Hot stuff

Это продолжается второй месяц, когда Мария Хилл, наконец, не выдерживает. — Ваше поведение возмутительно, агент Романофф, — со стуком отставляет она чашку нетронутого кофе. — Непристойно. Пара темных капель — без молока и без сахара — выплескиваются на идеально чистую столешницу, пачкая принесенную Романофф распечатку, Романофф недоуменно распахивает свои наглые кошачьи глаза и молчит с видом задетой невинности. Сегодня агент Романофф надела строгий костюм, собрала свои вызывающе рыжие волосы, и даже узкая юбка с разрезом — чуть ниже колена. Вот только бюстгальтер она позабыла надеть. Это продолжается уже второй месяц, и прежде были следы бордовой помады на любимой чашке Марии, и нарочито терпкий запах духов, когда агент Романофф словно бы случайно задевала Марию грудью и игривые, тягуче-сладкие как патока взгляды… Сначала это не заслуживало внимания. Потом начало раздражать не на шутку — а теперь по ночам Марие снятся рыжие волосы агента Романофф и ее нахальное красивое лицо между бедер Марии, и ядовитый, опасный рот творит такое, что просыпается Мария в жару и в поту, и пары движений пальцами хватает чтоб все тело скрутило невыносимо-унизительным удовольствием. По утрам Мария совершенно больной себя чувствует. Или, может, отравленной сладким паучьим ядом Черной Вдовы. Агент Романофф нарочито глубоко вздыхает. — Не понимаю, агент Хилл. Под распахнутым пиджаком сквозь белую, на все пуговки застегнутую блузку отчетливо просвечивают соски — темные, напряженные от трения о тонкую белую ткань. Мария незаметно сглатывает собравшуюся во рту слюну. Мария становится мокрой. Мария не знает, хочется ли разбить это нахальное лицо с кошачьим прищуром глаз — или, может, часами сидеть на нем, вцепившись руками в ярко рыжие волосы. Медленно Мария встает со стула. — Чего вы добиваетесь, агент Романофф? — подходит она к Романофф ближе, как к змее, затаившейся в густой и высокой траве. — Выговора с занесением в личное дело? Темно-бордовые губы Романофф напрягаются в довольной усмешке, торжество словно сочится из каждой клеточки холеной, едва тронутой загаром кожи. — Так накажите меня, агент Хилл, — почти шепчет она, обдавая Марию сладко-приторным ароматом духов и своим горячим дыханием. Кровь бьет Марии в голову. У нее в голове расплывчато все от дурманного яда и в то же время невероятно четко и ясно. Дверь кабинета закрывается на замок беззвучно. Агент Романофф улыбается, склонив чуть набок красивую голову, и где-то глубоко-глубоко Марие хочется узнать — что же от нее надо этой красивой русской суке с насмешливыми и бесстыжими глазами лучшей убийцы. Как далеко Романофф готова зайти? — Задери юбку, — цедит Мария, и та с неожиданной покорностью делает что сказано. Это целое шоу — плавно, по сантиметру плотная ткань подола скользит по длинным, гладким ногам, чуть цепляясь за кружевную резинку телесных чулок. Потом выше, матово-светлая, нежная кожа бедер, и неожиданно простенькие бежевые трусики. С любопытством Мария проводит пальцем по теплой коже над резинкой чулка. Нежные, словно фарфоровые бедра могут и шеи сворачивать — уж Мария-то знает. А на эту подтянутую круглую задницу дрочит вприпрыжку весь оперативный отдел ЩИТа. И кое-кто из высшего командования — из тех кто не по мальчикам. Мария как раз по мальчикам — вот только Романофф это отдельный случай. С видом полнейшего послушания Романофф разводит ноги шире, придерживая собранную на поясе юбку. Языком медленно проходится по губам, словно подначивая, приказать — попросить — опуститься на колени. Мария неожиданно злится. — Я не сказала — раздвинь ноги, — бросает