От судьбы не уйдешь. Или первое впечатление всегда будет верным.

Не подозревая о ни о чем плохом, Корхем принимал ванну, нежась в огромных облаках, благоухающей хвоей пены. Ее получилось настолько много, что из невесомой белой массы с трудом выглядывала его голова. «По-моему все-таки переборщил с этими пахучками» — расслаблено думал раскайфовавшийся малыш, напевая под нос, прицепившуюся на язык, недавно услышанную песенку о безграничной любви, чувствуя себя на седьмом небе от удовольствия. Но все же — так здорово балдеть в белых пушистых нагромождениях и играючи, перекидывать воздушные ароматные шары, с одной руки на другую. Он был счастлив, что наконец получилось отключиться от всяких недобрых переживаний… Послонявшись без дела на озере, он так и не смог найти себе покоя. Даже птички сегодня не радовали. Потом пытался занять себя чем-нибудь в саду, помогая садовнику, с которым за последнее время, он неплохо сдружился и не только из чувства благодарности за спасение. Ричард Сэмпр был примерно ровесником Деиса, но с ним хоть находилось о чем поговорить. Да и относился он к маленькому хозяину по-человечески, без всяких тупых предрассудков, и излишней напускной учтивости. И мальчик с удовольствием проводил время, копошась в садовых палисадниках, в роли внештатного ассистента своего новоприобретенного друга. А тот всегда давал дельные советы, как нужно правильно ухаживать за растениями, лично помогал омежке устроить цветник в его апартаментах. И по большей части, благодаря именно этим консультациям и помощи, паренек теперь с гордостью мог похвастаться значительными успехами в озеленительной практике. Может и с готовкой все получилось точно так же, не заупрямься он воспользоваться наставничеством миссис Воцем. Но старуха откровенно его недолюбливала, и негативно относилась к его появлениям на кухне, когда он пробирался к холодильнику за чем-нибудь вкусненьким. Самое противное, она ни коем образом не высказывала свое пренебрежительное отношение вслух, всегда ведя себя сдержанно и спокойно. Но вот этот взгляд — недовольный, сквозящий презрением и надутым высокомерием, будто он заходил на кухню, чтобы украсть, или отобрать что-то, лично принадлежащее ей, говорил сам себя. Разумеется, ни о каком сотрудничестве не могло быть и речи. Старая выдра выбешивала не меньше, чем Деис. Но стычек с ней, пока не возникало. Они просто молча ненавидели друг друга. Единственное, что мальчик оценил в Берте Воцем по достоинству, так это куховарское мастерство, которое действительно было выше всех похвал. Омежка признал ее стряпню, наилучшей, которую ему доводилось когда-либо пробовать. Готовить пищу в общем не входило в обязанности домомучительницы, так как при доме был повар, но она все равно, частенько радовала своих господ превосходными кулинарными шедеврами. И ради этого, он старался поддерживать со злой тетей нейтралитет, по возможности, особо не попадаясь ей на глаза. Подкатить к настоящему повару, с целью напроситься на мастер-класс, тоже не представлялось возможным, он был постоянно чем-то занят и чересчур серьезным мужиком… А когда он брал в руки преогромный, каких мальчуган сроду не видывал, и понятно, очень острый нож для разделки мяса, становилось жутковато беспокоить такого опасного чела, по приватным вопросам… Поэтому, реализовывать свои, ни с того, ни с сего, вдруг проснувшиеся стремления, проявить себя в роли идеального кухмистера, так и оставалось для мальчика безоговорочным табу. Которое было наложено, по-большей части в целях личной безопасности кашевара-неудачника, чем экономии… Но сегодня даже садовые работы почему-то не ладились — все валилось из рук. Накосячив с подстриганием кустарника, тем самым, добавив Ричу лишь больше работы, ребенок расстроился, и отправился восвояси в свою комнату. Что не так? Что же такое с ним не так? Корхем не мог понять. Салиэнс и раньше оставлял его, пусть ненадолго. Но ведь, когда муж уезжал на работу в офис, или по своим делам, он же настолько сильно не беспокоился, ничего подобного никогда не происходило. А сейчас, он чувствовал себя, в буквальном смысле, брошенным, и это тоскливое ощущение было настолько сильным, что хоть вой, совсем как тогда, когда Майкл отказался от него. Но отношения с Майклом и его мужем, никак не идут в сравнение. Почему они именно сейчас вспоминаются ему, ведь он думал, с Майклом Эспри покончено раз и навсегда, и что он давно выкинут из головы, но нет... проклятый директор снова возник в воспоминаниях. Гадкий Деис… и какого черта надо было именно сегодня с ним сцепиться, неужели нельзя было просто промолчать и уйти. Он же ничего хорошего не добился, а только еще больше испортил себе настроение. И еще своему супругу в