Розамунд

      Рози десять лет.       Жизнь в доме 221 по Бейкер-стрит меняется — неуловимо, но оттого ещё более неотвратимо, стоит обитателям дома задуматься над этим хоть ненадолго. Часы продолжают тикать, отсчитывая короткие секунды, вот только по капле собирается море.       Жильцы 221Б не любят смотреть на календарь. Его нет ни в гостиной, ни в кухне, во всей квартире он всего один: маленький, стоящий на прикроватной тумбочке в верхней спальне, теперь принадлежащей Рози. Он только для неё, потому что остальным не требуется напоминание о том, как беспощадно время. Рози давно уже поняла, что разговоры из серии «а вот три года назад…» нагнетают атмосферу в квартире. Она давно обратила внимание и на то, что в этом доме отмечают только её день рождения.       Рози — сообразительная девочка, она взрослее своих сверстников. Да и чему тут удивляться? Её растят единственный в мире консультирующий детектив и бывший военный врач, а домовладелица, которую девочка считает лучшей на свете бабушкой, — вдова наркобарона (об этом Рози узнала случайно, её не посвящали в такие подробности). Рози безмерно гордится своей семьёй и не хочет, чтобы их что-то печалило.       Причину этой неясной печали девочка начала понимать около года назад. Озарение пришло к ней во время разглядывания небольшой стопки фотографий, сделанных едва ли не исподтишка или посредством бесконечных уговоров, если судить по выражению лица одного отдельно взятого запечатлённого на них детектива. Среди фото — рождественских, с дней рождения — оказались и несколько вырезанных из газет кадров, дополнявших картину.       Рози впервые не только увидела, но и осознала, как меняются с годами люди. В волосах папы уже больше седины, чем светлых прядей, вокруг глаз стали заметнее мимические морщинки. Прошедшие годы наложили отпечаток на его лицо, но осанка осталась прежней: прямой, настороженной, как будто в любой момент он погонится за преступником по крышам переулков Лондона. Миссис Хадсон, как и раньше, улыбчива и суетлива, её смех и высокий голос разносятся по всему дому, и всё же десять лет изменили и её. Молли стала другой тоже — изменился взгляд, углубился, слегка погрустнел, а на самом дне сделался заметнее полупрозрачный налёт непонятной обречённости и смирения. Впрочем, нет, Рози быстро догадалась, почему грустит Молли, которой так и не повезло с отношениями. Время коснулось даже Шерлока, хотя, казалось, его оно по какой-то причине обходило стороной и не меняло, как остальных. Иногда Рози замечала в по-прежнему густых и непослушных чёрных кудрях редкие серебристые нити, а во взгляде, направленном на неё или папу, — неясное сожаление.       Рози поняла, что пока она растёт и радует близких переменами в себе, они стареют, с каждым годом становясь ближе к той черте, когда придётся отказаться от периодических погонь по ночному Лондону, когда квартира 221Б и лаборатория в Бартсе станут почти единственными местами, куда заносят их расследования. Их деятельным натурам тяжело смириться с таким положением вещей — естественным, но его так хотелось бы избежать. Но сколько ещё лет пройдёт, прежде чем бегать станет трудно, в том числе и от самих себя?       Кроме этих мыслей Рози не давала покоя ещё одна, самая навязчивая: все эти люди сосредоточены на ней. Работа остаётся Работой и занимает значительную нишу в их жизни, но всё, что лежит за её пределами, направлено на Рози.       Ребёнку трудно далось осознание того факта, что он оказался центром вселенной для нескольких безжалостно потрёпанных жизнью взрослых.       Собственная комната появилась у Рози всего четыре месяца назад, когда Джон задумался о необходимости дать подросшей дочери личное пространство. Девочку вполне устраивало и то, как было раньше, но Молли, отчего-то смущаясь, объяснила ей, что так нужно, что она скоро станет подростком и жить в одной комнате с отцом будет уже некомфортно. Решение взрослых было единогласным, Рози не нашла поддержки даже у Шерлока, который в ответ на её возражения оторвался от микроскопа, посмотрел на неё долгим взглядом, как-то осуждающе хмыкнул и вернулся к прерванному эксперименту. Это поставило точку на попытках Рози спорить. Ей вовсе не хотелось расстраивать Шерлока, папу и остальных.       