Они все молчали, и только частое дыхание да треск горящей древесины с шипением и тихим плеском капель, соскальзывающих с тающего ледника, нарушали повисшую тишину, но не избавляли присутствующих от сильнейшего замешательства. То ли им не было под силу взять себя в руки перед лицом самой невероятной картины, которую они видели в жизни, то ли обсудить надо было столько всего и сразу, что никто не знал, с чего же начать, а может, им всем просто нужна была эта полыхающая и дымящаяся тишина между ночным небом и их забитыми, и в то же время абсолютно пустыми головами. Однако именно эта тишина привела одного из оставшихся здесь людей к раздражающе безутешному осознанию — вражеские пушки больше не стреляли, а значит, и корабль скрылся.
— Они появились, как из воздуха, — охрипшим то ли от криков, то ли от едкого дыма голосом произнес этот человек, оборачиваясь к Мидории и Тошинори, ведь поставить в известность в первую очередь следовало именно их. — А теперь это, — добавил он, махнув рукой на айсберг, в который были заточены свежие трупы, пачкающие его чистую белизну своей грязной кровью.
Объяснить все это по-человечески было просто невозможно, но даже самое чудное, самое безумное объяснение сейчас бы сгодилось, однако никто его так и не предоставил, даже вечно болтающий несусветную чепуху Каминари Денки проглотил язык.
— Это не простые пираты, Бакуго, — мрачно произнес старик Тошинори, как-то старательно избегая допытывающего взгляда блондина, пряча его в глубоких глазницах под выпирающими из лба, словно карниз, надбровными дугами.
— Это я и без тебя понял! — едва сохраняя шаткое равновесие, прорычал капитан. — Ну и что? — продолжил он, шаркающей походкой, под которой хрустели осколки стекла, приближаясь и подавляя собеседника своей свирепостью. — Ты же у нас самый мудрый, так попробуй пояснить! Как нам с ними бороться, как их достать? Что прикажете делать теперь, м-м?
Тошинори же спокойно выдержал этот напор и требовательную речь, но с пламенным взглядом не торопился встречаться.
— Каччан, так быстро ответов никому не найти, — робко пытался унять пыл и гнев друга Изуку, — нам нужно успокоиться и подумать.
— Хах, и сколько вы будете думать?! День, два? Город встанет на уши через час, если не меньше.
С этими словами Бакуго так же резко отошел и злобно ссутулился, избегая взглядов остальных. После его слов все члены команды также поспешили прийти в себя и собраться.
— Капитан прав, нужно решить, что предпринять сейчас, иначе люди подумают, что мы слабы, и поднимут панику, — сказал Киришима, бойко выпятив оголенную грудь, на которой зияли длинные царапины то ли от когтей, то ли от шипов чудовищ.
Подобно ему вся команда поспешила выразить готовность действовать и подступилась ближе к единственному человеку, который мог отдать более или менее здравые распоряжения. Тот обвел задумчивым взглядом площадку, на которой царила полная разруха, затем оглядел команду Бакуго и, наконец, тяжко выдохнул:
— Кхм, ладно.
С этими словами Тошинори вышел навстречу, чтобы все видели его в свете дрожащих языков пламени от многочисленных костров и отчетливо слышали речь.
К изумлению разгоряченных и, казалось, способных на все в эти минуты парней, старик лишь отослал их по домам ожидать указаний от их капитана. Сказать, что все были разочарованы и возмущены таким требованием, — ничего не сказать. Однако Тошинори был неумолим, а Бакуго, который внимал вместе со всеми, почему-то не возразил ничего в ответ.
— Делайте, что велено, — рявкнул он замершим на месте морякам, и тем пришлось разойтись, понурив головы и пиная запачканными и расцарапанными носками лакированных туфель побитую посуду и гильзы от патронов от досады.
— А мне? Что же делать мне? — позвал своего наставника Изуку, закусывая нижнюю губу от избытка упаднических настроений.
Еще не так давно он вещал с целой и сверкающей сцены на этой площадке под яркими огнями фонариков, что угроза есть, но народ не должен бояться, ведь они со всем справятся. Сейчас он чувствовал себя наглейшим лжецом и лицемером…
Советник в ответ лишь подозвал самых целых на вид солдат и приказал им сопроводить его высочество в военное министерство.
— Я прибуду туда чуть позже, — добавил он, прикрываясь необходимостью дать указания солдатам, которые должны были нагрянуть в крепость с минуты на минуту. И только Бакуго чувствовал, что старик что-то скрывает. Иначе зачем ему было отсылать всех из этого места, включая самого принца?
— Пока меня не будет, тебе следует как можно скорее подготовить речь, чтобы отправить ее во все печатные издания, — тем временем резко и тоном, не допускающим возражений, продолжал советник, но спустя секунду-другую уже мягче добавил, наблюдая растерянность на лице принца: — Не беспокойся, я помогу сделать это правильно.
