Кальмары-бисексуалы развратничают в морских пучинах (а осьминоги — нет)

Антон не сразу восстанавливает руку: сначала никак не может вспомнить заклинание, потом путается и промахивается — случайно сращивает тумбочку со стенкой, и лишь с третьей попытки вправляет вывихи. Он и не хотел это делать сейчас, он даже боли почти не чувствовал — ему важнее было укутать Арсения в три пледа и влить в него три кружки горячего чая. — Я язык обжег, — морщится тот, отставляя только что поданную четвертую кружку. — Прекрати бегать вокруг меня, тебе самому нужно прийти в себя. Антон, ломанувшийся было Арсению за сменной одеждой, потому что под пледами тот сидит совсем голый, тормозит. У него в голове абсолютная ясность, но какая-то заторможенная: он всё понимает, но реагирует с опозданием — и чувствует всё то же с опозданием. — Ты точно в порядке? — спрашивает он у Арсения, наверно, в десятый раз. — Я отлично себя чувствую. — Арсений похож на груду вещей, сложенную на стуле — одна голова из пледов торчит. — Сейчас ты важнее. Тебя всё еще тянет покончить с собой? Антон хмурится: он никогда и не планировал покончить с собой. Его стремление — это защитить Арсения ценой собственной жизни, это жертва, а не… Он прислушивается к себе и вспоминает спокойное «Контракт выполнен, я человек» — и верит этому. Однако влечение к смерти от этого осознания не пропадает, он по-прежнему уверен, что это необходимо, что это единственный выход. — Да, — обреченно выдыхает он. — Но я не понимаю… Что значит «контракт выполнен»? Ты… — во рту становится горько, но Антон сглатывает этот комок, — ты переспал с Егором? — О да, вчера у нас была страстная ночь любви, — язвит Арсений и поджимает губы. — Прямо на тебе трахались, пока ты спал. — Арс, я серьезно. — Ладно, — вздыхает Арсений. — Всё дело в везении и формулировках. Ты вообще читал контракт? — Разумеется, читал, и не раз, — недоуменно отвечает Антон — и наконец до него доходит. Он так зациклился на своем видении ситуации, что это напрочь отбило у него широту мышления. Какой же он идиот. Круглый, как тарелка, идиот, непроходимый тупица, конченый дурак, тупой валенок, полный долбак, почему же до него не дошло раньше? — Согласно контракту, я должен был заняться сексом с человеком, в которого влюблен. — Арсений пожимает плечами. — Я не уверен, что влюблен в тебя, но у меня… есть к тебе чувства. И, видимо, магии этого достаточно. — Я ведь не мог вписать в контракт имя Егора, я же понятия не имел, в кого ты там влюбился, — Антон стонет, закрывая лицо руками, — какой же я идиот… Стой, — он смотрит на Арсения через раздвинутые пальцы, — но, получается… Почему после того раза в бассейне не… — После того секса я всё еще был русалкой — наверно, ты вызывал у меня слишком неоднозначные эмоции. Но вчерашний секс сработал. Собственно, я потому так и набросился на тебя, хотел проверить. Рубрика «Э-э-эксперименты», — улыбается он. — Или как там было? Какой-то старый мем. Вот почему Арсений был таким целеустремленным в том, чтобы переспать с ним — он же потащил его в койку без всяких вопросов! Стоило раньше, сука, догадаться. — То есть ты вчера переспал со мной, потому что хотел снять проклятье? — Антон сам не знает, какие эмоции это у него вызывает — но зато хотя бы всё проясняется. А то он вчера подумал, что Арсений совсем с ума сошел. — Я переспал с тобой, потому что хотел этого, — тот говорит так, будто общается с умалишенным — с самого берега тон не меняет. — Но да, я не хотел терять время. Я и так перенервничал: думал, ты не вернешься, уже собирался идти к тебе. — Пиздец, — сгоряча выдает Антон — ему хочется одновременно засмеяться и упереться лицом в стену, а потом стоять так три часа, осознавая произошедшее. — Но почему ты сразу не рассказал? Арсений как-то очень тяжело вздыхает и берет кружку с чаем, выразительно смотрит в нее, словно та предскажет будущее — а ведь он и сам теперь может будущее предсказывать, ему никакие чаинки не нужны. — Потому что пришлось бы рассказывать всё, — наконец произносит он с паузами, явно стараясь подбирать слова. — А это не всё? — уточняет Антон напряженно. — Нет, — Арсений поднимает взгляд, — лучше сядь. — Арсений. — Сядь. Дуэль взглядов заканчивается победой Арсения, и Антон