Одно за двоих

«Я хочу увидеть дельфинов, очень сильно», — прочитал Изуку этим утром в записной книжке Шото. — Друг мой, тебя сейчас это волнует? — произнес принц, глядя на юношу с большим укором и непониманием. Ещё вчера он сильно пожалел, что расхвалил мастерство Шото перед Бакуго, пусть и не во всех красках, а сейчас Изуку просто ни о чем другом не мог думать, кроме того, как и чем все это закончится. — Каччан силен. Он был лучшим на курсе, когда мы ещё учились, а сейчас я даже не представляю, чего он мог нахвататься в других странах и сражениях с разбойниками и пиратами… Обещай, что будешь очень осторожен, — требовал принц, цепко сжимая тонкие предплечья юноши.       «Он же такой худенький, сколько он продержится?» — думал темноволосый с болью. Разумеется, он помнил, как хорош юноша в бою, но даже тот факт, что Бакуго был ещё слаб и не мог сражаться в полную силу, ни в коей мере не отменял его опасений. — У тебя из преимуществ только то, что он ещё не поправился и не знаком с твоим стилем, — продолжал Мидория, пока Шото внимательно слушал, но скорее из вежливости, потому что сам уже успел представить, что из себя представляет блондин. «Он правда сильный», — думал Шото, вспоминая, как Бакуго без труда нес его на руках, а Изуку вторил, будто читал его мысли, и добавлял: — У него превосходные инстинкты и реакция, но это все ерунда по сравнению с его стремлением побеждать всегда и во всем… Эта история про тебя и учителя — для него вызов, он не остановится, пока не докажет, что лучше и сильнее. Шото ответил пониманием, но Изуку никак не мог оставить его в покое. — Шото, ты слишком спокоен! Не надейся, что он тебя пожалеет! Это же будет бой без ограничений, а значит, он и в рукопашную может пойти, пока ты не сдашься. Я просто хочу, чтобы ты остался невредим, даже если он оставит только царапину или ссадину! «Изуку, тебе это так важно, но при этом ты не можешь полюбить меня… Почему?» — в это время думал юноша со страданием в душе. Он никак не мог понять, что принц на самом деле к нему испытывает. Но все эти переживания сейчас перед лицом ужасной угрозы как для людей, так и для морских обитателей, бледнели на глазах. Он должен был как можно скорей предупредить отца. — Ладно, кажется, ты понял свое положение, — вздохнул Изуку, оценив сложное выражение лица друга, — в следующий раз взвешивай подобные решения получше. Шото положительно кивнул и даже слегка улыбнулся, ведь с этими предостережениями он чувствовал себя более чем готовым. В этот момент в кабинет принца постучали, и тот нехотя привстал, уже зная, что ему сообщит Джоан. — Господин, экипаж подан, могу я узнать, когда вы вернетесь, будете ли вы обедать дома? — Я не могу сказать точно, Джоан, но пообедаем мы где-нибудь в другом месте, так что не стоит заботиться об этом, — ответил Мидория и кивнул Шото, который так же встал. На юноше сегодня был тёмно-синий костюм, в петличку которого другая служанка по имени Стелла заботливо пристроила алую гвоздику, а после долго восхищалась прекрасному облику юноши. Волосы она заплела ему в тугую косу, в нее же вплела и длинноватую челку, ведь принц предупредил ее, что сегодня Шото могут помешать распущенные волосы, и серьги с аквамаринами, подаренные Момо, опять же пришлось снять. Сам принц так же оделся с иголочки, но его темный костюм был более сдержанным и без всяких цветов в петличке, но с серебристыми запонками и пуговицами. — Что ж, поедем, — сказал он, пуская юношу вперёд в экипаж. На этот раз это была открытая коляска, ведь Изуку знал, как нравится Шото осматривать все вокруг, а в таком экипаже это было гораздо удобнее. Теплый ветерок и солнечный свет ласкали открытое лицо и шею молодого человека, а вид на окружающие ландшафты и лес уже ничто не стесняло. Он жадно смотрел на все вокруг, но Изуку, который знал эти места от и до, предпочитал смотреть на искренне вдохновленное лицо, белую лебяжью шею и