Одно за двоих

Бакуго молчал. В голове копошились, именно копошились, как какие-то мерзкие, похожие на уродливых тварей, мысли. О Шото… и Деку. О том, как они вместе… Только представив это — уже хотелось блевать, особенно сейчас, когда единственный, к кому капитан стал не равнодушен за всю свою жизнь, признался, что любит, признался что, черт возьми, любит до смерти. На столько сильно любит, что умрет, если окажется послан Деку. Бакуго не хотел чтобы его так любили. Ему было бы достаточно и того чтобы просто приняли, просто были рядом, как сейчас. Но в свою очередь, он без особого удивления отдавал себе отчёт, что сам бы легко отдал жизнь за такого как Шото, даже не потому что полюбил, а просто потому, что этот парень — самое прекрасное, самое головокружительное, что случалось с Кацуки за всю жизнь, и теперь он не допустит, чтобы «это самое» так легко упорхнуло из этого мира, ещё и потому, что Шото был самым преданным свидетелем всего света, потому что он выглядел так, будто любит и ценит эту жизнь во много раз больше, чем другие люди. Шото тоже молчал. Может из-за того, что вспоминания об Изуку, пробудили покалывание в сердце. Но боль сейчас не сильно волновала его, он не мог понять, отчего капитан стал таким холодным и далёким. Он всегда был, хоть и хмурым, но участливым, а сейчас стал отчужденным, совсем недосягаемым. «Он ведь знает, что я смотрю на него, почему не обернется, не скажет что-нибудь грубое?» — думал гетерохром. Видимо одного пытливого взгляда было мало, и тогда он как можно тише подошёл и спустился на колени перед мрачным блондином. — Чего тебе? — неохотно обернулся тот, и его глаза расширились от тревоги — Шото был бледен. — Опять началось? — вид юноши заставил капитана выпрямиться и всего напрячься, даже его волосы, казалось, стали жёстче. — Совсем чуть-чуть, не страшно, — улыбнулся в ответ разноволосый, а потом добавил, задумчиво склонив голову на бок — ты грустишь, Бакуго? — Ха, ничего подобного! Какое тебе вообще до меня дело? — не весело хмыкнул тот — Если станет болеть сильнее — скажи, я вколю тебе обезболивающее… Не было Шото дела сейчас до обезболивающих, его волновал Бакуго. Казалось, что он его чем-то обидел, и все же, ради поддержания необходимого, как ему думалось, диалога, юноша поинтересовался: — У тебя есть лекарства? — Не у меня, — пренебрежительно фыркнул капитан, и добавил, скрепя сердцем, — твой любимый Деку обо всем позаботился. Вот. Посмотрим, что тут у нас. С этими словами он одним движением рванул на себя корзинку для пикников, которую принес с собой Шото, и поднял крышку. Он правда старался не вымещать раздражение и гнев на вещах, но все же сдерживаться было трудно. — Видишь это? — Бакуго достал небольшой мешочек и тут же вынял из него шприц с ампулой. Его взгляд ожесточился и вместе с тем, стал каким-то болезненно горьким. — Морфий. Какая гадость. Его лучше использовать если совсем терпеть не сможешь. Шото согласно кивнул и робко потянулся к шприцу — уж очень притягательна была тонкая игла, маняще блестнувшая на самом кончике. — Что, нравится? — ухмыльнулся блондин, — можем тебе иглоукалывание сделать, знаешь, в одной стране, где я бывал, так людей и лечат. Юноша только удивлённо похлопал глазами — что бы Бакуго не рассказывал, он все принимал с таким заинтересованным видом, как будто ему доносили не всем известные факты, а раскрывали тайны мироздания. С Шото невольно можно было почувствовать себя самым всезнающим. Но почему-то капитана это чувство бесило — не был он таким, ведь где-то в душе догадывался, помимо этого, что Шото известно нечто гораздо большее и по-настоящему великое. — Ну что, попробуем? — сверкнули мимолётным озорством глаза Кацуки, которое передалось, вопреки всему и юноше, ведь, наконец-то, капитан хоть немного оттаял. — Дай руку, — велел он, и взял, доверчиво протянутую, ладонь в свою. Теплая грубость застелила запястье и тыльную сторону руки Шото, а подушечки пальцев отозвались на остроту иглы, щекотливым покалыванием. Бакуго так и смотрел в нежное лицо, к которому, действительно возвращался здоровый цвет, смотрел на прикрытые веки и смешливо приподнятые уголки губ, смотрел на то, как скромно поежился юноша. Хотелось бы видеть все это как можно