Одно за двоих

Бакуго не мог поверить, что это случилось с ним, хотя, справедливости ради, стоило бы отметить, что случилось с ним за последние пять месяцев слишком много такого, во что поверить очень трудно, но, конечно, самым главным чудом в его жизни был Шото, который в данный момент безмятежно лежал рядом, одну руку положив на грудь любимого, а ногу поверх его бёдер. Остальные невероятные события или, скорее, существа, которых капитану «посчастливилось» повидать, были где-то далеко в памяти по сравнению с юношей, которого он слепо полюбил, а точнее, по сравнению со взаимностью, обрушившейся на светловолосую голову с силой, несравнимой с той, что была у ледяной волны, неизвестным образом созданной Шото и поглотившей мерзкие тела невиданных созданий. И все же, о том, что произошло на балу, и о том, что случилось с командой Бакуго в море, нужно было думать не меньше, чем о любви. И как бы капитану не хотелось забыть сейчас об этом, забыть вообще обо всём, но он не мог, хотя бы потому что эта чертовщина угрожала жизни Шото и жизням всех его близких и знакомых людей. Ему нужно было возвращаться. Он и так провёл в этой пещере всю ночь, а сейчас уже наступал день. Но как же трудно было отпустить и оставить это чудо, которое всем телом льнуло к нему и так тихонько дышало куда-то в шею. — Ты спишь? — тихо спросил Кацуки, поводя носом по двухцветной макушке. — Нет, Кацуки, — ответил юноша и в подтверждение приподнял голову, чтобы показать свои красивейшие глаза. — Если не спишь, то пойдём искупаемся, — предложил парень. — «А потом я уеду чёрт знает насколько», — продолжил он в уме, чтобы не расстраивать любимого раньше времени. — Пойдём, — улыбнулся Шото, не задавая лишних вопросов о том, куда они пойдут, где будут купаться и так далее. Он доверял Кацуки больше, чем кому бы то ни было в этом мире, и готов был пойти с ним куда угодно. — Тогда вставай, — ответил Кацуки, но вопреки этому так крепко обнял чужую талию, что даже если бы Шото и хотелось исполнить то, что ему повелели, он бы не смог. Вместо этого Бакуго приподнялся сам, утягивая тело юноши за собой, а тот и не сопротивлялся вовсе, обнимая в ответ широкие и крепкие плечи. Не сопротивлялся он и тогда, когда Кацуки, вместо того чтобы поставить его на ноги, продолжал удерживать тело в своих руках и нести по направлению к выходу. Он просто не мог отпустить Шото, не мог перестать обнимать и дышать ароматом его волос. Сам юноша мечтал в эти моменты обратиться маленьким зверьком, которого Кацуки мог бы всегда носить с собой на груди или который мог ютиться у него на плече, заползать в густые волосы и прятаться в рукаве. Он мечтал всегда быть с Кацуки, но чувствовал, что совсем скоро тот его оставит. — Отпусти меня, — нежно произнес Шото, смиряясь с этими пророческими мыслями, — я сам могу идти. Бакуго только сжал его крепче напоследок и поцеловал в плечо, а затем действительно отпустил, бесшумно выдыхая в сторону, чтобы утаить свою тоску. Но от Шото, который теперь чувствовал связь с Кацуки ещё острее, ничего нельзя было утаить, и эта тоска на секунду даже помешала юноше ощутить то, как его голые стопы, наконец, опустились на пол, а сильные руки разжались на пояснице, но тут же одна из них взяла его за кисть, чтобы, возможно, хоть как-то компенсировать утрату более тесной близости и оттянуть момент неминуемой разлуки. Один этот жест говорил для них обоих о том, что теперь они всегда будут вместе, несмотря на то что скоро им предстоит быть порознь, и это хоть и немного, но утешало. Лишь только Кацуки взял Шото за руку, как их пальцы переплелись. Так невыносимо приятно и нежно, так близко, что их тела, не сговариваясь, приблизились друг к другу вновь. Они обнимались в темноте грота и целовались, не в силах отстраниться, как будто оба знали, что стоит им выйти из пещеры, как это прекратиться. — Я люблю тебя, Кацуки, — шептал Шото, чуть дыша. — Знаю, чёрт тебя возьми, Шото! — раздражённо шипел капитан, отчаянно жмурясь и ещё крепче сжимая талию юноши свободной рукой. — Пойдём уже, я не могу кувыркаться тут с тобой весь день. — Ладно, ладно, — усмехнулся последний, отступая немного назад и тут же цепенея. Он сделал всего шаг, один маленький шажочек назад и ничего. Он ничего не чувствовал. Поступь была легкой и совершенно, совершенно не приносила боли. Шото показалось, что у него нет ног вовсе, настолько они были лёгкими и здоровыми. Он чувствовал прохладность и ровность пола, чувствовал, что наступил на несколько пёрышек и всё. Его боль полностью ушла, оставив после себя небывалое чувство освобождения и счастья. — Ты чего? — напрягся Кацуки. — Всё нормально? — Всё прекрасно, — ожил Шото, улыбаясь так счастливо и чуть не