придачу. Он же даже не собирался с ним ругаться, все вышло чисто спонтанно. Хотя, если смотреть с другой стороны, он не сказал ничего такого, что было неправдой. Этот псих действительно вечно преследует его. Когда Деис находился в доме, просто невозможно не встретить его тошнотворную персону. Куда бы не пошел, куда бы не направлялся: на кухню, в сад, просто болтался по дому — везде находился он. И оказывается, он даже зачем-то бывает в его комнате. Чего он вообще хочет? Чего добивается? Это действовало на нервы. А когда он видел наглую красивую морду, чувствовал его запах, когда-то так взбудораживший, а последнее время все чаще смешанный с посторонними запахами неизвестно кого, непонятное раздражение приходило само по себе. И сегодня, к сожалению, он не смог с собой справиться, слишком много его накопилось, а теперь оставалось только сожалеть. Язык — злейший враг его, и Корхем постоянно в этом убеждался. Омега старался не придавать большого значения угрозам, но они почему-то, помимо воли сами возникали в его голове. Когда ребенок родится, он станет не нужен своему мужу. Не может такого быть. Ведь ради него и его танцев Салиэнс даже согласился на аборт. Корхем успокаивал себя, глупые слова сказаны лишь с одной целью — запугать его. Муж тогда не был бы таким нежным и страстным, ночи, проведенные вместе, говорили сами за себя. Деис же не в курсе, что они вытворяют в постели. К большой неожиданности, Эратта старший оказался, несмотря на почтенный возраст, любовником еще тем. Ведь он не мог с такой неподдельной пылкостью исполнять супружеские обязанности, просто из чувства долга. Хоть в одном интернет не наврал — омеги во время беременности становятся очень темпераментными — гласили заумные статьи. И это действительно оказалось реальностью. Он в общем и раньше не страдал отсутствием желания хорошенько потрахаться. Майкл все-таки сумел привить ему немалое пристрастие к сексуальным утехам. Но сейчас — это было что-то с чем-то. Секса хотелось — всегда и желательно много. И на удивление, пожилой муж отлично справлялся с возникшей «проблемой». Но самое приятное и отрадное — просыпаясь в одной кровати с любимым, он больше не слышал нытья о том, что нужно возвращаться, что Гордон может что-то заподозрить, и они должны быть очень осторожными. Теперь, после бурного и сладкого секса не чувствовалось горького послевкусия от того, что с тобой просто хорошенько поразвлекались… Салиэнс стал для него настоящим. Как тут вообще можно сравнивать. Это не может ни с чем сравниваться. Теплота, забота, беспокойство… занятия любовью — только для него — для Корхема. Мужа не надо делить с кем-то. Но обидные слова — «альфа не может по-настоящему любить дважды», больно врезались в сердце. Он не мог в полной мере представить, что может на самом деле испытывать альфа, по отношению к своему истинному омеге. Он не встречал своего альфу, и никогда не встретит. И у него слишком мало жизненного опыта, чтобы делать какие-то выводы. Но единственное подросток знал определенно, альфа встретивший своего любимого, данного ему судьбой — никогда не переступит через него — ни через его чувства, ни через жизнь. Он доверился Майклу, надеясь, что их чувства истинны. Остался в дураках, теперь точно такое же гадкое ощущение преследовало после скандала с Деисом. Очень не хотелось, чтобы он оказался прав, несложно вообразить, насколько будет велика его радость, и как он будет гордиться собой. Хотелось, чтобы Салиэнс всегда оставался для него таким, каким он есть сейчас… Пусть он и не его истинный омега. Ванна все же помогла. Дурацкие размышления постепенно оставляли его, отходя на второй план. К большой радости омега почувствовал, что понемногу его начал одолевать сон. Наконец-то, а то он думал, желание заснуть никогда не появится. Ведь он сегодня ночью совсем не сомкнул глаз. Салиэнс покимарил немного, а ему так и не удалось этого сделать. Когда, после очередного, неизвестно какого по счету захода, супруг отрубился, он сразу отправился в душ, а затем встречать рассвет вместе с фисташками. С одной стороны даже немного стыдно, что он не позволил поспать своему драгоценному перед важной поездкой, но ничего не мог с собой поделать. Он снова и снова набрасывался на дорогого его сердцу человека, требуя любви, и не мог остановиться, как будто… как будто… видит и целует его в последний раз… «Черт, что за мысли?» — Корхем в страхе распахнул сонные глаза от осознания той безбожной ереси, посетившей его голову… Потом, практически одновременно, он услышал дикие крики и шум, доносящиеся снизу дома. Кричал сын Салиэнса, мальчик узнал его голос, но он никогда не слышал, чтобы он был Таким — жутким и резким. «Но что он делает дома, он же должен приехать только вечером, а может вообще не приехать и ночевать у своих шлюх?». «Где эта тварь?! — рычал голос, принадлежащий Деису, и вроде не ему, — Я убью его!». Миссис Воцем что-то испуганно лепетала в ответ, до Корхема донеслись некоторые отрывки: «Что случилось? Я видела, он был в своей комнате, по-моему набирал ванну… Деис… что случилось?! Аа… О Господи!