дольше и ближе, но когда иголка коснулась мизинца, Шото распахнул глаза и смущённо улыбнулся. Он не отвечал на прямые лучи внимания капитана, но смотрел на их руки, что были все ещё вместе, всё ещё подрагивали кончики пальцев, и было так трудно дышать, и так трудно оторваться. Невольно, сам блондин оказался ближе, на столько, что спокойно мог вдохнуть цветочный аромат, исходивший от лёгких волос гетерохрома, не выпуская прохладную кисть из своей руки. Напротив, он взял Шото крепче, провел большим пальцем от запястья, до центра ладошки, и замер. — Сработало? — поинтересовался он тихо, боясь спугнуть разноволосого воробушка, что так доверчиво пристроился, так пригрелся к нему. Ответом был едва различимый кивок и взгляд, полный туманной нежности и ожидания чего-то большего. Здесь не было Деку. Здесь не было никого кроме них. Если не сейчас, то когда ещё? Однако… — Ха, это просто самовнушение, — фыркнул Кацуки, выпуская гибкую кисть из руки. И тут же, каждый из них ощутил острую нехватку. Ощущение прохладной кожи на руках ещё долго будет преследовало блондина, как и грубоватые, теплые пальцы на запястье и ладошке Шото… Капитан шумно выдохнул и отвернулся, осматривая горизонт. — Тут можно уже остановиться, — произнес он, поднимаясь с места, чтобы бросить якорь. Шото огляделся, но кругом было лишь открытое море. Если бы его попросили, то он бы, наверное, и не определил, с какой стороны они приплыли и как им вернуться. В это время Бакуго сел на корточки перед люком в небольшой трюм и достал оттуда мешок и коробку не известно с чем, а так же странное приспособление, которое юноша никогда не встречал, не знал, как оно называется и для чего предназначается. — Дельфины водятся здесь, это правда, но чтобы их увидеть — нужно приманить, — объяснял капитан, — для этого мы сперва приманим рыб, за которыми они охотятся. С этими словами он развязал мешок и высыпал все его содержимое прямо в воду, и течение быстро подхватило заманчивый корм. «Ничего, главное чтобы это привлекло их, должно получится» — подумал блондин и устроился поудобнее у борта. Он подобрал удочку и начал ее растягивать. На глазах у Шото, короткая палка превратилась в длинную и гибкую. Затем Бакуго снял крышку с коробки и юноша замер, различив в ней шевеление. Там лежали отвратительные толстые червяки, но ему они показались интересными. Пока блондин занимался тем, что насаживал одного на крючок, Шото тоже достал червя и теперь пристально разглядывал его на ладонь. Беспозвоночное создание было длинным, влажным и прохладным. Оно тут же начало ползти, поэтому приходилось постоянно его перекладывать. — Ты ещё съешь его, — закатил глаза капитан, когда увидел, чем занимается разноволосый. Ему пришлось забрать свои слова назад, потому что Шото приоткрыл рот, будто действительно пытался это съесть. — Дай сюда, — занервничал Кацуки, выдергивая несчастного червя из рук гетерохрома, — черт возьми, Половинчатый! Тебе вложили сэндвичи с тухлятиной в корзинку, возьми их, если хочешь есть! — Ты имел ввиду с телятиной, Бакуго? — только покачал головой юноша и уставился на удочку, которую теперь придерживал блондин над водой. Кое-кому пришлось объяснять любопытствующему, как устроена ловля рыбы в земном мире. И как раз, когда Кацуки закончил с введением, рыба начала клевать. — Видишь? Она задергалась, значит можно тянуть вверх. С этими словами капитан рванул удочку на себя и начал наматывать леску, но к нему вернулся лишь одинокий крючок. — Хм, вот же черт, умная рыба оказалась — процедил он, недовольно всматриваясь в воду, будто пытался отыскать там хитрюгу. «А как же ты думал, Бакуго, рыбы ведь и правда неглупые», — улыбнулся Шото. — Хотя, ей просто повезло, — продолжал ворчать блондин, готовясь ко второй попытке, но внезапно, гетерохром его остановил. — Что ты делаешь? — нахмурился капитан, глядя как Шото засучивает рукав и погружает руку в воду. То, что случилось дальше, Бакуго никак не ожидал и не мог себе представить. Через какое-то время из глубин на поверхность стали выплывать целые косяки рыб, и они все устремились к его паруснику, точнее, к ладони Шото, которая всё ещё была погружена в воду. Рыбы так и столпились вокруг, подобно ручным окуням, и юноша даже мог их