Кастинг

Пьеро закатил глаза, потому что реально не понял, почему из всех мест, существующих в театре, решил принести Буратино именно в собственную комнату. Еле дотащив парня и сбросив его на кровать (не на пол же кидать, хотя после третьего пролета лестницы очень хотелось), он с мучительным удовольствием потер собственную шею и плечо. По блондину не скажешь, но он, черт его дери, достаточно тяжелый для своей комплекции. Буратино даже подал какие-то признаки жизни, нахмурив брови, но, кажется, так и не проснулся. Стало даже интересно проверить, что за пойло он пил, вдруг секрет здорового сна кроется всего в трех бутылках пива сомнительной марки. Пьеро смотрит на кровать, переводя скользящий взгляд на спящего молодого человека. - Я спятил, - черноволосый вздыхает, все еще потирая собственную шею, - точно спятил. Пьеро ловит себя на мысли, что, кажется, только что похитил человека. Это, наверное, совершенно точно можно было считать похищением, хотя, скорее всего, Буратино потом все-таки скажет ему «спасибо». Какой же он проблемный, а еще что-то из себя героя строит. Он подходит к гримерному столу, потому что краска оставляет на лице неприятные ощущения и стянутость на коже. По привычке собирает волосы в небольшой хвост, убирая вечно мешающую обзору челку. Обстриг бы, если бы с детства не комплексовал по поводу разного цвета собственных глаз. Проводит ватными дисками по лицу, убирая грим, совершенно даже не задумываясь о том, что сегодня в комнате находится не один. В последние недели он в целом иногда терял связь с пространством, потому что принимаемые лекарства и мозгоправские приемчики чудаковатого доктора конкретно так выбывали его из привычной жизни. Пьеро заканчивает с гримом буквально через пару минут, щедро покрывая лицо увлажняющим кремом. Буратино вряд ли проснется до позднего утра, потому можно не беспокоиться о том, что кто-то увидит его без краски. К тому же, собственное лицо его никогда не смущало, ему без грима скорее было просто некомфортно на людях. Ничего более. Брюнет стаскивает с себя пиджак, шарф малинового цвета, ослабляет ворот рубашки, сбрасывает обувь и носки, и забирается на кровать с ногами, планируя провести несколько следующих минут своей жизни, выжигая взглядом на лице спящего жирную точку между глазами. Он вообще живой? Он вообще проснется? Что с ним делать-то теперь? В комнате живой куклы стоял полумрак, горела одна единственная настольная лампа на тумбочке рядом с кроватью. Совершенно неслышно тикали настенные часы. Тишина, нарушаемая только лишь мирным дыханием блондина, была по какой-то совершенно непонятной причине абсолютно неуютной. Пьеро наклоняется над спящим, заглядывая в его лицо. Свет отбрасывает глубокие тени. Лицо расслабленное, хотя светлые брови слегка нахмурены. Неизменная повязка на носу, из-за чего он дышит ртом. Интересно, не надоело ли ему прятаться за этими бинтами? «На себя посмотри», - раздается ехидный голос в собственной голове. И правда, ему ли осуждать желание оставаться одному в собственных личных границах. Губы обветренные, перечеркнутые глубоким шрамом, виднеется россыпь светлых веснушек, которые он скрывает за бинтами вместе с изуродованным носом, хотя сейчас далеко не лето. «Солнечный мальчик», как назвала бы его Мальвина. Вполне хорош собой, хотя больше берет харизмой, нежели лицом. - Если бы я был маньяком, я уже мог убить тебя сто раз, – Пьеро хмурится и проводит пальцами по шраму на подбородке. Его очень привлекают такие вот отметки на других, потому что у самого их немного. Буратино все еще никак не реагирует на него. – Придурок. Пьеро недовольно кривит лицо, убирая руку, перебирается на свою часть кровати, упирается спиной в деревянную опору. Тянется во второй ящик комода, туда, где навалены смятые бумажки, незаконченные рисунки и нетронутые блокноты, чтобы выцепить среди беспорядка свежие листы. У Пьеро настроение писать, но слишком мало мотивации. Он подносит к зубам ручку, пустым взглядом следуя по листу. Вот бы мысли из головы проецировались на бумагу стоит лишь подумать. Ему приходилось выплевывать из себя строчки, где бы он не находился. Порой вдохновение работало совсем не так, как хотелось бы. Он чиркает что-то абстрактное на листе своим неаккуратным почерком, игнорируя все расчерченные линии. Строчки абсолютно не связаны между собой, но потом это вырастет минимум в стих особого сложения, максимум - в маленькую пьесу, которую он уберет в нижний ящик стола и о которой благополучно забудет на несколько лет. Пьеро писал только для себя, для публики он выступал. Мысли все ещё путаются и выброшенные на бумагу буквы не разгрузили голову, поэтому брюнет сползает на подушку, сталкиваясь взглядом с изученными до чертей трещинами в потолке. Тусклый свет от лампы дрожит, а тишина все такая же неприветливая, но с этого положения на него хотя бы страх не накатывает. - Мне действует на нервы то, что ты парень. - Пьеро роняет это едва слышно, сам не зная зачем. Десять минут он ворочается, но в итоге засыпает, потому что блондин сопит слишком уж заразительно. *** Буратино просыпается от головной боли и долго не может понять, где он. В комнате, в которой он находился, было темно, так, что глаза с непривычки не сразу восприняли тусклейшую лампу за адекватный источник света. Первое, что ему попалось на глаза – тяжелый балдахин темного цвета. В его комнате была самая обычная кровать, какой еще балдахин? В горле пересохло, было ужасно жарко. Молодой человек приподнимается на локтях, пытаясь осмотреться. Он совершенно точно