Вот только её саму расстраивало отсутствие ещё одной комнаты для папы, который устроился в гостиной и уже не первый месяц старательно демонстрировал, что доволен диваном, и временами незаметно (как он думал, но Шерлока и Рози не проведёшь, а уж миссис Хадсон — тем более) кривился, потирая шею и плечо.       «Диванные баталии», как окрестила их Рози, начались спустя две недели после переселения Джона в гостиную.       Как и прежде (вот что уж точно никогда не изменится) Джон переживал из-за привычки Шерлока отказываться от еды и сна во время расследований, и уговоры вроде «Съешь хотя бы тост!» или «Поспи хоть пару часов!» и следующие за ними упрямо отрицательные ответы раздавались в гостиной всё чаще. Причину тщательно подавляемой миссис Хадсон покровительственно-ласково-понимающей улыбки Рози поняла не сразу, а лишь после дней десяти наблюдений за папой и Шерлоком.       Если сражения в попытке накормить Шерлока шли с переменным успехом и чаще всё-таки в пользу Джона, то со сном всё оказалось намного сложнее. Шерлок поставил раскрываемость преступлений на конвейерное производство, что сначала обрадовало Лестрейда, а через неделю начало пугать, когда круги под глазами сделали детектива похожим на несчастную панду.       Шерлок упорно продолжал изводить себя, раскрывал преступления и неизменно предлагал Джону занять его спальню, раз уж он сам погряз в делах и всё равно не будет спать. Джон из принципа не соглашался и из-под нахмуренных бровей наблюдал за снующим ночью по квартире другом с дивана.       Когда стало ясно, что обе стороны противостояния не собираются уступать и скорее замучают себя, чем пойдут на компромисс, Шерлок решил пойти в наступление и взял в осаду диван.       Вернувшись домой с тяжёлой смены, Джон столкнулся с тем, что его новоявленное спальное место оккупировал сложивший руки в молитвенном жесте захватчик в пижаме и синем халате.       — Шерлок, — Джон устал и чертовски не хотел спорить. — У меня был трудный день, не мог бы ты…       — Не мог, — прервал его детектив капризным тоном. — Мне лучше всего думается на этом диване, а ты всё время его занимаешь. В квартире есть свободная комната, отдохни там.       — Шерлок, это твоя комната!..       — В данный момент она пустует, постельное белье перестелено и я даже навёл там порядок — никаких экспериментов, которые тебе не нравятся. Только не заглядывай в пластиковый контейнер на подоконнике. Я предупредил.       Похоже, детектив был уверен в своей победе, однако Джон не сдавался:       — Тебе нужен здоровый сон, ты до истощения себя доведешь!       Словесного ответа не последовало — Шерлок только резко отвернулся лицом к спинке дивана и подогнул босые ноги, всем своим видом демонстрируя, что с места не сдвинется. Джону оставалось лишь созерцать выступающие лопатки, трогательно натянувшие тонкую ткань халата.       Белый флаг был выброшен, и той ночью Джон с ворчанием пошёл на уступки и занял свободную спальню. А утром сражения разгорелись с новой силой.       Рози наблюдала, как диван становится точкой, к которой привязываются все события, происходящие в квартире. В ход шло всё: Джон, возвращаясь с работы, незамедлительно занимал место, Шерлок пускал в ход всевозможные уловки, чтобы согнать друга с дивана и в пару минут его отсутствия упасть на него самому. Наиболее частым сценарием оказывался тот, в котором Джон обнаруживал уже занятый диван и детектива, ушедшего далеко в Чертоги разума. Впрочем, это он так думал, а Рози ясно видела, как Шерлок приоткрывал один глаз, искоса посматривал на доктора, шатающегося по гостиной и бессильно сжимающего кулаки, закрывал и продолжал притворяться впавшим в глубокую задумчивость.       Чертоги разума перестали быть отговоркой в тот же момент, когда Джон предпринял попытку перенести «ушедшего в себя» детектива в его комнату. Шерлок «внезапно» пришёл в себя и возмущённо дал понять, что очень против перспективы оказаться в роли предмета интерьера, который можно переносить туда-сюда, если он вдруг начал мешать там, где его оставили.       Ситуация резко переменилась, когда Шерлок совершенно непреднамеренно по-настоящему заснул на диване. Джон просто не смог нарушить его сон, и тем вечером в гостиной царила благословенная тишина, нарушенная лишь раз приглушёнными шагами доктора, накрывшего утомлённого детектива пледом.       