Одно за двоих

— Ну вот, я закончила. Вы так прекрасны, Шото-сан, — Стелла отстранилась, чтобы осмотреть целостный образ, или же просто понимала, что прикасаться к столь прекрасному ей просто не позволено, просто не судьба, для такой как она — обычной девушки с заурядными способностями и внешностью. И все же неприкрытое восхищение, выместившее весь воздух из ее груди, слышалось в ее тихом шепоте, читалось в блестящих, искренних глазах. Только что девушка пыталась с помощью некой косметической и вязкой субстанции, понятной только женщинам, замаскировать след от укуса на губах гетерохрома. А Шото впервые спустя столько времени пребывания его в человеческом мире захотелось взглянуть на себя в зеркало, понять, что же такого в нем прекрасного, ведь в подводном мире ему показывали себя в зеркало лишь для того, чтобы он убедился в жестоких словах отца о том, что он безвозвратно потерял свою красоту, был изуродован из-за земного мира, мира, в котором все считали его самым красивым… Шото робко улыбнулся девушке, а та стушевалась и замерла, вспоминая, как только что трогала эти мягкие, невозможные губы, чтобы нанести плотный блеск. Стелла отошла в сторону от большого зеркала и, широко распахнув глаза, воззрилась сперва на ровную осанку юноши, а затем перевела взгляд на отражение. Шото видел себя в полный рост: белая вязаная кофта почти сливалась с цветом кожи, свободные парусиновые шорты обнажали стройные ноги выше колена, в них было очень удобно вопреки грубой ткани, как и в мягких светлых ботинках. Белая кофта, белая кожа и только яркий коралл левой стороны волос и внезапный, схожий по тону с волосами, цвет губ бросались в глаза обжигающей пышностью и глубиной откровенного эротизма. И все же самыми удивительными по прежнему оставались глаза — чистые, переливающиеся морскими волнами и солнечными бликами. Особенная красота Шото, порою, даже пугала. Юноша рассеянно провел по волосам, в которых мелькнул камушек серьги, и отвернулся от зеркала. Возможно, ему бы хотелось быть более обычным… Но появление принца прогнало эти сумбурные и бессмысленные желания. — Мой милый друг, ты правда хорошо себя чувствуешь? — с опасениями в интонации и голосе поинтересовался Изуку, на что получил утвердительную улыбку и кивок. — Ладно, ох, надеюсь, все будет хорошо, вот держи, экипаж уже ждёт тебя, — с этими словами парень протянул Шото плетёную корзинку, канотье с белой лентой и конверт с письмом для Бакуго. Он проводил юношу до коляски, тот по пути схватил букет из алых гвоздик. — Ах, точно, я и забыл о нем! — усмехнулся Мидория. — Мицуки-сан будет очень приятно… Шото уже сидел в коляске и смотрел на принца немного испуганными глазами, пока тот говорил адрес извозчику — это был первый раз, когда он ехал куда-то один. — Не волнуйся, — ещё шире улыбнулся темноволосый, и на его щеках по-детски заиграли веснушки, — ты же знаешь Каччана, он только делает вид, что не хочет о ком-то заботиться. Шото кивнул. Хотелось ещё растянуть этот момент, хотелось, чтобы кто-то был рядом, не обязательно Изуку, однако карета уже тронулась. Он, сжимая в руке букет из гвоздик, смотрел, как удаляются фигура принца и поместье, и чествовал, что в эти самые минуты ладони отчего-то вспотели. Что бы не сказал Изуку, а страх и робость не могли вот так взять и покинуть сердце, тем более, когда он остался один, а впереди у него был целый день в компании человека, наедине с которым он чувствовал себя странно.