помнил, что работал за кулисами, и, чтобы время шло быстрее и работа не была настолько монотонной, решил немного расслабиться. Где первая, там и вторая… Работа в «Золотом Ключике» выматывала не на шутку, особенно если ты не относился к числу vip-кукол. Помимо всего, Буратино решил остаться в казино на полставки, иногда заменяя тех или иных официантов в их неудобном графике. В этом решении скрывались сплошные плюсы: 1) ему нравилось общаться с новыми людьми, а также совершенно не нравилось сидеть без дела; 2) возможность приносить пользу хоть чем-то доставляло ему немалое моральное удовлетворение; 3) золотые, которые щедро оставляли ему завсегдатаи барной стойки, радовали с каждой сменой все сильнее. Буратино всю жизнь не мог сидеть на одном месте, так почему бы не заниматься этим с пользой для самого себя? Собственно, и в этот раз не особо сиделось. Артемон поручил ему (ну не только ему, но опустим) перетаскать коробки с пасхальным реквизитом и убрать их подальше – обычная театральная практика, когда менялись времена года, и определенные вещи становились неактуальными на продолжительное время. Однако, финальное место назначения для реквизита оказалось куда более захламлённым, нежели то, откуда его нужно было изначально перенести, потому Буратино решил, что раскидать реквизит по коробкам – еще пол дела, ведь его совсем не затруднит разобрать, кажется, абсолютно вековой хлам, скопившийся в подсобных помещениях за кулисами. По началу дело-то действительно шло в гору, только вот коробки, баулы, огромные куски картона, металлические трубы и другой реквизит оказались совершенно бесконечными. Только вот бросать что-то на пол пути – не в его характере, поэтому Буратино стал заложником собственных принципов и театрального закулисья, на сегодняшний вечер и ночь как минимум. По Буратино, может быть не скажешь, но порядок он любил, просто вещей у него было немного для того, чтобы это сильно бросалось в глаза. Поэтому от возможности прибрать что-то, к чему, пожалуй, не притрагивалась рука человека уже пару десятков лет, доставляло ему, в какой-то степени, и моральное удовлетворение, и это, на самом деле, являлось второй причиной, по которой он решил шлифануть все небольшим количеством пива. Остальные моменты он помнил смутно, но в одном он был уверен точно: за кулисами еще осталось огромное количество раскиданных вещей, которые необходимо было разобрать, и он никак не мог самостоятельно оставить боле боя и вернуться в комнату. Тем более явно в чужую комнату. Ну абсолютно никак. Блондин вздыхает и потирает сонные уставшие глаза. Он чувствует слабое движение рядом с собой, поворачивает голову и натыкается на… Пьеро. Ответы на вопросы пришли слишком уж быстро, стоило, пожалуй, и так догадаться. Пьеро спит, но спит беспокойно. Его веки дрожат, что говорит о том, что ему совершенно точно что-то снится; черные волосы убраны в хвост, который уже успел растрепаться – видимо, молодой человек ни раз поворачивался с боку на бок. Темные брови нахмурены, лицо, которое должно быть расслабленным, похоже на гротескную маску. Весь его вид выражал максимальное напряжение, разве так люди должны отдыхать и набираться сил? Парень, вроде бы, лежит спокойно, но блондин замечает периодически, как нервно вздрагивают его руки. Буратино боится пошевелиться, потому что кажется, что его может разбудить даже чужое дыхание. Это был первый раз, когда он действительно мог наблюдать, как он спит, без необходимости сдерживать шквал разнообразных эмоций внутри себя. Теперь абсолютно понятно, почему Пьеро бывает так раздражен по утрам. Буратино с ума бы сошел, если бы у него были хоть какие-то проблемы со сном. Однако, пугал не сам факт наличия проблемы со сном у молодого человека, а то, что всем было известно, что он довел себя до этого состояния сам. Шуметь нельзя абсолютно и блондин просто медленно и аккуратно переворачивается со спины на бок и ложится на подушку лицом к Пьеро, чьи брови к этому моменту были уже максимально сведены к переносице. Интересно, что он там видит? По плотно сжатым губам вряд ли что-то приятное. Буратино рассматривает чужое лицо, отмечая, что молодой человек во сне выглядит еще более агрессивно, чем когда бодрствует. Становится даже неловко от этого факта, будто бы он стал невольным свидетелем чего-то совершенно личного. Кожа даже в тусклом свете лампы очень бледная, не смотря на отсутствие грима. Это, кажется, первый раз, когда Буратино видит Пьеро полностью без красочной маски и без наличия различных хаотичных подтеков. Лицо кажется ненастоящим, наверное, все еще из-за сведенных к переносице черных бровей и дрожащих длинных ресниц. Россыпь едва заметных главу веснушек (это при такой-то прозрачной коже?) кажется чем-то совершенно сверхъестественным. Пьеро рвано дышит, будто бы притворяется спящим, но Буратино прекрасно помнит, что как-то Мальвина говорила, что он почти не спит нормально весь последний год. И как он только умудряется при отсутствии нормального количества сна вести настолько бурную социальную жизнь? Еще и выкладывается на сцене каждый спектакль так, будто бы он последний. Это невозможно восхищало, если не размышлять о том, что двигается он, кажется, на глубоких внутренних резервах. Нельзя забывать о том, что когда-то, но наступит время, когда они исчерпаются. Все еще очень хотелось пить, но, пожалуй, редкий сон своего соулмейта был куда важнее такой мелочи на данный момент. Буратино уже не хочется спать, поэтому в голову лезут разные мысли, и все крутятся вокруг черноволосого парня, лежащего