плача. — Тогда… — протянул капитан, всё ещё медля и не понимая, что творится с любимым. — Пойдём, — закончил за него последний, чуть ли не подпрыгивая от радости и направляясь вперёд к выходу. — Не торопись ты так, темно же, — задерживал его Кацуки, — и вообще, иди за мной! С этими словами он обогнал юношу, по-прежнему не отпуская его руки, и устремился вперёд. Они очень быстро покинули это странное жилище и оказались еще в более темной пещере, впрочем, выход из неё уже светился издалека, так что не сложно было найти путь наружу. Шото держался позади, как ему и велели, несмотря на то что в темноте он видел гораздо лучше Кацуки, однако то, как любимый осторожно прощупывал ногами пол на предмет трещин и камней на пути, вызывало в сердце такую нежность и признательность, такое бесценное чувство защищенности и заботы. Они быстро оставили позади спящую лошадь, которая по-прежнему стояла привязанной к двери и ни одним движением не высказывала что-то против. Один раз всё же споткнулись о каменистый выступ, но удержались на ногах, и дальше идти стало гораздо легче, потому что светлый выход был уже совсем близко, а шум и запах моря подзывал к себе. — Мы так и выйдем голышом? — спросил Шото, краснея от смущения. — Это отдалённое место, нас здесь никто не увидит, — ответил Кацуки, мельком оценивая голое тело любимого и смущаясь от этого вида не меньше. Шото был красивым, что в темноте, что на свету, который все больше открывался им с каждым новым шагом, и Кацуки представал в этом ярком дневном свете не менее прекрасным для юноши. У самого выхода из грота каменистый пол постепенно сменялся прохладным песком, который резко стал тёплым — прогретым лучами солнца, — и они оба ощутили это, как только шагнули за линию тени от скалистой вершины. Перед ними открылась ровная песчаная полоса, а сразу над ней вздымались и плыли будто нерешительные волны. «Спокойный прилив», — подумал Бакуго, оценивая море уже по привычке. — Море, — вздохнул Шото, удивлённо улыбаясь волнующей глади, как старому другу. — А ты что думал? Я тебе тут ванну с пеной не достану, — хмыкнул Кацуки. — Что ты? Я хочу купаться в море! — воскликнул разноволосый. — Пойдём быстрее, Кацуки! Последний призыв он выкрикивал уже на бегу, утягивая любимого за собой, а тому просто пришлось немного растерянно подчиниться. Шото бежал к воде так быстро, хохоча и радуясь, как ребёнок. И почему за всё то время, что он провёл на суше, ему не приходила мысль искупаться в море? Наверное, потому что он и так знал его "от" и "до", но сейчас понял, что безумно по нему соскучился. Его лёгкие, почти невесомые ноги словно парили над прогретым песком, пока он бежал. Рука любимого невольно сжималась крепче на собственной ладони. Столько счастья обрушилось на Шото в этот миг, что он был готов буквально взлететь в небеса. Сперва его носочки коснулись холодного и влажного песка, на мельчайшую долю секунды завязнув в нём, а потом стопы увязли уже в пенистости первой волны, второй, третьей. Шото бежал, разбрызгивая воду, то ли смеясь восторженно, то ли крича и неизбежно заражая своей энергией немного равнодушного к синему бассейну капитана. — Нравится брызгаться? — с вызовом воскликнул он. — Получай! — и с этими словами начал сильно и быстро плескаться обеими руками, обдавая непоседливого юношу мощными брызгами. Тот даже не успел сообразить, как его окатило, забарахтался, занервничал, но очень быстро включился в игру, пиная волны уже в Кацуки. Когда они успокоились, их волосы полностью промокли, а дыхание сбилось, но оба оставались по-детски игривыми и радостными. Шото накинулся на Бакуго, стремясь свалить его с ног, но тот выдержал и просто обнял мокрого до последнего волоска юношу, прижимая того вплотную к себе. В его потемневших и блестящих от влаги прядях до сих пор торчали перья, одно пёрышко прилипло к плечу, и Кацуки смахнул его одним движением прямо в воду. — Ты, — произнес он, любуясь этими длинными, прилизанными водой волосами, — похож на русалку. Шото приподнял голову, позволяя увидеть своё изумлённое личико в сверкающих на солнце морских капельках. Глаза его стали большие-большие: то ли от того, что волосы уже не лежали так пышно, то ли от осознания — он ведь так ничего и не рассказал… — Я и есть русалка, Кацуки, — ответил он, сглатывая комок в горле, — то есть, я был… — а дальше уже ничего сказать не смог, будто снова потерял голос. Бакуго едва приподнял брови в шуточном удивлении, но затем они серьезно нахмурились. Кацуки изучал искреннее выражения лица любимого и понимал, что тот не сказал это в шутку, затем капитан заглянул за ссутулившееся плечико Шото и настороженно спросил: — А где же твой хвост? — Он… я, — сбился с мыслей юноша, — он