послушно прижимает задницу к стулу, пальцы нервно барабанят по столешнице. Ему совершенно не нравится то, как Арсений мнется и как нерешительно покусывает губы — вряд ли это хороший знак, тот же всегда прет напролом, как бронебойный танк. — Ты понимаешь, почему тебя так тянет умереть? — осторожно спрашивает он, теперь уже покусывая не губы, а ноготь на большом пальце — Антон раньше не замечал у него этой привычки. — Потому что я встретил тебя, — отвечает тот неловко. Сказать «Потому что я полюбил тебя» язык не поворачивается — это слишком интимно и неуместно, особенно после арсеньевского «Не уверен, что влюблен в тебя». — Нет, — отметает Арсений так разочарованно, что становится ясно: Антон не то что не попал в центр мишени, он вообще косой снайпер и застрелил сарай. — Арс. — Антон двигается к нему ближе, забирает у него кружку и сам берет его за руку — пальцы чуть-чуть подрагивают. — Не надо. — Арсений вытаскивает свою кисть и поднимается со стула, отходит на пару метров, судорожно заламывает пальцы — пледы с него вот-вот свалятся. — Блядь, да как же это сказать-то. — Арс, ты меня пугаешь. Просто скажи как есть. — Дам подсказку: такое маленькое и с, — он перебирает пальцами, будто хочет показать бороду Дейви Джонса, — этим. — С квашеной капустой? — Антон поднимает бровь, хотя и правда уже не на шутку напуган; может, Арсений всё-таки свихнулся? — Я не понимаю. У Арсения страдальческое выражение лица, как если бы он пытался объяснить гориллам квантовую физику. Он выглядит не просто потерянным, а отчаянным, и Антон чувствует себя неотвратимо безмозглым — тупо сидит и хлопает глазами, сжимая кружку в руках. — Ладно, — сдается Арсений. — Тебя так кроет, потому что… Тебя так кроет, потому что у тебя будет ребенок. — Что? — Это такое маленькое существо с щупальцами. — Он снова делает то движение пальцами, ходит от стойки до обеденного стола и обратно, придерживая пледы. — Или, может быть, у него будет хвост, или он родится сразу с ногами, я пока не знаю. — Ты… — Антон соображает так медленно, что прямо слышится, как скрипят механизмы в его мозгу. — Ты что, беременный? В очередной раз дойдя до стола, Арсений останавливается и кивает, а затем припечатывает: — С того раза в бассейне. Я сам понял не сразу, где-то две недели назад, когда начались сны. И еще у меня появилась магия. — Арсений выпластывает вторую руку из-под пледа и вращает ею, отчего стаканчик с трубочками на стойке тоже дерганно поворачивается — Антон вздрагивает от неожиданности. — Я был у врача в Евпатории. Он из моря, но давно живет здесь и принимает таких как я… И он всё подтвердил, в общем. Антон не роняет кружку из рук — он просто подносит ее ко рту и в несколько больших глотков выпивает подостывший чай. Он ожидал каких угодно новостей, но не таких. — Антон? — зовет Арсений. — Скажи что-нибудь, а то выглядишь так, словно сейчас упадешь в обморок. — Ребенок, — бормочет Антон себе под нос, пытаясь осознать услышанное. — Ребенок. — Кажется, я тебя сломал. — Арсений мягко улыбается, будто в попытке пошутить. — Слушай, я тоже был в шоке. Мы оба это не планировали, но это ведь не катастрофа, — звучит полувопросом. Постепенно до Антона доходит, и картинки с миленьким пухленьким младенцем смешиваются с кем-то похожим на инопланетян из фильма «Чужой» — от этой мысли его передергивает. — Но ты же… После магического вмешательства может произойти что угодно. Ты превращался в человека и обратно, мало ли как это повлияло! А если в тебе растет какой-нибудь монстр? — Ты ведешь себя, как Эдвард. — Арсений поджимает губы. — Антон, тебе необязательно… участвовать во всем этом, ясно? Но не называй моего ребенка монстром, а то я тебя, — он оглядывается в поисках чего-то, — изобью кастрюлей. — Прости! — тут же восклицает Антон, спрыгивая со стула. — Я не это хотел, это… Это всё потрясающе, замечательно, ребенок — это круто, это прям… вау. — Что-то по твоему лицу не скажешь, что это «вау». — Я просто в шоке, дай мне пять минут… — Антон не знает, чего ему хочется больше: обнять и расцеловать Арсения или по-прежнему встать лицом в стену. — А как ты будешь… это самое… ты же в теле человека. — Может, получится и традиционным методом, всё-таки внутренне я русалка. Хотя мы