Увидь меня в глубине леса

       Небо тяжелыми черными тучами нависало над воинами клана Сенджу. Мужчины не поднимали голов, молясь про себя богам, чтобы те позволили им вернуться к женам и детям. Хаширама сжал губы в одну тонкую линию, направляя свой взгляд вперед: сквозь лысые деревья можно было разглядеть виднеющийся лагерь клана Учиха. В груди Сенджу неприятно заныло. Он бесконечно верил, что мир, в котором они жили, можно изменить: прекратить войну и встать на путь добра… воплотить детские мечты в реальность.        Хаширама продолжал верить в то, что ему удастся облагоразумить давнего друга. Он смог бы достучаться до него. Мужчина до последнего верил в это, до того самого момента, когда в его руках не оказалось то роковое письмо. Прошедшие дни, за которые они с Тобирамой успели оплакать сестру, а после собраться с силами, чтобы отправиться на поиски ее тела — были самыми худшими в их жизни. В душе у каждого брата теплилась надежда, что девушка просто ранена, и солдатам противника не удалось ее добить. Надежда, что была подобна раскаленному жерлу вулкана. Смерть любимой и единственной сестры для них обоих казалась мучительней сотни пыток. И если у пыток был конец, то у реальности, в которую они попали, были свои правила, и отпускать братьев так просто не входило в их число.        И то письмо… те спасительные строки, которые с каждой секундой, словно ядовитые клинки, впивались в сердце Хаширамы — что-то изменили в мужчине. Наверное, это было чувство пустоты, Сенджу-старший будто потерял нечто важное, часть своей души. Хаширама-сама, разве это была не вера?        Условия были поставлены: смерть Терру́ или позволить Мадаре забрать жизнь Тобирамы. Что-то болезненно ухнуло в живот, а к горлу подкатила тошнота. Отвратительно. Конечно, Тобирама лег бы жертвой под клинок Учиха. Конечно, он отдал бы свою жизнь за младшую сестру. Только бы она жила, только бы смогла вернуться домой. К старшему брату. И плевать, что до конца своих дней она жила бы с привязанным к шее камнем. Террума ведь невыносимо отзывчивая и сердобольная.        — Ублюдок, — с неподдельные отвращением выплюнул Тобирама, в который раз перечитывая строки письма. — Я тебе множество раз говорил, брат, Учиха нам никогда не станут союзниками. Проклятый род.        Хаширама поморщился, потому что до сих пор, где-то в глубине души, хотел отчаянно верить. Только как-то не получалось. Сердце больно сжималось при мысли о сестре, а перед глазами стояли нелицеприятные картины смерти младшего брата. На языке появился мерзкий привкус. Глава клана Сенджу сжал переносицу двумя пальцами и отрывисто кивнул. Да, после этого вряд ли им удастся договориться о мире.        — Нападем с рассветом, — устало констатировал Хаширама. — Вытащим оттуда Терру́ любой ценой.        Сенджу-старший молча оглядел воинов, не в силах подобрать нужных слов для воодушевляющей речи. Черт возьми, они все так устали от вечных похорон. Только сейчас на кону была жизнь его сестры, поэтому приходилось отодвинуть в сторону природную доброту. Террума должна вернуться домой, даже если придется кем-то пожертвовать.        Тобирама видел проблеск неуверенности в глазах старшего брата, и, сжимая кулаки, решил взять все в свои руки. Сейчас он, гонимый ненавистью к ублюдкам Учиха, был готов порвать любого, кто встал бы у него на пути. Мужчина поднял руку вверх, привлекая внимание соклановцев, окинул всех пронзительным взглядом и прокричал им что-то о чести клана и силе духа. Хаширама не слушал, только на мгновение прикрыл глаза и сжал катану на поясе. Придется сделать выбор…        Сама природа будто застыла в ожидании чего-то ужасающего, чудовищного. Отряд Сенджу пробирался сквозь серый лес, голые ветки деревьев