Одно за двоих

Этой ночью Шото почти не спал и только под утро смог ненадолго забыться, но не от усталости, а от нестерпимой боли. Сердце ещё в салоне начало отзываться тянущим, дробящим нутро чувством, которое со временем только нарастало. Хотелось бы не знать, откуда оно взялось, ведь все было так хорошо, но с какого-то момента он почувствовал холод, как от металлических резцов, только не кончиками пальцев, а сердцем, и после той фразы, которую Химико произнесла так уверенно и отчётливо, что Шото сразу же поверил, он ощутил, как они тихо сжались, подарив ему первую боль. Боль то усиливалась, то стихала, но даже не думала исчезать насовсем, продевая сильную мышцу тонкими стальными нитями, насаживая на них острый бисер, который крошился внутри, впиваясь осколками в плоть. В такие моменты сохранять улыбку на лице было невозможно, и по прибытии в поместье Шото сразу скрылся в своей комнате и, оставшись наедине с собой, наконец, смог, сгибаясь пополам и сминая ни в чем не повинную рубашку на груди, уронить едва сдерживаемые доселе слезы. Но то было днём, а к ночи все стало только хуже. Его пугало собственное тяжёлое дыхание, казалось, что от шума, который он создавал, ворочаясь в постели, беспомощно колотя и сжимая подушку, мог проснуться весь дом. Может быть, он и хотел, надеялся, что кто-то проснется и придёт ему на помощь, позовет добрую старушку Чие, но парень знал, что это бессмысленно, что доктор тут бессилен… Потому что это было начало конца. У него уже есть любовь Твоя жизнь на земле не будет долгой Ты обратишься в пену Ты обречён Дрожь и холодный пот бежали по телу, тогда как сердце уже не только болело, но и рвалось из груди от ужаса, вызывая приступы тошноты. Он молился, чтобы это прошло до утра, вот только сам до утра больше не мог терпеть. А что он мог сделать? Тяжёлая и будто загустевшая липкая вода, которую он выпил, тут же устремилась обратно, когда сердце снова ударило в грудь изнутри и к горлу вновь подступила тошнота. Синяя в предрассветном мраке комната угнетала своим спокойствием, в ней юноша мог только метаться, не надеясь на улучшение, — он был беспомощным настолько, что даже расплакался и до крови прокусил собственную кисть. Отражение в темном зеркале встретило его мертвенной бледностью и красными веками от пролитых слез. А что было хуже всего — теперь Шото не знал, как бороться, как заполучить сердце принца, если оно уже принадлежит кому-то другому. В утренних сумерках он вышел из поместья, надеясь, что свежий воздух сможет хоть как-то облегчить мучения. Оставив записку на случай, если не вернётся до того, как Изуку начнет его искать, он направился к морю. Правда, он мог уже и не вернуться… Луг встретил юношу молчанием, как и лес. Им было нечего сказать, растения могли только проводить спокойным и даже равнодушным взглядом одинокую фигуру, бредущую по тропинке в предрассветной дымке тумана. Одиночество и всеобщая забытость никогда не ощущались так остро, но юноша был даже рад тому, как всем сейчас на него плевать, и море не звало его в этот час к себе, не стремилось вернуть его душу домой, впрочем, он бы и не стал возвращаться, у него уже не было дома, поэтому он шел, не глядя под ноги, в надежде найти хоть что-то, что могло бы принести спокойствие. Если он погибнет, то это случится в тайне от всех. Он пропал в морском мире, пропадет и в земном без следа, без улыбки и, черт побери, даже без крика. И боль пройдет, пена испарится, а Изуку найдет записку, в которой Шото оставил вовсе не те три слова. Или все-таки те? Ведь фраза «я люблю тебя» не затрагивала сейчас ни единого уголка в душе, кроме пронзительной пустоты, разве так должно было быть? Юноша свалился на песок, будучи больше не в силах передвигать ногами, не в силах терпеть обжигающую боль от хождения, и просто уставился на светлую линию горизонта, поджимая уставшие ноги к грудной клетке, которая так и не прекращала разрываться, истекать незримой кровью и колотиться в острой дрожи. Вот-вот выйдет солнце, и, может быть, ранние лучи развеют грусть страдающего сердца. Но ничего не происходит, и Шото становится страшно, ведь даже любимое светило не может помочь ему проститься с