планируем ближе к дате сделать надрез, у людей это называется кесаревым сечением. Надеюсь, получится, потому что пока… Арсений тянется к кухонной полке и вытаскивает из подставки огромный нож, а после полосует по собственному запястью — Антон лишь дернуться и успевает. Однако никакого пореза не возникает: кожа по-прежнему безупречно чистая. — Какого черта? — Антон подходит к нему и выхватывает нож. — Совсем ебанулся? — Ничего мне не будет, говорю же. Позавчера я упал с лестницы и чуть не сломал ногу, а она просто согнулась, как резиновая — и всё. Я неуязвим, как Человек-паук! Нет, скорее как Дэдпул… только без рака. И Антон наконец осознает, что Арсений правда беременный. Осьминоги практически не размножаются, так что эволюция позаботилась о них: они в безопасности еще до рождения. Мать (или отец) не может пострадать ни от болезней, ни от ударов — за это отвечает магия ребенка, которая сильнее, чем у взрослых магов, потому что основана на чистых животных инстинктах. — У нас будет ребенок, — ошалело произносит Антон. — Мне нравится, что ты говоришь «у нас». — Арсений отодвигает его руку с ножом, а затем делает шаг к нему вплотную и обнимает за пояс. — Ты как? — В ахуе, — кладя нож на тумбу, признает Антон, но всё равно мягко целует Арсения в губы. — Никогда не думал, что буду отцом. — А я всегда знал, что буду. Хотя и не предполагал, что забеременею от сесаелии. — Ты расстроен? — Не расстроен, и не задавай больше таких глупых вопросов, — фыркает Арсений. — Но… ты сможешь превратить его в человека, когда он родится? Боюсь, у соседей будут вопросы, если они увидят в нашем бассейне ребенка с щупальцами. Или с хвостом. Арсений улыбается, а вот Антону ни капли не смешно. — Моя магия — это проклятье, и я не хочу ему навредить… Черт. Он ведь тоже маг, его ждет ужасная жизнь. Не уверен, что хотел бы этого для своего ребенка… для кого угодно. — Магия — это не проклятье, — жестко говорит Арсений. — Магия — это просто магия, это ты представляешь ее злом. Ты видишь только плохое, но неужели ты не сделал магией ничего хорошего? Антон думает о кальмаре, чью потерянную дочь он смог отыскать, и о русалке, которую ее парень попросил спасти от отца-тирана. И о той самой русалке, которая смогла забеременеть, будучи уродиной. Он многих вылечил от болезней, многим вернул возможность и желание жить — и без негативных последствий, он следил. — Возможно, ты и прав, — спустя долгую паузу раздумий соглашается он. — Но я не знаю, всё это рисково. — Кончать в меня было рискованно, но ты это сделал. — Арсений чмокает его, но вкладывает в этот чмок всё осуждение мира. — Всё будет хорошо, веришь? А пока ты просто должен понять, что твои приступы — это не ты, это природа и гормоны. Мы что-нибудь с этим придумаем, пропьешь какие-нибудь таблетки. — Таблетки от желания умереть? — У людей такие есть, я читал, — ободряющие улыбается ему Арсений и снова чмокает его в губы. — Постарайся не принимать поспешных решений ради меня, ладно? Ради нас. Антон чуть отстраняется, но только чтобы раздвинуть пледы и посмотреть на живот Арсения — тот такой же безупречно плоский, как и сегодня днем, никакого арбузного пуза за время их разговора не выросло. — А можно потрогать? — И что ты собрался там трогать? Антон, он меньше горошины. У него даже ушей нет. Непонятно, почему так важны именно уши, но Антон всё равно кладет ладонь на низ его живота, ощущает горячую кожу — всё-таки отогрелся, беспокоиться нечего. Никаких толчков или магических вибраций в ладонь не отдает, но это неудивительно: ребенок же меньше горошины. У него даже ушей нет. — Это немного возбуждает, — с игривыми нотками произносит Арсений и уже тянется его поцеловать, как окна сотрясает громом — и молния мелькает так, что на секунду вокруг всё окрашивается в белый, перебивая желтое освещение кухни. Но Арсений вздрагивает так, словно это была не просто молния, а затем отталкивает Антона и в панике подбегает к окну — определенно, для него это была не просто молния. — Что такое? — взволнованно спрашивает Антон, также подходя к окну — но оно выходит на двор и гараж, и там не происходит ровным счетом ничего. Совсем, и это тоже странно, потому что и дождя нет. — Сухая гроза? Маловероятно: для сухой грозы