Шрамы Малфоев

Он с трудом пытался разлепить воспаленные веки, но пульсирующий кровоподтек, переходящий в плотный отек под глазом, буквально забетонировал возможность видеть четкие контуры. Голова нещадно гудела, и каждый поворот лица из стороны в сторону сопровождался покалыванием в висках. Джордж, несмотря на полное отсутствие сил, все же повел корпусом вперед, но руки, как оказалось, были связаны Инкарцеро за спиной. Сам же он сидел на коленях на полу из натертого до ослепления паркета. Он медленно обвел взглядом помещение, в котором оказался. Не сложно было догадаться, что здесь он находится в качестве пленника. И посему он надеялся в лучшем случае остаться там же, где на него напали — в «Горбин и Бэркес». Уизли вернулся в разгромленную лавку, чтобы проверить журнал посещений. Так называемый «коллега» был далеко не идиотом, и имя каждого, кто переступал порог, автоматически переносилось в потрепанный блокнот под стойкой. И Джорджу повезло найти его в целости и сохранности, но как только он оказался за стойкой, его оглушили. На этом воспоминания о визите в злополучную лавку покрываются мрачным неведением. Но он находился не в лачуге Горбина и не в каком-то подземелье вроде подвалов Мэнора, о которых рассказывал Рон. Скорее, это был традиционный зал приемов в обыкновенном поместье аристократов. Не так он представлял себе долгожданную вендетту с Пожирателями: быть схваченным, обезоруженным и связанным уж точно не входило в планы мести ублюдкам за смерть брата. Тотальная дезориентация еще сильнее давила на невидимый переключатель тревожности, потому что одним ухом особо не услышишь врага, если тот нападет со спины, а заплывшие глаза, и того хуже, не справлялись с задачей. И хвала Годрику, что обоняние не подвело — с правой стороны повеяло терпким женским парфюмом с легкими нотами амбры. Вслед за шлейфом объявилась и его носительница. Девушка плавно обогнула бедолагу, возвысившись над ним, как истинная валькирия. Длинная струящаяся мантия винного цвета шелестела при каждом шаге, а остроконечный капюшон не позволял разглядеть лицо незнакомки. Но Джордж уловил что-то знакомое в клиновидном подбородке и губах в форме бантика. Но вот вспомнить, где же он видел эту девушку, ему не удалось. Она остановилась перед ним и вынула палочку из кармана мантии, наведя древко в район сердца парня. Ее губы то растягивались в улыбке, то плотно смыкались, словно мысли в ее голове сменялись эмоциями по несколько раз за секунду. Выглядело все это поистине жутко, но у Джорджа было свое непробиваемое оружие — шутовство. Оно приросло к нему, пустило корни под кожу, въелось истерической улыбкой в лицо. Он ловко отзеркалил мимику незнакомки, что ее, несомненно, разозлило. Тонкие бледные пальцы сильнее сжали палочку, и искрящаяся магия поблескивала дрожащим свечением на деревянном кончике. — Ах, мистер Уизли, как невежливо было с моей стороны не начать с приветствия, как и полагается в высшем обществе. Традиции чистокровных семей нужно чтить, не так ли? — девушка замолчала на миг, перекатившись с пятки на носок, но мгновение спустя продолжила: — Хотя о каких манерах можно говорить с тобой — выродком из Священных Двадцати Восьми? Но опустим все эти общеизвестные бла-бла-бла о предателях крови, Уизли. Мне стало жуть как интересно, что же ты делал у старика Горбина? Неужто убийцу потянуло на место преступления? — она ухмыльнулась одним лишь уголком губы, облизывая тот резким движением языка. Чертовка играла грязно, пользуясь соблазнительными приемами, вот только Джорджу было до лампочки. — Убийца, значит, милочка? Ох, дорогая, я не убивал этого прощелыгу, я пришел вернуть ему должок — мы своего рода коллеги. А убивать старика ради ста галлеонов — это совсем кощунственно, тем более для меня. Сами знаете, времена для бизнеса не лучшие, — Джордж мазнул ехидной улыбочкой в ответ, отчего незнакомка шагнула вперед. Палочка едва доставала до груди Джорджа, и одному Мерлину известно, что она собиралась ей делать. Девушка склонилась над его лицом, но вот ее же до сих пор было не разглядеть под капюшоном. — Уизли, Уизли… Ты никогда не был придурком, несмотря на свои идиотские