***

В отличие от поместья принца и Яойорозу, дом Бакуго был простым, но с высокой живой изгородью и виноградными лозами, подползающими до самой крыши, но самое прекрасное, что было в нем — то, что он стоял прямо на берегу моря. Шото даже привстал в коляске, чтобы лучше видеть скалистую гавань, это был просто умопомрачительный вид. Он так засмотрелся, что и не обнаружил блондина, который уже ждал его у деревянной калитки. Зато Бакуго сразу заметил юношу и мигом отвернулся, схватившись за лицо с ощутимым хлопком ладони. Он провел от подбородка до самой челки и в конце схватился за нее, с силой оттягивая, будто пытался смыть с лица свое негодование. Шото выглядел слишком красиво, по-женственному красиво, и капитана это несказанно бесило. Экипаж остановился, и юноша уже хотел приветливо улыбнуться, хоть губы его отчего-то дрожали, но Бакуго всё ещё стоял к нему спиной, как будто вовсе не хотел видеть. Пришлось разочарованно отдать монеты извозчику и подойти ближе к сутулому хозяину дома, чтобы хоть как-то намекнуть ему, что он уже здесь, он пришел… Но в самый последний момент, когда Шото уже почти дотронулся плеча блондина, тот обернулся и взгляд его алых глаз был презрительным и нетерпеливым. — Какого черта, — прошипел он, — ты выглядишь как… Как вульгарная кокотка! Только Бакуго мог под вульгарной кокоткой подразумевать девственно чистого и святого ангела, но скажи он так, он уже был бы не собой. Но разумеется, юноша этого не понимал, как и, к счастью, не понимал, что значит быть вульгарным и что такое «кокотка». Однако сама интонация и выражение лица блондина говорили ему, что это не очень приятное сравнение. Шото нелегко вздохнул и отстранил ладонь — этот блондин был таким же неприкосновенным, как и он сам, но ему, Шото, было жаль, что он не может его просто так касаться, не может непринужденно разговаривать с ним. — И что с твоими ртом, — продолжал ворчать Бакуго, — господи, твою мать! Его лицо стало почти брезгливым, когда он провел пальцем по нижней губе и подбородку юноши и немного смазал помаду. А Шото вдруг запылал, как зрелое яблоко, от одного прикосновения. «Боже, это было так странно горячо, — подумал он со смятением в глазах. — Но отчего-то приятно, прошу, ещё», — он потянулся ближе, томно прикрыв веки, но теплые пальцы в ту же секунду отстранились от его лица, как от огня, и теперь слышались только невнятные ругательства. — Чего встал?! Проходи давай! — рычал блондин, толкая калитку. Не успел Шото и шага ступить, как к нему на всех парах подбежал радостный Булка, и если бы не сердитый хозяин, наверняка напрыгнул бы на парня передними лапами. При появлении этого шерстяного сгустка тепла и счастья Шото не мог оставаться растерянным или же расстроенным, потому он тут же расплылся в лучезарной улыбке и потянулся свободной рукой к золотистой мохнатой голове с влажным носом и большими глазами. В это время Бакуго вырвал из рук гетерохрома корзинку и конверт с письмом, на котором аккуратным почерком принца было выведено «Капитану Бакуго». Развернув конверт, парень недовольно нахмурился, а с первой строчки и вовсе хотелось закатить глаза, вот только так бы он читать не мог. «Дорогой Каччан, — писал Изуку, — прости, что сорвался на тебе вчера. Не знаю, как объяснить, просто я думаю, Шото не заслуживает такого обращения, и я бы хотел, чтобы отныне ты не поступал так с ним и чтобы он был в безопасности и покое. К сожалению, доктор не обнаружила ничего странного в его состоянии. Более того, она утверждала, что он полностью здоров… Тем не менее, в корзинке, которую принесет с собой Шото, я на всякий случай положил укол обезболивающего, успокоительные пилюли и снотворное. Надеюсь, они не пригодятся. Пожалуйста, сделай для него что-нибудь хорошее». На этом Бакуго тяжело выдохнул — делать что-то хорошее он не любил, не умел и вообще не представлял, как можно ещё порадовать этого странного миловидного парня. «Может, просто отдать ему