***
Уилльямс медленно шла по тёмным коридорам базы, которые освещались из огромных окон коридора фонарями и прожекторами из внутреннего двора здания. На пути ей повстречались то военные, то учёные, которые шли по своим делам. Некоторые из них не замечали её, кто-то же наоборот здоровался, но она их не слышала, а говорить и вовсе не было настроения. Девушка, чтобы как-то сдержать внутри себя слёзы, пока она не дойдёт до своей комнаты, нервно сжимала до синяков локти, а подбородок гордо вскинула вверх, делая вид, что всё хорошо, что она даже не знает, что скоро, после или во время рождения ребёнка, умрёт. Когда впереди показался следующая часть здания, где большинство комнат представляли из себя спальные комнаты для всего персонала, Анна быстро нашла свою комнату и, не успев даже прикрыть или закрыть вовсе дверь, мягко села на жёсткий матрас односпальной кровати. Комната была небольшой, предназначенной всего лишь для одного человека, письменный стол в углу и старый шкаф, да ржавая раковина с умывальником. Свет сюда попадал от единственного крохотного окошка, расположенный над кроватью. Уилльямс долго сидела на кровати, сложив руки на коленях и смотря немигающим взглядом в пол. Дверь скрипучи открылась и от неожиданности Уилльямс вздрогнула, резко обернувшись на звук. На пороге стояла в армейских штанах и чёрной спортивной майке её боевая подруга Марлин. — Анна? — позвала её по имени военная, присаживаясь на край кровати. — Что случилось? Девушка ничего не сказала, мысленно проклиная её за безэмоциональность и вид, будто она ничего не знает. А она знает, чёрт побери! Знает, как ей больно, знает о её положении, но ей намного важнее искать грёбаную вакцину, который даже может и не существовать в этом рухнувшем мире. — Ничего, — хрипло ответила Уилльямс, теребя пальцем порванный шов на джинсах. — Просто устала. — Анна, если что-то случилось, — Марлин взяла её за руку, упрямо заглядывая в глаза подруги. — Ты всегда можешь поделиться всем со мной, я тебя пойму. Ну да, конечно, мысленно усмехнулась Уилльямс, конечно можно, ты же всё равно и бровью на такую чепуху не поведёшь. Внутри всё закипало от злости, Анна так и хотела в этот момент дать Марлин крепкую пощёчину, которая изображала на данный момент из себя чуть ли не мать Терезу, но на самом деле не являющейся таковой вовсе. Анна аккуратно убрала от неё свою руку, которую прижала к груди, всем видом показывая, что не хочет с ней общаться, но та никуда не собиралась уходить, пока не получит ответа. — Всё, что ты можешь сейчас сделать, — сказала она через силу, указывая на дверь. — Это оставить меня одну. Марлин искренне удивилась такому поведению девушки. — Но, Анна… — Прошу, уйди, — шёпотом взмолилась она, кое-как сдерживая слёзы. — Пожалуйста. Марлин ещё какое-то время обдумывала сказанное и, сказав на прощание «ладно», ушла, закрыв за собой дверь в комнату. Уилльямс слышала тяжёлые удаляющиеся шаги и, когда они стихли, наконец расплакалась в подушку, как какая-нибудь глупая девчонка, которую бросил горячо любимый парень. Тяжело было всё сдерживать в себе и делать вид, что всё хорошо. Голова раскалывалась от разных терзающих мыслей. Но одна мысль была сильнее всего… Он. Анна достала из-под кровати старую фотографию, на который была изображены она, Марлин, несколько хороших солдат, которых Уилльямс знала лично, и он. Рыжеволосый, с ярко-зелёными глазами и мальчишеской наглой улыбкой, перед которой она не смогла устоять. Девушка улыбнулась и нежно провела рукой по его лицу, оглаживая каждый контур. В её второй руке был зажат металлической военный жетон с выгравированным на нём именем и фамилией: «Э.Келлер.». — Эмметт, — прошептала она, поднося к губам холодный металл. В памяти до сих пор остались обрывки тех моментов с последней миссии. С той, откуда не вернулось большинство солдат и он. А она это помнила, и каждый раз, прокручивая этот момент в голове, всё происходило, будто по-новому. — Скорее! Идите! — Я не оставлю тебя здесь, — стояла на своём девушка, одетая в бронежилет. — Идём с нами! — Нет. Кто-то должен сдерживать их, и сделать то, зачем мы сюда пришли, — парень кивнул на тяжёлый рюкзак на своём плече. Девушка поражённо смотрела на него из укрытия, пока он отстреливал орду прорывающихся через баррикаду щелкунов из своего огнестрельного оружия. В этот момент она почувствовала, как что-то сломалось