Равнодушие

О том, что страх — это очень даже важное и полезное чувство, Том узнал раньше, чем научился говорить. Это случилось в тот самый момент, когда к одному из бесстрашных приютских мальчишек подлетела пчела, а тот по незнанию (или скорее по собственной смелости) решился прихлопнуть её ладошкой. Пчела оказалась тоже очень отважной, и в её крохотном пушистом полосатом тельце оказалось достаточно храбрости, чтобы оставить в руке соперника своё жало и часть пищеварительной системы. Пчела умерла гордо — отомщенной, а склонность к аллергии и анафилактический шок мальчика надолго заставили Тома прятаться каждый раз, замечая рядом с собой любое летающее насекомое. Страх был основным человеческим инстинктом, и бояться было логично, тепло и немножко весело: ладошки покалывало, щёки горели, а дыхание становилось запредельно быстрым. Логичным это было потому, что страх — всё-таки не нечто мифическое, а простое и поднебесное, а веселье таилось в том, что хоть что-то человеческое было Риддлу не чуждо. Иногда он задавался вопросом: был ли мир, в котором Гарри Поттер чего-то боялся? Учёные посчитали бы, что вероятность существования такого абсурдного глупого мира равняется примерно одному на миллион. Том считал, что случай «один на миллион» в его жизни выпадает примерно девять из десяти раз. Глупо-храбрый, до безумия бесстрашный и живший так, словно об инстинкте самосохранения он знал лишь со слов остальных, Гарри с лёгкостью вляпывался в любые заварушки, будь то драка с Василиском или совершенно случайный взрыв котла на зельеварении. Риддл считал это сущей глупостью — не бояться ничего, ведь человечество бы просто вымерло, если бы не почувствовало нечто нехорошее перед пастью дикого зверя. Все чего-то боялись: насекомых, змей или темноты. Люди жили и росли со своими страхами, дрожали и прятали их в самых тёмных уголках сознания. Загадкой для Тома оставалось лишь одно: чего боялся он сам? Случай с пчелой давно позабылся, Василиск его тоже не пугал, а алый, отвратительно-красный цвет скорее намекал на большие неприятности, чем вызывал ужас. Всё то являлось закономерной неприязнью, но Риддл точно знал: он боится. Только не осознавал чего именно. Он проснулся в уже ставшей привычной комнате, заменившей для него родную комнату в приюте. Под кроватью неприятно шуршали и возились штуки, но, в целом, для Хогвартса было всё равно слишком тихо. Том понимал, что если день начинается субботней тишиной, а календарь настойчиво твердит, что сегодня понедельник, значит что-то точно неладно. За лето штуки подросли, что несомненно радовало Нагайну, которой приходилось жертвовать собственным провиантом во имя поттеровского совёнка, однако, несмотря на постоянную кормёжку и заботу о младшем, змея настойчиво отказывалась признавать его своим «братом». Лениво открыв глаза, Риддл медленно сполз на пол, заглядывая в подкроватную темноту. Последнее время звёзды его не посещали, и на полу Том проводил непозволительно мало времени. Ужас начался с самого утра. На самом деле в привычку Тома вошло называть ужасом каждое утро, проведенное вне дома Поттеров, но то показалось ему особенно гадким. Улёгшись на живот, Риддл сощурился, устремив взгляд в пугающее, как любил это называть Гарри, «подкроватье». Слизеринец слепо протянул руку под кровать, пытаясь нащупать хоть кого-нибудь живого там, но живое нащупало его самостоятельно. С оглушительным писком на его незащищённую руку выскочил взъерошенный совёнок, нещадно впиваясь заострившимися за время роста когтями. Том закричал. Боль показалась ему настолько резкой и неожиданной, что даже тяжесть гирь на сердце почудилась ему весом с крохотное пёрышко. Вскочив на ноги, он с силой отбросил поттеровскую птицу от себя и посмотрел на покалеченную конечность. Алые капли его юной короткой жизни стекали по запястью, кляксами приземляясь на светло-зелёный ковёр. Баллы везения вычитались с каждой секундой. Сова издала боевой клич, для надёжности расправила крылья и поспешила занырнуть в приоткрытый шкаф. — Для ночного зверя штука слишком активна утром, — повернувшись к Нагайне, спокойно свисавшей с книжной полки, отметил Том, посматривая на разодранную руку. Кровь