«Правильно солгать», — при этом думал Изуку, но иного выбора у них не было, и он был с этим согласен, потому, следуя примеру остальных, поспешил откланяться, но перед этим подошел к хмурому и какому-то потерянному Бакуго.
— Каччан, Шото ведь где-то здесь? — спросил он и продолжил, не тая беспокойства и скорби в глазах: — Его нужно увести отсюда…
Однако за капитана ответил все тот же Тошинори:
— Мидория, мальчик мой, пускай Бакуго и дальше позаботится о нем, у тебя сейчас много дел.
Последний пораженно встрепенулся от таких слов, настолько это было странным заявлением, однако никаких возражений не высказал, а принц с секунду пытался осмыслить, что его так сильно напрягает, но ничего не получалось, потому что напрягало его сейчас абсолютно все.
В итоге ему пришлось прислушаться к советнику и переложить ответственность и заботу о юном друге на Бакуго. А затем он ушел в сопровождении нескольких солдат, ведь одному теперь ему не дадут и шагу ступить.
— А получше задания ты для меня не мог придумать, чем сделать сиделкой? — глухо поинтересовался Бакуго, когда принц и другие уже были на выходе с площадки и только они остались вдвоем.
Старик был мрачен, и что-то подсказывало Бакуго, что он вообще его не расслышал, но спустя секунду тот все же неохотно ответил:
— На самом деле, это самое ответственное задание, Бакуго. И скоро ты сам поймешь, почему. Пойдем.
Без оглядки на моментально ставшего ещё более подозрительным капитана Тошинори двинулся в сторону темного коридора, по пути поднимая с пола уцелевший фонарик, а Бакуго терпеливо следовал за ним, не догадываясь, чего ожидать. Путь их, как он понял, пролегал к той самой арке, из которой еще совсем недавно вырвался целый ледник, что вызывало ещё больше подозрений, но Бакуго молчал и старался гнать от себя подальше смутные догадки, которые вскоре оказались правдивыми. Их подтверждением стало бессознательное тело Шото, которое они вскоре обнаружили на ледяных камнях у стены с аркой, которую также покрыла изморозь.
Пускай Бакуго о чем-то и догадывался, но все же он не был готов к тому, что предстало перед глазами. Ноги его моментально стали ватными и обещали подкоситься, тело готово было рухнуть при виде картины, слишком напоминающей смерть самого дорогого сердцу существа, которого он когда-либо знал.
Кожа юноши была очень бледна, а правую часть тела покрыла тонкая корочка льда, которая на живом бы уже давно растаяла. Белыми и тонкими кистями Шото сминал его собственный винный пиджак и прижимал к сердцу, будто пытался от него согреться. А на левой стороне была странно выжжена ткань, так, что обнажившаяся кожа осталась цела, но пугала синеватым оттенком.
— Я же сказал тебе не высовываться, — эти слова капитан прошептал непослушными губами, уже оказавшись над телом юноши. Он даже не осознавал, как подбежал к нему, как с треском поднял его примерзшее к полу тело и начал трясти.
Это не могло быть правдой. Но тело Шото не отвечало, болтаясь в руках, но не как мягкая, а, скорее, как фарфоровая кукла. Самая прекрасная кукла на свете.
И если бы старик, который все это видел, но не успел ничего сказать, и дальше продолжал молчать, Кацуки скорей всего сошел бы с ума, настолько Шото казался безжизненным, бездыханным, холодным.
— Бакуго, он жив, просто потерял сознание, — сказал Тошинори, присаживаясь рядом на корточки.
— Нет, нет… — давил из себя капитан в ответ, судорожно прижимая холодного как лед Шото к себе, пытаясь отогреть.
Холодный. Какой же он был холодный. Такой холодный, что тело Бакуго само стало биться в мелкой дрожи, правда, вряд ли это было из-за холода.
— С ним все будет в порядке, — где-то рядом хрипел Тошинори, но Бакуго не мог поверить, ведь даже не чувствовал пульса на сонной артерии юноши.
— Все будет хорошо, Бакуго, мальчик мой, — обнадеживающие улыбался Тошинори, но, черт возьми, откуда он мог знать?
— Я знаю многое, — будто услышав немой вопрос, отвечал старик, — для такого, как Шото, находиться в таком состоянии нормально.
— Нет, это не нормально, — пытался сказать Бакуго, но непослушные связки издавали какой-то невнятный хрип.
Он ничего не хотел слушать. Кем бы не являлся Шото, то, что с ним стало, не должно было произойти. Его не должно было задеть!
— Его не задело, — тяжело вздохнул Тошинори, упорно вглядываясь в алые глаза капитана, которые не находили себе места и вдруг, к изумлению старика, начали слезиться.