в ней; голоса звали её, но она упорно желала остаться здесь, вместе с ним. — Эмметт, — медленно сказала она, взяв того за руку, пытаясь подобрать нужные слова. — Я… — Знаю, я тоже, — ухмыльнулся парень, взяв её в ответ за руку. Он нежно заглянул ей в глаза, а затем резко толкнул к тяжёлым железным дверям. — Ты должна жить! И дверь с глухим громким звуком закрылась за его спиной. Последнее, что она помнит — это выстрелы, рёв щелкунов и мощный взрыв… …А затем наступила гробовая тишина. Она до боли в ладони сжимала сей жетон, на который капали горькие слёзы, обводившие прозрачными линиями имя. Когда-то у неё был Эмметт, тот, кто мог поддержать её в и поднять боевой дух в любую минуту, а сейчас… Только она и единственное напоминание о нём в виде круглого живота. Уилльямс задрала кофту и погладила рукой кожу на животе. Малыш это почувствовал и толкнулся в ответ. Девушка тихо хихикнула, а затем вытерла рукавом слёзы. Удивительно, но какое-то время тому назад она ненавидела этот плод, винила Эмметта и себя за то, что в ту ночь они были неаккуратными, а сейчас ей хотелось, чтобы у неё поскорее родился ребёнок (не важно даже, мальчик или девочка) и она даст новую жизнь, пусть взамен надо пожертвовать своей. Вздохнув, она положила свою голову на подушку, обняв руками живот, и заснула под убаюкивающую музыку дождя, которые напоминали ей свои слёзы и казалось, что небеса оплакивали её и её дальнейшую судьбу, которая должна скоро прерваться…***
Уилльямс кинула грязные бинты в таз, а сама села на деревянный стул рядом, устало запрокинув голову назад. Днём в лазарете всегда сложно, особенно после набегов на аванпосты мародёров или гнёзда щелкунов. Множество раненных, которым нужно лечение и скорая помощь. Сегодняшняя миссия заключалась в уничтожение крупного лагеря бандитов, которые перекрыли один торговый путь и убивали проезжавших, забирая все ресурсы и продовольствия себе. Несмотря на хорошую вооружённость бойцов и их спецподготовку, раненных оказалось достаточно много. Девушка прищурилась от яркого света лампы и, протерев глаза, взглянула на свой живот. Вот с ним возникло также множество хлопот. Во-первых тело быстро уставало, бесконечно хотелось только спать и есть, а во-вторых частые толчки стали беспокоить Анну и она решила для себя, что после смены обязательно должна обследоваться у Виктора, который был чем-то занят с другими учёными в их лаборатории. Анна устало вздохнула и, превозмогая себя саму, встала, кое-как подняла с холодного пола таз и пошла менять их. По пути ей, как странно бы это не звучало, никто не встречался. В коридоре царила сплошная тишина, и только часто светящаяся лампочка в мраке конца коридора нагоняла страх. Чтобы поменять бинты необходимо было спуститься на несколько этажов ниже по полуразрушенной лестнице, которую не пощадило время. Анна медленно спускалась по ступенькам, крепко держась одной рукой за хлипкие железные перила, а второй придерживая под боком таз. Уилльямс облегчённо вздохнула, когда ступня коснулась последней ступеньки, потому что с высоты это было страшно, да и к тому же кружилась голова. Вскоре женщина нашла синюю дверь, ту, которую она искала, и открыла её. В комнате оказалось несколько огромных железных канистр с водой, которую нагревал генератор, пара умывальников и белые шкафы. Девушка кинула использованные грязные и испачканные в крови бинты в железный ящик, где лежали такие же бинты, которые потом сожгут, дабы не распространять инфекцию. Закончив с одним делом, она взялась за другое: нужно было промыть таз от грязи, а потом взять новые и чистые бинты. Когда с тазом было покончено, Анна взяла с верхней полки пачку новых бинтов и, взяв таз с бинтами под руки, пошла на выход, насвистывая мелодию. Но не успела она сделать шаг, как ощутила резкий толчок в живот, который выбил из неё все силы и она не смогла удержать вещи в свои руках, которые с грохот упали на пол, впрочем, как и она сама. Анне стало тяжело дышать, боль усиливалась, а под джинсами растеклась прозрачная лужица. Больше не сдерживая себя она заплакала, а после очередного толчка закричала до боли в горле. — Кто здесь? — сказал приятный женский голос медсестры, которая пришла сюда на странные звуки. Увидев Анну, она от ужаса прикрыла рот рукой. — Боже мой!.. — Зови Виктора! Немедленно! — громко сказала ей девушка, хватаясь руками за живот, который, как ей показалось, вот-вот разорвётся. — Ну, чего глазеешь?! Бегом! Медсестра пулей убежала на поиске Эмброуза, а Анна осталась снова одна, и снова наедине со своей болью. Пытаясь хоть как-нибудь забыть о боли она начали насвистывать снова мелодию, поглаживая живот, чрез который ощущались толчки. — Тише-тише, малыш, — шептала она, рвано дыша. — Всё будет хоро-аргх!.. Уилльямс согнулась пополам из-за скрутивший, как тугой узел, болью, тихо плача и крича в судорогах. Последнее, что она точно слышала — это голоса приближающихся врачей и Виктора, который ввёл ей какое-то лекарство, после чего Анна погрузилась в пустоту.***