не останавливалась. Она тревожными полосами струилась по руке, грязно стекая по запястью. До этого момента Риддл не думал, что биологическая жидкость организма может вызывать такие эмоции. — Отец… — шипяще позвала его змея, неестественно изгибаясь в воздухе, — ты умираешь, отец? Том не думал, что может умереть так просто. Это просто не вписывалось в канон. Он был главным героем, следовательно, мелкая пернатая штука явно не могла послужить средством для его кончины. Оставалось разобраться: главным героем чего? — Не думаю, — медленно, не отводя взгляда от руки, ответил Риддл, поднося ладонь ближе к лицу. — Надо позвать мать… — прошелестела Нагайна и, не удержавшись на двери, плюхнулась на пол, с шипением уползая в уже знакомую щель в стене. Не обратив на пропажу питомицы внимания, слизеринец осторожно коснулся губами раны. Мерзкое скользкое ощущение появилось одновременно со солоноватым вкусом крови. Том зажмурился. Звёзды неприветливо молчали, а гири на сердце становились всё тяжелее. Он медленно широко лизнул царапину, вбирая в себя кровавые следы. Алая соль неприятно зажгла нёбо. В голове вдруг всплыли все вырезки из газет, в которых рассказывалось о смертях от потери крови. Риддл непроизвольно облизнулся. Шатаясь, он вывалился из комнаты, намереваясь обратиться за помощью. Он помнил, что профессор Дамблдор обещал ему поддержку медиведьмы в любую минуту. Страх, жёлтая скользкая тошнота кипели в нём сильнее обычного. Том не мог не смотреть на кровоточащую руку. Он шаркал в коридоре, стараясь не смотреть на потолок, поменявшийся местами с полом. Он истекал кровью. Он истекал кровью! В его руке боль. Боль его убивает. Он не может умереть. Он умирает. Волдеморт внутри оскалил зубы и зашипел. Никто не придет. Не поможет. Звёзды не пели. Почему они не пели? За что они покинули его? Дрожащей рукой Том развернул начерченную карту. Он почти не помнил многочисленных этажей замка, отчего нужда в карте с годами не уменьшалась. Лежать под землёй. Ему придется лежать под землёй вечность. Ютиться в узком деревянном ящике, не имея возможности двинуться, пялиться в облезшую крышку, дожидаясь разложения. Голова кружилась нечеловечески. На ватных ногах он двигался вперёд, лишь уповая на чутьё Волдеморта, не позволяющее ему врезаться в стену. Его будут есть черви. Медленно копошиться в его внутренностях, крутиться и извиваться, плодя массу вирусов и бактерий разложения. Обломки шестеренок в груди чуть позвякивали. Поттер. Это всё Поттер! Это он виноват во всех его бедах. Это из-за него все его органы превратились в неслаженный ржавый болезненный механизм, это из-за него потрескались шестеренки. Это он породил штуку, укусившую его. Черви. Они превратят его в гниль. В мицелий какого-нибудь гриба или корни дерева. Нет, Том не желал этой участи. Жуткое острое чувство росло. Оно клубилось под рёбрами, скользило по желудку, оставляя после себя ледяную корочку. Черви. Мир вокруг гудел и покрывался цветными пятнами. Чер- В гробу, должно быть, тихо и одиноко. И совсем нет звёзд. Чернота. В себя Том пришёл уже в больничном крыле. На его груди, возвышаясь, словно встревоженный маятник, сидела Нагайна. — Отец, опять мы тут… неприятное место. Риддл огляделся по сторонам. Вокруг были лишь пустые койки и совершенное божественное полное отсутствие Мадам Помфри. — Да, — согласился слизеринец. Внезапно он почувствовал, как нечто крупное и живое копошится рядом с ним. Перед глазами наконец перестало плыть, а слух обострился до того, чтобы возможно было уловить чьё-то громкое сонное дыхание. Гарри. Он лежал, обвившись вокруг Тома, подобно питону, робко положив голову ему на живот. — Я поняла, что тебе нужна помощь, — поведала Нагайна, — и поспешила позвать мать… Мать не сразу меня поняла, — змейка кивком указала на мелкий укус на руке мальчика, — я думаю, нам следует больше общаться. Поттер во сне нахмурился и завозился, горячей щекой скользя по тонкой ткани рубашки. У Тома перехватило дыхание. — Ты привела его? Сама? — Риддл вдруг испытал желание разбудить гриффиндорца. Посмотреть на звёзды. Змейка важно кивнула. — Мать сначала сопротивлялась, а потом рыжий заголосил и попросил меня выгнать. Мать