От судьбы не уйдешь. Или первое впечатление всегда будет верным.

Малой, догадавшись о явственном разоблачении, посверкивал на альфу влажно-томными глазками, словно двумя яркими звездочками и, пребывая в полном ауте от собственного бессрамного поведения, помалкивал в тряпочку, даже не удосужившись ответить на невпопадный вопрос. В тихом страхе ожидал мальчонка того, как он — Деис поведет себя, что сейчас скажет, сделает. И именно сейчас, как четко понимал парень, дальнейшее развитие отношений с омегой, последующий уклад жизни, фактически зависят от его незамедлительного решения — от экстраординарной готовности изменить такие любимые, хоть уже и порядком остоебеневшие, привычные «всё и вся» — Немедленно, не когда-нибудь: в далеком или не очень будущем, на что Деис рассчитывал, стараясь оттянуть как можно дальше решение сего насущного, но требующего особой деликатности дела. Вот тебе и весь сказ. Омега не просто шокировал своей непосредственностью, он сорвал настоящий аншлаг. На хуй ему твои малодушные церемонности, особый подход и всякая прочая дребедень, которые по сути являлись лишь жалким прикрытием трусости. Он любит тебя! Не требуется ему никакой субтильной пустой чепуховины — нужен определенно-внятный ответ на свои чувства. Очень неожиданный поворот надо сказать. Ты ночами не спал, изводясь тупой мутотой: простит не простит, поверит не поверит, захочет ли вообще знать, когда повзрослеет и в его — Деисовом покровительстве отпадет надобность, позволит ли после хуйни, что ты натворил, быть рядом и во всем ему помогать. Ты как лис бродил вокруг курятника, так и эдак раскидывая мыслишками в поисках хитроумно-вероломного способа пробраться в него, а дверь-то все время была открыта. Ответ настолько элементарен, аж смешно делалось. Надо было всего лишь глаза пошире разуть, навострить уши и получше присматриваться-прислушиваться не только к собственным страдальческим ахам-вздохам, но и к самой первопричине страданий. Только вот интересно, когда это он умудрился влюбиться: недавно, или… как он — Деис, с первого взгляда, а потом для конспирации во вражеского партизана игрался? — Вижу, пока мы тут с главным виновником торжества «беседы вели» на приватные темы, некоторые загрустили от недостатка внимания. Некрасиво с моей стороны получилось. — Бархатным голосом промурлыкал Эратта. В срочном порядке требовалось найти выход из сложившейся нечаянно, непростой ситуации. Блин, это ж надо, до чего довел бедного пацана, он дышит едва. А обступивший густой пеленой пьяный запах… Он стал откровенно концентрированно-возбуждающим, и воздействие дразнящего фимиама на все органы чувств продолжало прогрессировать с каждой минутой, рискованно тревожа распаленный рассудок. Вот-вот контроль потеряется. И понятно отчего. Запусти сейчас руку омеге под мягкие ягодицы — сто процентов — там уже мокро… Ё… блять, Дейс, чем ты вообще думал, когда лез к мелкоте обниматься?! Так что мешает отпустить себя наконец?! Мелкий еще? Да черт с ним уже! Это конечно далеко не есть правильно и хорошо, но омеге шестнадцать — не десять (Слава Богу). Большинство гиперактивных альф и омег в этом прекрасном возрасте уже давным-давно только и делают, что днями и ночами спариваются как полоумные. И ты ведь на полном серьезе не собираешься держать целибат до самого совершеннолетия Корхема. Это ж абсурд. Да и чего уж там — стремно это до чертиков, все-таки мужик ты — альфа… В положении избранник? Ну и ничего страшного в этом нет. Любящие люди не прекращают пылать страстью к друг другу на протяжении всего срока, ну может, разве за исключением последних, самых тяжелых недель и то, есть экстремалы, которым вообще любые трудности нипочём. Если делать все