неспокойные руки, которыми юноша будто перебирал струны арфы. — Шото, ты сейчас слышишь музыку? — потревожил друга принц. Тот оглянулся и в глазах его плескалось удивление, но тут же оно сменилось неким смущением, когда он понял, что перебирал пальцами и действительно фантазировал о милости полей и лесов. Он кивнул, почему-то краснея. — Шото, ты совсем не переживаешь… — покачал головой темноволосый и уткнулся горьким взглядом в свои колени. — Но ты очень талантлив, обязательно запиши то, что ты сейчас слышал… Шото послушно взял блокнот, будто думал и правда записать мелодию, но вместо этого написал совсем другое: » Изуку, почему Бакуго вызвал на бой меня, а не Тошинори-сенсея?» — Потому что он уже побеждал учителя, ему тогда было 16… — вспомнил Мидория, а поймав широко распахнутые гетерохромные глазищи, лишь улыбнулся, продолжая говорить, — знаю-знаю, звучит слишком впечатляюще, но на самом деле это было не так здорово, как звучит. Каччан был тогда ещё более агрессивным и настойчивым, а его характер, ох, хорошо, что ты не знаешь, но то, как он ведёт себя сейчас по сравнению с тем, что было, просто бледная тень! Изуку улыбнулся, предавшись воспоминаниям, а Шото было крайне интересно послушать, и он даже хотел попросить рассказать больше. — Так вот, — продолжал Мидория, — к тому же, он был очень жестоким, мог наброситься на кого-то даже за неправильный или просто странный взгляд в свою сторону, а меня он вообще часто колотил, ха-ха, по его мнению, я был очень бесячим, а потом мы кое-как подружились. Но я что-то отвлекся… В общем, Тошинори-сан тогда был нашим учителем, хотя и сейчас есть. Он очень уважаемый человек и в свое время был сильнейшим военным мореплавателем с длинным списком заслуг. Мы с Каччаном стремились быть как он, но я понимал, что в том возрасте стать таким просто невозможно, но Каччан — другое дело. Он очень хотел сравниться с учителем хотя бы по силе и при первой же возможности сражался с ним. Разумеется, такие бои кончались абсолютным поражением и множественными, иногда серьезными травмами. Эх, как вспомню сейчас эти бои… Ещё будучи мальчишкой, он сражался так яростно, весь в царапинах и ссадинах, с кровью у рта, и эти его алые глаза, за них Каччана даже называли дьяволом, который ничего и никого не боится, за это я его уважал и очень хотел быть его другом… Так вот, это продолжалось достаточно долго, Бакуго словно бился о стену. Но однажды он пришел на тренировку, и по одному виду я понял, что сегодня он победит. Не знаю, что это было, но его жестокость и ярость как будто скрылись где-то глубоко внутри, я видел будто другого человека. Тогда была плохая погода: начался ливень и было даже слышно между ударами шпаг, как капли колотят по металлу. До сих пор не могу выкинуть из памяти тот звук, — улыбнулся принц. — Многие тогда думали, что опять ничего не выйдет, но Каччан был уже закален длинной чередой поединков с учителем, он как будто знал его действия наперед, а сам в то же время двигался не как обычно. Как я узнал позднее, он в свободное время изучал разные стили и оружие, а ещё много тренировался, не жалея ни тело, ни дух. Но как я ранее говорил, тогда все было не так поразительно, как это звучит. Тошинори-сан просто опустил оружие и сдался. По-настоящему победить его Бакуго удалось только спустя год, и уже на тот момент, хоть учитель и не совсем проиграл ему, он назвал его равным себе. Он признал, что поражен его талантом и неимоверным стремлением к победе, таким стремлением, при котором воин может сражаться, даже не имея сил. После этой истории Шото стал нетерпелив и взволнован, на фоне переживаний о пиратах и частых приступов неистовой боли он больше ценил такие мгновения спокойствия и счастья, но услышав рассказ Мидории, он больше не мог безмятежно наслаждаться окружающими видами. А в это время карета двигалась по тому же маршруту, но если в тот раз, когда они проезжали