гладить и хватать. Он выбрал самую большую и мясистую из них и ПРОСТО ВЗЯЛ! Обомлевшее лицо Кацуки того стоило. Шото, не скрывая, насмехался над блондином и вовсе не боялся, что тот о чем-то догадается. Вообще, большинство морских обитателей были довольно юркими для русалов, и приходилось хорошо постараться, чтобы поймать их. Однако с Шото была совсем другая история — он был королевского рода, и для многих семейств и видов рыб было честью послужить ему ужином или обедом. — Как ты это сделал? — опомнившись от шока, спросил капитан, на что юноша лишь пожал плечами и протянул ему «пойманную рыбу». — Мне она не нужна! — ощетинился блондин, но Шото его даже не слушал, всё ещё играясь с, мечущимися в морских волнах, созданиями. Но это было ещё не всё. За крупным скоплением рыб, на зов принца морского царства пришли те, кого он так хотел увидеть. Сперва показался один плавник, а уже за ним двое крупных дельфинов резвыми прыжками устремились к паруснику. Бакуго только и успел прочитать по пламенно-коралловым губам радостное «Ах», а дальше он уже не знал, на что обращать внимание — на головы крупных млекопитающих, что доверчиво подставлялись под ласковую руку юноши, как обычно это делал Булка, или на самого Шото, что так и светился от счастья. «Боже, как я рад», — улыбался гетерохром, чуть ли не плача. Дельфины были одними из самых умных и дружелюбных морских существ, и они, к великому счастью, могли понимать его без слов. Пока Бакуго был занят тем, что таращился на крупных млекопитающих, которые прыгали, как дрессированные, вокруг его кораблика, Шото выудил из той же корзинки небольшую бутылку с посланием и положил ее в, доверчиво раскрытую, пасть самого ответственного и серьезного из группы дельфинов. «Пожалуйста, поспеши», — подумал гетерохром, наблюдая как крупное тело ныряет обратно в воду, и, напоследок, обнадеживающе машет хвостом. Теперь душа гетерохрома хоть немного, да успокоилась. Пускай Старатель и не подумает помогать людям, но эти пираты явно угрожают своим существованием и морскому царству. Шото вздохнул тяжело и предпочел переключиться на более приятные мысли. Он перевел взгляд с дельфинов на озадаченного Бакуго и привлек, тем самым, его внимание. — Спасибо, — прошептал разноволосый. — Кхм, да пожалуйста, — ответил блондин, — это все? Мы можем возвращаться? Шото оглянулся с тоской на хвостатых друзей и те по взгляду поняли, что пора прощаться. Каждый из них сделал сальто, прежде чем бухнуться в воду, обдавая людей на корабле прохладной, россыпью капель. — Да уж, удивил ты меня, — бубнил себе под нос капитан, поднимая якорь, и хмуря светлые брови сильнее, чем обычно. — И чего они к тебе так тянутся? — прямо спросил он, и почему-то не удивился, когда получил ответ «Не знаю». — Все ты знаешь, — вдруг резко выпалил блондин, — можешь и дальше все скрывать, вижу, что у тебя есть на то причины. Но хоть часть правды, ты мог бы сказать! Бакуго стоял спиной к Шото и поворачивал штурвал. Таким образом, он не видел каков юноша сейчас, но надеялся, что его слова не испугали его. Он был прав, Шото не чувствовал испуга, наоборот, он мечтал рассказать хоть что-то о себе, но тогда бы слушатели начали бы дальше задавать вопросы, на которые он бы уже не мог ответить. И вот, появился человек, который не будет требовать от него всей правды. — Я одно хочу знать, — обернулся блондин, и даже подошёл ближе, глядя прямо, но без угрозы в половинчатое личико, — в ту ночь, ты был рядом, ты поймал и помог Деку выбраться, так? — Так, — прошептал Шото, и как-то стеснительно потупил взгляд. Не мог он смотреть сейчас на Кацуки, не мог встретиться с тем самым взглядом алых глаз, в которых сгустилась вера и любовь. Это было слишком много, чтобы он мог выдержать. — Мне этого достаточно, — услышал Шото рядом со своим лицом, и как будто уловил нежную теплоту чужого дыхания, как будто ощутил собственным пульсом биение сердца Кацуки, такое близкое и мягкое, но когда он осмелился поднять глаза, капитан уже стоял у штурвала, спиной к нему. — Возвращаемся, — бросил он, не глядя, через плечо. Как же так? Бакуго отстранился, но далёким отнюдь не стал, а Шото в который раз испытывал то, что не знал, как назвать и объяснить. Это было очарование.