осторожно, ласково — ребенку секс не вредит. Беременным, во всех умных книжках пишут, всякие романтические затейства еще и чрезвычайно полезны. Короче… На хуй всё! — Малыш, может мне стоит как-то загладить вину? А?.. — не теряя прямого зрительного контакта с омегой, альфа оскалился ну просто дьвольски обаятельной лыбой, невесомо коснувшись пальцами тоненького запястья, нежно и ненавязчиво повел руку по внутренней стороне конечности вверх. Мальчик вздрогнул и из уст его снова невольно сорвался кроткий чувственный вздох. — Ээ… Да я… это… — все же нашел силы пролепетать дитенок, с тяжелым придыханием облизывая губы. — Я в общем… и не в обиде. — Уверен? — Деис, крайне обрадованный тем, что Корхем не чинит препятствия его адским обольстительствам, приободрился. Хулиганистые пальчики неторопливо добрались до очаровательной впадинки на локтевом сгибе, задержались там, приласкали немного, а затем, окончательно потеряв всякий стыд, паскудники прокрались под рукав балахонины, в таком же плавно-медлительном темпе достигли изящного и не по-омежьи крепкого плечика, легонечко сжали его, погладили. В комнате стало знойно до удушающей невмоготы, расстояние между возлюбленными неумолимо сжималось, а сердце бедного отпрыска от неистовых ударов готово было не то вылететь из груди на волю-вольную, не то замереть навсегда. — Нее очень… — жутко смущаясь, произнес мальчик. Неужели сегодня должно произойти то, о чем даже помыслить не смелось. Вернее помышлялось, и как не стыдно сознаться, почти постоянно. Но всегда, запретные, сбивающие с толку разномыслия пугали, баламутили разум, приводя к душевному дисбалансу. С одной стороны Очень хотелось, чтобы Деис наконец осознал себя как его — Корхема законная пара и начал действовать более решительно, с другой — самому-то проявить инициативу совсем духу не хватало. Страшно было. Вдруг ошибся. Совсем не прельщало попасть в дурацкое положение и стать предметом обидных насмешек. Несмотря на уверенность в правильности сердечных сигналов, изощренно просочившиеся в самые потаенные уголки сомнения, не давали покоя. Деис стал невероятно внимательным, заботливым, но с какого перепуга выявилось, что бывший угнетатель вдруг обратился истинным альфой? Доказательств-то не было. Должны обои прочувствовать, а Божественное просветление похоже посетило только его — Корхема. Эратта пока ни словом, ни хотя бы пространным намеком не дал понять, что он что-то вдохновляющее ощущает по отношению к якобы Своему омеге. Может у него — Корхема после нервного приступа башня окончательно рухнула. Вполне может быть, его несравненный опекун действительно подобрел, помягчел, как никак абсолютно безнадежные сволочи в мире не так часто встречаются, и очень радует — сын Салиэнса к ним не относится. Но остальное… Истинный, любовь — вдруг это лишь плод разыгравшегося сдвинутого воображения? Так сказать, проявление навязчиво-нездоровой привязанности жертвы к своему издевателю, приключившейся на почве модной темы «стокгольмский синдром». Всякая ж херня случается с людской неустойчивой психикой. Сердце подсказывало — все бред сивой кобылы, и подросток всячески старался не обращать внимания на нехорошие фантазийные спекуляции, но настроение-то малость подгаживалось. И вот, мечты сбываются! Молодой альфа и полусловом не намеревается унижать, насмехаться, грубо отталкивать, напротив, ведет себя точь-в-точь по заказу — как настоящий влюбленный ухажер-соблазнитель. И что противно, когда дело наконец дошло до так долго ожидаемого злополучного интима, неожиданно обнаружилось — омежка к энергичным ухаживаниям и активному улаживанию личной жизни оказался… Ну совсем не готовым! И правда. А с чего собственно быть