выходки. Раз ты пришел вернуть долги несчастному Горбину, то откуда у тебя это? — она швырнула журнал посещений к его ногам, и блокнот раскрылся точно на закладке. Почерк был слишком смазанным и мелким, а с такого расстояния рассмотреть имена было совершенно невозможно. Но Джордж жадно шнырял глазами по строкам, в надежде выудить воспоминания позже, если он, конечно, выберется отсюда живым. Незнакомка перехватила его взгляд и со злостью пнула по корешку, отчего блокнот отлетел куда-то поодаль. Джордж исподлобья наблюдал за ее движениями, заострив внимание на руках девушки. На среднем пальце правой руки красовалось платиновое кольцо с массивным изумрудом в сердцевине, окруженный россыпью идеально ограненных бриллиантов. Кольцо, видимо, было гоблинской работы, потому что обычные ювелирные магазины не выставляли подобные украшения на витрины. Такие драгоценности передавались из поколения в поколение, от матери к дочери, даже у Молли было несколько сверкающих брошей и один комплект, что достался от бабули Пруэтт. Из всех этих догадок вытекает теория о том, что особа напротив — наследница чистокровного рода. Но из всех знакомых Джорджу девушек вспомнилась лишь одна подходящая — девчонка Малфоя, с красивым телом, но отталкивающим лицом, делавшим ее похожей на мопса. Пэнси Паркинсон. — Да знаешь, Паркинсон, из чистого любопытства решил взглянуть, вдруг нашел бы какое интересное заклинание, специально изобретенное для артефактов. За это я и платил Горбину, а зачем платить, если можно такую информацию… позаимствовать, — Джордж слабо подмигнул ей, и ложь, вроде, показалась ей весьма убедительной. Но только на первый взгляд. — Паркинсон?! — вскрикнула она, — Мерлин всемогущий, да это худшее оскорбление для любой ведьмы — когда тебя сравнивают с этой поганой потаскухой! — от злости она скрипнула зубами. — О, нет, милый Джорджи, ты ошибся, а такие отвратительные ошибки не проходят без следа, — незнакомка обнажила белоснежные зубки и растянула губы в победоносной улыбке. И что она приготовила? Круциатус на закуску, а потом отобедать Авадой? Она словно прочитала его мысли, а потом продолжила: — Нет, малыш, тебя убивать я не собираюсь, по крайней мере пока. Да и заманить тебя в лавку оказалось проще простого, особенно, когда действуешь чужими руками. Глупенький Малфой хоть и стал аврором, а вот критически мыслить так и не научился, — она театрально поджала губы, имитируя детское разочарование. — Но ты же передашь маленький подарочек Драко и его грязнокровке, Уизли? Так сказать, от родственников. Но не торопись его отдавать, пока я тебя об этом не попрошу, хорошо? — незнакомка вывела руну в воздухе, и веревки ничком спали с запястий Джорджа. Но бежать глупо, когда в твои ребра упирается палочка, а собственная одному дракклу известно где. — Какие еще родственники? Что ты несешь? Если думаешь, что мне есть дело до ваших чистокровных игр, то ты ошибаешься, милочка. Делай с хорьком все, что хочешь, но вот только, — Джордж поднялся с колен, теперь уже на полголовы возвышаясь над девчонкой, — Гермиону трогать не смей. Незнакомка внезапно расхохоталась, как настоящая полоумная на грани фола, а после резким движением кисти наставила палочку прямо над кадыком Джорджа, обжигая шею накалившейся от невыплеснувшейся магии палочкой. Она прошептала какое-то неизвестное заклинание, отчего рука Уизли против его воли поднялась в воздух, замерев на уровне груди. Бледные пальцы вложили в его ладонь небольшую деревянную коробочку черного цвета с потертым от времени лаковым покрытием. Еще один взмах палочки, и Джордж уже до боли в кисти сжимает мертвой хваткой коробочку, а острые грани практически прорезают мягкую кожу насквозь. Девушка склонила голову набок, видимо, выжидая ответ, и Джорджу пришлось отрывисто кивнуть. Боль тут же отступила, а рука плетью повисла вдоль туловища. — Драгоценный Уизли, здесь только я решаю, что и когда ты будешь делать. Очень жаль, что ваш секретный договор с Малфоем потерпел неудачу, теперь придется нести ответственность не только передо мной, но и перед магическим договором. Нотт тебе ничем не поможет, милый. Скорее всего, малыш Тео уже отправился