— Анна, не засыпай! — звонко щёлкнул пальцами перед её лицом док. — Борись! Девушка, прищурившись, пыталась понять, что происходит. Её везли на медицинской кушетки по длинному больничному коридору, ярко-освещённому белыми лампа, которые слепили прямо в глаза. На тело была одета роба для пациентов, но боли не прекратились на этом. Её завезли в палату, мельтеша перед глазами. Виктор говорил ей тужится и она без слов его поняла. Шли секунды, минуты и часы, но всё слилось в единое пятно для Анны, которая чувствовала, что её силы покидают слабое тело. Боли больше не было, но и облегчения тоже, но зато было то, что заставило Уилльямс тут же прийти в себя-детский плач. Виктор завернул новорожденного в чистое белое полотенце, улыбаясь сквозь синюю маску. — Можно мне подержать? — осипшим от криков голосом спросила она, протягивая в его сторону трясущуюся руку. — П-пожалуйста. Виктор уже шёл к ней, чтобы вручить ребёнка, но его на полпути окликнул медбрат, который был явно чем-то перепуган. — У неё открытое кровотечение, — негромко сказал медбрат, взглянув то на Анну, то на Виктора. Виктор тут же отдал малыша другой медсестре, которая немедленно покинула палату, оставив в смятение только, кажется, девушку, отчаянно пытавшаяся понять, что сейчас происходит. Но её мысли прервала колющая боль в плече и, повернув голову, она увидела Эмброуза, что вкалывал ей лекарство. — Отдохни, — шепнул он, а затем наступил крепкий сон без сновидений.***
Громкий протяжный писк. Ещё один писк и снова писк. Анна открыла глаза и увидела, что лежит на медицинской кровати для пациентов, на правой руке установлена трубка, которая подсоединяла её к капельнице, а на другой стороне стоял прибор, отображающий частоту её пульса. Девушка хотела шевельнуться, но осознала, что тело её не слушает, а пальцы мелко дрожат. Раскрыв пошире глаза Уилльямс ясно увидела, как в комнату вошёл Эмброуз с блокнотом в руках. — Здравствуй, Анна, — поздоровался с ней док, присаживаясь на стул. — Как ты себя чувствуешь? — Паршиво, — призналась девушка хриплым голосом, устало прикрыв веки. — Где я? — В одной из палат, — объяснил Виктор, что-то записывая себе в блокнот. — Голова болит? Она кивнула. — Что ж, значит, будем пить антибиотике, — сказал Эмброуз, достав из кармана серо-белого халата банку с таблетками. — Это тебе. Анна приняла из его рук бежевую банку таблеток и, открыв её, взял оттуда зелёно-серую таблетку, которую тут же отправила в рот, запив водой, заботливо оставленную на маленьком столике. — Где он? — спросила она, кое-как приняв сидячее положение. Виктор нахмурил от непонимания брови, но когда мысль осенила его, он мягко улыбнулся ей. — Тогда скорее она, чем он, — хохотнул Эмброуз и загадочно ухмыльнулся себе в седеющие усы. — У тебя родилась девочка, Анна. После его слов Уилльямс перестала знать, как нужно дышать. — Где она? Могу я её увидеть? — видя нетерпение в карих глазах девушки, Виктор кивнул и уже скоро в палату зашла Пруденс, держа в руках завёрнутую в пелёнку малышку, которую бережно передала матери. Анна, улыбаясь, мягко качала на руках свою новорожденную дочку, которая тихо посапывала во сне, а то и зевала. — Она красавица, — призналась Виктору Анна, поправив пелёнку. — Вся в отца… — Как её назовёшь? — решил спросить Эмброуз, дабы уйти от скользкой темы. Девушка задумчиво пожала плечами, прижимая к себе комочек. — Пока не знаю, — её лицо вдруг погрустнела, и она решила спросить: — Вик, что со мной произошло? Док нервно сглотнул, не зная, что даже сказать. Молча указав Пруденс на малышку, та взяла её из рук матери, под предлогом, что её надо на осмотр, дабы избежать лишних слухов. — Понимаешь, Анна, — неуверенно начал говорить Виктор, массируя пальцы на