Hot stuff

Время к полуночи. Ночь слишком жаркая, душная — даже ее виски с двумя подтаявшими кубиками льда в круге света настольной лампы словно золотом плавится. На здоровенном столе, еще отцовском, размером с настоящее поле аэродрома, разбросаны в беспорядке бумаги. Поставки, контракты… Глаза уже ноют от мелких буковок, ноют ступни, упрятанные в дизайнерские туфли на высоком каблуке. Это был долгий день, полный деловых встреч, он перешел в деловой же ужин с потенциальным заказчиком, и он все никак не кончится здесь, в ее хозяйском кабинете Вести бизнес это как танцевать — не дай отдавить себе ноги, чтоб в решающий момент удачно наступить конкурентам на яйца. Иногда у Кэрол выходит достаточно лихо. Иногда не очень. Но она старается, правда старается, папа, и только иногда как сейчас бросает на темное небо взгляд — звезды сквозь жалюзи игриво подмигивают в ответ, напоминая о прошлом Звездного Сапфира. Но сейчас Кэрол Феррис стоит на ногах крепко. Дела ФеррисЭйр надежно держат ее на Земле. Дверь кабинета распахивается без стука — спасибо что не ногой, и это немного выводит ее из себя — Постучаться такая проблема? — принципиально не поднимает Кэрол взгляд от бумаг, потому что это один человек, у которого достаточно наглости вот так вламываться в ее кабинет. Как в ее жизнь. В ее дурацкое сердце. — Это кабинет твоего босса, Джордан, а не дешевый бар. — Мы тут с ребятами кое-что тестили, и я подумал что неплохо бы тебе рассказать об итогах… —опирается он грязными, испачканными в пыли, мазуте и смазке ладонями о столешницу. — Как знал что ты здесь. На разложенных бумагах остаются грязные следы, и поймав ее недовольный взгляд, он торопливо поднимает руки вверх, и не видно привычного кольца на пальце. Ножки кресла проезжаются по полу со скрипом, когда Кэрол встает. — С чего я вообще должна здесь сидеть в такое время? Кое-как он закатывает рукав рабочего костюма чтоб взглянуть на часы, хмыкает с совершенно искренним удивлением — и вдруг улыбается так по-мальчишески легко, что острые грани ее сердца плавятся как лед в стакане виски. — Но ты же здесь, Кэрол. Выглядишь, кстати, потрясающе! После стольких обид и горестей, после всей боли, что они причинили друг другу… Он смотрит на нее с искренним восхищением, и какую-то грязную, бесстыжую часть ее заводит этот его жадный, очарованный взгляд. То как он смотрит на ее обнаженные плечи, на каждый изгиб ее тела, тесно затянутого в узкое платье остромодного в этом сезоне бархата цвета миднайт блю. Как будто имеет право вот так уходить и возвращаться, исчезать и умирать, превращать ее и свою жизнь в беспорядок и в ад. Он не принадлежит ей, он даже Земле, черт возьми, не принадлежит, сам терпеть не может быть «заземленным», а ей бросить все и сбежать невозможно. Бесконечный, мучительный круг. За полосами жалюзи звезды, невыносимо далекие, такие яркие в густой, бархатной синеве… Миднайт блю. Полночный синий, полночная печаль… Забавная игра слов. — Хватит раздевать меня глазами, — неожиданно для себя самой Кэрол злится, резко разворачивается на своих высоченных каблуках, чтоб выйти из теплого света настольной лампы. За ее спиной Хэл издает низкий, веселый смешок. — Если уж не могу сделать это иначе. — Без рук, Джордан. Это платье обошлось мне в целое состояние, просто поверь. — Как скажешь. Он серьезно принимает это за поощрение. Теплое дыхание вдруг касается ее шеи и открытых платьем лопаток — это даже не поцелуй, но почему так слабеют колени, и по спине жаркая волна дрожи, так словно все тело начинает звенеть и плавиться, и сказать бы что это все виски или слишком