навещать папочку на том свете, — незнакомка шумно выдохнула, как будто все проблемы мира разом свалились на нее, а не на Джорджа, который только сейчас понял, в какое дерьмо влип. — Так что будь послушным мальчиком и передай Драко мой скромный презент. До последних секунд, видит Мерлин, Джордж Уизли хранил ледяное спокойствие, но паскудная девчонка выводила его из себя. Последние два года он и так влачил бесцельное существование, вытягивая с горем пополам бизнес. Джордж отдалился ото всех, жил, как запертый в своем мирке отшельник. Анджелина чуть ли не силками тащила его прочь из этой зыбучей ямы отчаяния, но скорбь по брату высасывала остатки хороших воспоминаний похлеще дементоров Азкабана. И вечная страсть к авантюрам сыграла с Уизли наиковарнейшую шутку. Угораздило же его заключить магический договор с Малфоем, который всю жизнь создавал проблемы каждому, кто бы с ним не связался. И вместо того, чтобы отомстить пожирательскому отребью, он будет вынужден стать их марионеткой. Нет уж, сегодня Джордж не намерен идти на компромиссы, и даже под страхом непростительного, он узнает личность этой дерзкой незнакомки, а потом превратит ее жизнь в ад. Не своими руками, конечно, хотя этого так страстно хотелось, аж до хруста костей. Но память Фреда не будет запятнана кровью врагов. Даже сейчас, когда он представлял, что точным движением руки с приятным щелчком проворачивает воробьиную шею девчонки, выкрадывая последний вздох, голубые глаза брата неодобрительно смотрели прямиком в сердце. Пусть каждая из оставшихся мразей гниет до конца дней в башне в пучинах Северного Моря, но убийство незнакомки напротив не принесет ту сладость отмщения. Джордж закрыл глаза и рывком одернул шелковый капюшон с лица незнакомки. Склизкий холодок каплей пота прокатился по спине, а рот иссох в мгновение, словно язык выжгли Адским Пламенем. — Годрик, вот почему ты показалась мне знакомой. Еще бы! Но… Как?! — Джордж судорожно облизывал губы и не мог поверить в то, что видит своими глазами. Нет, это точно сон. — Храбрость — удел глупцов, Уизли. Вы — бесстрашные гриффиндорцы, вечно спешите спасти весь чертов мир, грудью бросаетесь в пекло, но вот только зачем? О, мой милый предатель крови, всех вас ждет расплата очень и очень скоро, я бы даже поделилась с тобой подробностями — так мне хочется посмотреть, как твое паршивое лицо меняется после того, как ты услышишь сценарий смерти твоей дорогой грязнокровки. Ей несказанно повезло остаться в живых, но, как и в сказке о Трех Братьях, Смерти нужно возвращать долги, — длинные волосы неприятно щекотали лицо Джорджа, как будто сотни крохотных змей шелестят по коже. — А теперь прости, но… Обливиэйт! Мутная поволока туманом закралась в сознание Джорджа, когда воспоминания о личности похитительницы стали стремительно растворяться, словно их никогда и не было. Не успел он перевести дыхание, как мягкое розовое облако заструилось под веками, а теплый женский голос звучал, как божественное пение сирен. Он внимал голосу и запоминал слова, что переплетались меж собой в четко прописанный план действий. И он готов был сделать что угодно, лишь бы бархатный голосок не замолкал, нежно облизывая все нутро, как бесконечный леденец. Девушка упивалась глупым видом Уизли, который чуть ли не слюни пускал, вдыхая полной грудью порабощающий желтый дым. Что ж, несмотря на отменное настроение, ей, на удивление, не хотелось радовать себя сочной порцией криков от Круциатуса. Магический договор с Малфоем и так изрядно помучает несносного рыжика, а смерть Драко так вообще станет самым приятным известием за последние годы. Он предал Темного Лорда, предал себя и свой род, а за предательство полагается соответствующая кара. Он мог бы вовремя выбрать семью, но вместо этого пресмыкается перед чертовым Министерством, как скудное подобие змея. Нет, сравнение с наследием Салазара непозволительно в случае с такими крысами, как Драко Малфой. И осталось совсем немного до его некролога на первой полосе «Ежедневного Пророка». Хотя такая мерзкая отрыжка общества, как он, не будет оплакана хоть кем-то. Родители в Азкабане, единственный друг без пяти минут покойник, бывшая девушка… Хорошо, опустим этот момент, до идиотки Паркинсон тем более никому не будет дела. Точный план по уничтожению Малфоя сейчас покоится в черепушке Уизли: маленький предсмертный подарок упакован в карман мантии рыжего, а ее лицо стало последним, что он видел, но так же скоро забыл. Она опустила палочку, золотистое свечение рассеялось в тягучем воздухе поместья, и, пока Джордж не успел открыть глаза, вновь ставшая незнакомкой девушка всунула в крепкую ладонь Уизли порт-ключ.