руках. — Когда произошли роды, то плод случайно повредил внутреннюю мышцу во влагалище, что и вызвало у тебя обильное кровотечение. — Сколько я потеряла крови? — Много, очень много. Пришлось тебя откачивать и заняться раной. Мы кое-как смогли остановить кровотечение, но у тебя…ам… — Что у меня? — напрямую решила спросить Анна, внимательно слушая рассказ Виктора. — Ты пережила клиническую смерть, — честно признался он, вызывая шокированный вздох у неё. — Да, мы сами были этим потрясены. Это очень сильно сказалось на твоих сердечных сосудах… — Что это значит для меня? — Прости, Анна, — тяжело вздохнул он, встав со стула. — Но есть вероятность, что скоро твоё сердце остановится. Сильные травмы, быстро развитый плод и клиническая смерь, всё это… Уилльямс ничего не сказала ему. Она молча рассматривала вечерней закат за окном, пытаясь всё переварить в голове за это короткое время. Анна отвернулась к оранжевым лучам, чтобы Виктор не видел её слёз, хотя он прекрасно понимал, как ей сейчас очень тяжело, но помочь, к сожалению, он уже ничем не сможет. — Я устала, Вик, — сказала она, продолжая любоваться, наверное, последним закатом в своей жизни. — Оставь меня одну. Эмброуз без слов покинул помещение, слыша за собой всё больше и больше слышные всхлипы и плач. Виктор, выйдя в коридор, сам снял очки и вытер шершавой ладонью с глаз блестящие в лучах закатного солнца слёзы.***
Уилльямс уже полчаса сверлила взглядом перед собой тарелку рисовый каши, заботливо оставленную медсестрой Пруденс, но даже одна ложка не лезла ей в горло. Она ничего не делала, только смотрела либо на потолок, либо на меняющийся за окном вид. Сейчас было уже темно, прожектора, как всегда, были включены на полную мощность и освещали территорию базы. Девушка с головой погрузилась в свои размышления. Для себя она подметила одну вещь — насколько красивыми могут оказаться птицы. Маленькие или больше — это не важно, потому что у них есть свобода, они не знают слова страдание. Так хотелось и ей самой: парить свободно в небесах, позабыв о хаосе, творившимся внизу, только свобода и небесный чистый простор. Наверное, Эмметт был бы определённо орлом, парившим высоко в небе в каких-нибудь горных ущельях, грозой неба. Анна вздохнула. Прибор показал, что её частота пульса медленно, но верно снижается от нормы, и это ещё больше нагнетало обстановки. Понимая, что против этого она бессильна, для себя девушка решила чем-нибудь заняться. Кое-как она всё же нашла в выдвижном ящике стола жёлтую бумагу и короткий обычный карандаш. Уилльямс думала, чтобы ей такого написать, но после нескольких минут раздумий решила писать то, что в данный момент её особенно гложило. Писк становился слабее, почерк более неровным, а рука снова задрожала, но Анна не сдавалась и, прикусив кончик языка, усердно дописывала последние предложения, попутно глотая слёзы сожаления. Послышался последний писк, и глаза Анны Уилльямс закрылись вновь. На этот раз насовсем.***
Утром следующего дня Эмброуз первым делом решил навестить Анну, впрочем, как и Марлин, у которой выдалась свободная минута, но перед тем, как разрешить ей войти, он решил для начала проведать её сам. Однако было уже поздно. Виктор на ватных ногах подошёл к Анне, которая держала карандаш и крепко сжимала клочок бумаги. Она не дышала, но её лицо по-прежнему выражало печаль и грустную улыбку. Док раскрыл её пальцы на левой руке и взял в руки бумагу, начав читать написанный текст. После прочтения он уже не мог сдерживать слёзы и расплакался в открытую. Марлин в это время стояла за ним, шокировано сползая от собственного бессилия по стенке.***
Элли, Открою тебе маленький секрет. Я не слишком люблю детей, а уж младенцев вообще ненавижу, но… Смотрю на тебя и поражаюсь. Тебе еще не исполнилось и дня, но держать тебя на руках — это было самое невероятное событие в моей жизни. Которая, увы, оказалась слишком короткой. Марлин за тобой присмотрит. В этом мире нет никого, кому я доверяла бы больше, чем ей. Постарайся не создавать ей проблем. Не будь такой упрямой, как я. Не буду скрывать, в мире сейчас мало хорошего. Тебе будет непросто. Но ты должна запомнить одну вещь. Жизнь стоит того! Найди свою цель и сражайся за неё. Я вижу в тебе столько силы. Я знаю, что ты станешь такой женщиной, которой тебе суждено стать! Навсегда… твоя любящая мать, Анна. P.s. Заставь меня собой гордиться, Элли!