она. И раскрытой ладонью с силой шлепает Романофф по бедру. Романофф обиженно щурится. На светлой коже моментально наливаются алый отпечаток, и от этого Марии почему-то становится хорошо. — Снимай трусики. И ложись на стол. Да не так, — командует она недовольно, когда Романофф развязно усаживается голой задницей прямо на стопку свежепроверенных отчетов и заодно, как кошка небрежно смахивает тяжелое пресс-папье — награду за безупречную службу. — Лицом вниз. Когда закатив глаза Романофф починяется, Мария давит ей на поясницу, вынуждая прогнуться еще сильнее. Бывшая балерина, бывшая шпионка, действующий агент — даже на высоченных, неустойчивых шпильках, с голой, призывно подставленной задницей она выглядит словно каждое мгновение все здесь под ее контролем. Мария смеется. И с размаху бьет агента Романофф прямо по этой круглой, скульптурной заднице — с оттяжкой, звонко, так что та взвизгивает и дергается. На бледной коже алый след выглядит как завершающий мазок кисти творца. Кабинет Марии полностью звукоизолирован, но она все равно требует. — Закройте рот, агент. Я слишком хорошо знаю ваш болевой предел. И Романофф послушно замолкает, не издавая ни звука, даже когда ее задница уже светится ярко-красным и горит. На сорок третьем ударе — Мария зачем-то считает про себя — она уже вовсю крутится, ерзает грудью по столешнице. Ноги ее на шпильках подрагивают и подворачиваются. Марие становится любопытно. Ее ладонь грубовато соскальзывает между бедер агента Романофф. Очень горячо. Очень мокро. — Нравится, когда вас наказывают, агент Романофф… — хмыкает Мария, пока та снова крутит задом, пытаясь тереться об ее руку и размазывая смазку. — Только если это вы, агент Хилл. Романофф пытается повернуть шею так, чтоб смотреть ей в глаза — и этот взгляд, пусть и туманный и слегка поплывший Марии совершенно не нравится. Слишком уж она уверена и довольна собой. И голос по-прежнему наглый. Мария хмыкает снова — а потом снова шлепает ее раскрытой ладонью, уже прямо между бедер. Вскрикнув громко, Романофф дергается, подворачивает ногу. — Я не разрешала подавать голос, — коротко бросает Мария. Взгляд ее падает на лежащие рядом с рыжей головой Романофф ее же трусики. Когда она берет их в руку, ткань уже мокрая, пахнет развратно донельзя и терпко, и значит эта чертова паучиха текла вовсю еще до того, как они начали. Как же далеко она готова зайти в своей мнимой покорности? С трусиками Романофф в руках, Мария склоняется над ней. — Откройте рот, агент, — она говорит медленно и спокойно, словно ждет что Романофф взбрыкнет. Но та, чуть помедлив, покорно размыкает губы с размазанной по всему подбородку помадой. Засунуть бы пальцы в этот ядовитый, опасный рот и заставить вылизывать — и Мария даже подносит руку к ее распухшим губам. Романофф с жадностью тянется языком к пальцу, словно мысли читает, но Мария только смеется и засовывает ей трусики в рот. Это не крошечные стринги, а обычные трусики, и щеки Романофф смешно округляются. Она хлопает длинными, накрашенными ресницами, на щеке остаются маленькие черточки осыпавшейся туши. — Не выплевывать. — отдает команду Мария, почти ласково стирая размазанную тушь пальцем. — Ясно? Та кивает. От первого шлепка прямо по мокрой, нежной, как лепестки цветов коже между ног, агент Романофф почти не вскрикивает. Только громко дышит через нос и сопит, кусая импровизированный кляп. Теперь Мария считает вслух. Впрочем, уже на шестом агент Романофф начинает ерзать, дергаться и поскуливать. От ее взмокшего затылка сквозь назойливый запах духов чуть-чуть пахнет шампунем и почему-то корицей, волосы из нарочито