которого любовно касались лиц мужчин, чей прах скоро укроет сырую землю. Здесь и окажется твоя безымянная могила, мой дорогой. А свинцовые тучи вот-вот прольются слезами матерей. В животе завязалось неприятное липкое чувство, оно дразняще тянуло и действовало на нервы. Силы дальше жить пропали, осталось лишь бренное существование…        Их тихая засада взорвалась громкими криками отчаяния, когда мужчины начали вырезать часовых Учиха. Кровь… красная, горячая, липкая, она окропляла землю, смешиваясь с грязью. Кто-то использовал стиль огня, и мир вспыхнул, словно сухие колосья пшеницы. От запаха горелого мяса и крови тянуло проблеваться, но даже на это времени не было. Катаны с легкостью входили в тела врагов по самую рукоять. Воины Сенджу отхаркивались кровавыми сгустками и просили прощения у дочерей и сыновей. Папа больше не вернется. Несколько мужчин сложили печати и, используя техники водяной стены, тушили огонь, вытаскивали своих товарищей, но их взгляды, уже стеклянные, были устремлены в небо.        Звезд не было видно, но Хаширама убеждал себя, что жизни его товарищей теперь принадлежат им. Так легче, пусть и не сильно. Это позволяло идти дальше, позволяло не сломаться под тяжестью предсмертных криков и воплей. Только бы не сойти с ума… Они с Тобирамой пробирались вглубь поселения, на глаза попадались испуганные дети, что хватались за юбки матерей, и красный горящий шаринган Учиха.        — Я подозревал, что ты не согласишься на выдвинутые условия, — Мадара сощурил черные глаза, даже не удосуживаясь активировать шаринган. — Поэтому ждал тебя, Хаширама.        Тобирама готов был кинуться в атаку, ярость заполняла его естество, и от опрометчивого поступка его отделяла лишь рука Хаширамы, преграждающая путь. Старший брат слегка наклонил голову, и его тихие слова подхватил ветер:        — Найди Терру́, я разберусь с Мадарой.        Младший не очень-то верил в то, что Хаширама сможет «разобраться» с Учиха, но спорить сейчас, все равно, что открыто шагнуть на клинок. Самоубийство. Поэтому ему ничего не оставалось, как кивнуть и скрыться в ближайшем проулке между одноэтажными домиками. Мадара проводил его взглядом, а сердце ёкнуло, на мгновение ускорив свой ритм. Убийца его брата сам пришел к нему в руки, но ничего, у него еще будет время нагнать его и отомстить за Изуну.        — Я думал, что у нас может получиться построить лучший мир для потомков, но теперь мои глаза открыты, Мадара. — Хаширама сложил печати, призывая стихию дерева. — Этому не бывать.

***

       Террума проснулась резко, хватая ртом воздух и утирая испарину со лба. Кошмар развеялся, но оставил после себя чувство страха и волнения. Девушка нахмурилась, пытаясь вспомнить, что ей снилось, но все картинки смешались в темноту, холод и одиночество. Химе зажмурилась, чувствуя, как заныли все мышцы, и буквально со стоном упала обратно на подушки. Ох, Господь, что же она натворила… Как теперь смотреть в глаза старшим братьям? Как ей теперь быть? Неужели ее изгонят из клана за то, что ее запятнал враг? Сенджу болезненно прикусила губу, проведя холодными пальцами по темнеющему пятну с внутренней стороны ноги. Как же стыдно…        Хватило одного мгновения, чтобы осознать, что в комнате она одна. Терру́ выбралась из постели, на ходу натягивая кимоно и раздраженно разыскивая пояс. Слишком стыдно. Как ей теперь вести себя с Мадарой? Делать вид, что ничего не произошло? Девушка приложила ладони к горящим щекам, прикрыла глаза, а мозг услужливо прокручивал моменты вчерашнего вечера. Террума с раздраженным вздохом распахнула очи и сжала зубы. Нет, она не жалела о содеянном, лучше пусть все обернется изгнанием из клана и вечным позором, но зато она отдала свою невинность любимому человеку.        