этим миром с улыбкой на лице. Это чувствовала Рей, когда растворялась в волнах испепеляющего света? — Мама, мне жаль, — беззвучно шепчет юноша и дышит часто-часто, отчаянно ловит ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и то и дело давится слезами. — Я умираю, мама… Я умираю, — продолжал шептать юноша, ощущая, как боль растет, разливается уже повсюду, пронизывая лёгкие и превращая каждый вздох в пытку. Шото чувствует это, но продолжает рвано дышать, слыша, как собственное хрипы отзываются эхом, раздваиваются, мутнеют. Он бредил? Боязнь скорого конца превратила его в страшно бледное создание с остекленевшими глазами, истекающими кристально чистой и моментально остывающей влагой. Однако то, что он слышал, было вовсе не эхом, а дыханием другого существа, которого юноша и не заметил, сходя с ума от страха и бесконечной пытки. Сперва на периферии зрения возникло что-то светло-пшеничное, потом Шото почувствовал холодный и влажный нос на щеке — рядом с ним спокойно сидел четырехлапый и смотрел большими грустными карими глазами. Слезы так и брызнули из глаз, но быстро утонули в светлой шерсти, когда парень сорвался и отчаянно ухватился за шею пса, уткнувшись лицом в лохматую голову. Его никто не обнимал так, как Изуку на их первой тренировке с Тошинори, и сам он не мог кинуться ни с того ни с сего на шею принца. И теперь счастье, смешанное с отвратительной горечью, так и хлынули по щекам и раздраженному всхлипами и тошнотой горлу. — Ты тоже один, дружок? — улыбался Шото сквозь слезы. — Скучаешь? Пёс тихо заскулил, обращая карие глаза к матово-лиловому небу. — И я, кажется, тоже… — всхлипнул юноша, обнимая животное крепче. Он задыхался от рыданий, а четырехлапый так и сидел, согревая своим теплом и мягкостью шерсти дрожащее тело человека. Кажется, он единственный понимал…

***

Изуку проснулся в вялом настроении. За день, который он успешно промотал в салоне Яойорозу, у него накопилось столько дел, что ноги безвольно подкашивались, когда он совершал попытки подойти к рабочему столу, заваленному кипами бумаг. «Нет, сперва схожу проведать Шото», — подумал принц. Светлый лик юноши с некоторых пор вдохновлял его на геройские поступки, а сердце наполнялось нежностью, когда тот улыбался. Однако, войдя в покои Шото, принц там никого не обнаружил. Вместо радости новой встречи темноволосый ощутил волнение, а найдя оставленную записку, тихо фыркнул. — Ох, Шото, ну я тебе покажу, только держись… Уйти в такую рань, спасибо, что хоть записку оставил! На клочке бумаги было всего три слова: «Я ушел погулять». — А куда ушел? Зачем? Ни слова, — шипел про себя темноволосый. Он взял верхнюю одежду из своей комнаты и вышел из дома, спешно натягивая на себя кардиган. Горничная интересовалась, куда изволил пойти его высочество в такую рань, но тот лишь ответил, что скоро вернется, даже не отвлекаясь на упреки девушки, которая опять забыла, что он просил ее не обращаться к себе как к «вашему высочеству». На улице было прохладно, и парень в душе пообещал, что не пожалеет и пооттягивает шелковистые волосы друга, если тот ушел без верхней одежды. Лужайка перед домом купалась в росе, а солнце ещё не поднялось над густым лесом, когда за крайними деревьями показалась тонкая фигура юноши. Изуку облегчённо выдохнул, но тут же удивленно замер, потому что его друг был не один, а с псом Бакуго. — Шото, почему не написал, куда ушел, — воскликнул Изуку, строго сложив руки на груди. Мидория знал, что ответа сейчас не получит, но он и не требовал, просто надо было донести до юноши свое беспокойство. — И откуда здесь взялся Булка? — продолжил парень, глянув на пса, который легонько вилял хвостом рядом с Шото и как-то неохотно поглядывал на принца. Шото посмотрел на четырехлапого, потом на Мидорию и слегка приподнял бровь. — Его так зовут, — усмехнулся темноволосый. Поняв, что с Шото все хорошо, у него отлегло от сердца, — это пёс Бакуго, впрочем, на эту кличку он не отзывается. Зато у Шото от сердца ещё не отлегло, и вовсе не было с ним все хорошо, даже любимого принца он был, к своему ужасу, не рад видеть. Боль немного утихла благодаря четырехлапому, но могла в любой момент вернуться, и