строгой прически растрепались, разметались огненно-рыжей волной по плечам и полированному дереву столешницы. Поясница над поясом собранной на талии юбки влажная от пота. Бумаги со стола разлетаются по полу, пока она мечется, острые ногти бесполезно царапают столешницу. Внезапно Мария чувствует какое-то странное умиление. И поэтому стащив с агента Романофф безобразно измятый пиджак, она с силой прижимает ее к столу и сжимает горло локтем. Звуки шлепков становятся еще более громкими и мокрыми, Романофф яростно дергается бедрами, но не вырывается, а наооборот подмахивать пытается. Чертова паучиха. Засунуть бы всю руку поглубже в это жадное, ядовито-цветочное тело и трахать, трахать, трахать… Возможно, впервые Мария жалеет, что у нее нет члена. Назло Мария сжимает ее вздрагивающее горло локтем еще чуть-чуть сильнее, перекрывая воздух, Романофф что-то мычит, придушенно поскуливая в свой кляп и дергается под ней как от электрошока. А потом — еще пара легких ударов, и она сжимает руку Марии дрожащими бедрами так что кости едва не трещат. Все невероятно сильное тело ее сотрясается спазмами, блузка насквозь мокрая от пота, она хрипит и воет громко даже сквозь кляп. А потом обмякает лицом вниз. В ее сумочке Мария находит пачку влажных салфеток, средних размеров вибратор и еще пару забавных игрушек, в применении которых она точно не уверена. Хотя возможно, это замаскированное оружие. Агент Романофф — тоже оружие на свой манер. Но даже оружию иногда, похоже, нужно расслабиться. И по какой-то причине агент Романофф доверяет Марие Хилл. Вытерев руки и мокрый лоб салфетками, Мария подходит к ней. Романофф с трудом поднимает на нее плавающий в эйфории взгляд. Растекшаяся от слез тушь и помада безобразно размазаны по ее лицу, но импровизированный кляп все еще на месте Похоже, игра все еще продолжается. Сжалившись, Мария сама вытаскивает изжеванные, насквозь мокрые от слюны трусики у нее изо рта. — Воды, — хрипит агент Романофф пересохшим горлом. — Можно воды… Пожалуйста, Мария. «Пожалуйста» ее звучит так приятно, что Мария решает не придираться к разговорам без разрешения и приносит ей воды из кулера. Напившись, Романофф кое-как садится, она шипит и морщится, когда покрасневшие и опухшие места соприкасаются со столешницей. — Мария… — хрипло мурлычет она, когда Мария подходит опрометчиво близко. — Ты такая потрясающая, моя Мария. Просто невероятная. К черту ЩИТ, ты бы заработала целое состояние на таких штучках, в этом твое настоящее призвание. Опасно сильные руки смыкаются на шее Марии — она могла бы за мгновение убить, если б хотела. Но кажется уютной, сытой и разморенной как большая рыжая кошка, и ластится, трется, словно кошка же помечая Марию собственным запахом. Гибким движением Наташа Романофф сползает на пол и тянется к ремню ее брюк. — Можно? — смотрит она снизу вверх и облизывается. Волна расплавленного и рыжего как ее волосы жара обжигает Марию от затылка до кончиков пальцев ног. На мгновение Мария закрывает глаза и отчетливо как никогда прежде представляет ее лицо у себя между ног, ее ядовитый и сладкий язык, свой вкус на ее пухлых губах… Бедра сжимаются спазмом. Она почти кончает от одной мысли о Наташе Романофф, ядовитой паучихе, и чувствует что все это время плясала под ее дудку. И все еще пляшет. Это отрезвляет. — Не здесь, — стряхивает она пальцы Наташи со своего пояса. — Одевайся и приведи себя в порядок. Та разочарованно вздыхает и поднимается на еще подрагивающие ноги. Она поправляет блузку и юбку, надевает безобразно измятый пиджак, тщательно вытирает с лица размазанную косметику. Губы все равно опухшие даже