Hot stuff

На дебрифе она отчитывает его как мальчишку — благо с глазу на глаз. — Вы самовольно нарушили план операции, Рамлоу, — глаза у нее голубые, прохладные. Пальцы с коротко обрезанными ногтями непроизвольно и беззвучно отбивают по столешнице дробь. — Мне пришлось экстренно запрашивать военный вертолет с ближайшей базы, чтоб эвакуировать ваших людей из-под обстрела. — Место эвакуации было скомпрометировано, замдиректора Хилл, — он сидит напротив нее. — Среди наших крот. — У вас не было доказательств. — Зато чутье в наличии. — И чертовски повезло, что оно вас не подвело, — привстает она с кресла. — Так точно, мэм. — щерится он в максимально вежливой улыбке. Мария Хилл выходит из-за стола. Справа на стене ее офиса зеркальная панель, здоровенная, в пол, повторяет за ними каждое движение. У Брока на дочерна загорелом лице зубы ослепительно белые, под жгучим солнцем пустыни резче обозначились морщинки у глаз и на лбу. На щеках колючие остатки щетины — брился наскоро, спасибо что хоть успел смыть с себя присохшую, вонючую корку пота и грязи. Поджарый, злой, еще не остывший. И она — свежая, чистая, застегнутая доверху на все пуговки. Из прически не выбьется ни волоска. Замдиректора Хилл. Стальная сука выучки Фьюри. — Генерал Смитсон минут десять брызгал на меня слюной, прежде чем отдать приказ и поднять вертолетчиков с базы. — вполголоса замечает она, слегка нависнув над ним. От ее туго собраных волос, от светлой кожи, от форменной куртки едва уловимо пахнет чистотой, крепким кофе и чем-то еще, только ей свойственным. Может, кажется. Может после четырех месяцев в пустыне среди бородачей-повстанцев у него уже крышу рвет. С трудом он заставляет себя не вдохнуть ее запах поглубже, не дышать им пока не сорвет башню. — Спорю, ты заставила его плакать как маленькую девочку. И все ради меня, Мария… Имя вязко тянется по слогам. Ее накрашенные какой-то унылой помадой губы изгибает иронично-острая улыбка. — Ради флэш-карты с данными. И не забудь про своевременный и детальный отчет. Ледышка драная. Глаза как талый лед на озерах где-нибудь в Онтарио. Наступи — мигом провалишься, нахлебаешься по самые уши холодной воды. В башке все плывет мерцающими от жара пустынными миражами. Словно он все еще немного «там». Брок грубо стискивает ее крепкие бедра в форменных брюках. — Я чуть концы не отдал в этой гребаной пустыне, а ты сучишься, — хрипло рычит он ей на ухо, вжимаясь коленом между ее ног. — Что, если просто скажешь что скучала по мне — отвалится зад? Его язык проходится по мочке ее уха. — У меня есть отличный вибратор, — шипит Мария, когда он запускает руку ей в волосы. — Не забывайся… Мы же в офисе. Черт, Брок! Сукин ты сын… Заколки в ее волосах царапают палец до крови. Брок вжимает колено сильнее, язык сменяется зубами, она еле слышно давится воздухом, трется. А потом впивается ему в губы жадно как вампир, сжимает колючий от щетины подбородок сильными пальцами. Он знает, что уши у нее чувствительные. А еще знает, где находится маленькая татушка — внутренняя часть левого бедра, столько раз он видел ее так близко. И что ногти на ногах она всегда красит красным. Наверное, он вообще слишком много знает о ней. В поганых песках видел во сне едва ли не каждую ночь, голую, одетую, всякую; просыпался с ноющим стояком как обдолбанный гормонами щенок. И, конечно, даже там можно было найти девчонку почище, пусть и задорого. Но шутка в том, что один черт не попустит. За год как-то не попустило. И если дверь офиса еще не заперта, а камеры не отключены — какой она тогда к черту профи. — Ну и стерва же ты, — хрипло бормочет он между поцелуями, больно сжимая между пальцами затвердевший сосок сквозь ее одежду. — Замдиректора Хилл. Какая же ты стерва… Ее язык хозяйничает у него во рту. Шершавыми, обожжеными пустыней руками он рвет застежки и молнии ее униформы. В зеркале напротив его черные от загара руки на ее молочно-белой спине, ее белье — красное; она как всегда — стальной кейс с секретами. Брок и сам та еще шкатулка с гидрой внутри, но сейчас об этом совсем не думается. Она толкает его задом на стол, расправляется