выгналась тоже. Слизеринец качнул головой и вновь безвольно рухнул на подушку. Этот его вираж не оказался незамеченным, из-за чего в районе его живота раздался голос: — Том, ты там как? Что значит «как» он не понял. Его состояние было перманентным. «Чертовски странно». — Нормально, — ответил Риддл. Чужое дыхание приятно грело кожу. Захотелось вдруг вплестись пальцами в поттеровские кудри. Том даже потянулся, чтобы осуществить задуманное, как вдруг понял: его правая рука была перебинтована. — Твоя штука меня поцарапала, — честно пожаловался он, — пусть она живёт в твоей комнате. Гарри приподнялся на локтях, вызывая болезненный вздох у слизеринца. — Пусть живёт. Ты очень испугался, Том? Ты был в обмороке, когда я нашёл тебя. — Я нашла, — горделиво фыркнула Нагайна и вновь приобрела смиренный вид. Том погладил обоих питомцев по головам. Змейка радостно зашипела, а вот Поттер поморщился от запаха свежих бинтов. — Может, ты не пойдёшь сегодня на занятия? — всё ещё лежа на животе Риддла, заговорил Гарри, беря перебинтованную руку в свою, — Ты ведь правша, плюс стресс… Том вспомнил крёстных Гарри — двух совершенно точно сумасшедших псов. Он понятия не имел, чему они могут научить, но взглянуть на это было бы интересно. — Пойду, — ответил он, — я в порядке. Профессор Люпин ему, откровенно говоря, доверия не внушал. Разве человек, называющий себя Мародёром, способен обучать детей? А этот, гиперактивный, чересчур радостный пёс? Нет, определенно, будь они его крёстными, Риддл бы этого не перенёс. — Точно-точно? — проворковал Гарри, сощурившись. Он полностью накрыл тело Тома собой, носом касаясь его волос. Быть тринадцатилетним оказалось ещё отвратительнее, ведь острый жгучий жар разлился по телу, наводя на странные звенящие мысли. Риддл шумно выдохнул носом. Его словно парализовало. — Точно, — проговорил он Поттеру в щёку, — в любом случае у меня есть лекарство. — Да? Какое же? — гриффиндорец практически улёгся на него, невольно сгоняя недовольную Нагайну на пол. Солнечный аромат кожи Гарри окутал Тома покрывалом. — Моё. Собственное, — решив не пояснять, ответил он. Ведь на самом деле существовал лишь Гарри. Гарри Поттер — единственное звено, без которого система «Том Риддл» превращалась в полный бардак. — Это… действительно хорошо, — растеряно ответил тот и улыбнулся, скатываясь с Тома, — значит, идём? Мне не терпится посмотреть на профессора Люпина в деле! Том осторожно поднялся с постели, позволяя, наконец, солнечным лучам коснуться его щёк. — Ой, Том, — встревожился Гарри, — ты покраснел. Всё точно в порядке? Риддл постарался кивнуть. Жар не покидал его. Он погружался в мрачную бездну. Оголённые участки кожи превратились в границы, которые силился продавить шумный яркий окружающий мир. Он — пленник внутри самого себя. Во всём виноват чёртов Поттер. Это он вызывал в нём такую непонятную болезненную волну. Хотелось пальцами пробраться в грудную клетку и вырвать глупое сердце вместе с шестерёнками. — Слушай, давай-ка я тебе температуру проверю на всякий случай? Слизеринец не успел ни отказаться, ни согласиться. Его лба в то же мгновение коснулись горячие мягкие губы и тут же отстранились. — Слушай, да ты же кипяток! — воскликнул Гарри, — Ты правда хорошо себя чувствуешь? Всё в порядке, если нет. Я не думаю, что Лунатик обидится, если ты не сможешь попасть на его дебют. Том промолчал. — Том, ты стал ещё краснее. Как они добрались до класса защиты, подросток как ни старался, но вспомнить не мог. Весь его мир замкнулся на милых зелёных звёздах и крепких пальцах, держащих его за запястье. Риддл хотел напомнить, что прикосновения для него достаточно неприятное мероприятие, но касания Гарри ощущались неправильно-хорошо. Даже славно. Слишком славно. Класс ЗОТИ оказался обставлен под стать преподавателю. Полная хаоса комната скорее напоминала собой что-то между музеем и библиотекой, нежели учебное помещение. — Смотри, мы пришли первые! — обрадовался Гарри и вихрем пронёсся к первой парте. — Привет, Лунатик! Из-за преподавательского стола поднялся один из худших кошмаров Тома. — В этих стенах я профессор Люпин, Гарри, — мягко произнёс он, подходя к ним. — Здравствуй, Том, — он