От судьбы не уйдешь. Или первое впечатление всегда будет верным.

Миссис Воцем не хотела ему все это рассказывать так подробно, боялась, что омега расстроившись, сильно перенервничает. Но он все-таки упросил, пообещав, что будет держаться. Да и нервничать особо не получалось. Все эмоции покинули его. Плакать тоже не выходило, как будто глаза совершенно высохли и забыли, что им свойственно это делать. Даже ночью, когда Корхем оставался в кровати один на один со своим горем, не удавалось выдавить из себя ни слезинки, как он ни старался хоть немного облегчить тяжесть утраты. И Берта сдалась, в любом случае, ребенок имел полное право знать, что происходит и причину, почему ему не разрешают выходить из дому. Пока с ним не поговорит полиция, он находится под подозрением. Угрозы Деиса оказались не без почвенными. Омега не расстроился, в какой-то мере ему стало смешно, если то, что он испытывал было похоже на «смешно»: «Конечно же... Кому как не ему, могло захотеться вдруг убить своего единственного близкого в этом чертовом доме человека. Да еще таким хитроумным способом! С помощью какого-то редкого загадочного препарата. Да где бы, он на хрен его взял? Он же из дома выезжал только по «праздникам» и то, в сопровождении мужа. Тут что ли — в подвале дома, или на чердаке он — злодей такой обустроил себе тайную химическую лабораторию, о которой никто ничего не подозревает? Вот это он гений! Дааа.... Ничего другого, более подходящего, в «мудрую» голову господина Эратты младшего, естественно, не могло прийти...». Берта, как могла, оттягивала визит полиции. Оправдываясь, что ребенок болен и не может пока ни о чем говорить. И она нисколько не обманывала, она видела, что Корхем до сих пор не оправился от глубокого шока. На первый взгляд, он держался очень спокойно, но это только внешне, в действительности, ему было очень и очень плохо. Лучше бы он плакал, кричал, бился в истерике — она, по крайней мере, была бы в курсе, как привести его в чувство и помочь. Но так... Видя равнодушное, абсолютно безразличное ко всему лицо, у нее опускались руки — оно пугало. И что делать, как вывести его из этого... она не знала. Ей самой сейчас далеко не сладко. За продолжительный срок работы в этом доме, она успела привязаться к семье Эратта, так, как если бы она была ее собственной. И трагичная смерть господина Салиэнса повергла ее в не меньшую скорбь. Но она представила себе, какой кошмар сейчас может испытывать этот маленький омега, оставшись совсем один и еще находясь в положении. С одной стороны могло показаться, что то, как мальчишка вел себя — глубоко ему плевать, что произошло с его мужем, но женщина больше не сомневалась. Он не причастен к смерти мистера Салиэнса и тем более, ему совсем не все равно. Он просто замкнулся в себе. Что греха таить, она в общем действительно раньше недолюбливала нового члена семьи, думая как все — ему нужны только деньги от пожилого доверчивого мужчины. Но сейчас, смотря на то, как мальчик реально страдает и что он даже не в силах рассказать о том, как ему на самом деле больно, (да и по сути, кому в сущности он мог это рассказать), заставило изменить мнение насчет корыстных мотивов маленького новоиспеченного Эратты. «Какая же она все-таки набитая дура! А ведь всегда гордилась умением прекрасно разбираться в людях...». Но откладывать дальше было некуда. Прошло несколько дней, горло немного отпустило, слова уже не так сильно царапали горло, когда мальчик пытался говорить и Берте пришлось дать добро, чтобы с ним провели беседу. Да именно беседу, а не допрос, как сообщили детективы, появившиеся в доме. Против Корхема у них не было никаких улик — ни косвенных, ни прямых и с ним, они просто побеседуют, как со свидетелем и ни в коем разе, как с подозреваемым. Омега уже реально представлял, что для проведения «беседы» его руки закуют в наручники и повезут в полицейский участок, как настоящего закоренелого преступника, но нет, все происходило дома, никто никуда его не повез и наручники ему даже не показали. Вместе с двумя детективами в особняк прибыл и адвокат. Корхем немного удивился, неужели... Деис позволил, чтобы кто-то беспокоился о его правах. Правда в каком месте, этот престранный чувак являлся его адвокатом, мальчик так и не понял. На протяжении всех четырех бесед, молодой