***

Каким бывает утро после страстной ночи с девушкой, которая тебе небезразлична? Знал ли о таких тонких вещах Драко Малфой до сегодняшнего дня? Конечно, нет. И что-то темное жгло за грудиной, стекая черной жижей по сердцу. Оставалась ли хоть одна из девушек в его постели до самого утра? Пэнси он всегда вышвыривал, как использованный товар. Так было не всегда, и, может быть, если отмотать время лет так на пять назад, Драко бы сказал, что рассматривал мисс Паркинсон в качестве будущей жены. Он никогда не любил ее, но отец выдрессировал его таким образом, что ванильные мысли о томной любовной связи между мужчиной и женщиной вытеснялись кристально чистым расчетом. Объединить два благородных древних рода было замечательной идеей, а Драко вполне устраивала Пэнси в качестве любовницы и недокучливого собеседника. Пока в один день по школе не пошли шепотки, что его девушка трахается по углам, как ненасытная демонесса. А для младшего Малфоя, как и для его отца, всегда были важны репутация и положение в обществе. И выйти в свет со шлюхой в качестве невесты — неслыханный позор не то, что для аристократа, а для мужчины в целом. Так Паркинсон своими руками вырыла себе могилу в виде возможности быть приглашенной замуж каким-нибудь овдовевшим стариканом, жадным до наследников и с высокой колокольни плюющим на репутацию избранницы. А с Дафной все было по-другому. Хоть он и спал с ее сестрой, будучи уверенным в то, что через несколько месяцев Астория станет его женой. Она была красивой, неглупой, с миниатюрной фигурой и яркими, вечно распахнутыми глазками, но с сосущей под ложечкой пустотой внутри. За великолепно красивым фасадом скрывалось невозможно глубокое «ничто». И на одном из званных вечеров между семьями Гринграсс и Малфой, Драко сбежал в библиотеку, чтобы избавить себя от общества невесты, что заражала его безмерной апатией, как смертельным вирусом. Там, в огромной комнате, насквозь пропахшей сыростью пергаментов, меж книжных стеллажей, потерявшись во времени, он провел целый вечер с Дафной. В отличие от сестры, та была не кукольной красавицей, но ее глаза полыхали огнем, в словах, как шелк, скользил энтузиазм, а сама беседа давалась зажатому в моральные тиски Драко на удивление легко. Он столько лет был знаком со старшей Гринграсс, но никогда не видел в скромной девчушке интересного, эрудированного собеседника. Так они и сбегали раз за разом с каждой семейной встречи, что за закрытыми дверями оканчивалась бурным скандалом. Сестры ссорились между собой; Дафна сжирала себя заживо от чувства вины перед родителями и Асторией. Драко же все решил для себя еще в первый вечер, отыскав в глазах напротив ту же искру, вырывающуюся из подвалов сердца, несмотря на все табу. Он относился к Дафне, как к личному сокровищу, которое он будет оберегать, подобно дракону, испепеляя всех и все на пути к личному счастью. Он и не думал о сексе с ней, хотя тесные парадные штаны готовы были разойтись с громким треском каждый раз, когда они украдкой целовались в очередной из гостевых комнат поместья. А потом она исчезла, и порочный круг восстановился на том же звене, где и оборвался ранее. Пэнси, несколько незнакомок, которых он подцепил мерзкой соблазнительной улыбкой, что срабатывает на самых глупеньких особях женского пола. Снова Пэнси. Очень много Пэнси. Так много, что его буквально тошнило от нее. Тошнило, как зажравшегося буржуя, уставшего от деликатесов. Пышная грудь приелась, губы казались чужими и безвкусными, оставляя после поцелуя ощущение, что он разом проглотил стакан песка. Все в ней было хорошо, но все не то. И если раньше Паркинсон своим умелым язычком зализывала все глубокие рваные