Hot stuff

На самом деле Кэсси не выносит его, просто терпеть не может каждой клеткой тела как вредный фастфуд — за мерзкий характер, грязный язык и просто отвратительное самодовольство с наглостью пополам. Он валяется на диване в ее маленькой квартирке — личном местечке для отдыха от суматохи нового поколения Титанов и уединения; длинные ноги на маленьком столике, коробка с пиццей прямо на велюровой обивке цвета кофе с молоком, и если у Кэсси и были крошечные остатки терпения — они рассеиваются моментально. — Я убью тебя, Джейсон Тодд, — рычит она. — Всеми богами Олимпа клянусь: я просто убью тебя сегодня. Оторвавшись от телевизора, Джейсон поворачивает к ней голову. — И тебе привет, золотце. Ну и чего ты так раскричалась из-за ерунды? ПМС что ли накатил? Его губы слегка изгибаются в нахальной, вызывающей ухмылке, он лениво тянется, откладывает недоеденный кусок пиццы обратно в коробку. Выпачканная красным футболка комом валяется в углу, и взгляд Кэсси невольно падает на свежий шов на его плече и на синяки на боку и животе, похожем на стиральную доску. Шрамы на коже, широкий разворот плеч, темная дорожка волос уходит под сползшие джинсы… Она злится на него, она злится на себя. — Ерунда?! Это вообще-то моя квартира! — и фурии его побери: этот столик куплен ей на аукционе и обладает исторической ценностью: к нему надо относиться с уважением, но черт возьми, Джейсон Тодд ведет себя так словно в жизни не слышал этого слова. В его глазах пляшут азартные, шальные черти, в ее крови кипит бешенство, достойное самого Ареса. Пинком она скидывает его ноги со стола. С нарочито тяжелым вздохом Джейсон закатывает глаза и снова увлеченно пялится в телевизор через ее плечо. — Ты что, думал, пришлешь мне селфи на фоне моих обоев — и вот я тут же здесь? — нависает Кэсси над ним угрожающе. — Смотри на меня, Джейсон, когда я с тобой разговариваю! Не смей меня игнорировать! Ладонь вдруг с силой сжимает ее горло. — Но ты же здесь, золотце, — он запускает свободную руку в ее длинные светлые волосы, грубая, широкая ладонь шершаво проходится по горящей щеке. А потом он просто подминает ее под себя, придавливает к ее любимому кофейному дивану всей тяжестью тела. Горячий запах крови, кожи и пороха чуть-чуть Кэсси жадно втягивает носом, забывшись. Каждая клеточка тела кипит бешенством, как будто кожа горит, кровь бежит по венам расплавленной, жгучей лавой — весь этот гребаный жар собирается в низу живота, она чувствует себя как будто самой Афродитой проклятой. Или, может, благословленной — кто их, этих безумных, маразматичных богов разберет. Почему-то вспоминается, как это случилось в первый раз: они пересеклись в поисках торговцев якобы мифическими артефактами, и хоть репутация Красного Колпака все еще была не то что бы положительной, Тим сказал, что сейчас с ним можно иметь дело, пусть и с оговорками. Тиму в таких вопросах стоило верить, хотя возможно, он просто не хотел чтоб она лезла в это дерьмо одна. А Джейсон Тодд был язвительным, грубым, мерзким сукиным сыном. Становился ей поперек горла как дешевый, вредный фастфуд. И тогда они ругались на чем свет стоит в убогом гостиничном номере где-то в Бирме, потому что перед этим он в очередной раз пустил весь план под откос; взбешенная его непомерным эго и тупыми шуточками Кэсси едва не залепила ему пощечину — слишком сильной для человека хваткой он сдавил ее запястье и, засмеявшись, прижал ее к стенке. Глаза были шалые, темные — море в бурю, не видать дна. Может, на одно единственное мгновение она потерялась, позволила этой буре себя увлечь. А потом он трахнул ее, и она позволила ему это, и, черт возьми, даже с самыми любящими и нежными парнями своей жизни не была такой распутной и грязной, не орала под ними, срывая горло, раз за разом не кончала, почти ломаясь от почти болезненной остроты удовольствия. Подушечкой пальца Джейсон обводит ее мягкие, подкрашенные малиновым бальзамом губы, слегка оттягивает нижнюю. В ответ Кэсси облизывает пересохший рот кончиком языка — медленно. Синие с зеленцой глаза меняют цвет как море перед грозой — штормовые, темные, совершенно бесстыжие. Почему ее раз за разом манит эта треклятая буря? Эта его азартная, шальная, дикая темнота? Под его руками ее кофточка рвется с треском, обнажая груди. — Ненавижу тебя, — рычит Кэсси, пока он, вытащив их из бюстгальтера, накрывает ртом один уже затвердевший сосок, и потом второй; она чувствует прикосновение зубов и языка, она с силой запускает пальцы в его черные с парой седых прядей волосы. — Ненавижу, сукин ты сын. — Говори это чаще. Его низкий смех холодком тает на ее влажной от его слюны коже, и Кэсси почти тянет его за волосы — не отталкивает, а прижимает его рот к себе снова. Ее собственный рот почти горит. Это как снова сорваться после долгой диеты: после будешь себя ненавидеть и осуждать, но сейчас все что ее занимает — жажда сиюминутного удовольствия. Стащив с нее джинсы, Джейсон просто перегибает ее через мягкий подлокотник дивана, наваливается сверху всей тяжестью тренированного, сильного тела. Пусть он и выкупан в ямах Лазаря, пусть он уже не тот человек каким был когда-то — Кэсси все равно сильнее. Но ей слишком хочется удовольствий. — Спорю, золотце, в твоих трусиках уже настоящий потоп, — по-хозяйски он проводит ладонью между ее ног. — Да пошел ты, — огрызается Кэсси. Кровь бросается ей в лицо. Предплечьем он слегка придавливает ее горло, кусает ее за шею, и легкая нехватка кислорода усиливает удовольствие как катализатор, против воли Кэсси прогибается под ним, трется об уже твердый бугор его члена в поисках облегчения. Теплая, сладкая тяжесть скапливается между ее ног как вода в почти наполненной чаше. — То, какие мокрые твои трусики, должно быть, даже из Башни Титанов видно. — запустив руку в ее длинные волосы, он прижимает рот к ее уху. Пальцы издевательски легко скользят по ткани ее трусиков, слегка оттягивает их раз, другой; ткань врезается в тело. — Быстро же ты потекла. Такая мокрая, такая готовая… Вся для меня. Когда его насмешливый обычно голос делается таким — низким, хриплым, гортанным, легкий спазм сводит ее нутро. В попытке поймать волну Кэсси сжимает его руку бедрами, выгибается под нужным углом, трется, и оргазм — первый — мягким теплом прокатывается по телу. Из ее рта вырывается шипящий выдох сквозь зубы. Перед глазами плывет бархатная обивка дивана и пушистый ковер на полу, который мать подарила ей на новоселье. — Что, уже? Черт, минуту назад ты кричала что ненавидишь меня, и вот… — его пальцы глубоко погружаются в нее с влажным, грязным звуком, и она выдыхает снова. — уже кончаешь. Как-то по особому удачно он сгибает пальцы внутри ее, разводит их шире. Мышцы внутри сокращаются, пульсируют. — Я все еще ненавижу тебя, Джейсон Тодд, — сообщает она. — Какая ты все-таки сучка, золотце. Самая обычная сучка. С низким смешком он вытаскивает из нее пальцы — внутри остается болезненная, ноющая пустота. Все тело Кэсси требует продолжения, но она бы скорее язык откусила чем сказала бы это вслух. Она слышит как он раздевается, слышала шуршание разрываемой фольги от резинки. Джейсон ничуть не милый, не деликатный. Больно сжав в руке ее грудь, он еще теснее вдавливает ее в диван. На мгновение она ощутила что задыхается — когда его член оказался в ней, разом и до упора, а потом Джейсон начал двигаться в ней — грубыми, жесткими, ритмичными толчками. Он попросту имеет ее так как и говорил — как самую обычную сучку, и как самая обычная же сучка она вскрикивает под ним, подмахивает бедрами. Это невыносимо — почему, почему именно с ним, почему именно так? Почему она ведет себя как дешевка и получает от этого такое потрясающее удовольствие? Это действительно невыносимо. Намотав ее длинные, светлые волосы на кулак, Джейсон заставляет ее подняться, опираясь локтями на спинку дивана. — Скажи, что тебе это нравится. Говори. Ну! Колени обмякают, становятся слабыми. Голос Джейсона, низкий, с хищными, опасными интонациями, заводит, будит в ней нечто такое же злое, яростное и дикое. — О да, — продолжает он, не прекращая размеренно двигаться. — Тебе нравится. Нравится, но ты скорее язык откусишь чем признаешь это. Может все дело в Чудо-Женщине, а? У