***

Возвращение домой заняло больше времени, но в то же время казалось обманчиво поспешным. Возможно потому, что Шото знал, что искать на горизонте, и когда вдалеке показалось синеватая полоска суши, невольная улыбка озарила прекрасное лицо, а возможно, время стало предательски скоротечным, тогда как хотелось наоборот его замедлить. Теперь Шото стоял в носу корабля и смотрел, как приближается гавань, как все отчётливее видны редкие домики и крупный порт с массивными каменными стенами. Вскоре он увидел и дом капитана, и ту самую пристань. А вместе с этим, в душе поселилось волнение, ведь мама Бакуго пригласила его зайти в гости, а это означало, что ему нужно будет ближе общаться с капитаном и его семьёй. Но это не значило, что он не желал провести время в доме Кацуки. Наоборот, такой шанс он просто не мог упустить. Поднявшись на пристань, Шото отметил, что ноги не сразу привыкли к твердой земле, и это несказанно его повеселило. А вот подниматься по крутому склону в таком состоянии было совсем не весело, и если бы Кацуки снова не взял его за руку, чтобы помочь, тот бы наверняка оступился. И снова это чувство… Чувство, что так все и должно идти, тянуться, лететь. Убежденность в том, что это естественно — подниматься куда-то с «ним» рука об руку. Шото спотыкается — Кацуки удерживает его за талию, Шото улыбается виновато — Кацуки хочет его поцеловать… Да, так и должно быть.

***

Дом семейства Бакуго встретил гетерохрома неожиданным уютом, теплом и аппетитные ароматом свеже-приготовленной еды. А ещё, снаружи он не казался таким большим, но внутри было много светлого пространства и минимум предметов. Как только они вошли из-за ближайшей арки (в этом доме было так же минимум дверей), показалась оживлённое лицо блондинки. — Ну наконец-то, я вас заждалась, — проворчала на манер Кацуки, но значительно мягче и милее, его мама. — Проходите скорее на кухню, я как раз накрываю на стол. Бакуго в ответ лишь недовольно снял ботинки и поставил их в шкафчик у двери, Шото последовал его примеру, да и вообще старался себя вести так, как хозяин и следовал за ним как хвостик. Он ещё никогда не ходил просто так босиком по дому, но это было гораздо приятнее, чем в обуви, так, что даже постоянная боль в ногах казалась не такой резкой и жестокой. — А где Булка? — прошептал гетерохром, не находя поблизости шерстяного друга. — Черт его знает, — буркнул в ответ Кацуки, проходя в кухню. Та оказалось просторной, и так же очень светлой. В ней же распологался круглый обеденный стол на четыре места. Шото впервые оказался в столовой, смежной с кухней, где можно было видеть, как готовят люди. К сожалению, самого процесса он уже не застал, но некоторую кухонную утварь в шкафчиках, прибитых к стене, смог разглядеть, а так же глубокую выемку в то ли стене, то ли пристройке из красного кирпича, что как-ни странно, гармонировала с белыми стенами самой комнаты. Он не знал что такое печь, но отчётливо ощущал жар, исходивший от нее. — Ну и что ты тут наготовила? — саркастично приподняв брови и уголки губ, поинтересовался блондин. Следом он взял длиную и широкую деревянную ложку для помешивания и покапался ею в крупной сковородке. — Смотрю ты превзошла себя. — Не принижай моих заслуг, щенок, — возразила Мицуки, схватив сына за шею обеими руками, в шутливом стремлении придушить, в этот момент в ее голосе даже проступили те самые шероховатые нотки, что являлись неотъемлемой частью голоса Кацуки. — Тут жарко, может нам перебраться на улицу? — предложила она, пока сын недовольно отстранялся. — Ага, мы перенесем стол, — с этими словами Бакуго подошёл к белой двери, которую только сейчас заметил Шото, ведь та, больше