раны на сердце, то после секс с ней превратился в акт самоистязания, сдирая затянувшуюся корочку на живую. И если бы глупое сердце действительно могло кровоточить от отвращения к себе, то Драко бы захлебнулся собственной кровью. А теперь, свернувшись теплым комочком у правого подреберья, лежала Грейнджер. Обнаженная, беззащитная всезнайка, которую он терпеть не мог сколько, лет десять, больше? Прошлая ночь не была ошибкой, нет. Но было ошибкой использовать ее открытые, бескорыстные объятия вот так. Страстно вдалбливаясь в податливое тело, словно завтра наступил бы последний день, а ее нежность и нужность — единственное, что он пожелал бы на смертном одре. Мысли спутывались в ажурную паутину. С одной стороны, Гермиона пробуждала нечто в самых потаенных глубинах его черствого сердца, и после вчерашнего секса мысль эта пускала корни, как неуправляемый сорняк. С другой же стороны, подобная связь сделает его уязвимым. Если кудрявой бестии удастся расшевелить всю его полумертвую нежность, то превратит холодного и расчетливого Малфоя в бесхребетного паломника, что готов ниц пасть у ее ног. Держать необходимую дистанцию — вот что нужно в такой ситуации. Не позволить чувствам затуманить ясность рассудка, сохранив возможность аналитически мыслить. Драко уже поплатился за глупые сердечные порывы практически оборвавшейся жизнью Тео и во второй раз он такого не допустит. Но тогда он сломает Гермиону, как иссохшую соломинку. Нужно быть полным кретином, чтобы не понимать, что такой девушке, как она, в целом показать чувства кому-то сродни разрешению пустить Аваду в грудь этим же человеком. Ей проще оседлать дракона и разграбить Гринготтс, чем принять обыкновенную женственность и потребность в заботе. После стольких лет с двумя остолопами — маменькиным сынком Уизли и вечно потерянным в героизме Поттером, времени, чтобы осознать свою значимость, как женщины, определенно не было. Драко и сам высмеивал Грейнджер, обзывая «бесполым существом», но дело было не в том, что ей нравилось быть мальчишкой в юбке, а в том, что она просто не знала, что такое быть обычной девочкой-подростком. Она не могла обсуждать идиотские наряды, как Пэнси, или тараторить о сахарных щечках очередного красавчика, как Патил и Браун. В маленькой кучерявой голове выстраивались стратегические планы по спасению Магической Британии. Подарить женщине, израненной болезненными отношениями, надежду, а потом отобрать ее — то же, что лишить ребенка долгожданных каникул, запретить полеты на резвой метле, да в конце концов, лишить способности колдовать, превратив в бесполезного сквиба. Был ли Драко Малфой мудаком? Определенно. Но был ли он таковым сейчас, в эту минуту, когда маленькие кулачки упираются в грудь, а пушистое облако волос забавно щекочет нос, потому что юная мисс Грейнджер переместилась выше, используя плечо Драко в качестве полюбившейся подушки? На этот вопрос предстоит ответить, но не Гермионе, а самому себе. Драко рассматривал узоры на плотном балдахине, словно видел эти переплетенные загогулины впервые. Как будто не он выискивал в витиеватых линиях очертания фантастических зверей, о которых слышал в очередной сказке, что Нарцисса заботливо читала перед сном. Когда все они успели вырасти настолько, что эти беспечные воспоминания продавились под массивом скорби и безысходности после войны? Когда Драко успел потерять родителей, оставшись дрейфовать в одиночку в бескрайнем море проблем? Что было бы с ним, если бы матери хватило настойчивости отговорить отца от безропотного следования идеям Темного Лорда? Проклятый змееподобный урод подох, разрушив десятки семей; лишив людей, как он, какой-либо надежды. Эта гребаная война закончилась, но где это обещанное нормально? И почему нормально стало только глупцам, а такие, как Гермиона Грейнджер, убившая саму себя в жизнях родителей, должна страдать и по сей день? Узоры плавно сплетались в черную, лоснящуюся от солнечных бликов змею. За ней обрисовался контур трухлявого черепа с бездонными глазницами. Драко закрыл глаза, но Метка прожигала обратную сторону век изумрудным свечением. Эта гниль въелась в него, разлагаясь, как падаль. Превращая