давно она ни с кем не спала… Почему она позволяет? Почему сама послушно сводит лопатки теснее, облегчая ему задачу? Молния расходится зубчик за зубчиком, обнажая ее — он просто делает это ртом, опускаясь все ниже почти до самой ее поясницы. Хэл, черт его возьми, Джордан, мастер нестандартных решений. Почему? Черт возьми, почему же?.. Невыносимо нежно он снова целует ложбинку ее позвоночника и ямочки на пояснице, и после поднимается к изгибу шеи, и когда губами касается ее ключицы, щекой она ощущает знакомую мягкость его волос… Медлит, прежде чем оттолкнуть. Сердце замирает и мечется, в груди бьется торопливо и гулко как в полете, когда земля уходит из-под ног. Это сладкое, такое редкое уже чувство… Стук в дверь окатывает Кэрол ледяным душем. Она дергается, локтем сшибает со стола массивное пресс-папье. — Мисс Феррис? — это голос одного из ведущих инженеров, одного из тех, кто еще с ее отцом начинал работать. — Мисс Феррис, вы там? Настойчивым, требовательным шепотом Хэл говорит ей послать всех к чертовой матери. Кэрол громко подает голос — как будто назло. Только потом потом понимает, что ее растрепанный вид, помноженный на присутствие такого же растрепанного, раскрасневшегося Хэла здесь даст почву для нового витка сплетен. И она уже не та зеленая соплячка, что билась за каждую кроху своего авторитета среди работников ФеррисЭйр, но подтверждать новый виток этой связи… — Давай под стол, — шипит она на Хэла, поспешно усаживаясь на мягкое, кожаное кресло в попытке скрыть что платье расстегнуто. — Быстрее, — и добавляет. — Пожалуйста, Хайбол. Тот закатывает глаза, морщится, но с неохотой подчиняется. Ее рабочий стол — старомодный, огромный викторианский монстр с глухой передней стенкой, под ним достаточно места. Отклонившись от круга света настольной лампы, Кэрол делает глубокий вдох, и еще один, а потом громко и четко просит инженера зайти. Тот пространно и неспешно рассказывает ей о последних тестах новой модели двигателя — ничего нового сверх того что Кэрол уже читала в отчетах, но плавная, медлительная речь все никак не заканчивается. Под столом Хэлу явно не слишком удобно и скучно, он кладет голову на ее колени, потираясь щекой о мягкий бархат платья. Языком горячо и влажно проходится по тонкой полоске кожи между резинкой чулка и подолом, как всегда безошибочно находя в ее броне трещины. От неожиданности — хотя кого она обманывает, это же Хэл, черт бы его побрал, Джордан — Кэрол широко раскрывает глаза. — Да, мисс Феррис, — инженер принимает это на свой счет. — Новые показатели действительно в разы лучше, чем мы могли предположить даже в самых смелых расчетах. Под тугим лифом платья ее соски становятся твердыми и просвечивают сквозь плотную ткань; верхний свет в кабинете не горит, но ей все равно хочется скрестить на груди руки, прикрыться. — Просто отлично, — бормочет Кэрол рассеяно, пытаясь игнорировать горячую, тянущую тяжесть внизу живота. — Отлично. Невольно она ерзает на кресле, пытаясь отстраниться, но это не слишком-то помогает. В правилах той же игры Хэл ртом медленно сдвигает ткань, бессовестно обнажая ее под столом. Пользуясь тем, что она даже не может плотнее сдвинуть колени, целует внутреннюю сторону ее бедра, его язык дразнит чувствительную, нежную кожу, пока ее колени не начинают дрожать. Устроив одну ее ногу у себя на плече, он коротко целует ее живот, и низ живота, и бедра у края ее узких, почти незаметных трусиков. Слегка тянет зубами, словно желая ее помучать — ткань чувствительно врезается в ее ноющее, влажное тело. У Кэрол вырывается тихий выдох, больше похожий на всхлип. — Тяжелый