протянул руку для рукопожатия. Риддл бесстрашно протянул перевязанную руку. Лохматый пёс рядом громко залаял. — И тебе привет, Бродяга! — не обратив никакого внимания на Люпина, затараторил Гарри, — как ты? Блохи не заели? Пёс, видно, порывался что-то ответить, но в этот момент в класс бушующим потоков ввалились ученики. Бродяга заскулил и посеменил под преподавательский стол. — Ты… чуть не пожал руку Лунатику! — зашипел Гарри, дождавшись, когда профессор отойдёт, — Ты сегодня какой-то очень уж послушный. Помнится, ты ударил Дамблдора за то, что он неожиданно схватил тебя за руку. Том и глазом не повёл. — Я живу в этом мире тринадцать долгих лет, — так же шёпотом ответил он, — и я знаю, что взрослым плевать на чужих детей, главное, чтобы ты был понятен и объясним. — Это звучит довольно обидно. — Так и есть, они приручили электричество, создают новые законы магии, развязывают войны и совершенно не понимают детей. Гарри возмущённо запыхтел. Его лицо приобрело безжалостно алый оттенок, а ресницы тревожно задрожали. — Ребята, вот вы где! — от огненной тирады Риддла спасли подошедшие Гермиона и Рон. Девушка шла налегке, а вот Уизли тащил на себе сразу две сумки с учебниками. — Ну разве они не милашки? Свести бы их, но они без нас справляются, — едва слышно хохотнул Поттер. — Где вы были? — спросила гриффиндорка, занимая парту позади, — мы уже начали волноваться, что вы пропустите занятие. Гарри фыркнул и покачал головой. Том был с ним солидарен. — Появились непредвиденные обстоятельства… — туманно начал Поттер, — но мы всё исправили! Учеников становилось всё больше. Кое-кто из студентов уже заметив неестественно выдвинутый в центр кабинета шкаф. — Аутичные обстоятельства? — уточнил Рон, поглядывая на бинты на руке. Он наконец скинул обе сумки на парту и вытер пот с лица. Том вычел один балл везения. — Угу, типа того, — уже менее дружелюбно ответил Гарри, — ого, смотрите, что это за шкаф? Том уловил намеренную смену темы. Гири в груди стали ещё тяжелее. Порой он начинал задумываться о том, что в один ужасный день вес гирь станет настолько невыносим, что он даже не сможет подняться с кровати. — А это, уважаемые студенты, вы сейчас узнаете, — обозначил своё присутствие Ремус и поднялся из-за стола, — Профессор Люпин. Тёмного Лорда в качестве преподавателя я, конечно, не переплюну, но кое-что интересное показать постараюсь. Риддл с силой ударил себя по лицу. Обычно после таких слов не стоило ждать ничего хорошего. Совершенно ничего. По мнению Тома, такие люди, как профессор Люпин, отличались от прочих чересчур развитой героичностью и самопожертвованием. Рядом с такими людьми попросту опасно стоять — никогда не знаешь, когда грянет гром и тебя нужно будет спасать. Улыбка — лишь ссадина ниже носа расцвела на лице профессора ещё ярче. — Многие из вас уже заметили этот шкаф, — мужчина вышел вперёд, — в прошлые годы вы занимались исключительно теорией, я думаю, настало время обратить внимание и на практику. Итак, вернёмся к шкафу. Как вы думаете, кто может быть там заперт? На правах человека пару часов назад пережившего собственную смерть, Том рухнул на парту, прикрывшись учебником. Его мало волновало, какую тварь мог притащить в класс взбалмошный Мародёр. — Мне всё равно, лишь бы не пикси, — пробормотал Рон. Гарри захихикал. — Какой идиот, по-твоему, станет запирать пикси в шкафу? — возмутилась Гермиона. — Ой, даже не знаю, может быть, Локонс? Девушка комично открыла рот, покраснела, но быстро придумала выход из ситуации, подняв руку: — Там боггарт, сэр. Пёс радостно гавкнул и завилял хвостом, словно одобряя ответ. — И это верно, мисс Грейнджер. Скажите, почему вы так подумали? Гермиона, обрадованная своей правотой, поднялась и начала говорить. Тем временем Том вырвал поттеровский учебник у владельца и приставил к своему, создавая прочную стену. Так было спокойнее. Он не обратив внимания, когда гриффиндорка закончила ответ, но вздрогнул, стоило скомканной кем-то бумаге прилететь ему прямо по макушке. — Малфой, — констатировал Гарри, — мазила косоглазый. Том, не в обиду. Риддл никак не прокомментировал. К высказываниям о своих глазах он уже привык. Гарри увлёкся чтением