городские улицы и площади, только Шото смотрел на здания и людей, то сейчас люди с неприкрытым удивлением и восторгом смотрели на них с Изуку в ответ, а потом низко кланялись. Естественно, не каждый день увидишь и поприветствуешь принца, но все равно темноволосый парень с лучистой улыбкой и детскими веснушками на щеках уже не вызывал столько же изумления, сколько его красивейший разноволосый спутник. Попадающиеся по пути дамы в хороших, а то и в довольно дорогих нарядах, и тем более простые девушки не могли отвести глаз от юноши невероятной красоты. Душистая гвоздика в его петличке так гармонировала, так соответствовала левой половине его волос, а правая часть была ненамного светлее его чистой жемчужной кожи. Даже леди, идущие под руку с мужчиной, даже маленькие девочки и дамы в возрасте не могли не одарить его восхищенным, а может и влюбленным взглядом. — Мой друг, тебе нужно быть осторожнее, ты очень нравишься девушкам, — усмехался Изуку, — а ведь среди них попадаются и не очень скромные, боюсь, они съедят тебя живьём, и даже я тебе не смогу помочь. Шото посмотрел на друга в недоумении, а тот ещё громче рассмеялся. — Думаешь я обманываю тебя? — продолжал принц. — Ох, Шото, вот увидишь — когда мы придем на бал, за тебя начнется настоящая война между дамами. А юноша тем временем уже и забыл про бал, хотя в последний раз Момо с Миной ему напоминали об этом с горящими глазами, пока остальные обсуждали скорое событие с пеной у рта, тем не менее о девушках Шото думал меньше всего, для него они могли стать в лучшем случае хорошими друзьями, с которыми можно приятно провести время, за что ему было даже немного стыдно и совестно, ведь они так к нему тянулись, особенно Яойорозу. Однако эти мысли скоро ушли сами собой, потому как коляска уже прибыла к месту назначения и остановилась у ворот Академии, за которыми, как ни странно, никого не было — двор был абсолютно пустым, как и холл, как и коридоры с лестницами. За весь путь до комнаты, где они обычно переодевались, двум парням встретилось от силы человек семь. — Это очень странно, может, сегодня какие-то учения в другом месте, — предположил Изуку, переодеваясь в удобную одежду. Шото с другой стороны был рад, потому что в прошлые разы на него косились и шептались за спиной не меньше, чем в первый. Такое внимание не сказать что было не тяготящим. Но молодые люди не знали, что многие ученики даже сбежали с уроков, каким-то образом прознав, что сегодня состоится поединок со знаменитым выпускником академии — Кацуки Бакуго. Учащиеся не знали, с кем будет драться известный всем и вся капитан, но когда увидели выходящих на площадку принца и его спутника, градус возбуждения и нетерпения возрос до невиданных масштабов. Неужели соперником будет сам принц, о дружбе которого с капитаном «Виктории» всем было известно, или же этот красавчик Шото, о котором гуляли легенды как о крайне удивительном и способном молодом человеке? — Тошинори-сан, что все это значит? — найдя учителя, поинтересовался Мидория. — Мидория, мальчик мой, я сам не знаю, — отвечал старик, — ко мне вчера подошёл твой друг, Бакуго, и сказал, что сегодня будет сражаться с юным Шото. Кажется, некто подслушал этот разговор, а ученики, ты знаешь, не упустят шанса побывать на таком зрелище. Я уж боялся, что они заполнят всю площадку. Изуку слушал, и к нему потихоньку подкрадывался невроз. Он боялся за Шото, ведь при свидетелях Бакуго тем более не будет сдерживаться. — Тошинори-сан, как вы думаете, сможет ли Шото ему активно противостоять? — спросил он обеспокоенно. Старик перевел взгляд на стройного и слегка побледневшего юношу и нахмурился. — Я не знаю, что сказать… юный Шото очень способный и удивил меня свои талантом и стилем, но он явно уступает в силе молодому Бакуго, даже несмотря на его травмы. — Ох, учитель, Каччан не послушает меня, если я вмешаюсь, но вас… Я прошу, помогите в случае необходимости! — Тебе