готовым? Единственное, о чем Корхем целый волнительный день морочился — грустил об умершем муже, что он в такие радостные минуты не рядом, ну и горячим желанием дождаться возвращения Деиса с гулянки. И все! Никто и не предполагал, Чем невинные радости могут закончиться. Кто ж знал, что это возбудительное недоразумение прямо сегодня припрется, да еще… Только от одной демонстрации «порнушной» верхней части отменного туловища мозг закипел дымящейся жижей, а оно ведь еще и совсем близко находится, пахнет на тебя своей охмеляющей «альфьей пахучкой», прикасается, безжалостно дразнит. «Вот же ж, кулема малодушная! Соберись уже!» — злился на себя огорченный мальчишка. Никогда еще не чувствовал он себя в руках альфы настолько прибацанно, точно что, как тот глупенький незадачливый кролик, который сидит себе и смирненько дожидается, когда им вот-вот пообедает какой-нибудь хищник. Блин! Даже когда девственности лишали, до такой степени не впадал в ступор, что ни рукой, ни ногой нельзя двинуть, а задеревенелый язык и вовсе к нёбу присох, — Насчет того, чтобы вину заглаживал?.. Может, скорее всего не отказался б. У тебя неплохо выходит. Мне вроде нравится… — Подросток еле заставил себя улыбнуться и в невольном эмоциональном порыве, послушливо прильнул щечкой к, грациозно озорничавшей под футболкой ладони, потерся о неё. Ни дать ни взять — ласковый пушистик-котеночек, самый-самый, из всех ручных и ласковых, каких можно представить. «Мой хороший. Какой ты у меня замечательный. Ни у кого в мире нет такого потрясного омеги! — Деис ощутил сильнейший прилив нежных чувств к своему юному избраннику. Теперь совершенно ясно становится, почему папа тупо послал к чертям собачьим все существующие общеморальные принципы, по поводу ярого неприятия сожительства взрослых с недополовозрелыми школьниками и дерзнул в обществе оного попробовать второй раз найти свое семейное счастье. Да какой, будь хоть тысячу раз прославленным моралистом, не устоишь! Надо быть каменным изваянием, и то нет гарантий — когда к тебе с искренней теплотой и смиренностью, ластится такое вот лучистое солнышко, каким бы прочным гранитом не представлялся себе, что тут же не расплавишься в горячую лужицу лавы. Эх Деис, Деис, сколько времени, сил, нервов — малого, собственных, убил понапрасну. Аж жалко…». — «У тебя неплохо выходит», «Мне вроде нравится», — нарочито порицательно передразнил мальчика юноша, — Это все что можешь сказать? Деточка, очень слабенько. Тебе не кажется? — еще боле офигевшая деточка и пикнуть не успела, чтобы ответить на откровенный борзеж, как это невообразимо прекрасное туловище, прекратив «мучения» плечика, нависло над тельцем подростка угрожающе низко и его — Деиса губы мягко коснулись рта мальчугана, будто намеревались украдкой похитить последние остатки влаги, чудом уцелевшие, на пересохших от переживаний устах, а затем, точно испугавшись сурового наказания за фривольность, опомнились и поспешно ретировались — парень, так и продолжая виснуть над ребятенком, чуточку отстранился. Чтобы в полной мере насытиться произведенным эффектом, ну и за компанию, с сердечным замиранием ожидая, честно заработанных, вполне справедливых за неслыханную дерзость, последствий — звонкой пощечины или увесистого кулачка прямо в глаз. Лапа лапочкой, но альфа-то знал, какое оно царапучее. Тяжкой расплаты за содеянный грех не последовало, похоже миссия выполнена в предостаточной мере — малявку злодей доконал окончательно, утерянный в себе омега и пошевелиться не мог, не то что еще кулаками махать. На десерт, Деис с наслаждением поймал в себя сладкое сбивчивое дыхание мальчика, — Ну как? На это тоже выскажешься так же скупенько и туманно? — за недобропорядочные