на улице не так жарко, а к ночи стало и вовсе прохладно. Но Арсений его, кажется, даже не слушает — он, скинув пледы на пол, бежит в сторону гостиной. — Ты куда? — Антон припускает за ним через коридор, гостиную, опять через коридор — к гардеробной Егора. — Что тебе… Арсений по-прежнему не реагирует: он хватает с полки первую попавшуюся одежду, которой оказываются клетчатые шорты и неоново-зеленая футболка — ну у Егора и вкус. — Арс, — Антон тормозит его уже на выходе из гардеробной, приобняв за плечи, — что происходит? — Это мой отец, — бросает тот, выворачиваясь из объятий. В этот момент снова грохает молния с громом, и отсвет ее виден даже здесь, вдали от окон. — Он нашел меня. Вряд ли искал специально, но случаем точно воспользуется. — Твой отец что, Зевс? — Антон усмехается и тут же стонет от собственной тупости: в стрессовые моменты его тянет на шутки. — Черт, прости. С чего ты взял, что это он? Вдруг это обычная молния? — Я знаю, что это он. — Арсений мельком смотрит на него, клюет в щеку и идет обратно к гостиной, бросает уже на ходу: — Оставайся дома, я скоро вернусь. — Ты куда? — Антон идет за ним. — Что ты собираешься делать? Один ты никуда не пойдешь. — Тебе лучше остаться, ты сейчас не в себе. Не хочу, чтобы ты бросился меня защищать и пострадал. — Арсений вываливает обувь из подставки и спешно пытается натянуть кроссовок. — Я Дэдпул, а ты нет. — Ты не Дэдпул, — хмурится Антон, отнимая у него кроссовку, но Арсений берет другую — между прочим, Антонову. — Арс, я пойду с тобой, я маг. — Сейчас я тоже маг. — И что ты сделаешь? Заставишь гальку вращаться? Арсений, нагнувшийся, чтобы завязать шнурки, поднимает на него злой взгляд — Антон чуть язык не проглатывает, но решимости не теряет. Он надевает тот самый кроссовок, который только что отобрал, а затем и пару к нему. — Антон, ты должен остаться дома, — жестко говорит Арсений, выпрямляясь. — Со мной ничего не случится. — А если он тебя на дно утащит? — Антон судорожно перебирает в голове хоть какие-то аргументы, а потом неожиданно для себя выдает: — Выходи за меня. — Чего? — Арсений хмурится. — Никто никуда не пойдет, в смысле ты не пойдешь, ни передо мной, ни за мной. Черт, Арсений же не знает такого выражения, хотя и смотрел «Сумерки». В море нет понятия «выйти замуж» или «жениться», там заключают союзы. Смысл примерно тот же, но глубже: никаких разводов не существует, поэтому это навсегда. Антона это не пугает, раз уж осьминоги однолюбы. — Это как заключить союз, — быстро поясняет Антон, придерживая дверь — Арсений неустанно тянет за ручку. — Хочу быть с тобой в горе и радости, пока смерть не разлучит нас, и всё такое. — Если пойдешь со мной, смерть может разлучить нас сегодня. — Арсений дергает на себя дверь с такой силой, что дерево трещит — и Антон всё-таки отступает. — Поговорим об этом, когда я вернусь. — Ты же знаешь, что я готов отдать за тебя жизнь? — Легко отдать то, что не ценишь, — цокает Арсений и вдруг притягивает его к себе, прижимается губами к его губам и бормочет: — Сейчас смерть тебе кажется правильным решением, да? Ты думаешь, что это единственный выход, но это не так. Смерть не может быть выбором. Умереть можно в любой момент, это никуда от тебя не убежит, слышишь? — Но… — Я понимаю, что тебе сейчас плохо, — он прикладывает ладонь к его сердцу — центральному, — тебе тяжело, всё кажется мрачным, и у меня такое было. Ну, не такое, но похоже. Помни, что будет лучше. Даже если ты не веришь в это, просто нужно подождать. Подожди меня, хорошо? Сказав это, он еще раз его целует — коротко, не как в последний раз, а затем отстраняется и выходит за дверь. Антон остается дома, но не может найти себе места: то ходит по холлу, то присядет на лестницу, то пойдет в гостиную, но на полпути развернется обратно к двери, то возьмет спящего Камня с его лежанки, то положит обратно. Он понимает, что Арсений прав в своем желании оставить его дома, но предчувствие всё равно паршивое. Судя по часам в холле, его хватает ровно на пять минут ожидания — а затем он всё-таки выходит из дома и бежит на улицу. Пусть Арсений и неуязвим, как супергерой, но есть много способов ему навредить, а этого допустить никак нельзя. Слабая морось быстро перерастает в