруг у пса Морьо неожиданно для себя самого. Хуан вздрогнул — и поднял на него чудовищно тоскливые глаза. — Потому что никак не мог спасти хозяина… — шепотом сказал Морьо, снова запуская пальцы в мокрую собачью шерсть. — И я не смог. И никто. Он рвался вперёд. Ты только умер бы рядом с ним. Как Курво. И Тьелпе бы тоже… Теперь тебе стыдно. И мне. Мокрый нос ткнулся ему в щеку. — Но ты спас мальчишку, а я… Я просто злой дурак. Вздох и тонкий недовольный звук. — Что, не согласен? — Иууууу. — Я не смог ничего сам, Хуан. Я гожусь лишь убивать орков и гауров, все остальное за меня делали другие. Ещё камень рубил неплохо, особенно когда обрушение готовили. …Хуан посмотрел так, словно силился сказать — «дурак ты». — Вот я и говорю — дурак… Простучали тяжёлые шаги по мощеному полу, дверь распахнулась от меткого пинка. — Если ты рыдаешь от счастья или терзаешься, то на сегодня тебе хватит, — объявил Майтимо, заходя в купальню в красном потертом кафтане и ещё более потёртых сапогах, явно помнивших валинорский берег и Древа в цвету. Бросил на скамью сложенную одежду темно-красного цвета. — Ты немного опоздал, мне поплакать тебе в плечо? — фыркнул Морьо немедленно. — Раз мог орков убивать, то и мечом помахать сможешь. Идём на площадку. Можешь поначалу беречь ноги. — Ты понимаешь, что произойдет, когда начнёшь меня бить? — И я тот, кто знает, что с этим делать. Сочувствовать тебе будем за пределами учебной площадки. И потом купайся хоть всю ночь. — Князь Маэдрос Безжалостный, — сказал Морьо на синдарине, начиная одеваться. — Я дал тебе выспаться. Два кристальных светильника стояли по бокам площадки, разгоняя сумрак. Рядом не было никого. Дерево тяжелого учебного меча быстро теплело под рукой. — Или тебе отыскать кирку? — подначил его Майтимо, становясь перед ним и поднимая меч левой. — Сам выкую. — Нарисуешь, обсудим. — Обсудим — это обязательно, — согласился Морьо, надевая рукавицы с нашитыми стальными пластинами. — Поверь, Майтимо, обсудить нам надо будет… Очень многое. Он наклонился, словно бы поправить сапог, ухватил горсть опилок и бросил Майтимо в лицо. Уклоняясь, тот, наконец, засмеялся.