в падаль его самого. — Знаешь, Малфой, не обязательно владеть легилименцией, чтобы понять, что твой блестящий мозг сейчас лопнет, — Гермиона приподнялась на локтях и внимательно вгляделась в напряженное лицо Драко. Губы были сцеплены друг с другом, словно их околдовали Склеивающим, а глаза беспокойно шныряли под веками из стороны в сторону. Драко распахнул веки и столкнулся с пытливым карим взглядом Гермионы. Мягкое рассеянное свечение из окна позади нее подсвечивало пружинистые кудряшки, превращая ее в какое-то невиданное создание, посланное с небес. Поцелованная солнцем кожа с россыпью веснушек на переносице казалась такой магнетически мягкой, что рука сама потянулась проверить, так ли это на самом деле. Что вот она — сидит прямиком перед тобой, обмотавшись одеялом, с легким взрывом на голове и рассматривает тебя искрящимися янтарными глазами. От прикосновения Драко на щеках Гермионы расцвел едва заметный румянец. Она смущенно улыбнулась и отвела глаза. Мерлин, как стыдно! Напилась вчера хуже Рона на последней гриффиндорской вечеринке и переспала с Малфоем. Не просто переспала, глупая ты Гермиона, а намеренно соблазнила его, как бывалая искусительница. Пресвятой корень мандрагоры, до этого был только Рон, да и эти неумелые потуги в нормальную близость… А сколько было девушек у Драко? Господи, та же Пэнси с шикарной грудью, а я… Гермиона перевела взгляд на свою небольшую грудь, скрытую под малахитовым шелком одеяла. На самом деле, она никогда и не воспринимала себя объектом сексуальных желаний. Максимальное количество комплиментов она получила единожды — на тот самый Святочный Бал. Рон делал комплименты, как мог, и это было что-то между сравнением ее глаз с цветом формы любимой команды и неловким сопоставлением ее умений с лучшими качествами Молли. Как-то раз Парвати сказала ей, что «такую шикарную задницу грех прятать под монашескими юбками», а Джинни вообще настаивала на том, чтобы накупить больше кружевного белья. Но подготовка к работе в Мунго отнимала все силы, а думать о бесполезных кусках ткани, учитывая, что отношения с единственным возможным кандидатом на спутника жизни порушены в пух и прах — дело десятое. Она впервые имела возможность разглядеть Драко так близко. Когда он был близок ей во всех планах, когда стена вражды пала, а он не оглядывал ее сверху вниз, как челядь. Отрицать его опасное обаяние — то же, что и уверять себя в воскрешении Волдеморта. Малфой словно сошел с одного из гобеленов на стенах Мэнора: аристократическая статность, мраморно-белая кожа, проникновенный стальной взгляд, скулы, будто ненароком созданные росчерком пера. Жидкая платина волос, что мягким сатином перекатывается между пальцами. Грудь, словно высечена из камня передовыми скульпторами. Незаурядный ум, бесящий до тошноты сарказм, неподъемное эго и, при всем этом, до леденящего ужаса грустный взгляд. Гермиона смотрела на этого мужчину, но загадка Драко Малфоя была такой, что даже в запретной секции на нее не нашлось бы ответа. Вся его сущность переплеталась, подобно парадоксальному коктейлю из непроглядной тьмы и нежного серебристого света. Да, Грейнджер была интересна благодаря пытливому уму, но такой загадки в ней не было. Она была упорядочена, как энциклопедия. Дотошное структурирование всего на свете нашло отражение и в собственной сущности, отделяя зерна от плевел. Драко отождествлялся с импрессионистичным хаосом, разбрызгивая буйство внутренних красок на ее холст. А она была логичной и рациональной, словив долгожданный баланс меж полярными гранями суждений. И что он мог найти в ней? В девчонке из простой семьи с непростым прошлым? Что она могла увидеть во вчерашнем враге, в человеке, с которым была по разные стороны баррикад? Впервые в жизни Гермиона Грейнджер не могла дать четкий ответ на терзавший душу вопрос. Иррациональность произошедшего выбивала из колеи, словно шипящая помеха во время ночной трансляции любимого канала. Планета не остановилась; магия также течет, искрясь на кончиках пальцев, солнце приклеилось белоснежным диском к свинцовым облакам — как и каждой осенью в Туманном Альбионе. Двое взрослых людей удовлетворили свои