нее вечно вид такой, словно она и секс существуют в разных измерениях, а ты же так стремишься быть на нее похожей… Его бедра врезаются в нее так же безжалостно и грубо. Удовольствие прокатывается по телу острыми, жгучими вспышками, скапливаясь и разрываясь внутри оргазмами. — Бедняжка, — язвит он, не затыкаясь. — Вокруг все такие правильные, вежливые и деликатные. «Можно сунуть язык поглубже тебе в рот, Кэсси? Можно в тебя войти, Кэсси? Можно поцеловать тебя в задницу, Кэсси?» Неудивительно что ты подыхаешь со скуки. Это так же грязно как и правдиво — злость на время вырывает ее из паутины возбуждения. — Поцелуй меня в задницу, Джейсон. Вдруг все прекращается — в тишине Кэсси слышит свое громкое, запаленное дыхание. Его широкая грудь прижимается к ее спине — крепкие мышцы, неровности шрамов тут и там; с удовольствием она ощущает как его сердце колотится о ребра. — У тебя, оказывается, чертовски грязные фантазии, золотце, — весело замечает Джейсон. — И такой сегодня грязный рот, черт возьми… Хочешь — трахну тебя в задницу как в тот раз? — вдруг жарко шепчет он ей на ухо, сухие, обветренные губы скользят по ее шее вверх и вниз. — Тебе же понравилось, да? Тебе понравилось. Он отстраняется, влажно сплевывает себе в ладонь; пальцы проникают в ее задницу достаточно осторожно, сначала один, потом два. Не больно — скорее непривычно, может неудобно; Кэсси инстинктивно прогибается в спине. — Да… — хрипло продолжает Джейсон болтать, другой рукой играясь с ее соском. — Тебе чертовски нравится, когда я трахаю твою задницу, и твой рот тоже. И когда вылизываю тебя… На мгновение Кэсси представляет его болтливый рот и слишком длинный язык там, где ему идеальное место — между ее ног; возможно даже вместо растягивающих ее задницу сейчас пальцев, и это настолько заводит, что ее слегка перетряхивает. Изо рта вырывается низкий стон. Джейсон вздрагивает, шумно вдыхает. Головка его члена прижимается к ее заднице — Кэсси невольно приподнимается, тело становится напряженным, потому что он реально большой. Это может быть больно, это действительно немного больно, когда он проникает в нее, понемногу предолевая тугое сопротивление внутренних мышц. — Ох же блядь! — сдавленно выдыхает Джейсон. — Твоя задница просто охуенная, такая горячая, такая тесная… Когда думаю, что никто другой тебя так не имел, у меня просто башню сносит, знаешь?.. Медленно он почти выходит из нее, и так же медленно возвращает ей это потрясающее ощущение наполненности. Это не должно ей нравиться, не должно, черт возьми. Все говорят, что это гребаное, грязное извращение — тогда почему она чувствует себя такой возбужденной? Почему испытывает удовольствие? Да что с ней вообще не так?! С другой стороны: не так ли?.. Кэсси чувствует себя такой грязной сукой как Джейсон и говорил. Довольной, грязной, распущенной сукой — и внезапно в кои-то веки не испытывает угрызений совести по этому поводу. Должно быть, это заразно — его принятие темной стороны. Чужой и собственной. — Будешь меня трахать? — ухмыляется она, приподняв голову. — Или болтать? У Джейсона вырывается ругательство, и следом низкий, еле слышный стон. Он громко, хрипло хохочет; сам откидывается на диван, крепко держа ее на себе за бедра. — Шевелись-ка, золотце, не все же мне отдуваться. Рот Джейсон находит ее губы, впивается в ее рот жадным, требовательным поцелуем. Она отвечает ему так же яростно, сама толкается языком в его рот, вынуждая на время уступить. Приподнимается и опускается на нем, сама определяя и как глубоко его член проникнет в ее растянутую, ноющую задницу, и ритм, и силу. Теперь Джейсон уже стонет под ней. — Только посмей кончить раньше меня, — Кэсси грубо запускает руку в его темные, жесткие волосы на затылке, вынуждая ненадолго запрокинуть голову, теперь сама кусает его за шею; на его солоноватой от пота коже остается след ее зубов среди шрамов, и это доставляет ей странную радость. Сжимая ее бедра, он почти рычит, натягивая ее на себя еще глубже. Это какой-то особенно удачный угол, и она жадно повторяет его, практически долбит себя его членом, изнывая