ливень, улицу освещают лишь вспышки молний — небо всё сокрыто тучами. Антон бежит, шлепая по грязи и разползающимся лужам, щурится, чтобы хоть что-то рассмотреть за стеной воды, но даже с его отличным зрением не выходит — человеческое тело слабо. Он мимолетно жалеет, что не забрал с обрыва свои браслеты и кольца, потому что второе резкое превращение за вечер ему не осилить. Когда он выбегает к берегу, у него на секунду останавливается сердце: Арсения нигде нет. Но потом он замечает его в море, стоящего по пояс в воде — а затем видит и морского царя. Поддерживаемый вихрем воды, тот возвышается темной фигурой, как вырастающая со дна скала — Антон сначала и не заметил его, потому что перепутал с каменной глыбой. Он кажется вросшим в море, его неотъемлемой частью, и человеческий торс не ломает это впечатление. Хвоста не видно, но Антон будто чувствует его силу даже на таком расстоянии — почти ощущает, с какой легкостью эта мышца переломит хребет. — Просто уходи! — слышит он крик Арсения, когда подходит ближе. Пока со стороны моря Антона закрывают большие валуны, и он вне зоны видимости, но очень скоро ему придется выйти на открытый берег. — Ты жалок, — голос Сергея раздается тяжелым басом, он пробирает дрожью до костей. — Посмотри, во что ты превратился. Стал одним из них. — Да, стал! Я всегда был разочарованием для тебя, так отпусти меня! Оставь меня в покое, и я уеду отсюда! Просто забудь о моем существовании! Обычно храбрящийся и воинственный, сейчас Арсений и правда звучит жалко, хоть и кричит из последних сил. Он боится отца, и винить его за это сложно — Антон сам его боится. — Ты подвергаешь опасности не только себя, но и свой народ, — гремит Сергей. — Если люди узнают о тебе, начнется война. Неужели ты этого хочешь? — Я никому ничего не скажу! Внушить чувство вины — это грязный прием. Антон сжимает кулаки и скрипит зубами: из моря и так валят все, кто только может свалить. Выжить там можно лишь при дворе, и даже там ты каждый день рискуешь попасть под немилость царя — но и под его покровительством жизнь напоминает лишь бледную тень человеческой. Люди жестокие, меркантильные, злые, они ходят по головам и готовы убить друг друга ради выгоды — но это не всё. В человеческом мире есть доброта, любовь и сострадание; есть искусство — и если ты будешь открыт, то сможешь увидеть прекрасное даже в обычном. В нем есть «Сумерки», мороженое и туфли на каблуках — и, возможно, всё это кажется незначительным, но теперь Антон понимает. Пожалуй, его мама сделала для него лучший выбор, когда превратила его в человека — а сейчас пора и ему впервые в жизни делать выбор. Нет, не впервые — это будет уже второй, потому что он выбрал Арсения. Он выходит из каменного укрытия с холодной решимостью сделать что-нибудь — и натыкается на грозный, грозовой взгляд Сергея, который разве что молнии не мечет. А, может, он и мечет, потому что те сверкают повсюду, стрелами разбивая воду. — И это твой избранник? — без издевки, спокойно уточняет тот у Арсения. — Это дьявольское отродье? Царь видит его натуру насквозь — сразу понимает, что Антон осьминог. Никто в море не считает осьминогов достойными, они вызывают стойкое отвращение, даже хуже кальмаров — из тех хоть шлюхи отличные. Арсений оборачивается к нему, его лицо искажает злоба, а затем ее сменяет ужас — как если бы он увидел что-то, недоступное обычному глазу. Он оборачивается и надрывается, перекрикивая шум дождя: — Он тебе ничего не сделал! — Ничего хорошего, — равнодушно бросает Сергей, а в следующее мгновение из воды, словно рыба-меч, вылетает трезубец. Он рассекает воздух быстрее пули, и Антон не успевает не то что отклониться, а хотя бы поднять руку в попытке создать щит. «Знаешь, в чем плюс трезубца? — весело спрашивает Арсений, поднимая взгляд — Антон помнит, что глаза у него в этот момент были совсем не веселые. — Один удар — три дырки сразу». У Антона три сердца. Большое ближе к середине груди, как у людей, и два маленьких по бокам — они перекачивают кровь через жабры и легкие. Это безупречная система, которая обеспечивает кислородом все десять конечностей. Но трезубец пробивает все три сердца сразу. Его оглушает болью, придавливает к земле; под спиной ледяной песок, перед глазами — черные тучи, как обуглившаяся сладкая вата, но что тогда горит? Ясно: кажется, горит что-то в груди Антона. Потому что он не может ни вздохнуть, ни пошевелиться, не слышно ничего, кроме протяжного гудения, как после взрыва. Почему? Он хотел бы услышать голос Арсения. Он что, умирает? Так глупо? Не успев ничего сделать? У Антона слипаются глаза, и он уже хочет их закрыть, но перед ними появляется лицо Арсения — вроде он что-то говорит, он очень взволнован. Антон должен спросить у него, почему он волнуется, ведь всё в порядке. Антон выполнил свое предназначение — всё правильно, это правильно. Толчками до Антона доходит: он действительно умирает, это конец. И почему-то в сознании не крутится никакого фильма из лучших моментов в его жизни, а ведь их было много, и почти в каждом из них — Арсений. Он силится прокрутить этот фильм сам, вспомнить всё самое дорогое, нежно хранимое в памяти, но почему-то не получается, его затягивает темная пустота. Заглушка вдруг спадает, и в Антона врываются все звуки разом: он слышит гром, свист ветра, стук дождевых капель о камни, биение волн о скалы — а биение собственных сердец больше не слышит. — Антон, нет, Антон, пожалуйста, нет… — бессмысленно повторяет Арсений, касаясь его лица. — Не закрывай глаза, я пытаюсь… Как это делается… Сейчас, подожди… По его лицу катится вода — это дождь, наверно. Или слезы? Он шмыгает носом, но Антон надеется, что это от холода — совсем замерз, нужно его согреть. Антону хочется улыбнуться и сказать: «Не плачь, малек», ему хочется крепко Арсения обнять, и он старается это сделать, но губы не двигаются, руки тоже. Он немного поспит, а потом попробует еще раз. Он закрывает глаза. И вдруг сонливость исчезает, как и тяжесть в груди, и боль, и весь окружающий шум. Антон открывает глаза и видит, что Арсений так же застыл — прекрасный, как статуя, но живой, как человек — он ведь и правда человек, теперь человек. Сейчас, в статике, по покрасневшим глазам видно, что он действительно плачет — Антон ошалело поднимает руку и касается кончиками пальцев его кожи: теплая. Дождь тоже заморозился прямо каплями в воздухе — их рассыпало, как прозрачные бусины. — Ебучий рот, чуть не это самое, — раздается сверху скрипучий голос, Антон поворачивает голову и видит Эда, судорожно застегивающего штаны. Футболка на нем болтается, как тряпка на швабре, он весь потный и раскрасневшийся, а на открытой шее багровеет свежий засос. — Ща, пять сек, и мы вытащим это говно. — Какое говно? — собственный голос звучит спокойно и размеренно, хотя Антон ожидал услышать хрип. Он медленно переводит взгляд и замечает золотую рукоятку трезубца, торчащую из груди — от этого ему слегка плохеет. — Какого… Что происходит? Это магия времени? Соображать трудно, как если бы вместе со временем заморозилась и его способность думать — но Антон в принципе никогда не отличался скоростью мышления. Он осторожно дотрагивается до трезубца, но не рискует предпринимать что-то серьезнее. — Не, не трогай, я сам, — машет рукой Эд, наконец застегнувшись. Он вытирает рукой пот со лба и подходит ближе, сам берется за трезубец и резко дергает — но Антон не чувствует боли или давления. — Ты сейчас тормозишь адово, но это потому что чуть не сдох. Перед смертью, знаешь, всё такое вязкое, как болото, мозг не варит. Антон косит взгляд вниз, и ему открывается вид на три глубокие, но бескровные раны, зияющие в груди. Эд прижимает ладонь к центральной, а другой рукой отворачивает голову Антону, чтобы не смотрел. — Обосрался, да? — со смешком уточняет он. — Нет. — Тоже норм, это от шока. Потом догонишь и будешь по стенам от ахуя бегать. — Его ладонь горячая, и от нее исходит магия — чувствуется энергия. — Я думал, у вас вся эта параша завтра произойдет, попутал время мальца. У нас со временем вечно беды. — У нас? Кто ты? Я думал, маги времени — это миф. — Да я не маг времени, ты че. — Эд встает и вытирает руку о свою футболку — ткань черная, так что следов крови не видно, если они вообще есть. — Я же типа ангел. Ну то есть не типа, а прям ангел. За его спиной вдруг распахиваются крылья: огромные, белоснежные, такие яркие, что в окружающем полумраке словно светятся — или и правда светятся. Футболка, не выдержав размаха