За перевал

Ещё внезапно картинка из Ангбанда. * Болдог Ларгор ввалился в Логово и бросил оркам притащенный мешок снеди как щенкам. Мелкие засуетились. Старшие солидно раздали пинков и сели потрошить дары вожака. Каждый отжалел немного мяса своим мелким, запустили зубы сами. Ларгор и сам пожрал за компанию. Все же свои. — Никто не удрал, а, раззявы? Шутке привычно посмеялись. К этому времени в ихних отнорках почти никого не осталось, уже распихали по рудникам и мастерским, так что сейчас шутка и впрямь была смешная — не то что три новолуния назад, когда плюнуть было некуда, чтобы в пленного не попасть. Часть даже сразу в рудники отправили. Впервые такое богатство. Пройдя несколько шагов в отнорки, Ларгор крякнул и отвалил камень от ближней пещерки. Оттуда завоняло. Единственный обитатель скорчился на пятачке не чистой, само собой, но вроде как наименее грязной земли у стены. Ошейник шипами внутрь не давал ему лежать, только сидеть, привалившись к стене. Ларгор его пнул. — Ну что, Упрямец, ещё упрямишься? Тот зыркнул из-под обгорелых волос. Рожа у него была — краше пьяного орка, красная, широкая, облезшая, едва-едва поджившая. Херово на голугах заживают ожоги от повелительского огня. Даже не ожидали, что настолько херово. Мелкий орк притащил пленному кружку воды и ломтик хлеба, чисто чтоб не сдох. Вода исчезла почти мгновенно. Когда мелкий выбил кружку, она была уже пуста. — Выучился, — хмыкнул Ларгор. — Ну-ну. Мелкий попробовал развлекаться, протягивая хлеб и отдергивая руку, но Упрямец уже не особо попадался. Да и не хочется ему сейчас уже есть, скорее всего, догадывался Ларгор. Он размышлял, сыграть ему в доброту и отдать хлеб, или нет. Отобрал мятый комочек еды у мелочи, отдал пленному. Ничего, ест, не кидается и не плюется. Все они поначалу буйные. К исходу четвертого новолуния от битвы пленные голуги уже более-менее поделились на упрямцев и на податливых, ну, те голуги, которых пробовали на прочность. Податливых рассовали по мастерским, самых интересных забрал Жестокий и вытряс из них полно всякого. Этого злюку Ларгору хотелось придавить ещё разок и посмотреть, что получится. Очень уж достал драться поначалу. Но нужен был повод. Ларгор отступил к Логову, где ещё доедали подарки, и мигнул — мол, развлекайтесь. Встал так, чтобы его не было видно из пещерки. Другой мелкий, соскучившись по развлечениям, прибежал радостно. Сперва тоже совал огрызки еды и отнимал, потом покидался мусором, а затем, расхрабрившись, полез тыкать пленного костью и дергать за цепь. Звякнуло раз, другой, а затем снага с воплем выскочил в коридор и запрыгал на одной ноге, обхватив колено другой. Упрямец не подвел, не иначе, пяткой в колено заехал. Молодец. Предсказуемый. Хороший голуг. Ларгор мигнул снова, подбежал старшина и завел нужную песню. — Ты достал уже всех, гаденыш голугов! Малого моего испортил! Только хлеб на тебя изводим! Да сдохни уже, наконец! Не будет работы в мастерской — завалим тебя здесь, и дохни, как знаешь! Поорав и попинав Упрямца, старшина выговорил медленно и раздельно, так, как пленные уже научились понимать: — Работать будешь? Мастерская работать? Или сдохнешь тут. Я сказал. Ругательств на этот раз Ларгор не услышал. Ответа не было вовсе. — Ну и сдохни там. Старшина свистнул остальных, и они втроём, три здоровых орка, с трудом и с руганью завалили пещерку камнем, плотнее обычного воткнув его в проем. Чтобы свет не проходил. Отчаянием и яростью оттуда шибануло хорошо, мощно так. Послышался слабый и беспорядочный звон цепи. Ларгор постоял довольный, послушал это все с наслаждением и беззвучно вернулся в Логово — дожрать принесенное со стаей. Ещё подумал, что журчание логовищного ручья в пещерке упрямца слышно хорошо, и это тоже удачно, правильно. — Сдастся, — сказал старшина. — Спорим на пять оплеух? — Спорим, что нет, — благодушно кивнул Ларгор. Остальные зашушукались, тоже заспорили, подражая вожакам. — Может, этот сам из вожаков? — спросил, глядя снизу вверх, третий из старших. — Доспехи жареных трёх вожаков при мне владыке несли, — отмахнулся Ларгор. — Двое в уголь, третий в шкварки, жрать толком нечего. А главный удрал. — Хорошие дни были, сытые… — А из остальных вообще не угадаешь, кто есть кто. Один сразу раскололся, что тысячник, много интересного рассказал, другого только сломавшиеся тысячником назвали. Иные