не стоит просить, я в любом случае остановлю поединок, если увижу что-то неладное, можешь быть уверен. Изуку ненамного, но успокоился и попытался ободряюще улыбнуться своему другу, но получилось не очень. Принц с тяжёлым сердцем искал на фоне толпы фигуру Бакуго и надеялся его не увидеть, но спустя каких-то несколько секунд сам блондин нашел их. — Кхм-кхм… добрый день, К-каччан, — заикнулся принц и забегал глазками от волнения. Энергия, витавшая вокруг Бакуго, подавляла собой всех и вся в радиусе десяти метров, поэтому когда все заметили его, то, не сговариваясь, проглотили языки. Капитан сурово осмотрел собравшуюся толпу, перевел взгляд на принца и своего оппонента, потом на Тошинори. Сегодня он был в простой белой рубашке, расстёгнутой на две пуговицы так, что под воротом проглядывалась белая перевязка. Брюки на нем были черные, облегающие, подчёркивающие ровные и стройные, но сильные ноги, а на поясе висела собственная шпага с золотистой филигранью в черных глянцевых ножнах. — Я готов начать, — без приветствия заявил блондин и покосился на бледноватого Шото, — надеюсь, ты не передумал. Юноша покачал головой и повернулся к Тошинори, безмолвно требуя оружие. Изуку нервно жевал губы, глядя, как утонченная рука друга ложится и сжимает рукоять, как с характерным звуком покидает лезвие ножны. Принц просто замер, изнывая внутри от бессилия перед этой ситуацией. Ещё минута — и противники уже стоят друг против друга в центре площадки, тогда как зрителей начинает потряхивать от предвкушения. — Готовы? — спрашивает Тошинори, стоящий поблизости. Шото не может понять, зачем столько внимания, он преисполнен хладнокровия, с невозмутимостью глядя в лицо блондина. Он не может четко видеть глаза молодого человека на таком расстоянии, но знает, что они пронзительно алые, сосредоточенные, на его лице небольшая надменная ухмылка, он совсем не волнуется о том, что рана у правого плеча может помешать ему твердо держать оружие, и в этот момент Шото понимает, что трюк с левой рукой будет слишком подлым и едва ли ему поможет, поэтому он обещает себе, что не будет использовать его в этом бою. — Начали, — громко хрипит Тошинори и отходит от греха подальше. В отличии от Изуку и сенсея, с которыми у Шото были поединки, Бакуго сразу бросается в бой, а ему только и приходится, что отступать и уклоняться. — Я знал, что так и будет, — скулит Изуку, глядя на то, как разноволосый уходит от ударов и не может ничего предпринять в ответ. И все же Шото так легко и живописно движется, как тень, как течение ручейка, которое блондин никак не может поймать. — Будешь вечно отступать? — ухмыляется Бакуго и вновь атакует секущими движениями. Шото и самому надоело, все же он чувствовал себя увереннее, когда сам нападал. Поэтому за секунду до удара он почти падает на одно колено, но тут же рывком возвращается на ноги, поддевая шпагу соперника своей. Он взял ее обратным перехватом и за счёт этого вложил больше силы в удар, отводя лезвие противника далеко в сторону. Он почти достал до левого ребра, поменяв перехват на ручке за какую-то долю секунды, но блондин легко ушел от грозящего удара. — Идиот, кто так держит шпагу?! — язвил блондин, подбираясь ближе и просто осыпая юношу молниеносными ударами. Он бил с такой силой, что Шото едва мог удержать оружие в руках, а перехват просто не успевал менять. — Ты был слишком, безрассуден, знаешь? Будь это настоящий бой, я бы мог отрезать тебе руку, — Бакуго успевал даже говорить, а последние слова и вовсе горячо прошептал, с нежнейшей, но инфернальной усмешкой. Шото все прекрасно услышал, потому что в момент этой речи ему приходилось со всей силы напирать на шпагу, чтобы удержать чужую от удара. Они стояли так больше секунды, пары ярких глаз встретились так же хлёстко, как скрестились два лезвия, отуманенные горячим дыханием. И только когда они разошлись со звонким лязгом и Шото мог секунду