крыльев, рвется и падает Эду под ноги — тот смотрит на нее разочарованно. — Бля, забыл, — цокает он. — Короче, давай по порядку, у тебя же башка рвется от вопросов, наверн? Всё совсем наоборот: у Антона в голове пусто. Там вроде течет какая-то мысль, но так медленно и вяло, что она будто бы неважная, и переключаться на нее не хочется. — Вообще-то, ни одного. — Э-э-э, — Эд косится на него с опасением, — ну лан, я всё равно объясню. Короче, ангелы — это вроде как рыцари справедливости, все дела. Мы смотрим, где нужно наше вмешательство, и, ну, вмешиваемся. — Как судьи? — Типа того, ага. И вот с этим чуваком, — Эд тыкает пальцем в Сергея, так и застывшего в своем вихре воды, — у нас давние рамсы. Он отбирал магию у сесаелий и убивал их, а это параша, мы такого не позволяем. — У моих сородичей? — Да, вы же сильные маги. Он и твою бы забрал, — он кивает на трезубец, лежащий на песке рядом с Антоном, — но я вовремя пришел. — Я ничего не понимаю, — Антон осторожно садится, и капли от соприкосновения с его кожей тают, как лед. Мозг потихоньку переваривает информацию, но голова от этого тут же начинает гудеть, — ты же был морской звездой? — Да я к этому и веду. Короче, я пришел к нему и такой: «Тебе пиздец», а он меня хлобысь — и превратил в звезду. Я даже сообразить ниче не успел. Всё это какой-то сюр, точно предсмертная галлюцинация, выпердыш задыхающегося мозга. Ангелов же не бывает, их просто не может быть, а если бы они и были — как можно их победить так легко? Они же всемогущие. — То есть ангелов не бывает, а русалки… — говорит Эд так, будто прочел его мысли — а он наверняка и прочел. — А, в пизду, для тебя ж русалки — это обыденность. Я в основном в человеческом мире шарюсь, для них это всё сказки, ты знаешь. А вообще быть ангелом — такое себе. Работы много, а плюсов мало. — Я умру? — Антону наконец удается сформулировать свои ощущения в вопрос. Он смотрит на Арсения, такого несчастного и прекрасного, и в груди разрастается тоска. — Не. Во-первых, твое зелье меня расколдовало, так что я тебе должен. Во-вторых, сынуля твой… бля, надо было «ребенок» сказать, я всё проспойлерил. — Эд строит виноватую мину. — В общем, у твоего сына миссия есть, но если ты помрешь, он не станет тем, кем должен был. Наши такое на раз-два просекают. — Мой сын… — бессознательно повторяет Антон, не веря услышанному. Новость о беременности Арсения обретает всю большую реальность: у него будет сын, он станет отцом. — Ага. Ну и, в-четвертых, — Антон не поправляет, хотя эта ошибка счета в лучших традициях Егора, — у меня планы на твоего брательника. Э, то есть, — быстро исправляется он, — ниче такого, я имел в виду, что он тоже однажды станет ангелом. Но только если проживет счастливую жизнь. А твоя смерть его сломает, так что такого добра нам не надо. Добра… понял прикол? Эд произносит это не как холодный и решительный судья, а как обычный человек, который заботится о близком. Какие у них отношения с Егором? Черт, если Антон выберется из этого абсурдного дерьма, он обязательно поговорит с братом — им очень много надо обсудить. — То есть я выживу? — неверяще уточняет он. — Да куда ты денешься. Но с твоими этими суци... суеца... этими наклонностями я ниче не сделаю. Сходи к мозгоправу там, таблетосы какие пропей, ок? Ну потом еще побалакаем об этом. Он идет к морю, аккуратно переступая через ноги Антона и обходя Арсения, и тормозит прямо перед замершей кромкой воды. Всё море окаменело, волны оцепенели в ожидании, как на картинах Айвазовского — и это красиво, если бы Антон сейчас мог воспринимать красоту. Эд достает из заднего кармана что-то похожее на монету и, размахнувшись, кидает ее в Сергея. Попадает в яблочко: стоит монете его коснуться, как тот просто исчезает, и вихрь воды остается пустым, как стакан. — Что ты… — Превратил в морскую звезду, — ухмыляется Эд. — Сечешь иронию? Наказывать говнюков — самое приятное в моей работе, обожаю. — А что это за монета? — Это? — Эд лезет в карман и достает второй металлический диск, перекатывает его между пальцев. — Это как талончики на проезд, но на магию. Сам я колдовать не могу, только время тормозить и лечить — больше ни хера. Всё остальное по решению свыше, — указывает он пальцем в небо. Антон