напоминала окно в пол из-за стекол, и открыл ее нараспашку. Они перенесли стол и стулья в сад и поставили в тени тех самых можжевельников. Все это время юноша ощущал сквозь носки мягкость травы и прохладу, ведь они так и вышли без обуви. — Сиди и жди здесь, — приказал блондин, уходя обратно на кухню. Но Шото решил ослушаться его и пошел изучать немного запущенный сад. Лужайки здесь не были выстрежены чуть ли не под корень и это ему нравилось, цветы на клумбах росли где придется и не было в этом особо порядка, и, быть может, оттого здесь витала особенная гармония. Юноша знал по названиям все цветы из сада принца и Яойорозу, но здесь из знакомого он нашел лишь гортензии, но даже те были непривычно голубыми и крупнее, нежели белый сорт. Шото заметил, что, должно быть, Мицуки нравится голубой цвет, потому что все цветы были того или иного оттенка голубого и сиреневого. Здесь были колокольчики, незабудки, ирисы, два кустика лаванды, крокусы и васильки, а там где клумбы кончались, особенно в тени большого дерева и хвойных столбиках можжевельника, любопытно косились на юношу все те же анютины глазки. Стоило больших усилий чтобы отвести взгляд от цветов и обратиться к густому и не очень ухоженному малиннику. — Шото, милый, ты испортишь аппетит если поешь ягод, — раздался кроткий голос за спиной юноши. Мицуки стояла рядом с ним и просто расплывалось в улыбке. — Пойдем сперва пообедаешь, а потом хоть всю ее съешь, у нас в семье все равно малину никто не любит, — добавила блондинка и под руку потащила гетерохрома к столу. Бакуго уже был там и недовольно жевал хлеб. — Наконец-то, — прбормотал он, некультурно положив локти на стол. Шото тоже был голоден, а блюда пахли очень вкусно, но все же семья Бакуго была занимательнее приема пищи. Есть ли у Кацуки братья или сестры, где же его отец — на эти вопросы юноша, как ни странно, быстро получил ответы, потому как Мицуки была довольна болтлива. Отец блондина, Масару Бакуго, был географом-картографом и уже как пол года находился в экспедиции в новых землях, а других детей, кроме Кацуки, в семье не было. — Вот так и живу здесь одна — муж неизвестно где и не понятно, когда вернется, а этот разбойник почти что живёт в море! Последний молчал за столом, то ли потому, что не хотел говорить, то ли, как обычно, взял в рот слишком много еды. Шото думал, что так просто вкуснее, если запихнуть в рот побольше, следовательно и вкуса должно быть больше, разве нет? — Не стоит брать с него пример, — улыбнулась Мицуки, заметив, как юноша едва запихнул в рот полную ложку салата и теперь был похож на щекастого хомячка. Капитан оторвался от своей тарелки только чтобы узнать, что происходит, но разноволосый вовремя прикрыл рот рукой и покраснел как та самая малина. — Он с детства так делает, — прошептала Мицуки на ушко гетерохрома, — чтобы к нему не приставали с расспросами, ведь сидя за столом никак иначе нельзя этого избежать. А сейчас он делает вид что не слышит. «Да ну вас», — подумал алоглазый и, нахмурившись, продолжил трапезу. Так же Шото успел узнать, чем занимается Мицуки. Она была очень творческим человеком, много рисовала, лепила фигурки и раскрашивала их, шила одежду для кукол, писала сказки для детей. Все это она обещала показать юноше, сына же попросила отвести того в кабинет отца, чтобы тот посмотрел «на мир, которого не видел». Мицуки была далеко не глупой женщиной, и хоть ее предупредили о том, что Шото просто ничего не помнит, но узнав его ближе, она уже в это не верила. Даже люди с полной амнезией помнили, что земля — это шар, вращающийся вокруг солнца, а если нет, то хотя бы не удивлялись дождю и молнии, не питали великого интереса к