рядом. Буратино чувствует дискомфорт от этого, но абсолютно ничего не может противопоставить связи, их соединяющей. Было куда проще мечтать о встречи со собственным соулмейтом и не знать его, чем попадать постоянно в такие вот «ситуации на грани». Человеческие отношения всегда были очень сложными для него, выросшего в не самой благоприятной среде. Воспоминания о раннем детстве граничат с психической травмой, только для него это – не травма вовсе, а вариант нормы, обычное поведение отца, «ничего страшного, успокоится». Позже – «спасение» в виде абсолютно простодушного бездетного Карло, гробовщика, того еще странного персонажа, не особо популярного у местного люда. Ему совсем непросто дались попытки научиться жить заново, не бояться каждого шороха, а что страшнее – допускать кого-то в свое личное пространство. Карло – очень добрый и хороший человек, очень одинокий, бедный и многократно побитый жизнью, но он стал отцом, о котором Буратино даже мечтать не приходилось. Но что может нормального вырасти из ребенка, с самых ранних лет считавшимся сыном гробовщика и «приемышем»? Сверстники не выявляли особо желания контактировать с ним, потому большую часть своей жизни Буратино провел на улицах Голден Кей, изучая все его неприметные, никого не интересующие закоулки. По крайней мере, «Страну Дураков» на сегодняшний день он уж точно знал как свои пять пальцев. Его жизнь скорее напоминала жизнь изгоя до начальной школы, только вот и там не заладилось. Буратино искренне не хотел расстраивать приемного отца, очень много сил вложившего в то, чтобы его приемный сын получил хотя бы начальное образование, но что уж поделаешь с тем, что всю свою жизнь блондин был действительно полным социальным неудачником. Из-за этого еще более абсурдным казался тот факт, что своего первого друга Буратино, кажется, приобрел в лице собственного соулмейта, которому, кажется, абсолютно по фану было создавать из любого взаимодействия слегка нездоровую хуйню. Блондин искренне надеялся, что жизнь продолжит идти тихим чередом, если он полностью изолируется от него и вернется в свою обитель скучной тихой жизни, да только вот Пьеро точно ничего не заменит, и дело даже не только в том, что они предназначены друг другу свыше. Чтобы блондин не делал, с кем бы не разговаривал – это все не то. У судьбы, конечно, отменное чувство юмора, если решила сделать их соулмейтами. Из всех возможных вариантов, с вероятностью менее 0.1% ему достался такой человек как Пьеро. Его пальцы, глаза, голос – все это составляет одну нахальную, эгоистичную человеческую единицу, абсолютно противоположную Буратино во всем. А весь это мог бы быть кто угодно, мужчина, женщина, ребенок, который еще не родился. Почему именно он? Мальвина сказала, что ему требуется пережить «проверку», потому что, по ее мнению, именно так Пьеро подбирает себе окружение. Рядом с ним только те, кто может его вынести. Против него – все остальные. Абсолютно никто не относился к нему равнодушно, это было просто невозможно. «И когда моя жизнь стала похожа на артхаусную комедию?», спрашивает он сам у себя, тоскливо смотря на острую ключицу молодого человека, выглядывающую из-за сбитой рубашки. «Когда ты родился», отвечает внутренний голос и Буратино не может не согласится. Жизнь становится слишком трудной, когда ты взрослеешь. Лучше бы он вообще не рождался. *** Пьеро снова на разрушенной лестнице, в самом начале пути. Это уже становилось похоже на пытку, ему действительно больше нравилось видеть сестру в жизни (пусть это и говорило о том, что у него окончательно едет голова), чем видеть бесконечно одну и ту же картину, которую он всеми силами старается упрятать в забытые чердаки собственной памяти. Она улыбается ему и никуда не бежит. Пьеро выучил уже, кажется, абсолютно все вариации ее поведения за эти три недели. «Другая» Лотти не двигается, если не двигается он. В принципе, это куда лучший вариант, нежели все другие. Он расправляет пальцами помятые лепестки лилии, которую всегда находит около колодца. Именно эти цветы лежали в ее гробу, когда состоялась тайная церемония. Решение о погребении было принято буквально за первый час после случившегося, возможно именно поэтому Пьеро настолько противится факту ее смерти даже спустя такое количество лет. Он ее слишком хорошо помнит, бледнейшую из красавиц в кружевном кремовом платье, сложившую руки на груди с огромным торжественным букетом. Пьеро почти ничего не помнит о самой церемонии, помнит только чувства злости на целый мир, на отца, на гребанного священника, на докторов из очень близкого круга, зафиксировавших факт смерти. Единственное, что Пьеро хорошо помнит – это холод ее кожи и бледные губы. Лотти никогда не была настолько холодной. Он облокачивается спиной о перила, «другая» Лотти игриво смотрит на него с верхних ступенек. А что будет, если здесь умрет не она, а он? Это же зачем-то ему снится. Может быть пришло время сходить проведать ее на кладбище? До даты было не так уж и далеко. «Другая» сестра хмурит брови, обиженная отсутствием внимания к своей персоне. Хоть в этом они действительно похожи. Пьеро делает полушаг вперед, и девушка восторженно хватается за собственный подол, готовая начать их бесконечную гонку. Начинается дождь, сквозь сон Пьеро слышит, как он барабанит по стеклам комнаты. Когда Лотти убила себя, тоже шел дождь, потому он не может сказать, что реально, а что нет. Раздается женский задорный смех, когда он неспешно поднимается по ветхим ступеням. Чем быстрее это закончится, тем быстрее он проснется, он