собаку? Смотрите, какие довольные, просто не разлей вода», — хмыкнул про себя блондин, скользя взглядом по волне из белоснежных, сияющих волос, за которой сейчас, как в шатре, скрывалась дружелюбная, ласковая морда пса. Но тут из дома послышался женский голос, который одного из парней привел в волнительное предвкушение, а другого в страдальческое раздражение. — Кацки Бакуго! Живо иди сюда и помоги мне! «Кацки?» — пришел в замешательство Шото, ведь он первый раз слышал настоящее имя капитана, а до этого думал, что его зовут «Каччан». — Старуха, я занят! — рявкнул в ответ Бакуго и, упорно игнорируя шум из дома, а также немой вопрос в глазах Шото, продолжил читать. «Сегодня я буду в министерстве вооруженных сил, — сообщал далее принц, — обсуждать вопрос о надобности более сильного вооружения кораблей. Я буду настаивать на этом, учитывая всю ситуацию с пиратами. Также планируется провести собрание по поводу случая нападения на «Викторию», тебе нужно будет обязательно на него явиться. Я сообщу, как все решиться. И не забывай, что послезавтра в семь часов вечера состоится бал, не в последнюю очередь в честь вашего возвращения и подвига! Команда, если что, в курсе, и Эйджиро тоже… (от этого многозначительного троеточия Бакуго хотелось придушить Мидорию и заодно Киришиму. Вот прямо сейчас, жаль, что нельзя было этого сделать на расстоянии) С наилучшими пожеланиями, Деку. P.S.: Передай от меня привет семье». Кацуки вяло сложил письмо и отправил его обратно в конверт. В это время на пороге дома показалась невысокая женщина с блондинистыми волосами, которые в некоторых местах торчали так же, как у капитана. По одному взгляду на эту женщину Шото понял, что это та самая Мицуки-сан, ведь Бакуго казался ее мужской и более высокой копией. Но в отличие от хмурого и сердитого сына, только выглянув во двор, лицо его матери приобрело доброе и гостеприимное выражение. — Ах, твой гость уже пришел, так бы и сказал! — воскликнула она и направилась к Шото, улыбаясь до морщинок вокруг глаз. — Я Мицуки, а ты ведь Шото, да? — уточнила женщина, протягивая руку для рукопожатия, и разочарованно добавила. — Кацуки мало рассказывал о тебе. К ее полному удивлению и смущению, юноша вовсе не собирался пожимать ее руку, а мягко поцеловал ее и протянул букет. — Ох, это… Это мне, — спотыкаясь на каждом слове промямлила блондинка, — как приятно, Кацуки, учись у своего друга! Эта женщина впечатляла до глубины души умением перевоплощаться из милой и лёгкой в общении в суровую и даже немного пугающую по отношению к сыну. В эти моменты она была особенно похожа на Бакуго, но Шото она с первого взгляда понравилась со всех сторон. — Не друг он мне, — прорычал блондин, источая убийственное намерение из глаз, но Мицуки даже его не слушала, продолжая любезничать с гостем. — Шото-кун, можно угостить тебя чаем? Я как раз испекла булочки, — предложила она, непрестанно изучая юношу и поражаясь его пышущей освежающей красотой внешностью. — Некогда чаи гонять, нам пора отплывать! — оскалился Кацуки. — Мать твою, Кацуки, ну что за ребенок! — Ты моя мать, забыла?! — Нет! Но очень не хочется в это ВЕРИТЬ!!! «Боже, они так похожи», — тонко умилялся юноша, а Булка, что по прежнему приятно ластился к его голым ногам, в открытую пофыркивал с семейной перепалки. — Ну может, когда вы вернётесь, — протянула женщина, — нельзя же отпустить гостя просто так… Так что обязательно приведи его, как вернётесь, а если ты этого не сделаешь, я тебя лично придушу! «Вот заноза в заднице», — выругался блондин про себя, но вслух обещал сделать как велено — эта женщина была страшнее дьявола, черт бы ее побрал. Мицуки распрощалась с парнями и даже напоследок дружелюбно подмигнула гетерохрому, а блондин уже в грубой форме попросил идти следом за ним. Компания обогнула дом и прошла задний двор, где Шото успел приметить небольшой малинник и участок с цветами, а также высокие можжевельники, в тени которых пряталось множество