Юнги У тебя второй день не горит свет, всё в порядке?
Сообщение не прочитано. Мин вернулся за рабочий стол, проверил ещё несколько работ. Сообщение не прочитано. Он снова посмотрел в окно, уже смеркалось. — Да чтоб тебя, Пак Чимин! — выругался Юнги, не зная, на кого больше злится — на Чимина за то, что тот не отвечает, или на себя самого, за то, что вновь лезет туда, куда не надо. Он набросил наспех на плечи куртку и вышел из квартиры, спустился вниз, перебежкой пересёк маленький дворик и поднялся на нужный этаж, останавливаясь у двери Чимина. Сердце колотилось так, будто вот-вот пробьёт прутья грудной клетки и вырвется наружу, в голове вертелись страшные картинки самых худших сценариев. Он трудно сглотнул, занося руку вверх, чтобы постучать, как вдруг ожил в кармане телефон, извещая о новом сообщении. Чимин Не беспокойтесь, со мной всё хорошо, я просто уехал на выходные к родителям. Мин медленно выдохнул и усмехнулся собственной дурости, прижимаясь ладонями, а затем и лбом к чужой двери. Давненько с ним подобного не происходило. Если подумать, то вообще никогда. Не в его правилах — бегать проведывать почти незнакомых мальчишек.***
— Пак Чимин, — произнёс Юнги, отрывая глаза от журнала. — Здесь, — тихо ответил Пак, встречаясь с ним взглядом. Впервые Чимин посмотрел на него на перекличке прямым взглядом без боязни и смущения. — Роман-эпопея французского классика Виктора Гюго — «Отверженные», — объявил название лекции Мин, продолжая смотреть на Пак Чимина. — Тема религии, тема выбора, тема нищеты, тема «отцов и детей» и, конечно же, тема любви, ведь все мы знаем, что Гюго представитель романтизма, и герои его влюбляются друг в друга неожиданно и безвозвратно, а любовь их чиста и непорочна. Юнги замолчал. Чимин смотрел на него ещё несколько долгих секунд, потом грустно опустил взгляд и принялся записывать в тетради новую тему. Когда прозвенел звонок, и пара закончилась, Юнги устало вздохнул, закрывая журнал, и начал собирать в стопку разложенные на рабочем столе материалы лекции. Маленькая рука протянула ему исписанный лист бумаги. Мин поднял голову, посмотрев на Пака снизу вверх. — Эссе по Вертеру, — тихо сказал Чимин. Юнги взял в руки листок и нахмурился, вчитываясь в содержимое и попутно кивая уходящим студентам, пока они не остались одни. — Ты написал его по схеме? — покачал он головой, продолжая хмуриться и перевёл взгляд на Пака. — Я пытался соответствовать стандартам, снова плохо? — Плохо, но не снова. Я не говорил, что прошлое твоё эссе было плохим. Оно напугало меня своей откровенностью и чувствами, с которыми ты его написал, но работа была отличной, пусть и нестандартной. — Мне следует быть менее откровенным? — Нет, — вздохнул Мин, встав из-за стола, и подошёл к Чимину почти вплотную. — Мне просто нужно было знать, что с тобой всё в порядке, что твои мысли не приведут тебя к той самой безысходности, в которой ты можешь переступить черту невозврата и навредить себе, понимаешь? — он легонько коснулся ладонями его плеч и почувствовал, как тот вздрогнул от его прикосновения, но рук не убрал. — Я не хотел, чтобы ты что-то исправлял, под кого-то подстраивался и загонял себя в рамки. Ты особенный и должен таким оставаться. Чимин опустил глаза, прикусывая край пухлой губы. Он вновь не решался смотреть ему в лицо и принялся стеснительно перебирать пальцами край свитера. От его кротости у Юнги сжалось сердце. Чимин был ещё совсем юным и совсем неиспорченным. — Боюсь, вы переоцениваете меня, нет во мне ничего особенного, — тихо проговорил Пак, его взгляд и каждое движение, были наполнены неуверенностью к себе и к окружающему миру. Господи! — воскликнул мысленно Мин. — Мальчишка даже не представляет, насколько хорош! — Я так не считаю, — возразил он, но Чимин лишь слабо пожал плечом, будто речь шла не о нём, а о чём-то незначительном, например, о стуле или о столе, или о синей ручке, лежащей на этом самом столе. Мин понимал, что прикосновения его лишние, и близость его с Чимином тоже излишняя, но руки продолжали держать хрупкие плечи, он чувствовал, как сдаётся, как смелеет в своих намерениях, отодвигая вглубь сознания все разумные доводы. Ладонь его скользнула выше и легла на тёплую щёку. Чимин вмиг поднял на него взгляд. В выражении его лица было что-то нечитаемое, смесь страха, удивления и интереса. Он весь замер, смотря на преподавателя, не моргая. Губы его были чуть разомкнуты, Юнги склонил голову, ловя на себе его глубокое, мерное дыхание, и Пак неожиданно потянулся к нему навстречу. Он почти коснулся его, но остановился в считанных миллиметрах, не решаясь целовать первым. Чимин замешкался всего на долю секунды, но в это самое мгновение, Юнги вдруг осознал, что происходит. Что-то внезапно остановило его и вернуло к сознанию именно в тот самый миг, когда он едва не растворился в робкой нежности Пака. Это было как внезапное пробуждение, он вздрогнул, одёргивая от него руки, и резко отпрянул. — Эссе… — произнёс он на выдохе, отворачиваясь. — Я уже зачёл его тебе, не нужно больше ничего исправлять. — Спасибо, — прошептал Пак. — У меня твоя вещь, — вспомнил Юнги, продолжая стоять к Чимину спиной, он больше не находил в себе сил посмотреть ему в лицо. — В моём столе, в преподавательской. — Хорошо, я подойду к вам позже, — тихо сказал Пак. По удаляющимся шагам Мин понял, что Чимин уходит, однако не повернулся проводить его взглядом. Дверь аудитории закрылась почти бесшумно, и лишь лежащий на краю стола лист бумаги, исписанный красивым почерком Пак Чимина, напоминал о том, что произошедшее, было явью, о том, что он действительно только что едва не поцеловал своего студента.