Теорема (не)счастья

      Он был не больше Юпитера и даже Плутона. Он не был ей какой-то галактикой и тем более Вселенной. Он был просто Клаусом, в котором она сейчас нуждалась. Ей были необходимы его шершавые губы, его сбитое дыхание и до мурашек затуманенные глаза.       Он не был ей миром. Он был ей просто Клаусом, с кем в детстве любила строить песочные замки. Ей нужна была его доброта и нежность. Ей нужна была его горячая кровь.       — Дарлин... я не могу больше терпеть, – Харгривз скулит, у него уже нет сил ждать того, ради чего они в очередной раз сбежали из Академии.       И, господи, как же ей нравится его голос. Он не был ей кем-то, кроме как Клаусом. Ни жизнью, ни воздухом, просто братом, с которым уже давно потерялись семейные узы брата и сестры. Дарлин не любит романтизировать своего любимого. Он был обычным человеком плевать каких способностей. Сейчас он был лишь огромным желанием. Она понимала, что сама скоро сорвется с цепей.       — Клаус, я готова, – шепчет на ухо заветные слова, еле касаясь носом темных кудрей.       И он входит. Прямо в коридоре номера дешевого мотеля, прямо на комоде с впопыхах приспущенных штанах, входит в свою сводную сестру. Задрав юбку формы, прожигая взглядом оставшиеся пуговицы её рубашки. Им всегда не хватало терпения во время прелюдий. Рваный стон, дрожащее дыхание и мгновенно повышенная температура. Толчок первый, второй, третий. Клаус с каждой секундой всё больше переставал чувствовать себя в пространстве, отдавшись лишь единственному чувству ниже пояса. Её стоны, её теснота и неописуемый жар сводили с ума.       — Не спали всё, иначе опять придется убегать полуголыми, – хрипит где-то над её головой, но Дарлин его уже не слышала, — Черт возьми, как же хорошо.       Прошло только несколько минут, но они уже полностью покрылись потом. Кудри неприятно слиплись, одежда прилипала к телу, но больше Клауса беспокоило поведение Дарлин. Она продолжала всё так же стонать, прижимать его к себе, но с каждым толчком становилось всё жарче. Нет, его беспокоил его внутренний голос. Он боялся полностью раствориться в ней, боялся окончательно стать зависимым ею. Ранняя легкая влюбленность переросла в что-то более серьезное, что его изрядно пугает. Он не хочет потерять её. Не хочет, чтобы его огонёк затух.       Ускоряется, чтобы избавится от навязчивых мыслей. Сжимает в крепких руках нежные бедра, концентрируя внимание лишь на одном ощущении. Грязно впивается в губы, толкает внутрь язык и наслаждается её мычанием. Он уже давно мечтал заняться чем-то таким с сестрой, а сейчас он владел ею. Заставлял извиваться, впивать в кожу ногти и сжимать пальцы на ногах.       Где-то запахло дымом, но они настолько увлеклись процессом, что без слов дали обещание друг другу разобраться с этим потом, но не сейчас. Комод шатает из стороны в сторону, за что Харгривзам стыдно перед соседями, если они здесь есть.       — Клаус, я больше не могу, – голос охрип, остается лишь совершить последний забег.       Парень понимающе закивал, пытаясь дать своей Дарлин то, чего она желает. Хватает девушку за обратную сторону коленей, приподнимает ноги и толкается уже во всю длину. Он не выдерживает её жара, он скоро сгорит. Нет, он уже сгорел. Как только подружился с ней, когда впервые предложил поиграть в прятки, когда предложил встречаться. Он был рожден, чтобы сгореть в её пламени.       Сердце отбивает свой ритм в висках, всё начинает казаться нереальным. Девушка достигает предела первой, затеряв разум где-то за третей волной дрожи. Клаус не в силах терпеть вид её соблазнительного тела. Сжимает глаза и отдаётся желанию выпустить всё в презерватив до последней капли.       — Твою мать, шторы горят!       — Дарлин, я же просил тебя, – парень торопливо застегивает рубашку сестры, пока она пытается утихомирить вспыхнувший пожар.       С незастегнутой ширинкой и с помятой юбкой они бежали от криков хозяина мотеля. Несмотря на сильную дрожь в ногах, они были уверены в том, что это было не зря.