отдышаться, он почувствовал, что в сердце стали отнюдь не медленно пробиваться ржавые гвозди — боль вернулась так некстати. Но не он один чувствовал себя сейчас неважно — раны Бакуго хоть и зажили, но напоминали о себе скользящей по торсу, груди, плечу и спине тянущей болью. Болело и, как будто разрывалось всё внутри, ведь когда капитан показывал раны юноше и принцу, он не показал спину — клешня того монстра прошла насквозь и чудом не задела лёгкое. Однако для блондина эти ощущения были разве что чем-то освежающим, он довольно улыбался, пока противник пытался хоть как-то его задеть. — Ну и? — ухмылялся капитан, чуть ли не рассекая удивительно нежное и белое горло юноши. — Когда используешь левую? А Шото задыхался, но все же мог одними губами беззвучно прошептать: — «Я ведь сделаю тебе больно и правой». Бакуго был удивлен. Не то чтобы он умел читать по губам, но то, что Шото пытался что-то сказать без голоса, значило, что когда-то он у него был. Пока противник находился в некотором замешательстве, юноша разогнался, на ходу меняя перехват, и в следующий момент резкий лязг металла эхом пролетел по площадке. Шото ударил со всей силы, и в следующий момент в чудесных гетерохромных глазах на секунду потемнело от озверевшей боли, а из горла вместо крика вырвались хрип и кашель. Неизвестно какое чувство вело его сейчас, казалось, что кроме боли, способной довести до безумия, он больше ничего не чувствовал, но тело продолжало двигаться на инстинктах, и пусть он почти ничего не видел, но шестым чувством улавливал, как соперник разворачивается, как лезвие, которое Шото не смог выбить, направляется на него, и он бьёт в ответ ещё раз и слепнет уже окончательно. А потом юноша теряется. Он не знает, чего ожидать, потому что Бакуго не двигается, он просто застыл на том же месте, поэтому юноша с чистой совестью теряет точки опоры. Он не видит, да и слышит крайне смутно, не чувствует, как ноги беспощадно дрожат, не выдерживая, подгибаются и падают прямо на пыльное песчаное поле. Шото едва различает голос Изуку, не может дать себе отчёт в том, что губы растягиваются в сладкой, почти предсмертной улыбке, которая тем не менее говорит: «Все хорошо, это я специально так», — но едва удерживаемое на кончиках пальцев сознание кричит: «Пусть это все закончиться, пожалуйста»! Бакуго хоть и с опозданием, но реагирует, когда замечает крупную дрожь в ногах юноши. Последние удары были действительно сильные, отчего мышцы под шрамами предательски ныли, но эластичная повязка сдавливала кожу и препятствовала распространению боли. Однако блондин по крайней мере знал, что происходит с его телом, а вот с противником… Шото просто сидел на коленях как в каком-то трансе, зрачки следили за движениями Бакуго, но казалось, что он не видел его на самом деле, и когда тот совсем приблизился, юноша поднял шпагу, будто ожидая новой атаки. — С тебя хватит, — низким и каким-то горьким голосом произнес капитан, сжав подрагивающее, напряженное запястье юноши, и из его руки, наконец, выпало оружие. Секунда — и рядом с Шото уже стояли Изуку и сенсей с тревожными и какими-то беспомощными лицами, а толпа потихоньку обступала их и вытягивала шеи, мучаясь догадками, что же произошло. — Деку, разберись с ними, я о нем позабочусь, — сказал Бакуго, который единственный здесь, казалось, сохранял спокойствие. Шото хотел сейчас только одного — больше не чувствовать разрывающую все нутро в клочья боль. Бессознательно он делал что-то, чтобы ее стерпеть, но не понимал, что именно, тело словно и не существовало, только неистовое страдание напоминало юноше, что душа всё ещё в нем, только сгустившаяся и ушедшая в глубокий водоворот боль. И лишь что-то смутное, какой-то знакомый запах или голос, удерживали его здесь и сейчас, но были так далеки. — Все будет хорошо, слышишь? Шото! Он слышал, но ничего не понимал, пока блондин торопливо уносил его с поля, пока у него кровь