знает, но каждый раз невозможно видеть то, что он видит. Он никогда не сможет ее догнать, потому что она – часть другого мира, а он – чужак в любом из миров. Обшарпанный коридор незнакомого поместья, поросший мхом, Пьеро кажется, что он где-то встречал этот образ. Стук каблуков отражается от потолков, врезается в стены. Молодой человек преодолевает расстояние и все во сне меняется: он снова угловатый подросток, спешащий порадовать собственную сестру только что полученной новостью – отец утвердил его как помощника режиссера. У него наконец-то получилось, спустя столько лет, вырваться из простого актерского состава, он сможет начать развиваться в этом направлении и в итоге благополучно покинуть Голден Кей, как и хотел, как только станет совершеннолетним. Лотти непременно должна узнать об этом самой первой. Она будет так им горда. Его рука ложится на поросшую мхом дверную ручку зеркальной комнаты – если Лотти нет в ее комнате, она может быть только здесь. Пьеро вдруг понимает, где видел эти коридоры – это ведь его дом, только зеркально отраженный и явно побитый временем. Дверь отворяется и собственный крик стынет в жилах, в голове взрываются одновременно хохот, шепотки, белый шум; вспышкой в сознании проявляется картина: стеклянные светлые глаза, темная-алая лужа крови, окрасившая светлое платье, кровавый осколок в руке. Вокруг – чертовы зеркала, создающие бесконечный коридор из ужасающих отражений, он вновь немеет от ужаса и крик обрывается, застревая где-то в горле. Создание отключается, и он находит себя уже рядом с сестрой, перебирающим ее светлые волосы. Пьеро тогда перебил все зеркала в этой ебанной комнате, только вот не помнит как. Девушка на полу шевелится и перебрасывает нежные фиалковые волосы через плечо, ложится головой к нему на колени и начинает мягко хохотать, и хохочет, хохочет, хохочет; Пьеро прекрасно понимает, что это – вовсе не его Лотти, его Лотти за их встречи не произнесла ни единого слова. Но все равно не может двинуться с места, прикованный к полу, щедро засыпанному окровавленной зеркальной крошкой. Он продолжает гладить ее волосы, не смотря на боль в руках – он из принципа игнорирует стекающую с пальцев кровь. Ничего в жизни не будет для него больнее ее самоубийства. - Ты никогда с этим не справишься, - «сестра» со стеклянными глазами касается окровавленной рукой его щеки, оставляя отпечаток холодной ладони, и он знает, что она права. – Останься со мной. Он хочет ответить «да», но мягкий смех в очередной раз ударяет его по голове и что-то силой выталкивает его из сна. *** «Просто останься со мной.» Пьеро окатывает ледяной водой, когда он наконец понимает, что мягкая темнота вокруг – это реальность, а не часть только что увиденного кошмара. Рубашка неприятно липнет к телу, а кислорода не хватает абсолютно, так, что ему приходится хватать ртом воздух. Он пытается хоть что-то увидеть в этой тускло освещенной темноте, хочет открыть окно, включить яркий свет, сделать хоть что-то для того, чтобы видения суицида собственной сестры прекратили отрывками всплывать перед его глазами. Он делает резкую попытку подняться и встать, но запутывается ногами в собственном одеяле и чуть было не валится с кровати, но его тут же хватают за ворот рубашки сзади и с силой удерживают от падения, едва при этом не придушив. - Отпусти! - Пьеро щетинится, сиплым голосом прорезает тишину, потому что все еще спросонок не до конца понимает, где находится и что происходит, замахивается вслепую и попадает по чьему-то боку, чувствуя, как этот кто-то явно не ожидает нападения и ойкает от боли, ослабляя хватку. Брюнет пользуется этим, поворачивается и вцепляется в темноте пальцами в чужое предплечье, в провальной попытке дотянуться до чужого горла. Еще в собственной постели его не пытались убить. - Да успокойся ты! - Буратино пытается отлепить мертвую хватку с своего плеча горячей ладонью, но терпит поражение, - Перестань дергаться, это я... – он чувствует, как Пьеро вздрагивает, узнавая голос, - Пьеро, это я! Это был всего лишь плохой сон. Стоило ожидать, наверное, чего-то подобного от человека с повышенной тревожностью и неконтролируемой агрессией после пробуждения, но Буратино никогда не был особо уж умным. Пьеро все-таки немного ослабляет хватку, но все равно оставляет руку на чужом предплечье, потому что наконец-то чувствует знакомое мирное тепло сквозь призму кипящих в нем страхов и демонов, пытающихся сожрать его и так плачевную психику до остатка. Мертвые глаза Шарлотты с порезанными руками, отражающиеся в каждом из десятков зеркал, создающих бесконечный коридор из изображений. Как давно он не видел эту картину? Год? Несколько лет? Почему именно сегодня? Л’Ивси ведь обещал ему, что лекарства помогут, но в очередной раз соврал. Ничерта ему не помогает. Смерть Лотти лишь в очередной раз стала реальностью, размазав его по собственной кровати. Его ладони мокрые, а сердце до сих пор стучит как бешенное. Он неосознанно сжимает чужую теплую руку снова, после чего ощущает, что чужая широкая ладонь ложится на его волосы. С легкой нерешительностью пальцы начинают перебирать выпавшие из прически пряди. Пьеро вздрагивает. Он что, по его мнению, первоклассник? Кого вообще это может успокоить? Ну что за придурок этот Буратино. - Я здесь, - его голос низкий и сиплый после сна, но очень мягкий и спокойный, - это всего лишь сон. Пьеро по характеру своему хочет огрызнуться, потому что этот «всего лишь сон» - его ебучий кошмар длинною в несколько лет. Но он не отвечает, отмечая, что несмотря на