записки. Том чувствовал себя слишком пустым и несуществующим для того, чтобы опуститься до малфоевской писанины. — Раз в классе всем так весело, то пусть попробовать первым выйдет самый главный весельчак, — задорно, но как-то опасно проговорил профессор Люпин, — мистер Малфой, вы не желаете испробовать изученное нами заклинание? Вам напомнить, как оно произносится? Риддл меланхолично окинул профессора взглядом. Внешне тот не терял дружелюбия, однако чувствовалось от него нечто животное, предупреждающее. Побелев от страха, Драко выбрался из ряда парт и вышел в середину класса. Он встревоженно уставился на запертый шкаф и сглотнул. Палочка в его пальцах подрагивала. — На счёт три я открываю шкаф, — предупредил профессор, — раз, два… Гарри полный любопытства вытянул шею, подобно Нагайне, которая любила приподниматься на хвосте, увидев нечто интересное. — Три! — Люпин взмахнул палочкой и отошёл в сторону, оставляя Драко наедине со своим страхом. Сначала Том ничего не увидел. Дверца шкафа приоткрылась, и из неё выскользнула тёмная субстанция, как бы принюхиваясь к стоящему напротив волшебнику. Через некоторое время боггарт стал походить на две отдаленно знакомые фигуры. Метаморфозы происходили до тех пор, пока сомнений ни у кого не осталось. — Что? Абраксас? — воскликнул Гарри со своего места, — И их папа? Риддл действительно узнал ухмыляющегося Малфоя. Он стоял кристально-полупрозрачный, красивый и почти сверкающий идеальностью. Его собранные в хвост волосы переливались на свету. — Абраксас? — вторил Драко, — Отец? — Разочарование. — сквозь зубы выдавил мужчина. Он горой возвышался над слизеринцем, — Ты полное разочарование, Драко. Малфой вздрогнул и отшатнулся. Нехорошие алые пятна пошли по его лицу и шее. Глаза опасно заблестели. — Тряпка. Размазня, — эхом прогремел Абраксас обманчиво ласковым тоном, — поверь, родители жалеют, что произвели тебя на свет. Из-за тебя наследство семьи Малфой придется делить между двумя наследниками. Из-за таких как ты чистокровные семьи теряют свой статус и богатство. Драко задрожал. Его бледное лицо болезненно скривилось, а на щеках заблестели дорожки слёз. Боль выплёскивалась из него, стекая по подбородку и шее. — Мистер Малфой, это всё иллюзия, всё что вам нужно это произнести заклинание, — напомнил о себе профессор Люпин. Слизеринец его не услышал. Он замер, словно зверёк перед змеёй. — Мистер Малфой! — громче окликнул его Ремус, когда увидел блестящие на лице слёзы. Поняв, что звать подростка бесполезно, он оттеснил Драко к выходу и достал собственную палочку. Дождавшись, когда боггарт примет форму полной луны, мужчина произнёс заклинание, и страх его рассыпался горстью конфетти по полу. Драко быстро проморгался. Он ошалело осмотрел класс, побледнел ещё сильнее и, не спрашивая разрешения, выбежал из класса. — Слушай, а может, ты действительно был прав? — тихо выдохнул Гарри. Том моргнул. — Когда? — Когда сказал, что у Драко проблемы. — Я всегда прав. — объявил Том и вновь рухнул на парту. Он считал, что профессор Люпин поступает неэтично, позволяя другим ученикам видеть страхи однокурснников, ведь это вполне можно было бы использовать в качестве травли. — Что ж, не все могут с первого раза побороть свой страх, — опечалено сказал профессор, — может, есть ещё желающие? Студенты переглянулись, Том зевнул. Это стало его тактической ошибкой. — Мистер Риддл, пойдёмте, — вновь улыбнулся мужчина, — уверен, у вас всё получится! Я вижу, что у вас травма, но мне кажется, я видел, что вы вполне свободно владеете и левой рукой. Подросток вдруг испытал острое желание исчезнуть. Гарри восхищённо загудел. Узнавать свой тайный страх Тому вдруг резко перехотелось, но разочарования друзей он бы не вынес. На ватных ногах Риддл вышел на место к шкафу и замер. Боггарта не было. Перед ним никого не появилось. Лишь дверца шкафа приветливо распахнулась, будто бы приглашая зайти. Класс поражённо ахнул. — Неужели он ничего не боится? — раздалось откуда-то. Но Том знал, слышал. Звёзды пели. Они просили и молили его бросить всё и вернуться в блаженную темноту навсегда. Избавиться от зеленых звёзд и навеки наслаждаться одиночеством. Звёзды пели. Звёздный ужас.