упрутся, как вожаки, а сами вообще мелкие, соплей перешибить. Не надо гадать, надо использовать. Упрямцы эти предсказуемые до смешного, особенно поначалу, пока сил много. Забей, силы ещё на них тратить. Руки устанут. По уму надо, дурни. Спохватился Ларгор на четвертый день после этого. Так-то могли уже и дохлого найти. Но когда он сам отвалил камень, для вида браня старшину, что чуть не уморил зазря будущего работника, голуг был ещё живой, только макушка вся стала седая, и крови под ошейником прибавилось. Так и сидел, скорчившись у стены. Может, стенки сырые облизывал, может просто живучий. Ларгор сам выдал упрямцу здоровенную кружку воды и не мешал пить. Пусть проникается его добротой, пока стучит зубами о край. Когда вода закончилась, даже выдал хороший ломоть хлеба. — Быстро не жри, — предупредил он заботливо, — а то вывернет. Если все же удастся ещё одного в мастерские заманить, можно и награду потребовать… Позже Ларгор взял зубило и пошел разнимать цепь на кольце. Он ведь не Жестокий, чтобы с железом — и голыми руками. Снял цепь со стены, вывел на ней голуга — тот еле шел, как ожившая деревяшка двигался, только щурил слезящиеся глаза. Похоже, плохо соображал. Ещё чуть, и стал бы вовсе негоден. — Пойдешь в мастерские? — спросил Ларгор почти дружески. Хлопнул по спине. Ответа не было. Голуг медленно, как спросонья, жевал хлеб. То ли отупел вконец, то ли не пойдет. Ну, Ларгор был либо в выигрыше, либо при награде, чего уж тут. Ларгор повторил вопрос. Голуг все так же медленно проглотил кусок хлеба — и всё-таки покачал головой. — Тю… — разочарованный больдог только рукой махнул. Проигравший старшина отвесил голугу хорошего пинка и хотел от души добавить, но Ларгор не дал. — Цыц, убьешь уже. Пусть жрет. Я выиграл, я добрый сегодня. — У-у, гаденыш глазастый, ещё сдохнет в своем дерьме, — посулил старшина. — Пусть с пользой сдохнет. Подумав, Ларгор снял с голуга и ошейник. Дальше эта штука только помешает, и вообще, это их штука, логовищная. Для новеньких пригодится. Или если на дознание снизу кого притащат. Конец цепи вручил третьему старшему. — Отведешь на самый нижний уровень, в шахту двенадцать. Дюжина на нижнем уровне, понял? И скажи тамошнему главному, чтобы дня три его хорошо кормил. — Нахрена?! — возмутился старшина. — Чтоб работал сносно. — Он же не будет. — В шахте все будут, его не спросят. Третий старшина уже поволок голуга за собой, и тут раздался топот, и в Логово, поднырнув у того под локтем и отпихнув голуга, ворвался один из мелких, тараща глаза на полморды. — Вести — озвереть! — заверещал он. — Рыжего со скалы спёрли! — А ну цыц! — заорал Ларгор. Пинками выгнал Третьего и голуга, чтобы пленный лишнего не расслышал. И только тогда разрешил говорить. — Ну?! — Говорю, рыжего вожака голугского со скалы сперли! Дозорные рассказали! Вышли вечером туда — пусто на стене! Полезли смотреть — только рука почерневшая в наручнике кукишем торчит! Все трясутся теперь, гадают, кто пойдет Самому сообщать! — Да ты ж… Да они ж! Ларгор некоторое время орал, объясняя всему Логову, что он думает об охране и обо всех безмозглых вокруг себя. Распахнул дверь — проверить, не подслушивал ли Третий. Но было пусто. — Ты, — ткнул он пальцем в горевестника, — сидишь тут, заткнув рот кулаком, понял?! Сунется наружу — можете его сожрать. Все радостно закивали. — А я схожу, послушаю, чего как. — Вожак… — старшина почесал в затылке. — А этого последнего ты чё, просто в шахту и все? А прогнуть? — Дурак! Тут Ларгор очень кстати вспомнил про выигрыш, и отвёл душу пятью тумаками. Ему несомненно полегчало, и он даже расщедрился на ответ. — Потому что не все дела с наскока делаются, дурень. Сразу ты таких не прогнешь, только убьешь быстро, это зряшная трата пленных. Мало времени прошло ещё. Вот продолбается такой гордец годика три в шахте, пополучает кнутом почаще, пожрет сырой хлеб и коренья, почует, что деваться некуда и загнётся там однажды — и может передумать. Многие так передумывают. А нет — ну, будет рубить камень, пока не сдохнет, все польза Твердыне. О пользе надо думать. Понял? Старшина закивал, потирая наливающийся на морде желвак. — То-то, — сказал Ларгор поучительно. И отправился выяснять, что происходит наверху. Главное было — не подвернуться при этом под руку Жестокому и не стать горевестником Самому. Чтобы не пришибли сгоряча.