день, — сквозь зубы поясняет она своему собеседнику. Тот понимающе кивает и обещает быть кратким. Ее голос звучит низко и немного хрипло. Трусики легко сдвигаются в сторону, открывая ее как главное блюдо на обеденном столе. Горячее блюдо, которое неистово хочет быть съеденным. Теперь она уже сама ерзает в попытке прижаться к его рту теснее, приподнимается. На кожаном сидении ее кресла остаются влажные следы, из-за которых каждое ее движение сопровождается поскрипыванием. Кэрол шире разводит ноги — но получает лишь прохладное дыхание на влажной, болезненно чувствительной плоти. Чертов паршивец дразнит ее. Разозлившись, она кладет руку Хэлу на затылок и попросту вжимает его лицо между своих бедер. Может ей кажется, но она успевает ощутить кожей его почти беззвучный, довольный смешок. А потом его губы смыкаются на самой чувствительной точке, и ей хочется всхлипывать уже громко и вслух. Хочется кусать костяшки собственных пальцев и сжимать ноющие, твердые соски под дорогущим платьем этого остромодного цвета миднайт блю. Его руки грязные. Но и рта достаточно, чтоб под ее зажмуренными веками почти вспыхнули звезды в бархатно густой синеве. — Мисс Феррис? — обеспокоенно склоняется к ней инженер, прервавшись на полуслове. — С вами все в порядке? У вас такое лицо… Погасить бы чертову настольную лампу. — Все хорошо, — слегка сжимает Кэрол переносицу. — Немного болят глаза. Не глядя она запускает другую руку Хэлу в волосы на затылке сильнее, тянет, слегка царапая ногтями — с наслаждением ощущает как его рот напрягается от удовольствия, как он прячет громкий выдох в ее мокрых, горячих складках. И насколько она может знать — еще чуть-чуть, и они оба больше не смогут быть тихими. Некая часть ее даже жаждет этого, та часть, что стала намертво скована теперь рамками деловых костюмов, репутации стальной леди-босс и таких неотложных, таких земных дел… Даже если потом она горько пожалеет минутной слабости. Внезапно Хэл отстраняется, и ей с трудом удается сдержать разочарованный стон. Почти целомудренно он поправляет ее трусики и задранное платье, даже сползший чулок приводит в порядок. Знает, что она пожалеет. — И Джордан… — Что он опять натворил? — тяжело упирается Кэрол локтями в столешницу. Перед глазами слегка проясняется — оказывается, она успела измять парочку контрактов и сама не заметила. Ее тело дрожит, внутри все ноет, но она справится с этим. Она ведь всегда справляется. — Опоздал, едва не сорвал тесты, спорил со старшим механиком, превысил рекомендованное значение предельной скорости… — загибает старший инженер пальцы одним за одним. — Знаю, вы питаете к нему некоторую слабость, мисс Кэрол… — на правах друга ее отца начинает он уже мягче. — Но избавиться от него… — Он показал результат? — Да, но… — Кто-то из наших пилотов справился бы лучше? — Нет, — внезапно его лица касается что-то вроде улыбки. — Этот сукин сын все еще лучший из всех. — Значит, я избавлюсь от него, когда перестану нуждаться, — отчетливо произносит Кэрол, прежде чем дверь за ним закрывается. — Избавишься, значит? На его еще влажных губах игривая полуулыбка, на которую ее сердце отзывается. Кажется, только у Хэла выходит с такой легкостью сделать ей хорошо — и с той же легкостью сделать больно до невыносимости. Вместо ответа она расстегивает его рабочий костюм, стягивает футболку через голову — и так растрепанные волосы теперь еще в большем беспорядке. Ему идет. Кэрол целует его в губы, чувствуя во рту свой вкус, жадно кусает за шею в попытке ощутить его собственный — пыль, одеколон, кожа. Немного пота. Ворох бумаг на столе вдруг