потребности. Двое несочетаемых паззлов каким-то образом сложились воедино, завершив композицию. Но что-то все равно было не так. Драко видел, как янтарь заблестел слезами, когда Грейнджер разглядывала свое тело, склонив подбородок чуть ли не к ключицам. Она недовольно сводила брови и по обыкновению жевала краешек губы. Он машинально отзеркаливал ее действия, как будто прожил бок о бок с гриффиндорской принцессой, как минимум, вечность. Как довольно проницательный слизеринец он понимал, что там она себе надумала в этой непрестанно думающей голове. Но как мужчина он категорически не хотел ее понимать. Неужели она не видит, насколько красива в своей чопорной уникальности? Как сглаживаются острые черты лица, когда она смущается от очередного комплимента? Как ее трепещущие ресницы отбрасывают глубокую, чувственную тень на большие карие глаза, заставляя вглядываться в них, как в космическую бездну с мириадами звезд? Драко широко улыбнулся, но хищный огонек тут же вспыхнул в глубине глаз цвета штормового моря. Он сгреб ее в охапку, пока Грейнджер что-то невнятно пищала, а после положил на спину и сорвал одеяло, скидывая то в пекло. Глаза Гермионы распахнулись в ужасе, а тонкие ручки судорожно скользили по голому телу в жалкой попытке скрыть то, что не было так прозрачно видно в покрове ночи. Драко ловким движением перехватил обе кисти и, нависнув над ней, раскинул ее руки по обе стороны, впечатав силой в мягкость кровати под ними. — Грейнджер, ты хоть представляешь, насколько ты красива? — она неотрывно наблюдала за стремительно расползающимися в черное бездонное озеро зрачками Драко. — Если бы я знал, что за уродливой мешковатой формой Хогвартса скрывается это, — он оставил горячий поцелуй в ложбинке между грудями, — то послал бы отца с его чистокровной хренью к драккловой матери. Потому что упустил возможность наслаждаться тобой, как последний болван. Гермиона слушала его, но не слышала. Кровь резко прилила к лицу, и пульсирующий грохот собственного сердца барабанил в ушах. Ей одновременно хотелось превратить кровать в прозрачную материю и провалиться куда-нибудь подальше, лишь бы не ощущать на себе его дурманящий взгляд. Но сильнее хотелось, чтобы он никогда больше не отпускал ее руки, чтобы они остались в этой чертовой бесящей слизеринской спальне. Она бы привыкла к серебристо-зеленому, к терпкому мускусному аромату, к наглому взгляду и горячим, как расплавленная патока, губам. Он до сих пор что-то шептал, но обрывки слов растворялись на ее заведенной коже где-то между линией роста волос и нежностью тонкой шеи. Кончики пухлых губ обдавали жаром изящные ключицы. Ладони разомкнули хватку на запястьях и теперь касались кожи словно бабочки, что перепрыгивали с цветка на цветок; с полушария груди на гитарный изгиб талии к бедрам. О чем он думал вечность назад? О том, что нужно держать дистанцию? За столько лет Драко Малфой, будучи взращённым в семье потомственных слизеринцев, научился врать так хорошо, что иногда сам уже не ощущал границу вымысла и истины. И он, как последнее ничтожество, угодил в свою же ловушку. Как он собирался отдаляться от Гермионы, если она тает под его прикосновениями, как шоколад? Когда он готов сцеловывать ее сладкий аромат с кожи. Она пахла, как самый дорогой огневиски: роскошью, сексом, пряностями и солнцем. Еще на днях он ругал себя за то, что зачастил с алкоголем. Но теперь его зависимость потерялась между шелковыми завитушками кудрей, в глазах цвета горячего шоколада, где-то на границе с нежными поцелуями гриффиндорки и кипящей страстью слизеринца. Он поцеловал ее на удивление мягко, испивая вкус ее губ, как лучший сомелье. И под его шершавыми губами расцветала ее улыбка. Вот что не могла дать Пэнси. Паркинсон не могла насытиться им, истребляя в Драко все самое теплое и сокровенное взамен на болеутоляющий трах. Похотливая радость проблескивала в ее болотно-зеленых глазах лишь тогда, когда они в изнеможении валились на мокрые от пота простыни. Гермиона же счастлива просто то того, что он рядом здесь и сейчас. Господи, какой же дурочкой нужно быть, чтобы утонуть в бездонных темных водах бывшего Пожирателя Смерти. Чтобы отдаваться