… Не может быть… Как?!». Послышались тяжелые, отдававшиеся гулким эхом шаги, по направлению к его комнате, они были такими быстрыми, будто Деис бежал. Омега даже не успел ничего сообразить и предпринять, как дверь ванной комнаты с оглушительным грохотом распахнулась, на пороге стоял младший Эратта, Корхем воззрился на него удивленными широко-распахнутыми глазами: — Что скотина балдеешь? Празднуешь победу? — лицо его, до крайней степени искаженное — яростью, болью, бешенством, паренек не успел понять, было поистине неузнаваемым и страшным. Глаза, налитые кровью, смотрели на него с такой ненавистью, что мальчишке реально стало не по себе, внутренности похолодели. Он первый раз видел альфу настолько разозленным, по-настоящему… — Да как у тебя вообще совести хватает?! — Ээ… Ты че охр… — Корхем не смог договорить, то с какой быстротой Деис оказался возле ванной, рядом с ним, поразила… — Я убью тебя тварь! А ну говори, что ты ему сделал?! — внезапно его рука, та самая, которая с легкостью раздавила фарфоровую чашку словно пластмассовый кофейный стаканчик, больно сомкнула пальцы на тонкой шее и с резким размахом окунула голову ребенка в ванну, погружая тело целиком в воду и намертво припечатывая его ко дну, — За что? Что он тебе, дрянь, сделал? Что, стало мало того, что он тебе дал? В панике мальчик хотел закричать, но стал захлебываться, мыльная вода потекла в нос, рот, он судорожно барахтался, дергался, пытаясь вырваться, безуспешно, что он — омега мог сделать против взрослого сильного мужика — альфы. Он беспомощно цеплялся ручонками за мощные пальцы, силясь оторвать их от шеи, безрезультатно. Они прочно держали горло, не позволяя освободиться, будто клешни приклеились к нему. Сквозь рокот воды, громозвучно шумевшей в ушах, откуда-то издалека по-прежнему доносились непрекращающиеся крики: «За что? Что он тебе сделал сука? Дрянь, скотина, я убью тебя…». Мир замерцал перед глазами темными радужными кругами, казалось, вода заполнила легкие до отказа, и они вот-вот разорвутся на кусочки. Он перестал кричать, но все еще лихорадочно хватался за железный обруч из пальцев. Время остановилось. Крики стали еще более громкими, но очень замедлились, как-будто звучала какая-то песня на сломавшемся проигрывателе. Потом к ним добавились еще одни, кажется женские, Корхем уже не мог отчетливо разобрать, он почти задыхался: «Что ты творишь? С ума сошел?!… Отпусти! Пусть… полиция…». Им вторили другие: «Не мешайте Берта… Я утоплю эту дрянь!…»... «Не смей! Тебя посадят!…» Кажется над поверхностью воды завязалась борьба, глаза были широко открыты, но из-за белой густой пелены подросток ничего не видел… Хватка ослабла, исчезла. Внезапно его с силой и резко вытянули из воды, и свесили через борт ванны, будто мешок с ненужным хламом. Омега с трудом понимал, что с ним происходит. «Давай дыши! Давай же…» — кричала на него миссис Воцем, крепко поддерживая безвольное туловище в трясущихся руках. Оно судорожно пыталось глотнуть воздух, но вода мешала это сделать. «Давай, не останавливайся… продолжай! Молодец!…» — получилось кашлянуть, захрипеть… и пенистый обильный ручей потек из его внутренностей… «Молодец! Вот так!… Давай…» — женщина все так же поддерживала, пока Корхем отхаркивался, низвергая из себя все то, что было у него внутри, он уже дышал. — Если полиция найдет хоть одно… Хоть самое маленькое доказательство твоей вины, можешь не переживать, миссис Воцем тебе не сможет помочь, — раздался угрожающий, но уже более-менее спокойный голос. Корхем с трудом, все так же хрипя и кашляя, поднял голову… Над ним, чуть неподалеку, стоял Деис, весь мокрый, тяжело дышащий, похожий на дьявола, — Я не буду дожидаться суда, а просто пристрелю тебя как вшивую собаку. — Деис оставь его, пусть полиция разбирается… Лучше уйди сейчас, — Берта вновь вступилась за него. — Надеюсь, мне потом не придется пожалеть о том, что я сейчас не сделал, — Деис направился к выходу. — Думаю, что нет… Я уверена, мальчик не причем… — Посмотрим… — Мммисси… Воце… — когда Деис ушел, омега попытался заговорить, но слова не выговаривались, горло саднило и дышать по-прежнему было сложно, — Что… я сделал?… В че… моя вина? — Я… я… не знаю… есть ли тут твоя вина… Но… Но… господин Эратта сегодня умер… в самолете, — с выдохом выговорила экономка и горько зарыдала, прижимая ребенка к себе.