Розамунд

                    Рози четырнадцать лет.       Перемены в ней уже бросаются в глаза сильнее, чем в остальных обитателях дома 221 по Бейкер-стрит. Подросток, уверенная в себе, в поддержке близких и, к большому счастью своего отца, обладающая чувством такта большим, чем её пример для подражания.       Рози уже давно изучила блог Джона вдоль и поперёк, а в одном из многочисленных картонных ящиков, заполонивших 221С, нашла подшивки старых газет, которые собирала миссис Хадсон, — все, где хотя бы упоминались «её мальчики». Приключения Джона и Шерлока были темой, занимавшей воображение Рози годами, однако пришло то время, когда все истории оказались рассказаны, прочитаны и уложены в закрома памяти. Оставалась последняя история, которую Рози всегда преподносили под покровом тумана недомолвок и налётом невысказанного чувства вины — не с чьей-то стороны, а взаимного между двумя её отцами.       Рози немногое знает о своей матери. Знает, что она названа в её честь; знает, что мама погибла от пули преступницы. Рози не раз говорили, что Мэри была жизнерадостной, умной, смешливой, но никогда не звучали слова «Ты похожа на неё», хотя эти качества девочка могла наблюдать и в себе, да и многие знакомые отзывались о ней таким образом. Логическая цепочка была простой и понятной — сходство на словах не имеет ничего общего со сходством по сути.       Рози ясно понимает, что ей рассказали не просто далеко не все — ей не рассказали почти ничего, и причины этой недосказанности, граничащей с ложью, но все же ей не являющейся, она остро желала выяснить.       В качестве источника информации был выбран дядя Грег. Он обожал Рози всей душой и заслужил её вечную признательность, когда прикрыл её спину после попытки пробраться на закрытую складскую территорию глухой ночью. Причина поступка была веской в глазах Рози: накануне днем Шерлок присутствовал там по просьбе Лестрейда помочь с делом об убийстве, оказавшемся одним из серии, и девочка решила взглянуть на место преступления собственными глазами — а вдруг Шерлок упустил какую-то деталь, а она её обнаружит?.. То, что сама идея была крайне сомнительной, безрассудной и попросту глупой, до Рози дошло сразу, как только дядя Грег привёл её домой и в красках описал случившееся домочадцам. Папа, казалось, поседел ещё сильнее и долго и громко ругался, а Шерлок только выражал молчаливое согласие и смотрел своим пронизывающим взглядом, в котором читалось большими буквами «идиотизм чистой воды». Рози привыкла к тому, что в зависимости от освещения или настроения глаза Шерлока меняют оттенки цвета. Она не раз видела озорные, а порой хитрые зелёные искорки, нежность наполнялась светло-голубым, туманно-серый подергивал радужку поволокой воспоминаний, часто печальных, но этот прозрачный взгляд с отблеском стали в глубине Рози не хотела больше видеть никогда.       Но даже дядя Грег не удовлетворил любопытство Рози, у которой начало складываться впечатление, что по какой-то причине взрослые сговорились и предлагают ей определённую ими официальную версию. Её преследовало неприятное чувство, что все вокруг просто условились, какую правду ей следует знать.       Впрочем, кое-что новое дядя Грег ей всё же сказал с тем самым многозначительным взглядом, который чаще всего читался как «то, что я скажу, тебе знать не положено, но об этом никто не узнает»:       — Я был там, Рози, когда погибла твоя мама. Ты много раз слышала, что она была замечательным человеком, что смерть её была трагической случайностью, — на последнем слове инспектор заметно поморщился, будто оно царапало ему горло, являясь в корне неверным определением, — и это правда. Однако правда также и то, что этого следовало ожидать.       Это был очень расплывчатый ответ, но Рози вцепилась в крупицу новой информации, как клещ в собаку весной.       Логичным казалось спросить Шерлока, всегда дававшего обстоятельные ответы с академической сухостью, но здравый смысл подсказал, что мысль неудачная — Шерлок эмоционально вовлечён, а, значит, необъективен. Спрашивать отца — мысль ещё более безумная; Молли промолчит, будучи самой преданной хранительницей всех семейных тайн, а миссис Хадсон будет волноваться, причитать и, вероятнее всего, расскажет то же, что и всегда. Вариант обратиться за помощью к Майкрофту выглядел соблазнительным, но тот, вне всяких сомнений, довёл бы интерес Рози до сведения Джона и Шерлока.       