без остатка обыкновенному мудаку, умеющему разве что пользоваться людьми, выдирая с корневищем их самые хрупкие слабости. И сейчас, чтобы растоптать ее веру в такого хорошего Драко Малфоя, стоит просто взять ее: грубо, нагло, оставляя марганцевого цвета кровоподтеки по всему телу. Драко крепко сжал челюсти, до противного лязга зубов. Пора либо тушить этот чертов сигнальный огонь, либо подкидывать дров. Он насквозь прожигал ее янтарные бусины глаз потемневшим от страха и страсти взглядом, но храбрая девчонка даже не шелохнулась, сверкнув блестящими глазами в ответ. Вместо целомудренных поцелуев он накинулся на нежные губы, как остервенелый хищник, покусывая мягкую кожу до тех пор, пока не почувствовал звенящий металлический привкус на кончике языка. Смотри, Грейнджер, какой я на самом деле. Я не герой романа. Я не идеальный парень, который будет вливать тебе романтичное дерьмо в уши. Я по горло во тьме, и она комфортна мне настолько же, насколько и ненавистна. Как и ты, Грейнджер. Я смотрю на тебя сверху вниз и хочу уничтожить тебя раньше, чем твоя мягкость и вера уничтожат меня. Но я не могу себе позволить потерять тебя где-то там, вышвырнув в холодный мир одну. Я лучше сдохну, как безвольная тряпка, зато буду нужен хоть кому-то. Ты слышишь, как надрываются мои демоны, Гермиона? Я топлю их вместе со своими страхами, но они все, черт возьми, умеют плавать. Гермиона почувствовала, что его настроение изменилось, как будто она была флюгером, а его штормовой ветер раскачивал ее эмоции из стороны в сторону. Насколько же Драко зашугал сам себя, что прячется в своей скорлупе, как обнаженный зверек? Он всю жизнь шипел на всех, кто осмеливался хоть на дюйм больше преодолеть условную границу дозволенного. Нежность воспринималась им как порок, как неугодная опухоль, от которой нужно избавляться сразу же, пока та не разрослась и не убила носителя. Но Грейнджер сама говорила на языке нежности, а других она не знала, если дело касалось мужчин. Она, несмотря на свои страхи, аккуратно снимала броню, откладывая накладки, мечи и щиты в сторону. Она могла раздеть душу и затопить другого в чувствах, годами сдерживаемые ее эмоциональной дамбой. Рону не нужна была девушка — ему нужна была мама, а мать не может дать такую интимную чувственность. Но с Драко ей отчего-то хотелось поделиться всем раздирающим мысли теплом. С тех самых пор, когда он перестал был Малфоем. Просто она увидела в нем раненного мальчишку, повзрослевшего слишком быстро. Которого толкнули в жестокий военный мир с кровопролитием и убийствами, не оставив возможности выбрать сторону. Он сломался так же, как и она, но до самых глубин души у него простиралась липкая тьма и ненависть к себе, а у нее — непонимание себя как личности, при этом с распирающей сердце женственностью. Вот и нашелся антидот для Драко Малфоя — храбрая и в то же время хрупкая Гермиона Грейнджер. Она медленно разорвала поцелуй с мягкой, по-весеннему теплой улыбкой. Морозная сталь его глаз на одну долю секунды отогрелась, но сам Драко застыл над ней в замешательстве. Гермиона лишь легкими касаниями пальчиков перебирала жидкий шелк серебристых волос на затылке, большим пальцем правой руки очерчивая покрасневшие губы. Когда языку разума нечего сказать, в ход идет язык тела. В каждом жесте меж строк пробегает: «Я понимаю тебя. Я доверяю тебе. Будь собой». Губы Малфоя подрагивали, словно он хотел что-то сказать. Но слова тут ни к черту. Он прогнулся-таки под ее мягкостью и опустил усталую голову на мягкую грудь. Гермиона обняла его за плечи, окутывая уютным одеялом сладостной нежности. Но все хорошее, по классике жанра, не может длиться долго. Гарцующий Патронус в виде коренастого оленя опустился прям возле полога кровати. Не нужно было даже смотреть на Драко, чтобы понять, что недовольный Малфой закатил глаза. Бархатистый голос Гарри принес две вести — хорошую и плохую. Хорошая: Джордж Уизли самолично вернулся в Нору целым и невредимым. Плохая: Пэнси Паркинсон найдена в своем поместье после долгих пыток Круциатусом и, по словам семейного колдомедика, она на полшага к тому, чтобы поселиться в соседней палате с родителями Невилла.