анютиных глазок. Жаль, что сейчас он не мог себе позволить посмотреть это место поближе — Бакуго его совсем не ждал и шел себе вперед, да и разгуливать по чужому саду без разрешения было бы дерзко и бескультурно. В конце двора была ещё одна калитка и длинный крутой спуск с обрыва. — Будь осторожен здесь, — оглянулся Бакуго на робкого гетерохрома, — тц, если ты себе что-нибудь сломаешь здесь, у меня будут проблемы, так что держись. С этими словами капитан протянул Шото свободную руку и слегка напрягся, почувствовав прохладные тонкие пальцы и мягкую ладонь. Они начали медленно спускаться по каменистому обрыву к пристани, которая находилась у пологого берега, и за это время тонкая ручка Шото успела нагреться и вспотеть до покалывания в коже, но неизвестно, чья рука из двух парней была горячее в эти минуты, и оба испытали облегчение смешанное с настоящим разочарованием, как только обрыв кончился и они ступили на пристань. Та была длинная, прочная, добротно сколоченная из твердого дерева, а у самого ее края стояло небольшое парусное судно с одной мачтой. — Кхм, прошу на борт, — проворчал Бакуго и первый прыгнул на палубу, Шото же неуверенно забрался за ним, оберегая хрупкое канотье на голове от падения. Он не знал, что ему дальше делать и не хотел быть навязчивым, потому просто сел на краю мини-корабля и начал наблюдать за возней блондина. Тот оставил корзинку в тени, отвязал трос, удерживающий судно у пристани, и, до этого просто покачивающееся на волнах, оно тут же пришло в движение. Далее Бакуго поднял паруса и тонкий флаг черного цвета с оранжевыми линиями, проходящими по нему крест на крест, а после повернул штурвал, и парусник выровнялся в направлении к горизонту. — Надеюсь, у тебя нет морской болезни, — произнес Бакуго, одарив Шото придирчивым взглядом. Тот, до этого любознательно наблюдавший за каждым действием капитана, не очень понимал, о чем он, но на всякий случай покачал головой. Ему было несказанно комфортно, радостно от того, что его-таки взяли на настоящий корабль, хоть и маленький, и теперь небольшое судно на волнах укачивало и склоняло ко сну. «Интересно, нам долго плыть?» — думал юноша, глядя то на удаляющийся берег, то на все более открывающуюся перед носом корабля синюю гладь. Будто услышав этот вопрос, капитан вновь подал голос: — При таком ветре нам плыть где-то час… Тоска смертная. Он плюхнулся на выступ у штурвала и задрал голову к небу, будто молясь, чтобы ветер усилился. А Шото тем временем совсем не жаловался — этого ветра хватало, чтобы сорвать канотье и унести в океан, так что его пришлось вовсе снять, зато теперь ветер мягко трепал волосы и челку, так приятно и освежающе, что о полуденной жаре можно было с лёгкой душой позабыть. — Эй, Половинчатый, — Шото уже начал забываться в ветреной и морской стихии, в криках чаек и всплесках волн, когда грубый голос Бакуго окликнул его. Юноша вздрогнул и посмотрел на капитана, лик у того был очень серьезный и напряжённый. Кажется, Шото знал, что сейчас спросит этот человек, потому даже не придал значения странному прозвищу, которым его одарили. — Ты случайно не нырял за жемчугом, — а вот тут Шото и не угадал, но почему Бакуго спросил его о таком? Он пожал плечами, но в глазах выразил надежду, что парень объяснит ему свои подозрения. — Те, кто ныряют за жемчугом, при себе держат короткие кинжалы, — невозмутимо и с некоторой скукой начал Бакуго, подперев подбородок рукой, — потому что на них могут напасть всякие морские твари, иногда даже акулы. Шото слушал, затаив дыхание — неужели капитан сделал такой вывод, лишь узнав его боевой стиль? «Ты почти прав, Бакуго», — подумал юноша и со страхом, и с восхищением. А в то время блондин продолжал: — Знаешь, есть история о мальчишке, который плавал за жемчугом, и его сожрала акула. Другие ныряльщики зарезали эту зверюгу, и парня вытащили из ее брюха. Конечно, он уже был мертв, но в раковине, что нашли в его корзинке, оказалась крупнейшая