природе, технике и окружающим людям. Даже дети не были такими впечатлительным как он. Женщина постепенно усматривала все эти особенности. Было достаточно заметить, с каким трепетным восхищением юноша открывает кран на кухне чтобы помочь вымыть посуду, как светятся его глаза, когда из того льется вода. Было достаточно показать глобус в кабинете Масару, чтобы понять, что Шото как с неба свалился, не иначе. — Видишь это? — глухо спрашивал Кацуки, показывая обширную плоскость, закрашенную синим на глобусе, — тут нарисован океан, но на самом деле, никто ещё не знает, что там, потому что туда ещё не плавали. Такие места называют белыми пятнами. Бакуго не уступал в догадливость своей матери, особенно после того, что сегодня увидел. Теперь он сравнивал Шото с тем же белым пятном на карте — неизвестным, загадочным, странным, ожидающим, когда его откроют. С одной стороны он был во всех смыслах податлив и безобиден, но с другой, те тайны, которые он хранил, сами по себе не подпускали. И только потому, что он был так податлив и нежен, не хотелось вскрывать покрывало Майи, за которым пряталось то ли великое и прекрасное, то ли жуткое и трагичное. — Знаю, здесь много чего интересного, — улыбнулась Мицуки, глядя на то как юноша не может прекратить вращать глобус, — но я хочу кое-что показать тебе в своей мастерской. Последняя находилась прямо за стенкой, рядом с кабинетом отца Бакуго, и была не менее интересна. Там было множество форфоровых фигурок, сделанных Мицуки, среди них были даже миниатюрные русалочки, на удивление очень похожие на настоящих, как отметил гетерохром, стоял мольберт с начатым холстом, швейная машина, и множество материалов и красок. Там даже был крупный кукольный дом, который Мицуки делала на заказ для юной барышни из богатой семьи. Но был ещё и стеллаж с книгами и альбомами, из которого женщина достала один и протянула юноше. — Вот, это я и хотела показать тебе, — улыбнулась она, — открывай, не бойся, хах! А чего, собственно, Шото должен был бояться, он не понимал, но когда открыл первую страницу, невольно оглянулся по сторонам, ища Кацуки. — Он ушел к себе, — закатила глаза блондинка, — он ненавидит сентиментальные моменты. Книжицей оказался альбом с рисунками, на которых был изображён сам капитан в разные периоды жизни, с самых юных лет и заканчивая совершеннолетием. — Я подумала, что ты захочешь увидеть его немного другим, впрочем, — подала плечами хозяйка, — с тех пор он не особо изменился. К большому удовольствию, радости и очарованию Мицуки, Шото пролистал весь альбом до конца и даже прочитал короткие заметки, которые она оставляла на полях, а потом он начал листать по второму кругу. Шото было не удобно смотреть так долго, забирая время у хозяйки дома, но будь его воля он мог смотреть на одно изображение юного Бакуго хоть часами. — Я знаю, что ты не помнишь ничего о своей семье… — начала блондинка, но резкий перелив кораллово-белых волос прервал ее. — Это не так, — прошептал Шото (Мицуки также была крайне наблюдательной и умела читать по губам), — просто, считаю, что не стоит об этом говорить. — Хорошо, — Мицуки была расстроена в душе, ведь обычно о родственниках не говорят, если с ними плохие отношение, или если они мертвы. Из-за этих мыслей женщина с новой силой ошутила навящивый порыв позаботиться о госте и окружить его теплом. Таким образом, из-за ее усердия Шото провел в доме Бакуго ещё час, хотя должен был вернуться к Изуку ещё два часа назад. Время прощаться давно пришло и Мицуки нехотя окликнула сына, который все это время где-то пропадал, чтобы тот проводил гостя домой. На удивление юноши, капитан спустился по лесенке с чердака, как всегда с