сочилась из носа, впитываясь в чужую рубашку, пока она бежала с искусанных в агонии губ, а он не чувствовал ее вкуса. Бакуго ничего не мог понять. Сперва он подумал, что у Шото вновь случилась судорога, но теперь, когда они преодолели площадку и вошли в здание, он видел, что бурная дрожь и болезненное напряжение охватили все тело юноши. «Эпилепсия? Да нет же, твою мать!» — думал капитан, и вот сейчас он начал паниковать. — Что с тобой, что мне сделать, черт?! — кричал он, когда оказался в настолько спокойной и светлой комнате госпиталя, что хотелось все здесь разнести, чтобы условия хоть как-то проявляли эмпатию и соответствовали происходящему. Парень навис над мертвенно бледным юношей, когда усадил того на ближайшую кушетку, и начал судорожно разглядывать, искать хоть какую-то подсказку. — Шото, скажи, я прочту по губам, только медленно! Становилось все тише и тише, знакомый голос таял, запах крови и лекарств бледнел в сравнении с мягким и теплым стуком, единственным, что осталось в кромешной темноте и тишине. Он был все ближе, все ярче, только руку протяни — и можно ощутить прикосновение к чему-то горячему, жёсткому, к чему-то настолько приятному, что даже тяжёлые, металлические удары по сердцу смягчаются и боль тускнеет. Этот парень был настолько близко, Бакуго мог даже видеть нежные разводы и пятнышки на его разноцветных радужках, а потом юноша коснулся его. Блондин понимал, что Шото сейчас совершенно не представляет, что творит, но не смел двигаться и ждал хоть какого-то знака, хоть немого слова. А тем временем тонкие, почти ледяные пальцы добрались до блондинистых волос и даже слегка оттянули у корней. В этот момент Бакуго осознал, что потерял всё, точнее, что у него никогда ничего и не было. И тогда он увидел и понял три слова, слетевших с окровавленных губ Шото. И тогда последний почувствовал, как вместе с теплотой на руках и лице боль просто исчезла до самого конца, до полной синергии самых светлых, самых нежных и сладких чувств.

***

Изуку ворвался в госпиталь и, даже не взглянув на хмурого друга, кинулся к кушетке, на которой мирно спал гетерохром. Он уже не был так бледен, не дрожал и дышал спокойно, губы аккуратно обработали и даже наклеили специальные полоски ткани, чтобы они скорее зажили. — Слава богу, — прошептал принц, — я так боялся за него! Он смотрел, смотрел, а все никак не мог успокоиться. Просто не верилось, что с юношей все на самом деле в порядке. А после темноволосый с большим сопротивлением повернулся к Бакуго, и тот даже не мог вздрогнуть, не мог заставить себя сказать хоть что-то, когда заметил, как на изумрудных глазах наворачиваются слезы. — Каччан… — прошептал Изуку, — это ты во всем виноват. Ты… Ты… О Господи, ты загнал и его, и себя. Бакуго не спорил, не в этот раз. — Почему ты был так жесток? — Как тут ответить? — Тебе так это было нужно? Ты так боялся, что Шото окажется сильнее тебя? Он же… с-совсем безобидный. Слезы уже проложили две дорожки на щеках Мидории и не собирались испаряться. — Я тебя сейчас… просто… ненавижу. Ты должен извиниться перед ним, — завершил свою речь темноволосый. — Мне не за что извиняться, — жёстко ответил Бакуго, будто незаслуженно ударил кнутом по ни в чем не провинившейся плоти. В другой ситуации Изуку не удивился бы, но сейчас он был просто в ярости от того, насколько заносчиво и грубо ведёт себя человек, которого он называет другом. — Ты совсем не чувствуешь вины? — Абсолютно. — Ха? Ха-ха, капитан Бакуго… — почти в истерике полушептал принц, — а впрочем, не важно… Я же знаю, что ты умеешь только оскорблять и насмехаться! Но я заставлю тебя извиниться если не словами, то делом! Бакуго посмотрел на него, и все его существо выражало мрачное ожидание. — Ты возьмешь Шото на свой парусник и покажешь дельфинов… Сегодня он сказал, что хочет увидеть их. — Когда? — только и спросил капитан. — Завтра, — ответил Мидория, — если он проснется…