под свежим слоем помады, а походка слегка неровная. Когда она тянется за трусиками, Мария небрежно бросает их во внутренний ящик стола. — И так сойдет, агент Романофф. — Есть, агент Хилл! — с насмешливой улыбкой та щелкает каблуками как солдат на плацу. И тут же шипит и ругается сквозь зубы. Мария смеется и хлопает ее по заднице — слегка. Охрана на выходе не выглядит удивленно — Мария всегда уходит поздно. Пока Мария дает последние распоряжения, Наташа крутится рядом, мешая сосредоточится. Прямо под взглядом Марии она нарочито неловко роняет сумочку на пол. — Какая я неловкая. —  и повернушись спиной к охранникам, наклоняется за ней низко и медлительно. Тонкая ткань юбки облегает ее бедра словно мокрая, она темная и влажные пятна на ней незаметны. Но разрез сзади чуть расходится, обнажая внутреннюю сторону бедер, и охранникам совершенно точно видна резинка чулок. А может и то, что она без трусиков — тоже, Мария не знает точно. Лица мужчин краснеют, взгляды делаются бессмысленными и вязкими. С одной стороны ей хочется надавать Наташе пощечин за такую наглую демонстрацию — а с другой мысль о том, как они будут дрочить на нее до конца своих дней, возбуждает ее невыносимо сильно. Наташа скрывает торжество за опущенными ресницами. — К тебе или ко мне? — спрашивает она, добросовестно пристегиваясь на переднем сидении машины Марии. Молча та выруливает с парковки в сторону ночного города. Время уже идет к утру, но маленький круглосуточный супермаркет все равно находится по дороге. Продавец сонный, клюет носом и даже в такое время умудряется собрать очередь. В кармане пиджака Марии жужжит телефон. Пухлый рот агента Романофф бесстыдно обхватывает два ее пальца. Со злостью Мария прикусывает щеку изнутри. Мария не отвечает. Спустя полминуты телефон жужжит снова, и эти же пальцы в следах помады теперь уже межд бедер Романофф. Романофф все еще без трусиков. Ощущение горячего и тугого узла в низу живота становится почти нестерпимым. «Я не говорила тебе трогать себя», быстро отбивает Мария. И получает в ответ: «Можешь снова меня наказать» Она все еще пытается диктовать правила. Быстро расплатившись, Мария расплачивается за покупки, и вскоре за ними с Романофф закрываются двери номера в мотеле — одном из тех, куда Мария приводит обычно мужчин, с которыми сбрасывает напряжение. Уже с более спокойным любопытством она раздевает Наташу сама, внимательно разглядывая обнажающееся тело. Холеная кожа — только рваный след пули под животом все портит, гармоничные мышцы… Исхлестанная задница ее еще приятно красная. Когда Наташа снимает блузку, пальцы Марии сами тянутся потрогать ее грудь.Грудь у Наташи больше чем у нее, мягкая, но приятно упругая и на коже легко остаются красные следы пальцев. Если честно, с женщинами у Марии опыта не особо. Не считать же тот случай, когда еще в академии они с однокурсницей напились по случаю и неловко, неумело тискались на узкой односпальной койке. На пробу Мария сильнее сжимает сосок между пальцами, и Наташа начинает дышать тяжелее. — Можно мне раздеть тебя? — дразняще Наташа целует ее в щеку, и в уголок губ. Шепчет на ухо бархатно. — Мария… Вместо ответа Мария целует ее, крепко сжимая лицо в руках, язык Наташи мягко и влажно проскальзывает в ее рот, дразнит, искушает, слово всю душу вытягивает через поцелуй. С каждым ударом сердца парализующий сладкий яд растекается по венам. Не дождавшись разрешения, Наташа проворно и умело снимает с нее одежду, целует в живот и над резинкой трусиков. — Без рук, — со смешком говорит Мария, поглаживая ее по волосам. Это уже не приказ — легкий вызов. Опустившись на