деяния, и за то, как, судя по красноречивой реакции, Корхем в полном от них улете, великой горделивости юноша не испытывал, но надо ж было хоть чем-то отвлечь внимание пацаненка и замаскировать собственные волнения. Не хватало еще, чтобы ненароком разоблачилось, в каком же на самом деле небезопасно-сомнительном положении малыш сейчас находился. Возбуждение, все нарастающими первобытными импульсами, ненасытно пожирало последнее благоразумие, низ живота сворачивало в тугой, болезненный узел, надрывно скулящий от желания и, от мешающей тесности, в действительности достаточно просторных штанов — невероятно хотелось сорваться. Забыть о беременности, обо всех мерах предосторожности, нежно-шутливых прелюдиях: грубо схватить (можно даже за волосы, несильно только, чтоб нечаянно, не рассчитав силы, роскошный скальп не испортить, жалко), по-хамски вытрусить рыжую бестию из подушек, одеялков, прямо на нем одним рывком разорвать нелепую тряпицу, трусы (при наличии оных), зацеловать почти до смерти (не буквально конечно), затискать во всех приличных и обязательно неприличных местах, а потом без зазрения совести оттрахать — сделать Своим, по-настоящему, по-альфьи, без растяжки, нещадными глубокими проникновениями, такими, чтобы всей своей красивенькой жопкой прочувствовал. А оно в это время будет визжать, извиваться, рыдать от унижения, нестерпимой боли и… непременно бурно кончать от безумного наслаждения… «Животное. Уймись уже!.. — Деиса даже рассмешила собственная развратная дурь, — Не сорвешься ты — не имеешь права, да и не умеешь, если начистоту — никогда в постели не вел себя как пахабное мужичье и дальше не возникнет охота. Детёныш доверяет тебе. Не посмеешь испачкать грязью, ведь это ваша первая близость, которая… возможно, ничем конкретно не кончится, фиг знает, что у тех беременных на уме, и до какого предела Корхем согласен дойти, но от этого волшебные мгновения не испортятся, благо, выдержки хватит — на сколько потребуется. Научены, при надобности, член «на пульте» держать. На все согласен, даже если продинамят, лишь бы не обидеть, не разочаровать, лишь бы рыжику… Нет, с данного времени Его — Деиса рыжичку было рядом с ним хорошо…». — Еще раз назовешь меня деточкой, или будешь нарываться на комплименты… — кое-как, угрозливо, но совсем незлобливо выцедил из себя, частично вернувшийся из сладкой нирваны котеночек, закусив губки в тонкую ниточку, кончиком языка машинально слизнул с них, видимо сохранившийся, невзирая на незначительность, воздушный след поцелуя, — Я тебя точно урою… — Ладно… Не буду, — безапелляционно согласился альфа, плотоядно цепляясь взглядом за соблазнительство лукавого язычка и любуясь прелестным, безрезультатно, изо всех силенок пытающимся храбриться, таким сейчас беспомощным существом. Не сдержавшись, парень с нежностью погладил любимое горе-луковое по лицу, — Ну, а как насчет продолжения остального? — поганец коварно блеснул всеми зубищами, — Тоже скажешь нельзя? Плечи альфы аккуратно охватили две маленькие ладошки, робко, но без излишней стеснительности внимательно изучили худышками-пальчиками твердую мускулистость, грациозно перебрались к лопаткам, осторожно, не нарываясь, облапили и ту рельефность со всех боков и сторон. Мужчину с головы до ног окатила стремительная волна мелкой дрожи, сплошь укрывая похолодевшую кожу покрывалом зябких пупырок. Может и правда, это все ему — Деису снится в пьяном угаре?! Или как?.. Нет, это явно не сон. Корхем, сам, добровольно обнял его! Такое ни под водкой, ни под наркотой не привидится. Об этом, буквально до сего времени альфа ни пьяный, ни трезвый старался и не мечтать даже, чтобы зазря не обнадеживаться пустыми иллюзиями. Теперь его — Деиса