заторможенно касается пальцами тех мест на груди, где совсем недавно были раны — но ощущает лишь теплую кожу и ошметки оборванной футболки. Несмотря на то, что он будто находится в фильме, который кто-то поставил на паузу, ему по-прежнему не верится: всё позади. — И что теперь? — спрашивает он глухо, глядя на Арсения — смотреть на его покрасневшие от слез глаза невозможно, его невыносимо хочется обнять и утешить, сказать, что всё в порядке, что всё закончилось. — Я вернусь к Егору, а то ты мне там всё пиздец обломал. — Эд пожимает плечами. — А вы, ну, домой пиздуйте. А, и там в холодосе мясо, его надо в морозилку кинуть, а то испортится. Антон поднимает брови: то есть Эд только что заморозил время, как Пайпер из «Зачарованных», спас его от неминуемой гибели, превратил морского царя в морскую звезду — и волнуется о мясе? Еще бы туалетной бумаги попросил купить. Антон хочет спросить об этом, но Эд исчезает — а в следующую секунду все звуки и ощущения обрушиваются водопадом. — Черт, Антон… — скулит Арсений, а затем дергается и смотрит непонимающе, лихорадочно ощупывает грудь Антона — и он определенно плачет, у него даже сопли из носа текут. — Что происходит…. — Он оборачивается, но в море больше нет ничего, кроме волн и разбивающихся о воду капель дождя. — Где мой отец? Как это… Ты же только что… Антон сам толком не понимает, что произошло и как к этому относиться, ему нужно лишь одно — обнять Арсения. Он протягивает руки и стискивает его в объятиях, прижимает к себе так сильно, что, будь он осьминогом, расплющил бы в лепешку. — Какого хуя, — Арсений вертится, брыкается, стараясь освободиться, — отпусти меня быстро! — Тихо, всё хорошо, — шепчет Антон, обнимая его лишь крепче, и его слова тонут в шуме дождя. — Всё закончилось, обещаю. Арсений всё-таки вырывается и, размахнувшись, так сильно бьет его по щеке, что у Антона едва не вылетает челюсть из сустава — а голова начинает гудеть еще сильнее. — Какого хрена ты выперся из дома? — рычит Арсений, и вот теперь Антон точно знает, как выглядит мечущий молнии взгляд — весь в отца. — Я сказал тебе не выходить, ну почему ты такой тупой, как же ты бесишь, ты… Что случилось? Трезубец проткнул тебя, я же видел! — Я расскажу, но это долгая история. — Антон старается улыбнуться, но Арсений выглядит так, словно убьет его сейчас голыми руками, и улыбка как-то не выходит. — Мы должны вернуться домой, тебе нельзя снова замерзнуть, заболеть же можешь. Кажется, это становится последней каплей, потому что Арсений набрасывается на него с кулаками: валит его на землю и лупит, куда придется. Поначалу сильные удары выбивают из Антона воздух, он даже шевельнуться не может под этим градом, но постепенно они стихают до слабых толчков — и всё это время Арсений продолжает плакать, надрывно всхлипывая на каждом. Толчки перерастают в объятия — Арсений трется носом о щеки, тыкается губами ему в лоб, нос и губы, размазывая по лицу холодные дождевые капли, горячие слезы и сопли — средней такой температуры. Как и пыл Арсения, дождь тоже сходит на нет, перерастая в такую же нежную, как поцелуи, морось. Даже тучи рассеиваются, показывая кусочек луны, и становится немного светлее — непроглядная темнота тоже отступает. — Придурок, — выдыхает Арсений ему в губы, — хочу свернуть тебе голову. — Я тебя люблю, — невпопад шепчет Антон, целуя его. — Знаю. — Арсений отстраняется, опять смотрит туда, где совсем недавно в грудь Антона вошли три острия. — С этого момента, если я что-то говорю, ты это делаешь. Четко выполняешь мои указания, я понятно объясняю? — Так точно, капитан. — И только попробуй что-то вякнуть, я из щупалец твоих шашлык сделаю. Антон молча кивает: в такой суровой обстановке он немножко всё же боится ляпнуть что-то лишнее. Мало ли, вдруг Арсений психанет и камень в него кинет или язык ему откусит — он на такое способен. — И да, — тяжело вздыхает Арсений, — я выйду в тебя. Или под тебя, не помню, как там правильно. Антон вспоминает, что сделал ему то нелепое предложение у двери — это было сдуру, и вообще он совсем не это хотел сказать. Но, когда Арсений это произносит и так мило и устало улыбается, ему не хочется оправдываться — хочется только Арсения поцеловать. И он именно это и делает.