колени, Наташа послушно сцепляет кисти за спиной и зубами нарочито медленно снимает с нее маленькие черные трусики. Словно невзначай она задевает бедра Марии зубами, ее дыхание гладит кожу. Увлекшись, она языком длинно ведет по внутренней стороне бедра, от колена и выше. Легонько дует на влажную от слюны кожу, и Марии приходится прикусить губу чтоб не застонать вслух. — Я привяжу тебя, — так же мягко говорит Мария, вынуждая ее подняться. С едва заметным разочарованием Наташа поджимает губы, но в глубине ее кошачьих глаз все еще тлеют отблески эйфоричного огонька. Похоже, смертоносной как паук, в честь которого названа агенту Романофф нравится подчиняться. Ей нравится подчиняться Марии — но подчинить Марию хочется тоже. Купленной в супермаркете веревкой Мария тщательно привязывает ее к стойкам траходрома за щиколотки. Подумав, заодно сгибает в коленях ее ноги и тоже связывает — так чтоб не могла ни сдвинуть ноги, ни закрыться, подкладывает ей под зад подушку. Чтоб привязать к стойкам изголовья ее за запястья, руки Наташе приходится вытянуть почти напряженно. В таком положении ее распятого, раскрытого тела есть особенная, порочная прелесть. Склонившись, Мария любопытно касается пальцами ее между ног. С широко раздвинутыми ногами, между которых кожа влажная и нежная, как лепестки цветов, Наташа лежит вытянувшись, и вздрагивает, и Марии хочется попробовать на вкус эти влажные, еще чуть припухшие после недавней череды шлепков лепестки. Вместо этого она водит пальцем вокруг входа, избегая самых чувствительных точек. Наташа на всякий случай молчит, хотя на этот раз подавать голос ей не запрещалось, но дышит она тяжело и с присвистом. Внутренние мышцы ее жадно сокращаются, словно пытаясь втянуть в себя палец Марии. Понемногу разнежившись, она начинает вертеться и елозить бедрами, пытаясь надеться поглубже на небрежно кружащие пальцы. Мария тихо смеется и все же слегка касается губами самой сердцевины этого ядовитого цветка — пригубить чуть-чуть терпкого, сладкого яда, но не отравиться. Когда она отстраняется, у Наташи все же вырывается разочарованный стон. — Вылижешь меня? — спрашивает у нее Мария вместо того чтоб приказать. Наташа оживленно кивает и намекающе косится на толстые, тщательно намотанные веревки — Мария тоже не девочка из отряда бойскаутов, в узлах и веревках она знает толк. Но вместо того чтоб ее отвязать, Мария без колебаний усаживается на ее лицо, так что рот Наташи оказывается прямо между ее бедер. Та пытается что-то промычать, но Мария сжимает ее соски, тискает упругие груди, и язык Наташи послушно начинает вытворять настоящие чудеса. Она выписывает языком между ног у Марии целый алфавит, а потом, кажется и русский тоже и еще парочку. Мария не уверена, потому что так невозможно сосредоточиться и даже если мир сейчас где-то переворачивается, она не скажет Наташе прекратить. Острые, твердые соски Наташи она грубовато теребит, сжимает, трет, пока Наташа не начинает постанывать громче, ее стоны ощущаются легкой вибрацией, и от этого ощущения Мария едва не успускает накатившую волну оргазма. Но ей не хочется все заканчивать так скоро. — Вытяни язык, — говорит Мария, ласково поглаживая ее по рыжим, мягким волосам. — Наташа… Звучит неожиданно нежно. Наташа неожиданно охотно подчиняется, и теперь Мария практически трахает себя ее острым, напряженным языком, она двигается вверх вниз, она трется промежностью об ее лицо, размазывая скользкую смазку. Наташа постанывает все громче. Удовольствие разливается вдоль позвоночника, набухает горячим, тяжелым комом внизу живота. Запустив обе руки в ее волосы, Мария сжимает