у меня был, но… я просто продал свой голос, чтобы стать таким, — робко и сбивчиво объяснялся он, следя за выражением лица любимого, которое с каждым словом становилось всё сложнее и сложнее. — Ты мне не веришь? — наконец отчаялся Шото. Кацуки смотрел на него пристально, долго думая о чём-то, а затем просто привлёк юношу за плечи одной рукой, а другой погладил разноволосую голову. — Верю, — ответил он, все еще не зная, что и думать. Просто решил: не имеет значения, кем на самом деле был Шото, он уже полюбил его, и этого не изменить, что бы ни случилось и какие бы новые тайны в будущем не раскрылись. — Если ты продал голос, как он к тебе назад вернулся? — спустя паузу спросил Бакуго, надеясь, что новый ответ поможет ему представить более полную картину. — Ох, он был в ракушке, которая выпала из твоего кармана! — воскликнул юноша, рывком отстраняясь от плеча капитана и тут же спрашивая его: — Где ты её нашёл? — Советник велел передать мне её тебе вчера, — озадаченно ответил Бакуго, припоминая всё, что произошло после расправы над уродливыми тварями. Голова теперь просто ломилась от всех этих небылиц, которые нужно было хоть как-то объяснить. — Так и знал, — упал голосом Шото, — должно быть, мой отец как-то добрался до Тошинори-сана. — Твой отец? — вскинул брови Бакуго. — Да-а, — как-то надломленно протянул Шото, но тут же собрался, помотав головой, и продолжил: — В ту ночь, когда мы увиделись в первый раз, Тошинори-сан упоминал его имя, вот я и подумал, что, наверное, он всё знает. — И как же его зовут? — задал новый вопрос Кацуки, всё больше и больше теряясь. — Ну, — запнулся Шото, — вообще-то его зовут Энджи, но, кажется, люди его знают только как Старателя. — Что? Да… пх-х… «Да быть того не может! Ничего этого не может быть!» — думал Кацуки, напряжённо вглядываясь в совершенное личико Шото и в его кристально чистые глаза. — Хочешь сказать, ты сын морского Бога? — сдался, наконец, капитан. Голова шла кругом от всего этого. Он уже был не уверен даже в волнах, которые по-прежнему окутывали их тела по грудь и ненавязчиво шумели. — Никакой он ни Бог, — тем временем усмехнулся Шото, — обычный русал, как и все. Он не вызывает бурь и не топит корабли, хотя… как правитель, он имеет право использовать один артефакт, в котором заключена сила, подаренная Богом, но она исключительно для защиты. — От кого? — только и смог проронить Бакуго. «От людей», — подумал Шото. — В основном, от подводных хищников, — произнёс он вслух. — А то, что ты сделал вчера? Как ты это смог? — спрашивал Бакуго, уже совсем придирчиво разглядывая юношу. — Ты имеешь в виду лёд? — прямо воспрял духом тот, ведь наконец-то зашла речь, пожалуй, о единственном доказательстве его нечеловеческой природы, — это называется причуда, она есть у всех нас, но мы не можем пользоваться ею просто так. Это как защитная реакция, она срабатывает, только если мы или кто-то из наших близких оказывается в смертельной опасности или… если Старатель повелит. — Причуда, значит, — озадаченно повторил Кацуки, — а ещё есть какие-то сюрпризы? — Да, — с некой жалостью ответил Шото, понимая, что для человека, который привык считать всё, что связано с русалками, сказками, должно быть, звучало это очень неубедительно, — вообще-то причуды у меня две: одна ледяная, другая — огненная. — Хах, — вырвалось у Кацуки, — и зачем пламя под водой? Как его там использовать-то можно? — иронично приподнял он густые брови. — Не спрашивай, — недовольно поёжился Шото, — отец постоянно кипятит воду… старый дурак. — Кипятит воду? — задумался капитан. — Ну и ну… — почти хохотнул он, но вдруг насторожился. — Постой… это же не он тебе оставил? — спросил Бакуго, имея в виду лиловое пятно шрама на лице юноши, и сделал он это быстрее, чем даже успел подумать и обозлиться. — Ох, это… — зажмурил левый глаз Шото и стеснительно потёр его кулачком, отвечая: — Случайно вышло. — Ясно, — выдохнул капитан, испытывая острое желание сейчас же присесть на пляже, сгрести Шото в охапку и сидеть так до самого заката, обдумывая всё, что узнал из его уст. — Ты больше ничего не хочешь спросить? — замялся последний, выискивая в лице любимого хоть намёк на облегчение от знания истины. Тот в ответ встряхнул головой, будто пытался избавиться от роя мыслей, который клубился в ней. Но это не помогло. — Да тут ещё море вопросов, — глухо буркнул Кацуки, потупив взгляд и обнаружив лазурную водяную гладь, уже и забыв, что он в ней находился, — но времени на них сейчас нет. — О, — понимающе кивнул Шото, ни капли не расстроившись, — тогда я расскажу тебе больше потом, — скромно пожал он плечами и добавил с потаённой надеждой на то, что это «потом» наступит очень скоро: — Когда ты вернёшься.