Hot stuff

Маленькие ладошки Мар‘и все еще тянутся к ним с Кори, когда машина отъезжает от Уэйн-мэнора. На руках у Альфреда она, конечно же, не плачет, и это делает все чуточку легче. Хотя Кори невольно и пытается обернуться. Это, кажется, первый раз за их первый год родительства, когда они выбираются куда-то вместе. Не по делам, не по боевой необходимости — сегодня это ужин с вином и свечами, потом пентхаус, шелковые простыни, джакузи и прочее… — Ну что, ты готова, мамочка? — бросает Дик на жену веселый взгляд. — Более чем, папочка. Кори глубоко вздыхает, отчего ее груди туго натягивают шуршащую ткань платья. Полные, чувственные губы, наконец, изгибаются в улыбке, пальцами она проводит по своим огненным волосам, отбросив их за спину. Ее платье — текучий синий шелк, тесный в груди, водопадом струящийся по бедрам. Высокий разрез обнажает длинную, стройную ногу много выше колена, когда она шевелится. Во рту у Дика пересыхает, он машинально облизывает губы и включает погромче музыку. Надо смотреть на дорогу, в конце концов. Машина неспешно едет в сторону города через темнеющий по обочинам лес, синий цвет подчеркивает медную кожу Кори, ее колено в разрезе платье маняще округлое, а ногти на ноге, когда в задумчивости она то надевает, то снимает туфлю, тоже накрашены темно-синим лаком. Он едва не пропускает поворот, хотя знает эту дорогу до камешка. Кори прекрасна всегда, Кори из тех женщин, которые прекрасны даже в мешке из-под картошки. Даже если ее откровенные костюмы его давно уже не заводят — попробуй-ка заниматься делом, когда член то и дело норовит стукнуть по лбу — и в последние месяцы она в основном ходит в удобных шортах и мешковатых футболках. Даже когда Мар‘и вывернула на нее пюре из брокколи, Кори все еще была прекрасной. Впрочем, свою порцию зеленой гадости на голову следом получил и он сам, и это ничуть не мешало ему тихо умирать от нежности к жене и дочери. Они счастливы быть родителями каждый день. Но сейчас в этом невероятном синем платье она словно источает прежний огненный жар и сияние, от которого у него пересыхает во рту, и в паху тянет. Сердце упруго бахает в грудной клетке в такт разухабистому диско-биту девяностых по радио. Ужин, музыка, вино, цветы, напоминает себе Дик… Переключая скорости, он невзначай задевает ее колено в разрезе платья. Кори вскидывает на него взгляд. Ее зеленые глаза подведены и густо накрашены блестящими тенями, ее кожа горячая и медная, а волосы — живое, волнующееся пламя на ослепительно-синем текучем шелке. Жар. Свет. Цвет. Кори, помоги ему боже, он кажется просто горит изнутри. Они так давно не были близки без торопливости, без оглядки на малышку, на дела... Дик тяжело сглатывает. Бабочка под высоким воротом рубашки передавливает горло удавкой.  — Знаешь, тебе идет смокинг, — слегка оттягивает Кори давящий узел, кончиком пальца ведет по его шее, прослеживает линию челюсти. — Так идет. Не могу дождаться пока мы доберемся до места. — Кори, детка, — вцепляется Дик в руль обеими руками. — Если не прекратишь, мы вообще никуда не доедем. Соскользнув по темному шелку лацканов, проворно она расстегивает его смокинг, вытягивает рубашку из брюк. Вместо плотного, прилегающего материала — под рубашкой голая кожа. Губы ее любопытно приоткрываются. — Никаких костюмов? — К черту костюмы сегодня. Для тебя — только смокинг, — смеется он сдавленно. — Только лучшее. Кори ведет пальцами над резинкой его трусов. А потом мягко сжимает его уже твердый член. — Для меня — ты. От неожиданности Дик утапливает газ в пол. Машину заносит, бросает по дороге, крутит — в итоге они оказываются в придорожных кустах. Огонь волос, переливчатый синий шелк, сияющие глаза… Воздух, лесной и прохладный, врывается в его легкие из приоткрытого окна, упругие биты музыки — в уши, в кровь, подхватывают его сердечный ритм. Как подросток, серьезно. Он влюблен в свою жену как чертов подросток. Сначала они целуются, жадно, торопливо, перегнувшись между сидениями, ее сильные пальцы соскальзывают с шелковых лацканов дурацкого смокинга. Дик никак не может найти эту чертову молнию. Ужин? Какой