мужчина тихо сидел в сторонке и с видом полнейшего отсутствия какого-либо присутствия, что-то увлеченно чертил в своем небольшом блокнотике. Он был очень похож на нерадивого школьника, рисующего на уроке втихаря от учителя смешных чертиков в школьной тетради, вместо того, чтобы слушать, как тот рассказывает что-то полезное по своему предмету. Сложилось впечатление, адвоката ни капельки не интересовало, что происходит вокруг, и он никаким образом не вмешивался в разговор. Нет... в общем пару раз он все-таки неожиданно встрял в происходящее действо, заявив, что данный вопрос — личный и абсолютно не относится к общему делу. Его подопечный имеет полное право на него не отвечать. Значит все-таки ему стало интересно, либо он сделал это ради того, чтобы просто напомнить — он все еще с ними и не превратился в пустое место. Сначала Корхем не поверил экономке, когда она сказала, что этот занятный альфа, один из самых известнейших юристов в стране. И является... другом Деиса — вот это новость. Наверняка он взялся за это дело, по просьбе молодого хозяина и это очень хороший знак. Все-таки он не настроен так категорично, как думалось ранее и несмотря на враждебность, все же хочет справедливо разобраться, что к чему. Миссис Воцем почему-то была уверена, странному чуваку обязательно удастся убедить полицию и самого Деиса Эратту в полной невиновности своего подопечного. Только вот... разве то, что его якобы защитник, водит дружбу с самым главным недоброжелателем, не говорило, что может быть все с точностью наоборот. Если учитывать, что он оставался совершенно безучастным при допросе. Берта попыталась обнадежить, говоря, что парень несомненно работает непредвзято, что она слышала о нем только хорошее. Это такие своеобразные методы, беспокоится тут не о чем. Вряд ли именитый юрист пожертвует именитой репутацией, ради дружбы с Деисом. Мальчик запутался, он совсем ничего не понимал и не знал, что происходит. Изначально, его пытаются убить, обвиняя в убийстве, а теперь... зачем-то нанимают ему первоклассного адвоката, чтобы дать возможность оправдаться. Бред какой-то... И его оправдали, хотя правильнее сказать, просто-напросто оставили в покое. Кроме родственников Салиэнса, в первую очередь Деиса разумеется, никто ни в чем, по-настоящему омегу не обвинял. Четвертое посещение полицейских стало последним, больше они не появлялись в доме, как впрочем и его адвокат. Что, как, почему — осталось неизвестным. Корхем не запомнил ни один из задаваемых вопросов, ни ответа на них. По всей вероятности, во время диалогов с детективами, мозг самостоятельно нажал на кнопочку «выключить запоминание», сознание само за себя решило, что ему это не нужно. Единственное, что отложилось в памяти, так это то, что он соврал относительно своей, тщательнейшим образом замотанной легким шарфиком шее. Он сказал, что у него простуда и поэтому хрипит. Давая добрые полезные наставления перед приходом полиции и, закутывая горло в несколько оборотов, экономка рассказывала, чтобы он говорил все как есть, все как ему известно, ничего не утаивая и не скрывая. И только о случае в ванной, женщина слезно упрашивала помалкивать. Но Корхем не собирался ничего говорить, даже, если бы она и не просила. Зачем? Подставив Деиса, он не вернет мужа, он все равно больше не будет с ним рядом. И Салиэнс вряд ли одобрил бы то, что его драгоценный сынок, до конца своих дней окажется опозоренным за попытку лишить жизни беззащитного беременного омеги. Ради мести? Самое интересное, даже соблазна не возникло. Это глупо и не имело никакого смысла. Подросток так и не смог окончательно разобраться, есть ли заслуга в том, что от него так быстро отвязались, его адвоката, или же он сам каким-то образом этого добился, а может этому способствовало то и другое, но дело вскоре официально закрыли — за не имением каких-либо доказательств насильственной смерти. Назначили день похорон. Мальчик тут же, снова стал упрашивать, чтобы ему позволили увидеть супруга. Но Берта Воцем отговорила. Зачем подвергать себя и малютку лишний раз серьезному стрессу. Сейчас тело подготавливают к церемонии. И разумнее будет, если он приедет попрощаться с мужем прямо на ней. Правда не сразу, омега согласился. Действительно, ведь там больше нет его дорогого мистера Салиэнса, осталась только мертвая