Наверное, замкнутый круг размышлений так и остался бы замкнутым на неопределённое время, но, как и бывает обычно, во всё вмешался случай.       Очередной эксперимент Шерлока вышел из-под контроля непредсказуемым образом, обернувшись едким дымом, небольшим пожаром и последующим затоплением квартиры в попытках его потушить — куда делся огнетушитель, никто так и не понял. Вечером того дня Рози старательно дистанцировалась с помощью наушников от разносящихся по всему дому гневных тирад папы, суть которых сводилась к извечному «Экспериментам место в лаборатории, а не на кухне!» А утром всё ещё сердитый Джон отправился на смену, клятвенно пообещав Шерлоку, что выбросит в окно образцы плесневых грибков из верхней полки холодильника, если тот не наведёт порядок в квартире до его возвращения. Угроза новому, относительно безопасному (в сравнении с неудавшимся накануне) эксперименту оказала воздействие, и сонный, а потому вдвойне раздражительный Шерлок с самого раннего утра сновал по квартире, устраняя последствия своей неосторожности.       Рози помогала в уборке на добровольных началах (потому что не хотела, чтобы папа сердился на Шерлока, а тот расстраивался по этому поводу). Она не сразу заметила, как квартира погрузилась в абсолютную тишину, не нарушаемую звяканьем колб на кухне или звуками передвигаемой мебели в гостиной. Причина затишья оказалась прозаична — Шерлок просто заснул за одним из самых нелюбимых и скучных занятий, свернувшись на диване и умудрившись поместиться на нём вместе с коробками, в которые временно сгрузили мелкие вещи, чтобы они не пострадали от огня или воды.       Усмехнувшись про себя этой картине, Рози занялась пыльными коробками, куда после раскрытия попадали копии документов по старым делам. Джон не раз заговаривал о том, чтобы выбросить лишнее, однако руки никак не доходили разобрать бумаги и оставить то, что ещё могло бы понадобиться в дальнейшем. Не то что бы Рози хотела копаться в этих ящиках, но это, по крайней мере, было тихое занятие, которое не нарушило бы сон измотавшегося Шерлока.       Сортируя дела по степени тяжести преступления, Рози откладывала в сторону папки и конверты, повреждённые весьма специфическим образом — пробитые, порой по несколько раз, ножом. Эти расследования, которые Шерлок счёл сложными или замысловатыми, заслуживали её внимания отдельно.       Уже спустя час Рози увлечённо читала награждённые продолговатыми дырами листы. Их было не так уж много; смятые уголки, надорванные страницы ясно демонстрировали степень сосредоточенности детектива. Особенно потёртым выглядел довольно-таки старый конверт, проткнутый неоднократно, но аккуратно — пострадал лишь один угол, измочаленный яростными, нанесёнными заметно дрожащей рукой ударами острия ножа, словно детектив видел перед собой не бумагу, но нечто иное, причиняющее откровенную муку.       Взяв в руки конверт, Рози сглотнула, борясь с накатившим дурным предчувствием. Почему-то сейчас казалось, что дело, спрятанное под тонким слоем бумаги, на которой вымещено столько боли Шерлока, непременно содержит в себе что-то, что ранит и её. Но в то же время она не могла отделаться от чувства, что расследование, оказавшееся, судя по отметинам, на уровне почти невозможного, лежит в плоскости тех вещей, о которых ей не говорят или, по меньшей мере, не договаривают.       Каждая минута, потраченная на колебания, приближала момент, когда проснётся Шерлок; а он точно будет не рад вторжению Рози во что-то настолько личное, как это дело, внешним видом конверта напоминавшее собственный Рубикон детектива, в глубине тёмных вод которого зловеще мерцало отчаяние, рождённое чувством падения.       — Лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном, — пробормотала Рози слышанную когда-то от миссис Хадсон фразу и раскрыла конверт. На подрагивающую ладонь выскользнул диск с говорящей надписью «Скучали по мне?»       «Мориарти?» — была первая мысль Рози, но через секунд пять напряжённых размышлений она отбросила её как маловероятную. Надпись была словно создана для того, чтобы приковать к себе внимание тех, кто понимает её первичное значение, будучи знакомыми с преступным гением, парализовать их здравый смысл и заставить одеревеневшими руками запустить запись. Вряд ли Шерлок, видевший смерть Мориарти, отреагировал бы так мучительно остро, о чём просто кричала истерзанная бумага, на что-то, связанное с уже павшим противником. Нет, это что-то замаскированное под чужой личиной, призванное принудить под влиянием страха не откладывать дело на абстрактное «потом», когда… Когда что, задумалась Рози? Какое обстоятельство могло отразиться на Шерлоке так, что он отказался бы от дела, не думая даже о скуке? Что занимало его мысли настолько полно, что не осталось места ни для чего другого? Какое событие закрыло его в коконе, начисто снесённом лишь потенциальной угрозой близким людям? Рози уже не была уверена, что хочет знать ответы на эти вопросы. Но первый шаг уже сделан и отступать не в обычаях этой семьи.       Обернувшись на ещё спящего детектива, Рози тихо поднялась с пола, на скорую руку привела в порядок коробки с бумагами и, избегая скрипучих ступеней, поднялась в свою комнату.       С едва слышным шелестом диск исчез в компьютере, и на рабочем столе появилось окошко записи. Вздохнув и повторив себе, что пятиться уже поздно, Рози запустила видео.       «Если ты смотришь это, я, вероятно, мертва…»              Рози немногое знает о своей матери. Она всё ещё помнит скупые рассказы, она видела фотографии — со свадьбы, с ней самой новорожденной. В её голове звучат определения, которыми награждали Мэри те, кто знал её: умная, смешливая, жизнерадостная — то, что Рози слышала десятки раз. Вот только все забывали упомянуть склонность к манипулированию близкими через эмоциональное давление.       Рози кажется, что что-то во всей этой ситуации остро неправильно. Ей кажется, что она должна опечалиться, быть тронутой заботой матери об отце, может быть, заплакать. Но она чувствует злость и плачет тоже от злости.       Мама заботилась об отце? Чёрта с два! Она своими руками создала мину, и лишь вопросом времени было, когда та рванет. Рози сердито вытирала слёзы, слыша за красивыми словами до боли простой приказ: пойди и убей себя ради Джона, Шерлок. Спаси его.       Рози рассказывали о том, что Мэри погибла, закрыв Шерлока собой от пули. А ещё она помнила, как в четыре года одним солнечным утром прибежала в спальню Шерлока, забралась на кровать и принялась со смехом его щекотать. Сонный детектив, отдыхавший после долгого расследования, ёжился, прятал от неё голову под подушкой и усердно пытался не реагировать, ёрзая, пока его футболка не задралась, открыв глазам любопытной девочки небольшой почти идеально круглый шрам недалеко от солнечного сплетения. Как только тоненький пальчик прикоснулся к шраму, обводя его контуры, Шерлок вздрогнул, моментально проснулся и резко одёрнул футболку, а Рози непререкаемым тоном отправил к отцу. Она была ещё совсем маленькой и переключалась с одного интересующего объекта на другой за доли секунды, потому не спорила и, напевая песенку из мультика, унеслась в гостиную.       Так что какая-то пуля в Шерлока всё-таки попала, понимала теперь Рози.       Спаси его, сказала мама. Как будто она сохранила его жизнь только затем, чтобы он отдал её по первому требованию, когда это понадобится.       Рози внезапно стало холодно, едва в голову пришла ещё одна мысль: а если бы папа не откликнулся на безмолвный призыв Шерлока о помощи? Если бы неведомая опасность опередила его? Рози очень хотела верить, что папа никогда бы не отвернулся от детектива, но сомнения жглись и лишь нарастали.       А если бы… Нет, Рози по-настоящему страшно об этом думать, она изо всех сил пытается прогнать навязчивые образы, мелькающие под крепко зажмуренными веками, но мысль горит перед внутренним взором, лишая шансов себя игнорировать. Что, если папа бы не успел, а потом нашёл эту запись?..       