— Этот лёд создал он сам, — пытался развеять отчаяние капитана последний, — он не совсем человек, Бакуго. И он восстановится, поверь мне.
С площадки уже долетал гомон и топот прибывших гвардейцев, но советник терпеливо игнорировал эти звуки. И пускай ожидание было непозволительной роскошью, в этой ситуации он не мог поступить иначе, увидев своими глазами и мгновенно осознав, почему капитану так тяжело. Но так было даже лучше, ведь теперь советник знал, что отдает Шото человеку, который действительно его не предаст и сделает все, чтобы его защитить. С этими мыслями терпению советника пришел конец, и он прервал тщетные попытки примирения капитана с горькой действительностью резким тоном.
— Времени больше нет, поэтому слушай, что я скажу! С ним все будет в порядке, если ты сделаешь следующее…
Далее Тошинори потребовал, чтобы капитан спрятал Шото от всех и объяснил, где это следует сделать, вручая тому медный ключ и фонарь. Но был еще один необычный предмет, который протянул блондину старик, требуя беречь и передать юноше, как только тот очнется.
Бакуго слушал чрезвычайно внимательно, пускай в этот момент чувства разрывали его изнутри, когда тело Шото продолжало морозить его кожу даже сквозь одежду.
— Ты все понял? — строго спросил старик под конец и как только получил в ответ короткий кивок, поспешил назад к площадке, оставляя Бакуго, который едва успел побороть это ужасное смятение, наедине с неизвестным существом.
***
Синеватый ночной сумрак, окутавший все вокруг, создавал наилучшие условия для тайных передвижений. Бакуго, не спрашивая, забрал одну из лошадей, брошенных гвардейцами у входа в крепость, и подвёл ее к тайному и неброскому проходу в мрачной стене, что смотрела уже не на городские улицы, а на широкую и спокойную гавань. У этой стены его ждало всё ещё бессознательное и холодное тело Шото, которого капитан без промедления поднял вместе с потушенным фонарем и осторожно усадил в седло, затем, придерживая юношу, он сам забрался на лошадь, и тихой трусцой они двинулись вдоль песчаного пляжа прочь от этих темных стен и злосчастных событий, которые в них произошли.
Неполная луна освещала их путь, а препятствий на песчаной линии не наблюдалось, однако лошадь бежала неторопливо, потому что Бакуго не хотел, чтобы Шото трясло. Он не мог позволить себе везти его, перекинутым поперек, словно ненужный мешок, поэтому продолжал придерживать утонченный корпус одной рукой, пускай это было неудобно, и вскоре правая сторона юноши оттаяла, нагревшись от тела капитана, и все же она продолжала оставаться холодной, тогда как левое плечо, воротник и рукава одеяния юноши были сожжены как будто изнутри.
«Какой же странный», — думал капитан, поглядывая на юношу и теперь до конца понимая удивительную вещь. Все это время многие сомневались, человек ли он, и вот, правда вышла наружу вместе с целым айсбергом, которого породило его тело.
«Если не совсем человек, то кто?» — гадал Кацуки, хмуро изучая двухцветную голову, что удобно расположилась на его плече и уткнулась лицом в шею.
Воспоминания о первой встречи с юношей в ненастье и о второй, на лиловой заре, ожили в голове блондина и отныне не были странными и противоречивыми, ведь если Шото не являлся человеком, он мог выжить в море и добраться до берега вплавь.
«И поэтому он не мог идти сам, — рассуждал капитан, — и поэтому… так странно себя вел».
Кто же ты, Шото? Ангел, что спустился с неба, или русалка, что вышла из океана?
«Русалка, ну да, конечно», — раздражался про себя Кацуки. Хотел бы он не верить в это, но все то невозможное, свидетелем которого был не он один, говорило ему, что все, черт возьми, уже возможно. И при этом какое-то неприятное, тяжелое чувство закралось в душу, чувство, будто он позволил себе обманываться, позволил над собой насмехаться неземному существу. И при этом последнему все было позволительно и охотно прощалось, потому что было ясно как день, что оно того не желало.
Они все были обмануты очарованием Шото, но Кацуки не был всеми и все же поддался. Поддался даже больше других, но не желал расстаться и освободиться от этой безумной любви.
Тем временем вдалеке уже чернел небольшой мыс, из которого вырастала высокая пологая скала. Именно в ней, по словам советника, должна была находиться глубокая пещера, а в ней жилище, в котором Шото будет в безопасности.
У подножья скал Бакуго остановил лошадь и спустился с нее, но снимать Шото не торопился, а наоборот, уложил того на шею животного и повел лошадь за собой к небольшому, чернеющему входу.
Пещера оказалось довольно глубокой, такой, что, когда Бакуго зажег фонарь, свет от него не достигал стен и потолка, а в неровном каменистом полу были выемки и углубления, заполненные водой. Здесь было холодно и пахло сыростью. Совсем не верилось, что в таком месте возможно жить по-человечески. Однако в глубине кармана брюк капитана лежал медный ключик, а значит, где-то здесь должна была быть дверь.