безжизненная оболочка, которой сейчас, работники похоронного агентства старательно придают живой облик. И от того, что он посмотрит на нее, ничего не изменится в лучшую сторону, муж не поднимется из гроба и не скажет — он умер понарошку и его смерть всего лишь «оригинальный» розыгрыш. Корхем смирился, более не настаивая. Этот день, омега даже не заметил, как скоро, настал. Вроде недавно только узнал о смерти, разговаривал с полицейскими, а теперь сразу... и похороны. Одновременно он ждал этого дня и очень боялся. Корхем не знал, как среагирует на все это. Но не увидеть последний раз супруга перед тем, как его насовсем закопают глубоко в землю, он не мог. Как проинформировала всезнающая старушка, на траурную церемонию понаехало куча народа: родственников, друзей, знакомых. Многие прибыли издалека, некоторые из заграницы, но никто из них не приехал к ним в дом. Для них всех, Корхем был и по-прежнему оставался персоной нон грата. И он не достоин того, чтобы хоть кто-то, не то что соизволил остановится в поместье, даже просто заехал выразить свои соболезнования. Это удручало, но не сильно, в общем он уже привык к такому обращению. Только мальчик теперь не знал, как все будет дальше — после похорон... Как он будет жить со своим маленьким, среди всей этой, падкой на «свеженькое мясцо» своры, с которой он даже не знаком. Больше некому защитить его. Подросток опять-таки глупо надеялся, что Майкл все-таки вспомнит о нем, немного поддержит. Он же с самого детства привык на него надеяться и рассчитывать в трудную минуту. Видимо, все еще не смог до конца избавиться от дурацкой привычки. О внезапной кончине одного из богатейших магнатов, сообщали не только на первых полосах всех известнейших газет, но и по телевидению в новостях. Эспри не мог не знать, что Салиэнса больше нет. Он мог сделать хотя бы один, короткий формальный звонок, чтобы подбодрить и бывшему воспитаннику уже стало бы легче, они же не чужие друг другу люди. Но нет, омега его не дождался. Единственным человеком, который позвонил и от имени себя и воспитателей интерната ему посочувствовал, был его бывший учитель по танцам, больше никто не звонил, тем более, не приходил. Провести мужа в последний, оставшийся в этом мире ему путь, мальчуган отправился вместе с миссис Воцем и другими домашними работниками, пожелавшими воздать дань уважения своему умершему хозяину. Это пожелали сделать все без исключения — господин Эратта старший представлял собой одного из самых идеальных и справедливых работодателей. Он всегда относился к людям, независимо от их статуса и положения в обществе, с человеческим пониманием и разумением. Его все любили, чуть ли не боготворя — другого мужчина и не заслуживал. Они поехали очень рано, задолго до того, как должна начаться официальная траурная панихида, где соберутся влиятельные родственники и все те, кто был приглашен. Деис, как передала его слова домоправительница, категорически запретил появляться на ней. И если омега все-таки хочет увидеть мистера Салиэнса, ему следует это сделать до того, как в церковь нахлынет вся толпа. А потом уехать, даже остаться на сами похороны не позволили. Возмущаться не было сил, да и к чему, в конечном итоге может альфа прав. Ему не обязательно присутствие именитой оравы избранных, чтобы попрощаться. Может и правда, так будет лучше, никто не помешает. Когда они прибыли на место, к необыкновенно красивому монументальному собору, отреставрированному буквально недавно не без участия немалых капиталовложений господина Эратты, гроб с телом находился в огромном церковном зале, но никого из родственников еще не было. Главный вход духовной обители еще был закрыт и внутрь их провели через крошечную дверцу черного входа. Кругом стояли венки, невероятное множество цветочных букетов, повсюду горели свечи. Если мальчик когда-либо и представлял себе, как должен быть оформлен церемониальный зал, когда умирает очень богатый и влиятельный человек, то скорее всего, он именно таким и выглядел. Ничего лишнего не было, но в тоже же время, окружающая атмосфера угнетала своим помпезно-внушительным скорбным величием. И посреди торжественной безрадостной роскоши находился его муж, совсем один. У омеги защемило сердце, тоскливо и горько. Он пока не подходил к гробу, стоял неподалеку, терпеливо