с его брюками и трусами. Облизывает распухший, покрасневший рот. Волосы в беспорядке, лезут в глаза, липнут к губам… Щеки горят лихорадочным жаром. Форма расхристана. Ма ри я. Мария, Мария, Мария… Будь все трижды проклято. Она снова влажно облизывает губы и наклоняется, придавив его бедро к столешнице крепкой рукой, другой по-хозяйски сжимает член. Нет, сосет она на отлично. Да и кто не оценил бы, что стальная сука Мария Хилл отсасывает прямо на своем рабочем столе, в своем кабинете, но внезапно Брок оттаскивает ее от себя, толкает прямо в чертово зеркало. Ей приходится упереться ладонями. Отражение, растрепанное, дикое, беспорядочное, повторяет за ней, так же дышит рвано, запаленно. Она смотрит куда-то под ноги, чтоб не видеть себя такой. Настоящей?.. Иногда хочется придушить ее, разорвать горло, разворотить грудную клетку, чтоб хоть раз коснуться живого горячего сердца. А иногда — съехаться как Хименес и как там ее? Моника из бухгалтерии, завести собаку и просыпаться вместе иногда по утрам. Ни того ни другого не будет. Брок трахает ее зло и бешенно, к черту прелюдии, минеты, игры в статус и в роли… Ее тело влажное, мягкое, обволакивает жаром, она упирается ладонями в зеркало и кусает свое же запястье чтоб не шуметь. Он трахает Марию Хилл в ее офисе перед ее зеркалом — Марию Хилл с голыми, вываленными сиськами, со спущенными до ее колен штанами, это ли не кайф. Но чертова пустыня все еще шелестит внутри, скулит ветром, жжёт ядом змей и скорпионов. — Только посмотри на себя, замдиректора Хилл. Черт, видел бы тебя Фьюри. Он видел тебя такой, видел?! — сдавленно рычит Брок, тиская ее груди. — Скажи. Она качает головой, зачарованно глядя на свое отражение в зеркале. Зрачки расползлись во всю радужку, вытеснив, наконец, талый лед. Испарина на поверхности зеркала не успевает исчезать — таким часто и влажно она дышит. Почти задыхается. Брок и сам задыхается в злости и в чем-то еще, удушающем, опутавшем по рукам и ногам, петлей горло сдавившем похуже чем гидра. — Я тебе нужен, Мария. Он сдавливает ее тонкое горло, отчего ее взгляд делается еще более поплывшим и влажным от выступивших слез. — Скажи! — он сдавливает чуть сильнее, не прекращая толкаться в нее бедрами. — Скажи сейчас. Все ее тело содрогается, она бьется, бесполезно царапая ногтями гладкую поверхность зеркала. Сдержаться не получается, Брок рычит сдавленно, кончая прямо в влажный жар ее тела. Иногда это даже забавно — представить что будет если она залетит. Переплетение ДНК, ее помягчевшее, округлившееся тело, красный, натужно кричащий сверток на ее руках. Недовольная рожа Фьюри. Поздравления/соболезнования от парней и детская вечеринка. Смешно и до оскомины банально. Хорошо, что Мария слишком умна для всего этого. Уткнувшись взмокшим лбом в ее плечо, Брок переводит дух. У нее не текла тушь по мокрому от пота и слез лицу. Значит ресницы не красит, подумал он отстраненно. А такие красивые, длинные… Ма ри я. Иногда ему хочется быть спящим агентом как можно дольше. В идеале — спящим летаргическим сном, но это самообман. Он уже слишком увяз в гидре, чтобы выпутаться, и если не повторять себе, что выбор был верным, что гидра — благо для мира, можно просто рехнуться. Сейчас он глядит на свое отражение в зеркале и мучительно видит ошибку. На виске у Марии пара тонких белых нитей — их прежде не было или это он не был достаточно близко чтоб разглядеть? Только сейчас он замечает какие усталые, покрасневшие у нее глаза. Последние сутки операции дались тяжело не только ему. Она и впрямь переживала. Внезапно Мария касается рукой его руки. — Знаешь, Брок, я иногда думаю… — талый лед ее взгляда в зеркале вдруг становится слишком хрупким и слишком теплым. — Думаю… Не провалиться бы. Не утонуть. Будь все проклято. — Отчет будет вечером, — он отстраняется, поправляет одежду. — Детальный достаточно. Из ее офиса Брок уходит, почти бежит, надеясь лишь что никто не встретится по пути, и не глядя в ее вновь заледеневшие глаза. Из болота гидры ему уже точно не выбраться. Лучшее что он может сделать для Марии Хилл — не тащить ее на дно за собой.