очередь замереть в охватившем порыве — от пронесшихся смертоносным торнадо по телу мурашек, едва удержался на дрогнувших руках, чтобы не обрушить, далеко непустячную массу на беременное создание, хорошо что малой вроде бы не заметил секундную слабость, а может и заметил, но не испугавшись, ничего не сказал. По крайней мере, проказники-ладошки и не думали прерывать по холмистым спинным живописностям ознакомительную экскурсию. Они уже тихо-мирно хозяйничали на торсе, самозабвенно исследуя лишенные какого-либо намека на лишний жирок стальные бока. Альфа, забыв обо всем свете и не осмеливаясь хоть слово молвить, оцепенело следил за каждым касанием, отмерял миллиметр за миллиметром передвижение на себе шебутных лапок, чувствуя их, будто в кожу садистки впивается много-много микроскопических электрошокеров, болезненно-щиплющих, и офигенно приятных. Парень сам уже готов был превратиться в того кошака, распушиться, выгнуться дугой под щекотными разрядами счастья и затянуть — ушераздирающую, протяжную, чтобы всем соперникам было слышно, свою «мартовскую» призывную песню… Тем временем, пока Деис упорно сражался с, все ближе и ближе подступающими свирепыми накатами, неуёмный омежка прилежно, со знанием дела, творил темные мелкопакостные делишки — войдя во вкус и воодушевленный безнаказанностью, почувствовал себя пацанчик значительно лучше. Он уже полным ходом обрабатывал позвоночник, нежными круговыми скольжениями туда-обратно: от поясницы к затылку, вновь книзу, сноровисто прощупывая каждую косточку мощного костяка, каждую мускулинку. После нескольких умопомрачительных ходок, ручонки удовлетворившись досмотром с пристрастием, остановились на пояснице, задумались на мгновение: «Куда ж им двинуться дальше?..» и, дальнейшее направление путешествия выбрано было совсем не в пользу, едва держащего себя в руках, изголодавшегося самца — бесшабашный вампиреныш затеял чрезвычайно рискованную забаву — ладошки медленно, неуверенно, но таки поползли еще ниже, к области копчика… «Блять! Да что ж ты творишь?! Ща точно завою!..» — мысленно вскричал Деис, чувствуя как на висках, лбу обильно выступает испарина, от лихо отплясывающего галоп, жгущего нутро пламя, из ушей и ноздрей помаленьку начинает валить воображаемый пар, а кровь в венах не то что кипит, она уже запекается… — Маленький, так то, что происходит можно принять за согласие на продолжение? — с легкой беззаботливой ироничностью, во всяком случае парень очень старался её изобразить: будто все полный окей и ни че такого-эдакого, из ряда вон выходящего не происходит, едва унимая в гортани хриплые спазмы, просипел Деис. Вышло неубедительно — голос дрожал, но по-любому пора брать ситуацию в свои руки, а то, понимаете ли, расслабились некоторые. Молодой человек в общем-то совсем не против легкого массажика вокруг пятой точки, да и польстило невероятно, что любопытное дите, по-взрослому заинтересовавшись недурственной анатомией, от произведенного впечатления пришло в норму и перестало труситься как осиновый лист. Однако, эта самая сокровенная надфилейная зона являлась одним из чувствительных мест и без того горячего тела, как не зазорно для альфы сознаться в маленькой слабости. Корхем лишь коснулся пальцами резинки трусов, подловато выползшей из-под брюк, как в глазах зарябило — живущая внутри зверюга глухо зарычав, алчно облизнулась в предвкушении аппетитного ужина. А если сорвется с цепи?.. Нет, подобного никак нельзя допустить. Ситуация не та и не для того человечка, чтобы «валить и сношать», — Или ты со дня нашей знаменательной встречи мечтал потрогать мою великолепную задницу, что не удержался и решил воспользоваться подходящим моментом? — Во дурак! «Великолепная»?!... — Юноше