от удовольствия. Его пальцы вжимаются между ее бедер, привычно находят самую чувствительную точку, потирая, лаская — по всему телу удовольствие расходится частыми кругами, как если бросить камушек в воду. Невольно Кэсси сжимает его в себе еще сильнее, все ее тело напрягается, дрожит. Внутри словно тугая пружина распрямляется, наконец. Перед глазами темнеет. Кэсси кончает, всхлипывая и задыхаясь — Джейсон ловит ее стоны губами, солоноватыми, искусанными, сам вздрагивает под ней, хватается сведенными судорогой пальцами за ее бедра. Сквозь резинку она чувствует как его член пульсирует глубоко в ее заднице, широкие, грубые ладони безотчетно гладят ее спину, перебирают длинные, спутавшиеся волосы.  — Какая же ты охуительная, горячая, ненормальная Чудо-Сучка, — низко, сдавленно шепчет он ей на ухо, отдышавшись, — Никогда — слышишь — никогда не меняйся. Сглотнув, Кэсси лишь молча усмехается и укладывает потяжелевшую от усталости голову ему на плечо. Хорошо. Почему ей с ним так хорошо? Словно однажды совпали кусочки случайно рассыпанной мозаики так удачно и ловко, как за всю жизнь ни с кем не бывало. Это даже несправедливо как-то. От глупой детской обиды Кэсси кулаком по стене колотить хочется или что-нибудь разломать, но они и так уже изгваздали ее любимый нежно-кофейный диван потом, смазкой и кровью — у Джейсона на плече подразошелся коряво наложенный шов. — Чудо-сучка, значит? — фыркает она, вспоминая свои давние свары с Роуз Уилсон, и это данное ей прозвище. — С Разрушительницей тусишь? Молча Джейсон ухмыляется, наматывая прядь ее светлых волос на палец. — Ну еще бы, — Кэсси внезапно заводится с полоборота, мысль о Роуз почему-то задевает ее за больное. Ей хочется думать, что это чувство брезгливости. Ну или хотя бы собственничества. — Кто кроме этой гадюки будет с тобой трахаться. Мусор к мусору. Сжав ее шею ладонью, Джейсон вынуждает ее наклониться. — Только что я тебя трахнул, мое нелогичное золотце, и… — на мгновение он задумывается, прикидывает что-то в уме. — И где-то минут через десять собираюсь сделать это еще разок. Какого-то черта они вдруг целуются, больше расслабленно, почти нежно — пока не пытаясь ни задушить друг друга, ни сожрать. — Ты спишь с Роуз? — повторяет Кэсси ревниво. — Бывало. Но в последнее время у нее бурный роман с твоим бывшим… — С Тимом? — Кэсси округляет глаза. — Ну, я тоже шокирован и разочарован в ней до глубины души, — с веселой ухмылкой пожимает Джейсон плечом. Морщится — рана слегка кровит. Ладно, где-то в доме была аптечка, надо только откопать. — Похоже, у Роузи свои грязные кинки на развращение душных, закомплексованных зануд. Не то что бы я ее не понимал… — это кажется, небольшая шпилька в ее адрес, но прежде чем Кэсси успевает разозлиться, он задумчиво косится на пару кусков рассыпанной по ковру пиццы. — А в холодильнике есть что еще пожевать? Гамбургер там, картошка, или хотя бы тако? Если хочешь чтоб я и дальше удовлетворял нужды твоей темной стороны, может закажем чего-нибудь? Покопавшись в шкафу, Кэсси находит таки аптечку и бросает Джейсону на колени перевязочный пакет. — Я в душ, — голышом она расхаживает по комнате в поисках своих шмоток, с удовлетворением ощущая на себе его все еще голодный взгляд. — Твоя очередь следующая. Сходим в кино на тот новый фильм, заодно по дороге чего-нибудь поедим. Темные брови Джейсона от неожиданности взлетают на лоб. — Кто вы, мисс, и где моя злючая Чудо-Сучка? — Или, может, ты против?! — уперев руки в бока, Кэсси грозно нависает над ним — пытается, насколько хватает роста. Внезапно он смеется и грубовато облапывает ее за талию. — В кино так в кино, золотце, — в его синих с прозеленью глазах снова пляшут черти. — Если конечно тебе удобно сидеть весь сеанс на оттраханной заднице. — Скотина! —с охапкой вещей Кэсси оскорбленно удаляется в душ. И остывая под струями прохладной воды долго думает, что даже самый вкусный и аппетитный фастфуд надоест, если налопаться его до тошноты, напиться какой-нибудь ледяной, сладкой колы до пресыщения. Может и здесь сработает. Только бы ей еще сильней не подсесть.