Спустя несколько минут поисков капитан ее отыскал и отворил нараспашку. Из помещения, как ни странно, повеяло теплом и сухостью, отчего сам Бакуго с облегчением выдохнул. Он привязал лошадь к ручке двери, а затем снял с нее юношу и внес в незнакомое помещение.
На первый взгляд, это было простое, хоть и большое жилище. Стены здесь все были каменные и неровные, но вдоль них стояли деревянные полки с книгами; был платяной шкаф и комод, на деревянном полу лежали коврики из овечьей шерсти, была даже медная ванная, водопровод от которой уходил куда-то под землю, и камин, дымоход которого, наоборот, устремлялся ввысь к дырам в потолке пещеры, служившими еще и вентиляцией. Но главный предмет мебели, который искал капитан, располагался в глубине грота за высокой ширмой. Это была широка двуспальная кровать, на которую он и уложил юношу.
Было некогда разглядывать это место и гадать, почему оно казалось и нежилым, и в то же время обжитым. Бакуго нашел три керосиновые лампы и зажег их, расставляя в разных углах помещения, затем растопил камин, чтобы было теплее, но не без опасений, ведь дым мог привлечь внимание, которое, впрочем, быстро сняла темная ночь и отдаленность этого места от города и гавани.
После всего он вернулся к Шото и присел у изножья постели, согнулся, повесил голову, не зная, что дальше делать. Юноша уже оттаял, но не согрелся и даже в свете ламп казался таким бледным, поэтому Кацуки накрыл его одеялом, но перед этим ему нужно было снять туфли с чужих ног, и только тогда с болью в сердце парень отметил, что это были туфли, которые подарил он сам.
В пещере было тихо, только потрескивал и полыхал камин да ветер завывал над отверстиями в потолке, а за дверью слышался шум моря и недовольное ворчание лошади, про которую Кацуки забыл, устало откинувшись на постель и прикрыв глаза буквально на секунду.
Когда же он открыл их, то обнаружил себя полностью лежащим в постели и под одеялом, а к правому боку и груди липло чужое, теплое и сопящее тело.
Бакуго резко дернулся от неожиданности, но разноволосый юноша, который спал почти на нем, вовсе не встревожился следом, а лишь крепче зажал блондина и довольно уткнулся тому в шею.
«Какого черта!» — про себя выругался капитан, покраснев от смущения и поежившись от своей трусости. Юноша льнул к нему всем телом, что было безусловно приятно и в хорошем смысле волнительно, но, черт возьми, вместо того, чтобы обнять его в ответ, Бакуго натянулся как струна и начал судорожно думать, что теперь-то делать.
Он просто уставился в потолок, который был по-прежнему мрачен, но впускал в пещерное жилище немного света, а тот спадал из небольших дыр в скалистом потолке несколькими косыми полосками прямо на пол неподалеку.
И только сейчас Бакуго понял — он проспал всю ночь! А который сейчас час? Что произошло за это время? Как он мог просто так уснуть, оставив Деку и старика одних разгребать последствия прошлой ночи?! Однако в ответ в памяти возникли слова самого советника — забота о Шото была самым ответственным заданием, к тому же он должен был передать юноше один странный предмет, как только тот очнется.
С этими мыслями капитан осторожно запустил свободную руку в карман и не нашел даже, что и подумать. Он был не на шутку встревожен, потому что карман оказался пустым.
«Потерял?!» — прозвенело в голове парня, когда он судорожно набрал в грудь побольше воздуха, чтобы успокоиться. Не помогло. Пришлось вылезать из уютных объятий, чтобы обыскать всю пещеру, ведь он был уверен, что не мог обронить такую важную вещь по дороге. Юноша на это недовольно поежился и даже что-то простонал.
Стоп. Что?! Возможно, Бакуго это показалось, он уже ни в чем не был уверен, но неужели слух его подвел, а за ним и глаза, которые отчетливо видели обнаженную спину юноши, по которой сетью разметались разноцветные волосы, когда с нее сползло одеяло.
Капитан превратился в камень, подобный тому, что окружал это странное и непонятно чье жилище. Он с опаской наблюдал, как рука юноши водит по освободившемуся месту на постели, но не находит своей «подушки». И тогда Шото сонно приоткрыл глаза, которые после секунды блуждания остановились на Кацуки. Камень, в который тот обратился, стал намного тверже и даже перестал дышать, ожидая не пойми чего. И то, что случилось дальше, действительно невозможно было понять.
— Кацуки, — позвал Шото сонно. Позвал голосом, и не простым, а самым красивым голосом, который даже представить себе было нельзя и хотелось слушать вечно.
