Мой мальчик

— Тошинори. Энджи все еще пытается собраться с мыслями, набраться решительности, которой в бою ему не занимать, заполняет кислородом легкие до упора. Но даже сейчас, когда он готов на сотни две процентов, он не выдерживает на себе тяжелый взгляд, светящийся из-под густых бровей. Тошинори уже все понял. Он сидит на кресле в своей комнате, развалился, точно владеет многомиллиардной империей, точно весь мир у его ног. Весь мир — точно нет. Но вот Энджи — другое дело. Пусть он стоит на своих уверенно, с идеально прямой спиной и разведенными плечами, ментально он — ниже его колен, уткнулся острым носом в ступни и не приказывает, не просит — а умоляет. Умоляет отпустить. Но Яги не собирается идти на поводу у третьекурсника. Он шумно ударяет пальцами по подлокотнику кресла, и Энджи замирает, загривком чувствуя мощь будущего Номера один на себе. — Что, собираешься рассказать обо всем? В глаза Энджи «нет» читается задолго до того, как он даже думает это озвучить. — Тогда к чему эти капризы? — Я больше… Не хочу этого. Нам надо расстаться. — Ха-ха-ха, — новая фишка Тоши — громкий смех, вырывающийся из-за ребер и оглушающий как фанатов, так и злодеев, жмущихся по углам в ужасе от перспективы быть размазанными кулаком юного Номера четыре. — Расстаться? Мальчик мой, мы не встречаемся, чтобы расставаться, — он поднимается — так резко, что Энджи даже не замечает, когда Тошинори успевает поравняться с ним, точнее не поравняться — а нависнуть над ним небоскребом. — Мы не встречаемся, Энджи. Ты мне принадлежишь. — Я больше не хочу видеться, — он говорит так, словно ему снова шесть лет. Словно Тошинори — его властный папаша или вечно недовольная мать. Словно он снова недостаточно хорошо показал себя на соревнованиях или же умудрился написать тест не лучше других. — А я не хочу, чтобы ты думал, будто у тебя есть выбор. Ведь, если бы ты на самом деле этого хотел, — Яги толкает парня в грудь и застывает на ней рукой, — ты бы давно все прекратил. Но ты все тянешь. И ты точно никому не расскажешь. Потому что твоя карьера — все, что у тебя есть. Потому что ты — маленькое ничтожество. Потому что… — Прекрати, — Энджи кажется, что он в ярости, что он рычит, что он настроен враждебно, но на деле он лишь дрожащий под весом старшего героя юноша, которому страшно, тревожно, который чувствует себя пленником. — Почему просто не признать, что тебе это нравится, а? Мой мальчик, — он смакует эту фразу, в очередной раз напоминая себе о том, что между ними — шестилетняя пропасть опыта. Что Энджи — идеальная малолетка в его руках, с которой Всемогущий может делать все, что пожелает. Что он выкручивает его извилины похлеще того, как выкручивает руки, пока жестко порочит его тело и затем — бросает на полу отеля, чтобы смыть с себя пот и безграничную власть. — Пожалуйста… — И вот мы перешли к моей любимой части. — Нет, Тошинори, просто давай прекратим это. Я никому не скажу, если ты отпустишь меня. — Я, — Яги до синяков сжимает плечи Тодороки, и сердце того перестает биться, — не отпущу тебя. Даже не думай. В этих словах — примесь отчаяния, которая перекрывается чувством собственничества. На мгновение Номер четыре представляет, что малец действительно отцепит свои яйца и уйдет. Что тогда? «Где еще ты найдешь такого?» Такого прекрасного. Такого красивого. Сильного. Такого страстного и эмоционального. Такого — разрушенного и больного. Мальчика. Его мальчика. Яги понимает, что настал момент достать туз из рукава, поэтому так нежно, как только может, и так страстно — как искренне того желает, впивается в пламенные губы Тодороки, и тот почти сразу отвечает ему. Они не борются языками, Энджи — сдерживает причуду, Яги — не кусает. Когда связь обрывается, герой смотрит юноше в глаза, надевая на себя маску любви, и проводит большим пальцем по гладкой, не тронутой щетиной щеке Энджи. — Даже не подумаю тебя отпускать. Мой мальчик.