дожидаясь, когда с Салиэнсом попрощаются все те, кто с ним приехал. Потом попросил, чтобы его оставили одного... наедине. — Малыш, ты уверен? Может мне все-таки остаться? Я побуду тут в сторонке, — встревожилась, снова горько плачущая, миссис Воцем, — Не буду мешать... — Нет не надо, со мной все в порядке... Пожалуйста... Разрешите мне побыть с ним... — Просьбу выполнили. Когда все ушли, он отважился подойти. Корхем никогда не видел мертвых людей воочию, как-то жизнь еще не успела его, так реально столкнуть с проявлением смерти. Поначалу он храбрился, желая увидеться со своим альфой. Но сейчас, находясь рядом с покойником в тягостной тишине, нарушаемой лишь негромкой органной музыкой, звучащей непонятно откуда, ему стало не по себе. Он предположил, ему не хватит духу, даже посмотреть. Но нет, страхи сразу же рассеялись, когда он подошел ближе. Это был его муж, ни капельки не изменившийся. Все такой же родной и любимый... только неживой. Тело безмятежно покоилось в окружении цветов и казалось, оно просто спит. Но мальчик убедился в своих домыслах — это всего лишь оболочка. Самого Салиэнса — его души, там уже не было... и близко. Он оставил его. Действительно навсегда и оттуда, куда он отправился больше никогда не возвратится. Омега коснулся, сложенных на груди ледяных рук. Потом поцеловал мужа в губы. Они оказались такими же — неприветливыми и холодными. «Я не знаю, что сейчас мне говорить ва, и как нужно правильно это сделать, — склонившись над гробом, зашептал Корхем про себя, или же вслух — он не контролировал — ...Но очень жаль, что я так и не успел сказать и доказать, когда вы могли слышать и видеть, как сильно вас люблю и благодарен за все, что вы сделали для меня. Я же как и вы... думал, для счастья у нас предостаточно времени и вы обязательно успеете все узнать. Но оно оказалось таким коротким. Может вам уже и не нужно... и я опоздал. Но все же, я сейчас, хочу это сказать и надеюсь — вы останетесь хоть немного не безразличны. И еще... Я очень скучаю. Вас не хватает. Даже не представляете как. Зачем вы оставили меня?! Это так не честно...» — Он сильнее сжал руки Салиэнса, как-будто старался пробудить его. Но неожиданно проснулся он сам... Своими ладошками омега ощутил изменение. Кольцо! Оно же не было таким!?... Он в ужасе, граничащим с отвращением, отпрянул от мертвеца, будто, только что догадался, что это не его альфа, а какая-то подлая подмена. Тело снова пронзила, почти как тогда, когда экономка дотронулась до его живота, непонятная молния. Только более сильная и болезненная. Он ухватился за края гроба, чтобы не упасть, так как пространство в этот момент накренилось и стало раскачиваться из стороны в сторону, словно странный разряд достиг и его. Мраморный пол зыбко и шатко пополз из под ног. В висках застучала барабанная дробь. Мальчик сильно зажмурился, стараясь утихомирить, возникшую в голове шумную качку. Еще ни разу в жизни он не терял сознание, но похоже, именно это он собирался сейчас сделать. «Но нельзя падать, если он сейчас упадет!... Ребенок! Нельзя...» - единственное, что неистово закрутилось в голове. Все закончилось так же внезапно, как и началось. Колебания не продолжились долго, буквально несколько секунд. Но этого хватило, чтобы до конца прочувствовать всю ту невыносимую душевную боль, что скрывалась в сердце все это время. Мир резко вновь стал реальным, жестоким, не причиняющим ничего, кроме мук и страданий. Омега не упал в обморок, успев отчаянно уцепиться за гроб, как за спасательную шлюпку и сделав несколько глубоких вдохов, ему удалось выдержать прилив дьявольских волн. Из глаз, когда он решился открыть их и посмотреть на руки Салиэнса, градом потекли слезы. Как же он раньше этого не заметил? За что? Ребенок уже сбился со счету, сколько раз он задавался этим вопросом. И по всей видимости и в будущем, не перестанет его задавать... «Они сняли обручальное кольцо...» — Вместо изящного, изысканного колечка, что он одел мужу на палец на бракосочетании, на руке красовался массивный фамильный перстень. Его альфа носил всегда, не снимая, начиная со свадьбы с Мартином и заканчивая тем днем, когда он признал его — Корхема своим омегой. Лишь тогда мужчина осмелился освободиться от него — мальчик навсегда для себя запомнил, это событие стало равносильно признанию в