Оракул

      Строгий голос отца разнесся эхом до второго этажа, где тринадцатилетняя Рейчел наблюдала такую картинку: Реджи упрекал, даже бранил, Шестую за ее безалаберность, несконцетрированность и чрезмерную эмоциональность (радость, в основном).       Реджинальд никаким образом не хвалил и не закрывал глаза на любое владение чувствами и эмоциями. Приемники, по его мнению, должны были уметь ими управлять в разных ситуациях, чтобы не попасть под горячую руку, например, в миссиях.       Беверли всегда была гиперактивной и выливала это качество не только физически, но и морально. Девочка очень ярко, бурно и остро испытывала каждую эмоцию. Обидеть ее было трудно, но если так и произошло, то вскоре ожидается дождь из слез и гром из рева, но если же она весела и радостна, то ждите звонкий колокольчик смеха и солнечную улыбку.       Единственной, кто верно был воспитан в плане сохранения "себя", была Седьмая. Она тихая, спокойная, никому никогда не мешала и всегда сосредоточена. Рейчел много медитировала, чтобы добиться упокоения в своей голове, ведь из-за ее силы ей просто необходим контроль, иначе все будет в наихудшем виде.       Хоть она и научилась контролировать себя, но внутри Седьмая осталась все той же маленькой девочкой со своими мечтами и желаниями. Она много читала, придумывала, но никогда не показывала этого семье, для которой Рейчел только строгая и справедливая.       Она показывает им лишь то, что они должны знать о ней, остальное — тайное.       Хотя, возможно, она отчасти завидовала сестре, которая была так жизнерадостна и дарила всем свое тепло, выставляя на показ любую эмоцию. В теории это звучит глупо и наивно, но на практике так радостно и душевно. Ей бы хотелось быть такой же. — Если же ты не совладаешь со своими эмоциями в следующий раз, то я вынужден буду отправить тебя на недельное наказание, — строго говорил Реджи.       Беверли стояла с опущенной головой, не смея посмотреть заплаканными глазами на отца, чтобы тот вдруг не принял окончательное решение.       На него никогда не действовали слезы.       Рейчел чуть выглядывала из-за перил, наблюдая, как ее сестра пытается сдержать нытье, но выходит достаточно плохо: тихие всхлипы, мокрые глаза, кулаки и содрагающееся тело. Выглядело жалко.       Неизвестно, чего ждал отец: ответа или момента, когда Шестая окончательно сломается и выйдет на эмоции.       Рейчел подняла руку и, выставив указательный палец, дернула его вниз, после чего монокль Реджи без ясной на то причины упал с его глаза, обрываясь на цепочке.       Реджинальд недоуменно глянул на разбитое стекло, потом на преемницу, задумчиво хмыкнул и сказал, что она может идти. Вскоре Грейс, по просьбе отца, убрала опасно режущие и колющие куски.       Беверли, как только ее отпустили, постаралась не поддаваться эмоциям и после, чтобы не убежать в слезах и громком реве, от чего бы отец точно мог надумать плохого. Девочка глубоко вздохнула, успокаивая себя тем, что ее теперь не ругают, и, если она будет слушаться, то все будет хорошо. Шестая спокойным и размеренным шагом направилась на вверх, попутно вытирая слезы и восстанавливая урывчатое дыхание.       Преодолевая последнюю ступеньку, девочка убрала мокрые следы на щеках и подняла голову с лакированных туфлей на сестру, которую явно не ожидала здесь увидеть. — Рейчел, — она удивленно вскинула брови. — Ты видела…? — намекающе спросила Беверли. — Да, — коротко и ясно.       Шестая безнадежно вздохнула. — Вот скажи, разве плохо веселиться? — не понимала она. — Отец, наверное, сам никогда не пробовал, вот и ходит хмурый, обиженный и никому ничего не разрешает! — зло произнесла рыжая.       Сейчас Беверли перешла в стадию злости, и в ней можно было наблюдать сведенные брови, сжатые до складок губы и напыщенные ноздри. Она могла говорить в этот момент все, что думает: и плохое, и хорошее, и все на свете, что только взбредет в голову, чтобы выпустить пар и освободить голову от мыслей.       Шестая никогда не искала себе "нужного" собеседника: кто попался под руку - тот и будет выслушивать ее. На самом деле, Беверли единственная, кто не делит семью на "близких и не очень" — не считая отчасти Лиама —, потому что каждый брат и сестра для нее был родным одинаково, и так же она их любила — одинаково. Беверли не видела — или просто не хотела — в ком-то из них отрицательных черт и общалась с ними на равных.       В отличие от нее, многие Спэрроувцы просекли фишку, что у них образовались некие дуэты, как у Четвертого и Пятой, Второго и Третьего. Бен любил быть один как волк-одиночка, поэтому тщательно избегал компании своей семьи, да и те это давно уже поняли.       Так же была и Рейчел: запиралась в комнате, читала книги, казалась всем скучной и правильной. Никто не имел желания с ней говорить, как и она не хотела общаться со всеми, пока… пока она не сказала: — Если хочешь, я могу помочь тебе с медитацией, — предложила Седьмая. — Медитация? — переспросила рыжая, отвлекаясь от злости и переходя в фазу недопонимая и заинтересованности, вопросительно выгибая бровь. — Упокоение и контроль над собой, — в паре слов объяснила Душа.       Беверли задумчиво промычала, оглядываясь по сторонам, будто пытается что-то вспомнить, закусила губу в раздумьях, неосознанно пару раз топнула ногой и снова взглянула на сестру. На лице Шестой заиграла улыбка. — Хорошо, — согласилась она. — С чего начнем? — Нам нужна полная тишина, — ответила Рейчел. — Пойдем в комнату.       И девочки направились в самую последнюю по счету комнату, запирая дверь, чтобы им никто не мог помешать, ведь, знаете, медитация — вещь, требующая уединения и спокойствия, а их семья, увы, не совсем "спокойная".       От осознания этого на лице Седьмой дрогнула еле заметная улыбка.