что тогда делать? Шото не знал. Сейчас у него хоть кто-то был, кто мог понять и успокоить его, хоть это и было просто животное. Потому он старался даже не отходить от четырехлапого, а тот вел себя как верный страж, будто чувствуя, что от него зависит спокойствие прекрасного юноши. — Ладно, пойдем в дом, нужно срочно согреть тебя, иначе простудишься, — произнес принц, но Шото не сдвинулся и с места, поглядывая с опасением на шерстяного друга. — Ах, оставь его, он умный и знает, как добраться домой, — поняв, что хотел сказать немой парень, ответил Изуку. Но Шото покачал головой и, спустившись на корточки, обнял собаку за шею. — Хочешь взять его к нам? — улыбнулся темноволосый. — Хорошо, я напишу родителям Бакуго, что он побудет у нас. Только после этих слов компания, наконец, вошла в дом. Горничная неодобрительно глядела на пса, но Изуку сказал ей, что животное некоторое время поживет с ними и чтобы та относилась к ему хорошо и не забывала кормить. Пёс удовлетворённо фыркнул, будто понимал человеческую речь, и с порога направился сразу в столовую на запахи еды. — Ох, он сейчас ваш завтрак сожрёт, господин! — вскрикнула девушка, тыкая пальцем в нового обитателя поместья. — Не волнуйтесь, Джоан, он не успеет, — усмехнулся Мидория, — ведь мы тоже уже идем, да, Шото? Юноша слабо кивнул, едва скрывая свою усталость, которая навалилась на него, как только боль немного отступила. Он бы так и уснул в обнимку с Булкой, только тот не позволил. Состояние Шото нельзя было не заметить ещё на лугу, но Изуку отложил расспросы до того момента, как друг согреется и поест. Согреть гетерохрома вроде бы удалось, но от еды он впервые отказался, скормив почти весь омлет четырехлапому, который теперь довольно облизывался и льнул к коленкам человека. Кроме того, принц заметил на белой кисти друга след, как от укуса, но Булка точно не мог одарить юношу таким увечьем — строгое воспитание хозяина не позволило бы, а в хозяине Мидория не сомневался. — Шото, что у тебя с рукой? — прямо спросил темноволосый. А его друг и не знал, что ответить, ведь едва сам вспомнил, когда с недоумением посмотрел на руку, откуда там взялась довольно глубокая рана. Пришлось написать первое, что пришло в голову, и объяснить все тем, что ему приснился кошмар. Неожиданно, Изуку легко поверил и печально нахмурился. — Так вот почему ты так рано ушел, не мог больше заснуть? Шото кивнул, положив руку на голову пса, которая пристроилась у него на коленях. — Тогда тебе нужно отдохнуть сейчас, — протянул темноволосый и уже с жалостью добавил: — у меня сегодня много работы, но ты можешь заходить ко мне по любому поводу… Ох, я чуть не забыл, что Яойорозу приглашала тебя прийти к ней сегодня, но ты можешь отказаться. — «Нет, я в порядке. Спасибо за заботу», — написал Шото в ответ. — Тогда, — протянул Изуку неуверенно, — зайди ко мне перед уходом, я провожу тебя… Надобности в этом не было, ведь Шото уже знал, к кому из прислуги обратиться, чтобы попросить экипаж, и адрес брюнетки ему также был известен, но на самом деле, Изуку лишь хотел убедиться, что к тому времени, как ему нужно будет уезжать, юноше станет лучше, потому что сейчас он был похож на того, кто вот-вот отправится на тот свет. Они встали из-за стола, принц помог обработать руку гетерохрома и забинтовать ее, после чего отвёл измотанного юношу в его покои, при этом Булка не отставал от них ни на шаг, а когда его новый друг оказался в постели, то забрался на нее следом и позволил обнять себя за шею. — Отдыхай, Шото, — прошептал Изуку, но он его уже не слышал и погрузился в сон, как только голова коснулась подушки. В полдень того же дня в дом Яойорозу доставили записку от Мидории, в которой он объяснялся за Шото и писал, что тот себя нехорошо чувствует, поэтому не сможет её навестить. Юноша так и не проснулся к нужному часу, а Изуку не стал того будить, да и верный страж Булка опасно рычал, не давая приблизится к его постели. Момо была крайне расстроена этим известием. В эту ночь она тоже почти не спала, потому что рой мыслей, который витал целиком и полностью вокруг личности такого красивого, талантливого и очаровательного юноши, не давал девушке покоя.