искренних чувствах. Теперь — свидетельство нерушимой и неизменной любви Салиэнса Эратты к своему первому мужу, снова находилось при нем. «Как они могли так поступить? Под сердцем он носит наследника Эратты, пусть он еще совсем крошка, но он же есть? Неужели... это совершенно никого не трогает? Как они все могли, взять, так легко и просто, вычеркнуть его с ребенком из жизни его собственного мужа?! Вроде их обоих не существует вовсе. Сволочи! Твари! Ненавижу!...». Корхем с тоской посмотрел на Салиэнса, провел рукой по лицу, по волосам: «Простите... Вы тут ни причем, вы не виноваты, что они такие... — продолжил шептать мальчик последние слова, адресованные супругу. Вы не в ответе за то, что они сделали и за то, что сделают потом... Вы просто любили и продолжаете любить другого человека. Я нисколечки не сержусь, за это нельзя злиться. И я не имею права удерживать, заставлять, чтобы вы оставались со мной. Я же просто случайно встретился вам на пути. Идите своей дорогой... Только можно попросить об одном? — Омега снял со своего пальчика крохотное колечко, парное тому, что исчезло с руки Эратты и осторожно вложил его под ладони усопшего, — Пожалуйста, не забывайте. Хоть иногда... Вспоминайте обо мне с малышом и все то, что было у нас хорошего. Больше ничего не прошу. Отпускаю вас...». Омега снова низко склонился над лицом покойного и роняя на него горошины слез, вторично, на прощание, поцеловал его в губы. Когда он поднял голову, что-то заставило неожиданно оглянуться на двери, он замер в ступоре. Возле маленькой черной ниши, через которую он сам попал в церковный зал, стоял ненавистный Деис в окружении, ставших не менее ненавистными, стариков. Только к ним добавилась еще одна престарелая пара. Мальчик ни разу их не видел, но он почему-то сразу догадался, что это родители Мартина. Сколько времени они уже так стояли и молча наблюдали за ним, он не знал, он не слышал, как они вошли. «Гады! Даже сейчас... даже в такую минуту... они не могут оставить его в покое! Как же сейчас, он ненавидит их всех!...». Омежка яростно, до боли, сжал свои кулачки. Они молчали и смотрели на омегу. Видимо, давая понять, что раз он их заметил, то ему пора уходить. Из черного дверного проема возникла внушительная фигура миссис Воцем и быстренько направилась в его сторону: — Корхем, мальчик... нам уже пора уходить, скоро будут все собираться, — женщина поспешно взяла за руку, намереваясь отвести его от гроба, — Вот возьми платок, вытри слезы, — она протянула ему белоснежный накрахмаленный кусок ткани, — Ну же, давай пойдем... Мы помешаем тут, — но неожиданно она получила сопротивление. Мальчик с силой вырвался от нее: — А кто решил, что мы помешаем?! Они так решили?! — почти прокричал ребенок, тыча пальцем и смотря на группку, стоящую неподалеку, со всей злобой и ненавистью, на которые был способен, — А Салиэнса они спросили? Хочет ли он, чтобы мы ушли?! Почему они все решили за него!? Может он хотел бы, чтобы наоборот — они все, на хрен убрались отсюда!! — Корхем, что ты несешь?! Здесь же храм... — заволновалась экономка, снова пытаясь ухватить его за руку и похоже, собираясь насильно увести его отсюда. Но пацаненок опять не поддался. — А мне плевать, что это за место. Здесь мой муж и я имею полное право находится тут!... — В происходящее захотел вмешаться Деис, он как прежде, ничего не говоря, но пребывая в состоянии крайней ярости, угрожающе двинулся в направлении маленького бунтаря, но его остановили. На плечо внука легла старческая ладонь родителя-омеги Мартина. Парень оглянулся, задерживая порыв, старик покачал головой. — Не надо... Не трогай его, пусть остается. Не мешай ему, — тихо проговорил пожилой омега, и альфа послушался. — Вы как хотите, — продолжил хрипло мальчик, обращаясь к миссис Воцем, — А я остаюсь. Я останусь с ним до конца! Вы не в праве отбирать последнее, что принадлежит мне... — Забирая платок у ошарашенной домоправительницы, все еще продолжающей растерянно держать его, он упрямо сел, в самом первом ряду церковных кресел. По правилам они предназначались для самых близких, но скорее всего для него, изначально там не было места, — Пусть вызывают полицию, охрану, Господа Бога, кого угодно! Или этот ненормальный, пусть снова попытается придушить меня, мне насрать! Добровольно я отсюда не выйду!