Глухие горькие рыдания вырвались из груди Рози, горло перехватил мучительный спазм. Понимала ли её мама, что своими словами скорее бы убила папу и Шерлока, чем они сами навредили бы себе и друг другу? Девочка уже не сомневалась: мама всё отлично знала. Слишком уж выверены её слова в обращении к детективу. «Спаси Джона, спаси его, спаси его», — повторяла она без конца убедительным тоном, проникновенно глядя в глазок камеры, будто программировала на самоликвидацию. Рози прекрасно знает, что Шерлок не из тех, кто поддаётся манипулированию, но здесь слишком много деталей, осложняющих дело: вина, скорбь, потерянность, крушение дружбы, столь дорогой сердцу, ощущение дыхания одиночества за спиной. И слова вроде «исполни мою последнюю волю» на этом фоне воспринимаются как возможность искупления. Это азбука, как сказал бы Майкрофт…       Кровать скрипнула, проседая под дополнительным весом; тонкие пальцы неуверенно пробежали по светлым кудрям уткнувшейся в подушку плачущей Рози. Ноутбук с открытой записью, слегка косо стоящий на складках одеяла, выглядел уликой, которую никто не собирался скрывать.       — Понимаешь, почему тебе не говорили? — голос Шерлока со сна был хриплым, а может, в нём нашли отражение отголоски прежних эмоций.       Рози согласно всхлипнула и медленно села, стараясь не стряхнуть с волос руку детектива. Но тот и не думал убирать её и продолжал успокаивающе перебирать волнистые пряди.       — Это жестоко, — глухо проговорила девочка, бросая взгляд на экран, где с такой понимающей улыбкой застыло лицо матери.       — Это риск, — поправил Шерлок, внимательно всматриваясь в её лицо.       — Риск убить вас обоих? — зазвенел девичий голос.       — Или спасти, — по-прежнему негромкий, спокойный ответ. Шерлок притянул к себе Рози, и она обхватила его обеими руками, невольно мазнув одной по домашней футболке прямо над шрамом.       — Но ведь это не пятьдесят на пятьдесят. Не игра в случайность, — пробормотала девочка. — С людьми так нельзя.       — Я встречал тех, кто не согласился бы с тобой, — усмехнулся одними губами детектив. — Ты должна понимать, у меня всё равно оставался выбор.       Рози зло фыркнула.       — Не было его у тебя, — отрывисто бросила она. — Ты любишь папу. Это значит, что ты пожертвуешь всем ради него. Пойдёшь на что угодно для того, чтобы столь близкому и дорогому тебе человеку не было больно. Она сыграла на этом, на твоих чувствах.       — Выбор был, Рози. — Твёрдо повторил Шерлок. — Вопрос заключался в том, смогу ли я с этим выбором жить. И мне нужно было честно ответить на этот вопрос. Самое опасное, что может сделать человек — это солгать себе.       Рози прикоснулась к шраму, ощущая его контуры под мягкой тканью, и почувствовала, как едва заметно напрягся детектив.       — Это след от пулевого ранения, не так ли?       Молчание стало достаточно красноречивым согласием. Тишина продлилась недолго; Шерлок поколебался и, что-то для себя решив, заговорил:       — Мы с твоей мамой квиты, Рози…              «Правда редко бывает чистой и никогда не бывает простой». Оскар Уайльд. Сегодня Рози поняла всю глубину этой мысли, когда слушала Шерлока, дававшего ей один из самых важных обстоятельных ответов, лишь академическая сухость ему не удавалась — нет-нет, да и срывался голос, подрагивали руки, пальцы временами с силой сжимались на плечах Рози и тут же разжимались в страхе оставить синяки.       Рози не могла сказать, что поняла и приняла всё то, что рассказал ей детектив. Клубок эмоций запутался, превратившись в гордиевы узлы, и она не знала, что с этим делать.       — Как вы с этим живёте? — вырвалось у неё.       Шерлок секунду молчал, а затем чуть отстранил её и посмотрел в глаза.       — Что есть, то есть. Мы не можем изменить прошлое, Рози. Но в наших силах повлиять на своё будущее. Ради этого стоит жить. Dum spíro, spéro — знаешь, что это значит?       Рози напрягла память.       — Пока дышу, надеюсь, — медленно проговорила она.       Шерлок кивнул.       — Вот так мы с этим и живём. Надеемся.              Даже спустя много лет Рози будет помнить этот долгий разговор в её комнате. Она будет помнить каждую минуту, в которую пропускала через себя чувства, пережитые её близкими, сквозившие в глубоком голосе, порой звучавшем на грани надрыва. Но больше никогда она не почувствует себя частью одной громадной трагедии нескольких жизней, потому что дорогие ей люди никогда так не считали, продолжая бороться с преступностью, злодеями, пронизывающими ветрами и своими собственными демонами.       Даже в нелёгкие периоды жизни Рози будет идти дальше и надеяться, с тёплой улыбкой вспоминая короткие слова, отпечатавшиеся в её памяти глубоким баритоном.       Что есть, то есть.       Dum spíro, spéro.