все, мертвые глаза уже не кажутся такими яркими, но все еще не может расслабиться. Почти нежные прикосновения будто царапают его, это физически неприятно. Что ни делай, нет никого волшебного средства избавиться от страха и паники. - Хватит, - Пьеро уворачивается от чужой ладони, но свою руку с предплечья все еще не убирает, понимая, что это его устойчивость на данную секунду, - не надо. Рука парня застывает в миллиметре от чужих волос. Подсознание врубает запоздалые сигналы тревоги. Буратино абсолютно не знает, что сказать в такой ситуации, потому что никогда никого не успокаивал, кроме разве что соседских малышей, разбивших коленки после падения с качели. Но что-то подсказывает, что извиняться за это не стоит. Пьеро на милого ребенка уж точно не походил, поэтому блондин не находит ничего лучше, чем занервничать так, что его ни с чего бросает в жар, хотя после и вспоминает, что далеко не он был инициатором их нынешней встречи. После абсолютной неопределенности, характерной для их взаимоотношений, Буратино старался как можно меньше контактировать с соулмейтом. Зачем? Без понятия. Их всегда все равно что-то да сталкивало, как и говорила Мальвина. - Могу спросить, что я делаю в твоей комнате? – Буратино выдерживает долгую паузу, по ослабленной хватке на своем предплечье делая вывод о том, что его соулмейт, кажется, все-таки пришел в себя. - Откуда я знаю, это ведь ты у нас здесь маньяк, - Пьеро в своем репертуаре, хотя голос его кажется Буратино абсолютно безэмоциональным, несмотря на попытку придать ему хоть какой-то тон. Неизвестно, что он видел, но, кажется, это очень сильно на него повлияло. – Наверняка так сильно хотел меня увидеть, что тайком забрался ко мне в комнату, гребанный сталкер. - Прекрати, пожалуйста, врать, - устало повторяет Буратино, пропуская колкость мимо ушей. Иногда ему хотелось бы иметь больше прав на то, чтобы его затыкать, - Я просто хочу узнать, почему проснулся среди ночью не за кулисами большой сцены, где должен был. Брюнет, кажется, потихоньку, но приходит в себя, потому что вдруг улыбается и отпускает чужую руку. - Считай, что ты нарушил сотню школьных правил, а твой замечательный бескорыстный друг-староста, - Буратино сквозь полумрак видит, как Пьеро указывает на себя, - спас тебя от недельной отработки в больничном крыле. Он, кажется, реально гордится этим поступком. - Я… - Буратино хотел было что-то сказать, но передумал, - спасибо. Он запускает руку в собственные волосы, не зная, что еще может сказать. Пьеро обладал огромным количеством отрицательных черт в характере, одна из которых – от него абсолютно невозможно было получить прямой ответ на вопрос, если он не хотел отвечать. Блондин снова чувствует себя не в своей тарелке, потому что брюнет потирает глаза и окончательно отстраняется, наконец-то окончательно придя в норму. Он поднимается с кровати, теряясь в тускло освещенной темноте на мгновение, чем-то шуршит, после чего сдвигает в сторону тяжелые шторы. В комнате становится немного светлее из-за тусклого света фонаря где-то внизу на улице. Буратино не понимает, зачем Пьеро настольная лампа, которая совершенно не светит. Брюнет отворяет окно и в жару комнаты врезается прохладный воздух. Дождь все-таки был не просто частью сна, а скорее проекцией реальности в подкорке его мозга. Асфальт был мокрый, так что, кажется, шел ливень. Или вообще гроза. Пьеро забрался с ногами на подоконник, не без удовольствия вдыхая озоновую свежесть. Интересно, как ее перенесла сегодня Мальвина? Он губами достает из пачки сигарету, после чего щелкает колечком. Через секунду – затяжка, Пьеро немного вздрагивает от легкого порыва ветра. На улице совсем не тепло, дело двигалось к середине сентября. Сигарета не расслабляет, но срабатывает привычка и рефлекс – от выдыхаемого через нос дыма становится почти спокойно, по крайней мере, менее тревожно. Он не роняет ни единого слова, порой поглядывая на неизменный пейзаж за окном. Одно и то же дерево и фонарь двадцать с лишним лет. Ничего нового. Голден Кей – застывший в средневековье отшиб мира. Буратино наблюдает за ним молча. Он все также остается сидеть на кровати и не может противиться желанию впитать каждое редкое движение своего соулмейта, а также изгибы чужого тела. Пьеро сейчас - ключевая фигура театра ночных теней. Невозможно было спорить с тем, что Пьеро, при всех его недостатках и особенностях характера, представлял собой настоящую эстетику. Кажется, что он все в этой жизни делал красиво. Сейчас так и в принципе представлял собой олицетворение богемы с этими продолжительными медленными тяжками и сигаретой в длинных тонких пальцах. - Хочешь прогуляться? – Пьеро вдруг нарушает устоявшуюся тишину, через время делая последнюю затяжку. Буратино кивает, не уверенный, что в полумраке собеседник хоть что-то увидел. Краем сознания он понимает, что ему не мешало бы вернуться за кулисы. Ответственность за поручение все еще лежала на нем тяжелым грузом. Может быть предложить Пьеро составить ему компанию? Не было похоже на то, что он захочет спать в ближайшее время. Однако, как только блондин решает открыть рот, чтобы высказать свое предложение, Пьеро мягко улыбается, тушит бычок рядом с собой и встает босыми ногами на подоконник, пряча пачку сигарет в карман сбитых брюк. - Отлично! Он ничего не объясняет, просто шире отворяет окно и, выглядывает с головой наружу, переставляя босую ногу (господи, он что, совсем псих?) на влажный после дождя скат со стороны улицы. Буратино вскакивает в этот же момент, едва не запутавшись в одеяле (что это за одеяло такое?), после чего ловит Пьеро в движении за вторую лодыжку, готовый в любой момент пресечь любую попытку его падения. - Ты совсем ебанутый?! – Буратино с ужасом смотрит куда-то вверх, но слышит в ответ лишь хохот, после чего Пьеро наклоняется так, чтобы его становится видно, и с улыбкой и дьявольским блеском в глазах, произносит простое «ага». Буратино злится этому безрассудному веселью, так что выражение его лица меняется, а губы поджимаются и становятся тонкой линией. Свободную рубашку Пьеро развивает ветер, так же, как и его выбитые из прически волосы, все это время он не перестает улыбаться. - Видел бы ты сейчас свое лицо! – он все равно пропускает смешок. Его голос тихий, но восторженный, адреналин в крови наконец-то возвращает ему мироощущение, - Не бойся, пай-мальчик, я не собираюсь сбрасываться с 4 этажа. Не сегодня. – Очередная самовлюбленная улыбка, - Пошли, я покажу тебе одно убойное, но очень тайное место. И Буратино почему-то не может не верить ему, так, что все же отпускает ногу, после чего поднимается на подоконник сам и выглядывает из окна. Пьеро успевает пройти по узкой тяге еще один пролет окна, цепляясь черт возьми за что, и блондин вдруг осознает, что ему теперь тоже придется так сделать. - Забыл как пользоваться ногами? – Пьеро заливисто смеется, наблюдая за тем, с какой осторожностью Буратино повторяет его недавние движения. - Ты псих! – он парирует, продвигаясь в его сторону быстрее, после чего Пьеро награждает его яркой улыбкой, проскальзывает и пропадает где-то наверху. Буратино повторяет его маневр, проклиная про себя весь белый свет, ругает себя, дождь, проектировщиков Голден Кей с их мизерными для его ноги выступами, Пьеро с его безумствами, это при учете того, что он, на минуточку, совершенно не боится высоты и далеко не трус. Когда Буратино забирается на выступ, за которым в последний раз видел Пьеро, тот уже курил сигарету, сидя на влажном бетонном выступе. - Какой же ты долгий, - он смеется, затягиваясь сигаретой, с вызовом смотря в голубые глаза на выдохе. - Предупреждай, пожалуйста, в следующий раз, когда задумаешь что-то столь суицидальное, - блондин бурчит и поправляет сбившуюся рубашку и наконец получает возможность осмотреться. Как и ожидалось, это место было чем-то, напоминающим крышу, однако места здесь было не так уж много. Скорее всего эта лазейка была запроектирована для лучшей системы отвода воды, потому что через нее проходило большое количество труб. Пьеро сидел на достаточно высоком выступе (и когда только успел забраться), и было видно, что он необычайно доволен собой. Буратино не сказал бы, что место было впечатляющим само по себе, скорее большее значение имел тот факт, что тайное место, по каким-то причинам важное для Пьеро, теперь стало доступно и ему. - Что это за место? – Буратино прерывает тишину, смотря на вальяжно развалившегося парня. - Поймешь, - бросает брюнет, не сводя с него взгляда. - Когда ты сказал, что хочешь прогуляться, я думал, что поведешь меня в Голден Кей, - Буратино старается игнорировать изучающий взгляд, также забирается на высокий выступ и хочет сесть рядом, несмотря на то, что места для двоих было не то, чтобы много, - Подвинься. - С чего это я должен двигаться? – Пьеро фыркает и принципиально не отодвигается. - Ты не очень-то и дружелюбен с гостем, хочу тебе сказать, - Буратино все-таки силой заставляет брюнета освободить немного места, после чего усаживается почти на край, - Угостишь? Пьеро шарится рукой в кармане, вытаскивая пачку. Буратино кивает в знак благодарности (его пачка, кажется, канула в лету за сценой театра рядом с вековым хламом). Пара движений и он тоже затягивается, выпуская дым через нос. Прохладный воздух щекотал открытые участки кожи и до него только сейчас дошло, что Пьеро шагал по скользким выступам абсолютно босой. Снова дует ветер и до Буратино долетает едва различимый запах чужих духов. Пьеро меняет положение и в полумраке светит едва заметный металлический блик. - Что это за ключ? – Буратино вдруг тянет пальцы к загадочной подвеске на шее своего соулмейта, но тут же жестко получает по ним. - Открывашка для бутылок, - ехидно, без единой секунды на размышления. - Врешь, - блондин парирует, не сводя заинтересованного взгляда с ключа. - Вру, - он кивает и дотрагивается до металлической поверхности, после чего картинно оттягивает ворот рубашки и прячет ее от посторонних взглядов, - А может и нет. Кто знает. - Сколько у тебя вообще тайн? – Буратино улыбается детскому поведению, но не решает продолжать. Пьеро все равно никогда не скажет ничего лишнего. - По словам Мальвины у меня лицо, которое привлекает ко мне людей, - он улыбается, - этого достаточно, чтобы никто не задумывался о моих секретах. - А если кто-то все-таки заинтересуется? - Буратино выдыхает дым, наблюдая за выражением его лица. - Сочувствую ему. - Пьеро поднимает бровь и снова ухмыляется так, что кажется, что ухмылка - это естественное продолжение его губ. - Почему именно это место? – Буратино правда интересно, здесь, казалось бы, не было ничего привлекательного. - Увидишь, - Пьеро улыбается его недоуменности, - Для меня это место что-то вроде оазиса, где я могу расслабиться и бессмысленно потратить свое время... – Он докуривает и тушит бычок о влажную плиту с характерным шипением, - либо спрятаться от Артемона. Видел бы ты его лицо, когда однажды он поставил весь город верх дном в поиске меня, а я в итоге спокойно вышел из своей комнаты поздним вечером. Буратино улыбается, потому что это действительно