повезло, не хватило мелкому поганцу наглости довести задуманное до конца. Спугнул, пойманные на горячем пальчики, ощутительно дрогнув, моментом шмыгнули к лопаткам и обиженно застыли на месте. — Не бери на себя слишком много! — негодованию, разумеется ненастоящему, предела не было, но сильно уж разочаровываться неудачей, никто не намеревался, — И чего это все альфы так заморачиваются по этому поводу? По-твоему получается, омег можно лапать сколько, где и когда вздумается, а альфьи булки — святая неприкосновенность? И вообще, тут еще разобраться нужно, кто и чью задницу на самом деле не прочь был потрогать со дня нашей знаменательной встречи. Деис про себя поперхнулся и поспешил оправдаться, пока мальчишка по очевидной реакции — явно перекосившейся от заявочки роже, не раскусил, насколько ж не лишено смысла, вроде как ляпнутое без всякого, обличающее «горькую правду», последнее изречение. Если ненароком припомнить с какой нездоровой похотью он — Деис, как дурак неприкаянный в открытую слюнями давился от шикарного вида, когда свежеприбывшая сиротка, растрепанная и побитая лебедями, в одних мокрых, почти все просвечивающих трусах, безуспешно пряталась от злыдня-сыночка за спину отца… — Да нет, трогай пожалуйста. Нисколько я не заморачиваюсь. Даже благословение даю покуситься на «святую неприкосновенность». Я это… просто решил уточнить.  — Каакие мы щедрые! Спасибо, уже не хочется. Но знаешь… — Омега засмущался и, очень стараясь не прятать от кровожадного альфы глазенки, не менее отуманенные масленой поволокой желания, заботливо стер с виска любимого, стекающие тонкими влажными полосками капельки пота, — Ты наверное прав. Как-то не в ту степь меня понесло… Давай лучше продолжим по-твоему. Лежащая на лопатках ручка, вновь сладострастно огладив спинные рельефы, перебазировалась к шее, мягко её обняла. Ненастойчиво, практически неощутимо, но ясно давая понять чего от него — Деиса юные господа желают, направила голову альфы к очаровательному личику своего обладателя. Вторая проказница между тем время зазря не теряла, плавно скользнув со скулы на полотенце, так и свисающего на плечах молодого мужчины и неимоверно мешающего авантюрным действиям шкодника, вероломно потянула край его вниз. Не прошло и пары мгновений, как махровая раздражающая помеха меж двух, до предела разгоряченных любовным влечением молодых тел, беспрепятственно испарилась в неопределенную сторону… Никогда ранее, ничего подобного Деис не испытывал. За свои, в принципе еще недолгие двадцать семь с хвостиком, он перецеловал тьму-тьмущую разнообразных омег, да и не только их. Но парень и представить не мог, какие обостренные глубокие чувства испытываешь, когда целуешь человека, которого действительно любишь — любишь всецело, всем сердцем. Даже с Яном, с самой близкородственной, после родителя-альфы в этом бренном мире, душой, не переживалось подобного эмоционального взрыва. Как бы круто им вдвоем не было во время непродолжительного и увлекательного романа, между собой их связывала лишь дружба — самая замечательная, преданная мужская дружба, но не более того. И Деис буквально счастлив был, что они этой легкомысленной романтической блажью не угробили существующие доселе прекрасные приятельские отношения, что обычно бывает, когда два, чистейшей воды лучших друга, в придачу однополые, с нормальной, якобы ориентацией, по непонятным причинам вдруг оказываются в одной койке с определенными целями. Когда временная радужная пелена рассеивается, а это рано или поздно всегда происходит, горе-любовники начинают сожалеть о том, что преступили черту, становится неловко, закадычные когда-то дружбаны ссорятся, порой очень болезненно и