хмурым и недоброжелательным лицом. — Найди экипаж для мальчика, — приказала хозяйка. — Ещё чего, я отвезу его на лошади, — проворчал блондин, поежившись от пристального взгляда матери. «На лошади? — подумал Шото — Неужели он наконец-то покатается верхом?» Бакуго не солгал, и спустившись с возвышенности, на которой распологался его дом, они оказались на небольшой улице, в конце которой был постоялый двор. Там Кацуки и взял лошадь, чтобы отвезти Шото домой. — Забирайся, — бросил он, после того как сам оказался в седле. Бывший русал быстро разобрался, как это сделать, глядя на пример, который подал капитан. Это было совсем не сложно и не вызывало страха, однако находиться за спиной капитана, так близко к телу, было для него очень волнительно. А когда лошадь тронулась и вовсе пришлось обхватить твердую и мощную талию блондина, чтобы удержаться в седле. Бакуго нарочно выбрал темп резвее, чем того требовалось, потому что только так руки юноши тянулись к нему и сжимали крепче, а его грудь прилегала плотнее. Шото утопал в чувствах скорости, в дуновении ветра, сменяющихся красочных видах природы, и все это было так головокружительно, что он бы даже испугался, не будь рядом Кацуки. С ним было на столько спокойно, что Шото позволил себе растаять от нежности, усталости и теплоты, исходившей от Бакуго, от мерного стука его сердца, который в восприятии юноши заглушал даже шум от езды. Когда Бакуго привез его к поместью Мидории, тот уже сладко спал.

***

Мицуки сидела у окна и рисовала, когда ее сын возвратился. Удивительно, но прямо с порога он направился именно к ней, а не в свою комнату на чердаке, но женщина предпочла проигнорировать недовольного сына, что быстро оказался у порога в ее комнату и подпирал плечом дверной косяк. Она была слишком увлечена новым портретом. — Ну и? Какого черта ты показывала ему мои детские портреты? — подал голос Кацуки, с изумлением отмечая, как за кистью матери тянется долгий и насыщенно-коралловый след. «Когда она успела?» — подумал капитан, изучая готовый, но ещё бесцветный набросок исключительных черт лица и волос Шото. Мицуки в то же время тяжко вздохнула и отложила кисть, оборачиваясь и недовольно зыркая на сына. — Кацуки, тебя все боятся, — начала она тоном не требующим возражений. Однако упертому капитану как всегда не было до этого дела, он ещё как возразил: — И ты подумала, что если покажешь рисунки слюнявого меня, он будет бояться меньше? — … а он не боится! — не обращая внимания на ироничную реплику сына, продолжала женщина. — Естественно не боится, — нахмурился капитан, — ты знала, что по навыкам он мало уступает мне? Хотя ему лет 16… — Кацуки! Не болтай, а выслушай меня, — теряла терпение блондинка, — Я хочу сказать, что тебе скоро 24, а ты так и не завел ни с кем отношения. — И ты решила женить меня на мальчишке, хах? — Бакуго аж передёрнуло от намерений «старой ведьмы». — Почему бы и нет, — вздохнула Мицуки, — лучше пусть это будет мальчишка, чем вообще никто, к тому же, он такой милый… Он уже мне как сын. — Старуха, ты с ума сошла, надо показать тебя врачу. — Ну Кацуки, может я и старая и дурная, уж прости… Но у меня есть кто-то, кто не позволит сдать меня в лечебницу для душевнобольных или в дом престарелых, — Мицуки уже пересекла комнату и теперь смотрела в глаза сына, отмечая в них мрачную тягость. — А ты? — продолжала она, запустив руку в непослушные волосы парня, — предпочтешь упустить свой шанс? Таких как он больше нет, и я говорю не о красоте, а о его отношении к тебе. — Отстань, — увернулся от взгляда матери и от ее прикосновений Бакуго. Он уже все упустил, ещё в тот день, когда отнес Шото в поместье Изуку, вместо своего дома.