жемчужина, которую потом дорого продали. Но, конечно, только самая малая часть этих денег была передана его несчастной матери, хотя, учитывая ее скромные нужды, полной суммы ей хватило бы с избытком до конца жизни. Бакуго покосился на окаменевшего юношу, хоть рассказ и был до неприличия скомканным, но достиг большего эффекта, чем когда он сам, Бакуго, читал эту историю в детстве. Шото стало холодно, правда холодно, несмотря на яркое солнце и резвый морской ветерок, но эта история разом омрачила такой светлый момент, и от этого ещё больше хотелось грустить. В его прошлой жизни жемчуг даже ничего не стоил, потому что его было очень легко достать для русалок, а маленького русала всегда мог защитить кто-то взрослый и сильный. Теперь же, узнав как трудно приходиться людям, он был полон сожалений и даже не успел задаться вопросом — а как вообще люди плавают так глубоко, если не могут дышать под водой. — Интересно? — хмыкнул блондин. Шото потянулся за блокнотом, чтобы ответить, но к его большому удивлению Бакуго остановил его. — Говори так, я пойму, только медленно, — сказал он, вцепившись каверзным взглядом в изумленное и побледневшее лицо юноши, — что такое? Я знаю, ты умеешь говорить, только твой голос хрен пойми куда делся. Шото не хотел говорить, только не сейчас. Хоть у него и не было голоса, но наверняка в этой ситуации он был бы очень тихим и хриплым от кома, который застрял в горле. Эта ситуация, этот рассказ и вопросы, вкупе с пристальным взглядом Бакуго, слишком сильно на него давили и угнетали. — Ну и? — протянул капитан, изучая обескровленные щеки и немного дрожащие губы юноши, пока они не начали шевелиться складываясь в слова: — Зачем ты рассказал это мне? Это очень грустно. — Да так, просто время убить, — растянул губы в невеселой улыбке блондин, — но сейчас мы поговорим по делу, — он даже убрал руку от подбородка и как-то холодно воззрился на юношу, буквально просверливая его насквозь взглядом алых глаз. — Какого черта? — начал он, наблюдая за каждой реакцией Шото. — Что это было вчера? Именно эти вопросы и ждал гетерохром, но все равно… Все равно он не был готов, не знал, как на них ответить. В душе поселился страх и смутная уверенность, что именно этого человека он не сможет обмануть. — Прости, — прошептал он одними губами, не боясь смотреть на Бакуго в ответ, ведь тот все равно был сосредоточен, на движении его рта. Когда капитан понял слово, которое произнес Шото, тот с грустной улыбкой отметил, что блондин рассердился, поэтому поспешил добавить: — Мне стало больно, но я не мог никому показать этого. Я не знал, что так случиться. — Идиот, — отрезал капитан, — меня все считают жестоким ублюдком, который тебя до этого довел, а ты просто молчал! Бакуго будто распинал юношу одним взглядом, но тому было вовсе не страшно, зато очень совестно и горько. — И что, простите за любопытство, у тебя такое заболело, что ты весь свалился чуть ли не замертво, а сегодня явился как новенький? — язвительно добавил он и даже принял более устойчивую и сдержанную позу, чтобы не дай бог в гневе не скинуть этого смазливого ублюдка за борт. — Мое сердце, — прошептал Шото, — извини. — Ха, сердце? Врач ничего не нашла в тебе странного, ты полностью здоров! — терял терпение Бакуго. — Думаешь, я притворялся? — ответил вопросом на вопрос Шото, а после даже попытался воскликнуть, найдя в себе мимолетную силу и уверенность. — Я не мог показать этого, потому что это нельзя обнаружить медицинскими методами и это просто так не лечится! Вот сейчас Бакуго стал ещё больше сомневаться и путаться, хотя он и не все разобрал, но слова «нельзя обнаружить» и «не лечится» поставили его в тупик. — То есть, как не лечится, — упрямо переспросил он, — хочешь сказать, ты так и сдохнешь не пойми от чего, не понятно как? Шото усмехнулся — глаза озадаченного парня и это его «сдохнешь» почему-то уносили всю печаль и тяжесть из сердца, что поселились в нем, как только была