казалось забавным. Поработав на Артемона некоторое количество времени, начинаешь понимать, почему этот человек столько лет занимает пост главы охраны. Непоколебимое спокойствие и стальная выдержка. Неудивительно, что Пьеро забавляет выводить его на реакции, пусть и такими своеобразными способами. - Почему тебя так часто запирают? – Буратино, конечно, знал ответ по слухам, они оба это прекрасно знали. Но лично они никогда об этом не разговаривали, кроме одного раза, там, вусмерть пьяные на полу туалетной комнаты с занавешенными зеркалами. - Я никогда не характеризовал себя как послушного или милого, люди сами придумывают мне образ, - Пьеро хмурит брови, задумчиво растягивая слово за словом, - реальность оказывается куда менее привлекательной, если приподнять театральную кулису. «Это уж точно», проскальзывает в голове. - И тебя это устраивает? Опять эти двусмысленные ответы. Буратино чешет забинтованную переносицу, пытаясь подобрать в голове правильные вопросы. Это, наверное, был тот редкий случай, когда они оба были трезвы настолько, чтобы по-настоящему поговорить друг с другом. Упускать такой шанс казалось непозволительной роскошью по любым меркам. Главное не перегнуть палку. Пьеро смотрит куда-то в небо, облокотившись о холодную бетонную плиту спиной. Устраивает ли его то, то весь «Золотой Ключик» воспринимает его как избалованного и капризного ребенка? И это-то при условии того, что у них есть Мальвина. - Просто я, похоже, главный антагонист в данной истории, - Пьеро не то, чтобы некомфортно, просто данная тема на трезвую голову казалась какой-то слегка неуместной. Почему его соулмейт решил устроить очередной допрос ему все еще казалось не понятным, но пока терпимо. – У плохих персонажей не бывает хороших концовок. Буратино снова смотрит на него, пытаясь понять, что могло повлиять на то, что он настолько склонен портить самому себе жизнь. - Но ты ведь знаешь, что это не так, - прохладный воздух путается в светлых волосах, - Или ты думаешь, что ты королевское исключение? - Если бы я знал, что ты собираешься читать мне нотации – выкинул бы тебя с 4 этажа, пока была возможность, - Пьеро резко сарказмирует, едва заметно раздражается, но Буратино ощущает это по интонации и потому, как нервно он вытаскивает с пачки еще одну сигарету. Разговор явно ему неприятен. - Вода окажется холодной, только если стоять босыми ногами в луже. - Буратино пожимает плечами, и ему кажется (в первый раз за долгое время), что ему действительно все равно на то, что Пьеро злится. Потому что сейчас он злится из принципа, только потому что его не воспринимают как драматичного принца из театра. - Чего, блять? – Пьеро нахмуренно придерживает губами сигарету, поднимая на блондина недовольный взгляд. Куда шел этот разговор ему совершенно не нравилось. Один мозгоправ у него уже есть, нахуя ему еще, тем более без дипломированной квалификации. Он, вообще-то, просто прогуляться вышел. - Ты никогда не задумывался, что почти все твои проблемы, - Буратино делает тактичную паузу в бессмысленной попытке подобрать слова, которые не заденут, - появляются из-за тебя самого? Точнее из-за твоего нежелания жить обычной жизнью. Наступает гробовая тишина. Только где-то вдали раздается едва слышное пение птиц, приближающее рассвет и шелест крон деревьев где-то внизу. Тишина продолжается около двух минут, после чего нарушается щелканьем колечка зажигалки. - Выключай мамочку, иначе я еще больше пожалею о том, что пер сегодня твою огромную задницу четыре пролета лестничной клетки, - голос Пьеро кардинально меняется, лишаясь спокойных мирных нот и становится стальным. Он разворачивается к нему лицом только для того, чтобы агрессивно выдохнуть дым прямо ему в лицо. – Повторяю первый и последний раз, дорогуша – ты сейчас ходишь по ебучему острию ножа и еще немного, и я воткну тебе его в глотку. Он наклоняет голову набок и улыбается так сладко, что у Буратино зубы сводит. Он мирно смотрит в чужое красивое лицо и делает еще один смелый шаг по лезвию. - Я наблюдаю за тобой уже достаточно долго и вижу абсолютно все. Абсолютно каждый раз, когда ты можешь избежать проблемы, ты в неё ныряешь. – Буратино сейчас и сам не понимает, как абсолютно безобидный разговор мог привести к этому. Они ведь даже не пили. - Откуда такая тяга к саморазрушению? – что-то орало, что не мешало бы остановиться, но одновременно с этим он понимает, что именно сейчас тот самый нужный момент, чтобы говорить, - Ты же не тупой, ты специально это делаешь. Будто просишь других взять ответственность за все дерьмо, что скопил, потому что просто не знаешь, что с ним делать. Пьеро чувствует ментальную пощечину на своей щеке, но слишком горд, чтобы показывать, что его что-то из этого могло задеть. До этого подобной хуйней занимался разве что только отец, тыкая его носом в слабости как ножом в свежую рваную рану. Сладкая улыбка перетекает в нервную, брюнет пытаясь сохранить остатки самообладания, чтобы выйти из ситуации красиво. Так как отец учил, вот же ж ирония судьбы. Но он этого точно не забудет. Пьеро прочищает горло и Буратино чувствует, как накалилась атмосфера между ними. Кажется, все самообладание брюнета сейчас ушло на хватку побелевшими пальцами края бетонной плиты вместо ожидаемого кулака в нос. Это что же, первый раз на неделе, когда антидепрессанты позволили проконтролировать свои эмоции? Вау, надо будет обязательно рассказать Л’Ивси об этом достижении. «- Как дела, мой мальчик? - Док, на прошлой неделе я чуть не сдох во сне от флешбека в самый хуевый день