ужин? У него сгорают предохранители, напрочь отказывают тормоза. Тонкие бретельки платья неохотно сползают с ее плеч, он жадно целует ее медную кожу в ложбинке между грудями, слишком тугой синий шелк становится влажным под языком. Кори постанывает, задевает рукой клаксон. В просторном салоне им тесно. Каблуки туфель Кори вязнут в рыхлой лесной земле, а потом он укладывает ее спиной на еще теплый капот, рядом со смятым крылом. Дрожащими руками Дик медленно собирает синий шелк подола по ее ногам — черт с ней, с молнией. Это должна была быть огромная, мягкая кровать в пентхаусе и джакузи и черт знает что еще. Но они как ненормальные трахаются в придорожных кустах прямо на пыльном капоте тачки, длинные ноги Кори на его плечах, ее стоны, громкие, горячие, гортанные… Ее руки обвиваются вокруг него крепко и нежно, когда после Дик помогает ей встать и оправить безбожно смятое, грязное платье. На синем шелке компрометирующие белесые разводы. Пахнет влажными салфетками, которыми она приводила себя в порядок, лесом и сексом. — Я думала, у машины есть автопилот. — разочарованно и счастливо вздыхает Кори, пытаясь голыми руками выправить смятое крыло. Дик улыбается так же счастливо и глупо. — А я, кажется, запонку потерял. Кори выражает неважность ущерба коротко и нецензурно. Он соглашается. Они повторяют номер на бис, уже несколько более изобретательно. В полуночном пустом кинотеатре они берут билеты на какой-то невыносимо скучный сеанс. Оказывается, спинки передних кресел просто созданы для того, чтобы Кори упиралась в них острыми каблуками туфель. Задрав до живота ее измятое платье, он опускается между ее призывно разведенных ног. Запах влажных салфеток мешается с запахом и вкусом ее тела на языке, она запрокидывает голову и случайно отламывает подлокотник к чертям. Фильм достаточно долгий, чтоб Кори успела кончить трижды. Ее ноги становятся ватными и дрожат. На его черных брюках остаются следы пыли в районе коленей, а губы становятся распухшими и ноют, когда они долго целуются прежде чем выйти из кинозала. Они чувствуют себя восхитительно грязными и мерзкими. Кори вдохновенно делает ему минет на заднем сидении тачки. Джакузи? К черту джакузи. Вместо шикарного ужина по дороге им попадается шикарный Мак, и в своем смокинге, пусть и измятом, Дик считает что произвел там фурор. Потом они заваливаются в дешевый мотель, где за тоненькой стенкой кто-то явно занимается сексом тоже, и вхлам ушатывают до них расшатанную кровать. И столик, и остальную мебель, и Кори во весь голос выкрикивает что-то по-тамарански, и по-английски — что-то одно и тоже вроде «Трахни меня-разорви меня-хочу твой член» и старое-доброе «сильнее-глубже-быстрее». Олимпиада на скомканных простынях заканчивается ближе к рассвету. Совершенно пустые и в то же время наполненные до краев, они помогают друг другу отмыться в душе до скрипа. Кое-как натягивают убитые шмотки и вызывают такси до Уэйн-мэнора, потому что Дик в упор не помнит где и когда бросил машину. Альфред предсказуемо ловит их, когда они хихикая и перешептываясь как нашкодившие подростки, крадутся по коридорам. — Надеюсь, Мар’и вела себя хорошо? — тонким голосом спрашивает Кори просто чтоб не молчать под пронизывающим взглядом. Пристально тот оглядывает их с головы до ног: пятна, грязь, ее прекрасное синее платье разорвано на плече и по боку, потому что молнию Дик так и не нашел. А его смокинг остался в мусорке безнадежно испорченный пролитой колой со льдом. Впрочем, нет ни ран, ни поломаных в очередной драке костей, и это, похоже, его более чем устраивает. — Как ангел, — наконец, невозмутимо кивает Альфред, прежде чем вернуться к себе. — Надеюсь, о ее отце и матери можно сказать тоже самое. Вслед ему Дик смеется и широко разводит руками. — Совершенно нет. Так, Кори? — К сожалению, — без сожаления вздыхает Кори. — Дик. Они вваливаются в комнату, без сил падают на кровать и глядя друг на друга смеются. Совсем скоро, утром, они вновь станут мамой и папой. Но во всяком случае они вспомнили имена друг друга. И кажется нашли отличный способ больше их не забывать.