затронута эта опасная тема. Тихо шумело море, солнце скрылось за небольшим облаком, и льющийся свет не слепил глаза, даже чайки куда-то улетели и оставили парусник в покое, когда юноша заговорил, прокрадываясь робким, но нежным взглядом по всклокоченным волосам Кацуки, по его хмурым бровям и небольшим складкам между ними — у него всегда была очень живая, очень красивая, хоть и жестокая, мимика: — Нет, я не умру, если… — Если? — грубо потребовал продолжения Бакуго. — Если моя любовь окажется взаимной. Лицо капитана из хмурого и серьезного медленно превратилось в ироничное или, скорее, саркастичное — в принципе, такой недоверчивой реакции Шото и ожидал, потому не хотел сразу отвечать. Бакуго даже не знал, чего в этот момент хочет больше: посмеяться над юношей, обозвать придурком или всё-таки скинуть его за борт. В конце концов, блондина всегда бесили глупые барышни со своими истеричными душеизлияниями, которые можно было выразить одной фразой — «мое сердце разбито, потому что он меня не любит». И все же с Шото была совершенно другая история. Он правда не притворялся, когда кусал губы до крови и обливался слезами в невиданных муках, но одно действие Бакуго сняло все ужасные симптомы как рукой. Потому блондин решил продолжить развивать эту вздорную, на первый взгляд, мысль и задал следующий вопрос: — Ну и? Кто же тогда твоя великая любовь? Как он и рассчитывал, юноша поджал алые от блеска уста, как будто боялся, что ответ с них сорвется невольно. — Ладно, не хочешь говорить — не надо, — ухмыльнулся капитан, ведь ответ был на лице юноши написан уже очень давно, вот только… — Это Изуку, — ни с того ни с сего прошептал гетерохром. Удивление? Гнев? Разочарование? Ревность? Капитан не знал, какое из этих чувств конкретно постигло его, когда он прочел ответ с этих невозможных, изящных, влекущих губ, с губ, которые целовали его, Бакуго Кацуки, так неистово и самозабвенно, когда их владелец не знал куда скрыться от зверской боли и мучительной усталости… Губы которые шептали те самые три слова — «ты нужен мне», «ты нужен мне», «ты нужен мне». «Да что б тебя», — думал блондин, иронично и как-то непозволительно безнадежно, как-то горько усмехаясь и подбирая в голове ответ, который мог бы в очередной раз уколоть Шото, да побольнее, но ничего он так и не придумал. — Значит ты сдохнешь, — ответил он без грамма сострадания, — потому что этот задрот никогда тебе не ответит. На удивление, разноволосый не стал обижаться, даже тени грусти на его лице не проскользнуло, что выбесило, поразило, да просто убило Кацуки и в то же время, как-то тронуло, огорчило. Шото улыбался светло, легко, искренне. Шото был настоящим всепонимающим и всепрощающим ангелом. Естественно, что он не заслуживал такого, как Кацуки, естественно, что Шото даже не рассматривал такого, как он, естественно, что Шото не должен был полюбить такого, как он. Бакуго даже начал сомневаться, может, он не так все понял, может тогда, в госпитале Шото просто перепутал… просто принял его за другого… просто злая шутка судьбы… Как бы Кацуки Бакуго не хотел, как бы не отпирался, а он сейчас чувствовал то, что всегда ненавидел, то, что никогда не должно было случиться с ним — теперь его сердце дало трещину, и эта боль была тягостнее, чем та, что ещё расползалась от ран у плеча и на боку. Капитан предпочел как всегда просто отвернуться, просто убежать от глупых эмоций, и перенес взгляд на столь ясный и вполне понятный горизонт, такой понятный и вечный, что это даже успокаивало. А в это время Шото показалось, что он видел на лице парня смутные метания неизвестных чувств. Было непривычно видеть во всем существе блондина волнение, так непривычно, что юноша даже не поверил и не знал, чем это оправдать, но это точно не было волнением за него самого — Бакуго было ни жарко, ни холодно от признания юноши в том, что он скоро пропадет без следа, просто погибнет. Но ему, Шото, хотелось, чтобы этот человек его не забыл.