своей жизни, но зато не впечатал кулак в ебало своего с нихуя ахуевшего соулмейта! - Ну вот видишь, ты отлично справляешься.» Какой же хуевой идеей было налаживать какие-либо социальные контакты, особенно заводить новые. Неинтересные читки, скучные дни, унылые отношения между людьми, бессмысленная трата времени, прожиг своей жизни на сотню процентов – вот что действительно стоило его внимания. За-пом-ни. - Прежде чем ты пошлешь меня нахуй и закроешься в себе или в своей комнате, хочу спросить, - Буратино опережает Пьеро и тот даже мысленно салютует его находчивости, - Чего ты хочешь от меня? Что ты по-настоящему ждешь от меня? Пьеро вдруг понимает, что этот несложный вопрос мгновенно ставит его в тупик, и почему-то злость и раздражение, ощущаемые до этого, волшебным образом рассеиваются. Он выдерживает долгую паузу, но от Буратино все же не ускользает тот факт, что атмосфера вдруг стала намного, но мягче. - Перестань так явно пялиться на меня во время прогонов. Это напрягает. Блондин ожидает чего угодно, хоть трехэтажного посыла нахуй, но никак не этого. Он вдруг неожиданно для самого себя заливается краской до самых ушей, закашливается сигаретным дымом и тупо пялится на влажный пол под ногами добрую пару секунд. - Ты говоришь о тех тупых взглядах, когда я рассматриваю тебя в течении некоторого времени каждый раз, как вижу? – он хочет провалиться сквозь землю от испытываемого стыда, а Пьеро получает моральное удовлетворение от его страданий, так, что даже делает вид, что забывает на время о том, что этот парень только что разворошил осиный улей в его душе. – Или о тех, когда я смотрю на то, как ты выступаешь из-за кулис? - Ты еще и во время выступлений на меня пялишься? – Пьеро еле сдерживает смех, потому что в монохромном мире вокруг особенно ярко становятся заметны его покрасневшие уши. Буратино молчит, не поднимая на Пьеро взгляда. «Выглядит как побитая собака.» - Эти слова звучали как признание, ты в курсе? – Пьеро все-таки смеется, ощущая, что почти полностью расслабляется, - Ни стыда, ни совести. Они молчат некоторое время. Начинало светать. Когда рассветные лучи коснулись Голден Кей, Буратино сразу же понял, почему это место стало особенным для Пьеро и что именно он хотел ему показать. Краски, которые разливались по небу, казались чем-то нереальным, очередным полотном известного художника, решившим смешать, кажется, все имеющиеся оттенки на свете. Они наблюдали рассвет в полной тишине, когда Пьеро вдруг мягко спустился с камня босыми ногами прямо на холодный каменный пол. Ему было холодно, однако этот холод было приятно ощущать, в отличии от испытанного им недавно могильного холода, которым веяло от его ночного кошмара. - Ты спросил, чего я хочу от тебя, - Буратино перевел взгляд на вытянутую фигуру, которая лениво сейчас потянула руки к восходящему солнцу. Поймать солнце было невозможно, но в такие вот моменты Пьеро был бы не против запереть его в своей комнате. - Человек на сцене – всего лишь выдуманный герой. Буратино также соскальзывает с насиженного места, не совсем понимает его реплики, но не перебивает. Пьеро впервые кажется каким-то естественным, не наигранным. - Я принадлежу миру театра, понимаешь? – Пьеро разворачивается, окидывая высокомерным взглядом собеседника, явно незнающего сейчас куда себя деть. Его идеальная осанка, черная развивающаяся на легком ветру челка и тонущая в рассветных лучах светлая кожа делали его естественной частью мира вокруг. Очень красиво. - Я – сучка театральной сцены и Карабаса, нравится мне это или нет. – Он в своей манере хищно улыбается и Буратино готов поклясться, что ловит даже нотки гордости в этих словах, - Я принадлежу миру шоубиза и звону монет, продаюсь за любую копейку. Именно поэтому я отлично знаю себе цену. Пьеро вдруг сокращает расстояние между ними до минимума, хватая его за ворот рубашки, заставляя наклониться к себе максимально близко. Буратино не ожидает, потому что едва не теряет равновесие. Разные глаза смотрят куда-то вглубь и это заставляет мысленно сжаться. Такой Пьеро неприятный, очень опасный, родители обычно учат держаться от таких людей подальше. - Я понятия не имею, чего захочу от тебя завтра, - они так близко друг к другу, что кажется, сейчас соприкоснутся носами, - но сегодня я совершенно точно не хотел бы слушать от тебя ебучие нотации. Мне их каждый день читают. Он резко отстраняется и отпускает чужой ворот. Подходит к краю крыши, уже щедро политой солнечным светом, и садится на ветхий парапет. Поджимает одну ногу под себя, кладет голову на собственную коленку, и говорит с легкой грустью, с такой, что Буратино чувствует себя последним мудаком. - Я просто хотел показать тебе рассвет, потому что это очень красиво. Он умолкает, явно не намеренный продолжать какой-либо разговор дальше. Достает из кармана брюк смятый лист - плод его сегодняшнего ночного творческого труда - и рвет его на мелкие кусочки, не без удовольствия предавая их ветру и наблюдая за тем, как они хаотично кружатся, разлетаясь в разные стороны от автора. От уничтожения еще одной, пусть и совсем крошечной, частицы себя становится немного, но легче. Буратино до смерти интересно, что там было написано. Интересно все, что он чувствует на самом деле, потому что такой Пьеро, разочарованный, уставший, спокойно повернувшийся к нему спиной после всего, что он наговорил (вместо того, чтобы врезать ему как следует), кажется, нравится ему еще больше. Буратино сжимает руки в кулаки, подавляя желание заехать ими по собственному лицу. Ну что за идиот.