Это продолжалось уже три с лишним месяца; становилось ясно, что вечно это противостояние длиться не будет, а источник проблемы по-прежнему оставался нерешённым — ни одного из друзей не устраивало, что второй будет жить в гостиной по сути без личного пространства. Вариант обжить также квартиру 221С не рассматривался, она давно уже превратилась в склад мелочей, которые пожалела и не выбросила миссис Хадсон, туда же стекались все трофеи Шерлока вроде окровавленных гарпунов или сабель (такое лучше было держать как можно дальше от Рози, её внимательных глаз и любопытных ручек).       Рози, огорчённая детским поведением взрослых, даже спрашивала миссис Хадсон, можно ли ей жить в свободной комнате в квартире 221А, у любимой бабули, но та с всё той же загадочной улыбкой успокоила девочку и сказала, что «мальчики во всём между собой разберутся». Рози не совсем поняла, что бабуля имела в виду, но поверила умудренной долгими годами жизни женщине.              Десять лет.       Жизнь уже давно вошла в колею, старые конфликты были разрешены, необходимые слова сказаны. Но вот память… память не сотрёшь. Для Джона ребёнок стал лекарством; погрузившись в заботу о маленьком человеке, он отстранялся от болезненных воспоминаний, которые нет-нет да и всплывали в голове.       Иногда Джону казалось, что лучше бы он не встречал Мэри, ведь тогда ему не пришлось бы переживать её смерть — настоящую, не сфальсифицированную. Эти мысли грызли его изнутри, и ему оставалось лишь повторять себе, что тогда, уже давно, именно Мэри вытащила его из чёрного омута, в котором он оказался после Падения Шерлока, и Мэри подарила ему Рози — маленькое солнышко, осветившее квартиру 221Б. И всё-таки чувство неправильности не покидало его.       Сколько лет проходит, прежде чем человек справляется с потерей и чувствует себя в силах сделать следующий шаг? Точного ответа нет, есть лишь расплывчатая фраза — для каждого индивидуально. Джон помнит: несколько недель, чтобы перестать видеть жену рядом, даже зная, что это нехороший знак и её нет, и семь лет — долгих семь лет! — чтобы отпустить её призрак окончательно.       О, он помнит тот осенний солнечный день.       Рози растёт и её характер формируется всё отчётливее, и с каждым годом малышка, которую мать назвала в честь себя самой в эгоистичной попытке своеобразного перерождения, превращается в отдельную личность, яркую индивидуальность, решающую самостоятельно, какие черты близких людей она хотела бы развить в себе. И три года назад Джон осознал, что не видит в дочери ни одной материнской черты. Да и откуда? Рози не помнит Мэри, не знает её, а рассказы других — вещь весьма субъективная.       Рози решила для себя унаследовать ненавязчивую греющую душу заботливость миссис Хадсон, внимательность к чувствам близких и понимание Джона, практичность Молли, способность Грега оказываться там, где нужно, манеру Майкрофта тщательно контролировать рвущиеся проступить на лице эмоции, а также убийственную прямоту Шерлока, его тягу к химии, загадкам, его скрупулёзность и сосредоточенность на деле.       Гремучая смесь таких разных характеров казалась удивительно гармоничной и не оставляла ни единой лазейки для проявления того, чего девочка никогда не наблюдала и не стремилась в себе найти. И с каждым прошедшим годом Джону всё чаще приходила в голову нечаянная мысль, что кудряшки Рози унаследовала тоже от Шерлока.       Впервые эта мысль промелькнула как раз три года назад, до того она была скорее туманным неоформленным ощущением, и на секунду Джон ужаснулся сам себе. А потом сморгнул раз-другой и задумался.       Мыслительный процесс был долгим и мучительным. Джон вспоминал всё, что пережил с момента знакомства с Шерлоком, перечитал свой блог, включая те немногие посты, которые сделал за два года отсутствия друга. Анализировал всё, что произошло после его возвращения — события, развивавшиеся стремительно и беспощадно для них обоих. И ему оставалось лишь с горечью признать, что те два года просто подрубили их запутанные взаимоотношения, а то, что выросло потом, с трудом восстанавливаясь, срастаясь криво, но накрепко, чтобы больше не сломалось, чтобы не было больно, окончательно укрепилось корнями лишь сейчас. Цветение было вопросом времени, и солнышко Рози своим теплом сработала как катализатор процесса.       