заставляет ее почувствовать себя тусклой, пыльной, погасшей… Однажды она действительно перестанет нуждаться в нем. Что-то сломается. — Трахни меня. — Прямо здесь? — весело приподнимает Хэл бровь. Вопрос риторический. Под ее задницей тут же оказывается шуршащий бумажками стол, а платье собирается в скомканную полоску на животе. Они целуются жадно, взахлеб, ее острые ногти впиваются в его плечи, и в спину — просто чтоб полнее чувствовать его здесь. Чтоб память осталась, когда он снова провалится в какие-нибудь драные глубины космоса и однажды снова героически издохнет в конце. Она почти ненавидит его за это, и любит за это, оставляя кровавые борозды на коже сейчас. Чтоб позже в очередной раз залечить раны друг другу и опять нанести новые. Замкнутый круг. Почему?.. Миднайт блю, и печаль снова мешается с полночным космически-безграничным синим, в котором Кэрол теряется, закрывая глаза. Голос Хэла, низкий, теплый, родной, снова зовет ее по имени. Ладонями она ощущает его дрожь и испарину на широкой спине, когда он двигается в ней уже сбиваясь с ритма и бормоча в ее шею что-то неразборчиво-нежное. Сама вскидывается всем телом в спазме удовольствия, сжимает ногами его за бедра, оставляя его в себе напоследок. — Прости, Кэрол, — отдышавшись, Хэл смотрит на нее виновато. — Я кретин. Надо было быть осторожнее. На мгновение она думает о ребенке, о сыне с его глазами… То, что осталось бы ей, когда ничего не осталось бы больше. Мысль развеивается с послеоргазменным туманом — у нее уже есть требующее внимания дитя: Феррис Эйркрафт, и она не планирует быть матерью-одиночкой дважды. — Расслабься, летун, — фыркает Кэрол, приподнимаясь на локте, и тянется к противно теплому уже виски на краю стола; повезло, не смахнули. В глотке у нее как в пустыне сухо. — Не те дни, ничего не будет. На мгновение ей чудится в его глазах такая же тень сожаления. — Я вот про что, — со смешком он вытаскивает из-под нее листки контрактов, мокрые, смятые, безвозвратно испачканные в смеси смазки и спермы. — Вряд ли это куда-то сгодится теперь. И твое платье… Следы его грязных рук почти незаметны на густом темно-синем в отличие от светлой, холеной кожи ее груди и бедер — но Кэрол знает, что они есть, и их можно смыть с себя, и выкинуть платье к чертовой матери, но ей слишком к лицу этот цвет миднайт блю, а бумаги… — Это просто распечатки, Хайбол. Ерунда, — вдруг слегка сжимает она его подбородок, разглядывая словно видит в первый и единственный раз. — Я же могу иметь все что душе угодно, Хайбол… Почему по-настоящему я всегда хочу только тебя? Какая-то странная, затаенная ее горечь эхом отражается и в его глазах; горечь и еще немного усталость. И еще морщинки на лбу и в углах рта, и намек на первую седину в темно-каштановых волосах — у нее сердце ноет, когда она думает обо всем этом. — Потому что только я могу заставить твое сердце летать, Сапфир. — едва заметно улыбается он, но глаза остаются серьезными. — Это как только с тобой я чувствую под ногами землю по-настоящему… Кэрол, я… Стиснув зубы, Кэрол заставляет его заткнуться поцелуем, необычно для нее нежным, потому что он сейчас точно ляпнет что-то, что сделает все еще сложнее, еще больнее чем есть. Хотя это же Хэл, черт его возьми, Джордан, он все равно ляпнет, только позже, потом. Но все же есть какая-то неуничтожимая, неубиваемая часть ее, которая вопреки всему верит, что однажды они с Хэлом найдут эту общую точку касания между землей и небом. Может все же когда-нибудь… А пока с Кэрол ее привычная бархатно-синяя грусть полуночи и такое же небо над аэродромом ФеррисЭйр. Ее миднайт блю.