навсегда. Между ними с Яном подобного не случилось, никто горько не пожалел о содеянном, никакой впоследствии неловкости не испытывал и Деис потом, с искренней радостью за счастье бывшего кавалера, и самое главное — не без взаимной симпатии, с полным отсутствием каких-либо припадков ревностных завихрений, принял в свое сердце пару приятеля, а это тоже в общем нечасто случается. До сей поры с трепетом и нежностью вспоминались горячие ночи проведенные с любимым, слегка не от мира сего талантливым живописцем, и те страстные поцелуи, что дарились друг другу, Деис считал наилучшим, что произошло или будет происходит в его личной жизни. До сегодня… пока не испробовал искушающую сладость чувственных уст, обожаемого каждой клеточкой духовного и физического тел, рыженького бесёнка. Как и полагается, по всем законам и правилам жанра, Эратта поначалу не напирал с оборотами. Начал с очень нежных неосязаемых прикосновений, таких же нейтрально-ознакомительных, как самое первое, грозящее полным провалом, дерзкое посягательство на медовые губки. Он — Деис, матерый кобель, волновался сейчас не хуже зеленого школьника, то несложно представить, как себя ощущает всамделишный школьник, к тому же с неискушенной и жутко ранимой душой. Жаль, что не очень-то уже и зеленый. Не ты первый учитель, и тут ничего другого не остается, как просто смириться. Сам проморгал. Просил же папочка помочь с походами по вынужденным к посещению благотворительным мероприятиям. «Ноги моей в тех приютах не будет! Достаточно немереного бабла, что мы регулярно спускаем на нищих ублюдков. Еще и по трущобным сабантуям таскаться?!.. Увольте!» — твои ведь слова. Если б покорно пошел на уступки, может опередил бы не только папаню, но и уберег сокровище от загребущих лап педофила-предателя Майкла. Хотя кто его знает, как бы сложилось, возможно они и не встретились даже, если б родитель за руку, как беспомощному дитяте, любовь не привел. Так что захлопнись и даже паршивого извращенца смиренно поблагодари за подарок судьбы. Подросток дрожал, жалобно тулясь горячим тельцем к мужчине, будто неосознанно искал в нем защиту. Вновь возникла некая неуклюжая скованность. Былая, появившаяся недавно бравая удаль, выветрилась неизвестно куда. Ох уж эти омежки-трусишки, поначалу такие вояки — отважные, дерзкие, а когда дело доходит до сути… И как же эта труднопонимаемая альфами, обескураживающая смутительность, охуенно заводит. При условии, когда не разыгрывается бездарный дешевый спектакль. Ничего, кроме тошноты и брезгливости, подобная жеманная клоунада не вызывает. Губки пока реагировали пассивно на легкие ласки, едва, с неохотой, приоткрываясь навстречу, однако Деиса нисколько не разочаровала бездеятельная робость омеги — она преходяща. Не почуялось ни малейшего намека на возражения, малыш не отталкивал, а мертвецки-цепким захватом держался за его — Деиса шею. Просто нужно дать возможность освоиться, почувствовать уверенность, а дальше… все пойдет своим чередом. И оказался прав. Изо всех сил рвущаяся на волю страсть, не дозволила долго укрывать свои чувства. Когда к наступлению подключился развратный, падкий на умопомрачительные облизывания альфий язык, милые странные комплексы развеялись и впредь не показывались. Не забывая смотреть в мальчишечьи лазурные глазки, стыдливо полуприкрытые длинными густыми ресницами, облизнул кончик носика, медленно, с расстановкой приласкал щечки, ощущая языком жаркость румянца. Изящно очертил контур, томно подрагивающих от волнения: верхней губки, затем нижней и, стремщик сдался. Ответил ему. Обжигая дыханием, робко ухватился ротиком за уста альфы, а злобный коварщик Деис, пользуясь благоприятным моментом, не позволил себе отпустить.