ее голову крепкими бедрами, вжимается теснее, пока Наташа не начинает ерзать и дергаться от недостатка воздуха. Запрокинув голову, Мария кончает долго и беззвучно, чистое, жгучее словно спирт удовольствие накатывает волна за волной, медленно и мягко уже затихая. Отдышавшись, она с трудом присаживается рядом с Наташей. Лицо ее мокрое и блестит от смазки и слюны, губы опухли, но глаза одновременно совершенно пьяные от возбуждения и в то же время довольные. — Довольны, агент Хилл? — наконец, бормочет она, улыбаясь Марии как порочный, совершенно испорченный ребенок. — Очень, агент Романофф. — с неожиданной нежностью Мария целует ее в солоноватые губы и после — во влажный лоб. Исчезнув из поля ее зрения, Мария долго копается в ее сумочке — вибратор, довольно навороченный, приличного размера все еще там. Пожалуй, для первого раза им можно и ограничиться, решает Мария и шутки ради прячет его за спиной. Под приподнятыми подушкой бедрами Наташи уже влажная лужица смазки, с готовностью Наташа сама шире раздвигает ноги. Несмотря на размер вибратор проскальзывает в ее уже болезненно чувствительное тело как по маслу, от неожиданности Наташа широко распахивает глаза и взвизгивает. Мария нажимает на кнопочку, и в номере раздается негромкое жужжание. Наташа уже дергается и постанывает, крутит бедрами пытаясь избавиться от игрушки, но веревки на щиколотках и на бедрах ограничивают даже ее гибкость. Мягко, но безжалостно Мария поглаживает ее между ног, потирая самую чувствительную точку. — От охов Наташи кажется дрожат стены, с каждым мгновением ее стоны и всхлипы становятся все громче, она дергается так что кровать под ней ходуном ходит. На мягкой коже проступает испарина. Мария легонько сжимает горячие, скользкие складки пальцами — и Наташа, поскуливая, вздергивает бедра, по-балетному выгибаясь аркой. А потом бессильно рушится на постель и затихает. Слышно лишь ее дыхание и жужжание вибратора у нее между ног. Наконец, Наташа облизывает влажно блестящие губы и хитро улыбается, не открывая глаз. — Значит, за свое непристойное поведение я прощена, агент Хилл? — Так и есть, агент Романофф. — снова Мария целует ее в губы и не удержавшись, прихватывает зубами горячий, ноющий, должно быть, сосок. — На этот раз — да. На вас тяжело злиться. Наташа вскрикивает и поджимает губы, словно слегка смущается — если бы она еще умела смущаться искренне. С тысячью своих масок, с губами, напитанными сладким и лживым ядом, она давно уже разучилась быть искренней. Но если она захочет — Мария, пожалуй, готова рискнуть. Пожалуй, Мария справится с этим. — Но в следующий раз, если снова решите проявить ваши чувства ко мне, агент Романофф. — извлекает она из пакета предусмотрительно купленный моток скотча. — Попробуйте не заниматься сексуальными домогательствами на работе, а для начала пригласите меня на ужин. Наташа не успевает ни отвернуть голову, ни что-то сказать — полосой липкой ленты Мария надежно заклеивает ей рот и на прощание ласково целует в кончик носа. — Уборка номера через полчаса, агент Романофф. — с улыбкой Мария любуется как Наташа возмущенно таращит глаза и громко сопит через нос под жужжание игрушки. — Увидимся на работе. А потом нажимает кнопку. Жужжание вибратора становится еще громче, глаза Наташи округляются еще сильнее, она что-то невнятно мычит и воет сквозь скотч — и почти сразу же снова кончает, прежде чем за Марией закрывается дверь. Едва ли Черной Вдове не хватит получаса чтоб освободиться — но это будет определенно занимательный процесс. И что-то подсказывает Марии, что на ужин они все-таки сходят. Возможно даже не раз.