Семь лет ушло у Джона, чтобы справиться с потерей Мэри. Но потерю Шерлока он не пережил до сих пор и знает, что её он никогда не сможет отпустить и забыть.       Десять лет с гибели Мэри, десять лет его дочери, обожающей Шерлока во всех его проявлениях. Десять лет, которые могли бы показаться упущенными, если бы не одно большое НО: они ушли на медленное, но верное восстановление, исцеление от нанесённых друг другу ран. Как ни прискорбно, спешка была бы фатальной ошибкой, доломавшей всё, что они не успели разрушить сами.       Их спасла своим присутствием Рози — сначала как ингибитор, не давший натворить новых ошибок и отвлёкший всё внимание на себя, а затем как катализатор, внезапно вносящий коррективы в их жизнь и провоцирующий перемены и пересмотр того, что, казалось, осталось в прошлом.       Борьба за диван стала комическим разрешением последнего внутреннего конфликта. Неуклюжие попытки Шерлока позаботиться о Джоне ценой собственного комфорта, о котором Джон думал больше, чем сам детектив, читались так явно, что не могли быть истолкованы никак иначе. Поэтому спустя три с лишним месяца (всего-то! но не так уж долго по сравнению с десятью годами) Джон устал обдумывать одни и те же мысли и, махнув на всё рукой, просто спросил:       — Сколько ещё мы будем ходить кругами?..       И так же просто взял Шерлока за запястье и отвёл в комнату. Той ночью они выспались нормально впервые за последние четыре месяца.       А утром, поцапавшись из-за одеяла, которое детектив перетянул на себя, и подушек, на которых удобно устроился доктор, они играли в гляделки до тех пор, пока не появилось ощущение песка под веками и пока Шерлок, закатив глаза и раздражённо вздохнув, не сказал:       — Ладно, второй шаг за мной, — и неловко поцеловал Джона.       Позже они говорили, много и обо всём, и один вопрос Шерлока прозвучал тревожно, когда он наблюдал за Джоном, обводящим мозоли от струн скрипки на подушечках его пальцев:       — Десять лет — это разве не слишком долго?       На этот раз доктор даже задумываться над ответом не стал:       — Десять лет — не самая большая цена за то, чтобы сделать всё правильно. Ты чувствуешь себя счастливым?       Дождавшись кивка, Джон продолжил:       — Счастливые часов не наблюдают, Шерлок.       На лице детектива всё ещё читалась тень сомнения.       — Время — это субстанция, запас которой ограничен… Так Майкрофт говорит.       Джон отчётливо вспомнил эту фразу и невольно хмыкнул.       — Шерлок, по-твоему, Майкрофт похож на счастливого человека?       На этот вопрос детектив ответил смешком и неуверенным отрицательным покачиванием головой.       — Раз так, не принимай его слова за аксиому. Он может быть сколько угодно гениальным, всезнающим и всесильным, но это не приносит ему счастья. В этой сфере твой брат ничего не понимает.       — Не забыть бы довести это до его сведения…       Тихий смех всколыхнул воздух в комнате.              Рози десять лет.       Она взрослее своих сверстников. Её растят единственный в мире консультирующий детектив и бывший военный врач, а домовладелица, которую девочка считает лучшей на свете бабушкой, — вдова наркобарона. Её крёстная — патологоанатом и фантастически невезучая в отношениях женщина; ближайший друг семьи — такой же невезучий в личном плане инспектор Скотланд Ярда; а человек, которого она иногда зовёт «дядей Майком» ради потешной гримасы на его лице, представляет собой мистера Британское правительство.       У неё лучшая в мире семья. Счастливая семья. Самая странная и самая невероятная.       И теперь, когда наконец отгремели «диванные баталии» и противостоящие стороны заключили мир и союз, её семья стала ещё счастливее. Бабуля щебетала «И двадцати лет не прошло!»; Грег самодовольно потребовал свой выигрыш у Майкрофта (всё же мистер Британское правительство действительно ничего не смыслит в человеческих отношениях); Молли застенчиво улыбалась.       А Рози, как всегда внимательная к дорогим людям, спустя ещё неделю объявила начало «подушечного побоища» и «сражения за одеяло».