Терру́ раздвинула занавески, желая впустить в полутемное помещение свет, и застыла на месте. Ужас схватил ее за горло и заставил взглянуть на огонь. Тот аномально ровным столпом поднимался к небесам. Это была чья-то техника, даже не так, она знала, чья это техника, только воспринимать происходящее не хотелось.        Тамико ворвалась в покои господина, даже не постучав перед этим, точно зная, кто в них находится. Лицо женщины перекосилось от боли, химе мгновенно опустила взгляд, тут же ощущая, что внутри все обрывается. Огромная, чертовски огромная рваная рана на боку Тамико даже со способностями Сенджу была фатальной. По-хорошему Терру́ требовалась чья-то помощь, чтобы спасти жизнь этой женщины, только никого подходящего не было и в помине. А у Тамико совсем не оставалось времени. Она схватилась за стену, оставляя кровавый след от своей руки, и осела на колени. Террума тут же бросилась к раненной женщине, используя чакру, чтобы хоть как-то поддержать ее до момента, как кто-нибудь придет, и они смогут спасти Тамико.        — Прошу тебя, спаси мою дочь, — голос женщины надломился, она зашлась в кашле, сплевывая кровь себе на грудь. — Чисе, позаботься о Чисе.        Террума застыла, глядя в остекленевшие глаза Учиха, что обмякла в ее руках. Химе в ужасе смотрела на окровавленное тело женщины в своих руках, отказываясь верить в произошедшее. С улицы все ближе и ближе доносились голоса людей. Они кричали в приступах гнева, тут же сменяясь на вопли боли. Терру́ начало мутить, она покачнулась, на ватных ногах вышла из комнаты, оставляя Тамико на полу, укрытой тяжелым одеялом.        Хотелось упасть на ноги и зайтись в истерике, потому что было невыносимо смотреть на смерти. Девушка всхлипнула, замечая маленький силуэт, сидящий у противоположной стены. Девочка вздрогнула и обернулась к Сенджу, лицо бледное и ничего не выражающее. Поняла, видимо.        — Чисе? — Террума присела на корточки перед ребенком, убирая её темные волосы от лица, и попыталась выдавить подобие улыбки. — Нам нужно уходить.        Девочка кивнула. Она была словно кукла — ни живая, ни мертвая. Малышка поднялась на ноги и болезненно сжала ладошку Терру́. «Сколько же ты успела увидеть, малышка?» Химе, не в силах смотреть на мертвенно бледное лицо Чисе, в ответ легко сжала руку девочки и стремительно направилась к выходу на задний двор, откуда Тамико вывела ее в прошлый раз.        К горлу подкатила тошнота от запаха смерти и едкого дыма. Террума сморщилась, ни на секунду не сбавляя бег, она крепко сжимала ледяную ладошку Чисе, боясь отпустить ребенка и потерять то единственное, что сейчас держало ее в сознании. Нужно вытащить из этого пекла девочку, отвести ее в безопасное место, может им даже удастся добраться до земель Сенджу.        — Куда-то собралась, дрянь? — яркая вспышка света на мгновение дезориентировала химе, но боль, которая прокатилась по всему телу, тут же вернула ее в сознание.        Воин клана Учиха гадко ухмыльнулся, уже представляя, как получит похвалу от Мадары-сама за то, что не дал Сенджу сбежать. Мужчина выбрался из тени догорающего сарая, выуживая из ножен катану, острие опасно блеснуло в свете языков пламени.        Терру́ тяжело повернулась на бок и тут же застыла, глядя в лицо пропасти. Она и не заметила, что они с Чисе добрались до края лагеря Учиха, туда, где их земли отделял небольшой каньон с протекающей по его ущелью речкой. Там, на другой стороне, были необъятные широты леса, а еще дальше ее собственный дом. Химе сдавлено выдохнула, глядя, как мелкие камни из-под ее пальцев полетели вниз, разбиваясь о выступающие валуны.        — Чисе, ты в порядке? — Сенджу обернулась, все еще сжимая ручку девочки в стальной хватке и тут же замерла. На нее смотрели красные глаза шарингана. Девочка сморгнула слезы и утвердительно кивнула.        Страх клубком свернулся на дне живота. Террума чувствовала, как сердце больно отбивалось от стенок грудины, как паника медленно заполняла ее, так же медленно, как воин Учиха надвигался на них, замахиваясь катаной. Химе крепче сжала пальцы девочки и в последний момент отшвырнула ее в сторону, слыша тихое «ой». Только ее собственные пальцы не успели сложить печати, руки дрожали, а легкие не успевали набрать воздух. Клинок со свистом разрезал воздух, проникая в самое сердце, которое в последний раз слабо отсчитало удар и приготовилось болезненно остановиться.        Терру́ смотрела в глаза своего убийцы, чувствуя, как теплая кровь испортила красивое кимоно. Удивительно, но она совершенно не чувствовала боли, только шум крови неприятно отдавался в ушах, мешая ухватиться за какую-нибудь мысль.        — Терру́! — крик застрял в горле Тобирамы, а тело действовало на инстинктах.        Учиха издал рык зверя, загнанного в угол, сделал выпад вперед и обнял похолодевшую девушку. Террума надрывно вздохнула, жмурясь. Когда мужчина оттолкнулся и вместе с ней полетел в пропасть, она больше не открывала глаз. Ее убийца до боли сжал хрупкие плечи девушки и резко отпустил, пытаясь сгруппироваться для приземления и выжить самому. Губы девушки беззвучно что-то шептали, но никто этого не слышал.        Для Сенджу не осталось боли, было только пульсирующее ничего в самом центре груди. Грустная улыбка посмертной маской расцвела на устах, они все-таки не выполнили обещаний. Ветер свистел в ушах ровно до того момента, как тело болезненно не встретилось с торчащим из скалы камнем. Тупая боль пронеслась от позвоночника к голове и кончикам пальцев на ногах. Для Терру́ ничего больше не осталось кроме грозовых туч, что яркими пятнами показались на небе. Красивое зрелище…        «Простите, Хаширама, Тобирама.»        Девушка больше не пыталась вдохнуть, потому что на это просто не осталось сил. Внезапная боль, острая, невыносимая, она была повсюду, мешала нормально соображать и противно напоминала, что это конец. Терру́ подхватили волны, убаюкивая, и понесли куда-то далеко-далеко. Холод реки немного притупил агонию и зарождающийся страх. Больше не было ничего.        «Кажется, мы повторяем судьбу Мандзю и Сяге, Мадара.»        Звездам все-таки удалось забрать чистую и невинную душу химе клана Сенджу. Они золотом укрыли ее бледное худое тело, ласково поглаживая по лицу и обещая, что там, куда они ее заберут, нет боли, нет обид и невыполненных обещаний, там нет войны, нет крови и красного цвета. Террума согласилась, протянув тонкие пальцы навстречу звездам, веря их мягким голосам и сладким речам.        Тобирама упал на колени, пальцами загребая мелкие камни и обессилено сбрасывая их вниз. Господи, это и есть его наказание за отобранные жизни? За то, что он убил Изуну? Если так, то это чертовски, невыносимо жестоко. Ублюдок Учиха Мадара все продумал, так ведь? Знал, что боль от утраты единственной, нежно любимой сестры станет в сотни раз сильнее, чем минутная агония от клинка в груди. Мучайся, живи, дыши, зная, что по твоей вине костлявая забрала малышку Терру́. Так?        Захотелось одновременно засмеяться и заплакать. Чертов Учиха. Изо рта Тобирамы вырвался какой-то неопределенный звук, похожий на кашель неизлечимо больного человека. Такие звуки можно было услышать от умирающих людей, лишенных всякой надежды. Через секунду из горла вырвался отчаянный вопль.        Ослепленный эмоциями Сенджу даже не сразу заметил испуганную девочку, что наблюдала за ним издалека. Маленькая Учиха боязливо жалась к корявому столбу дуба, что мертвецом нависал над ущельем. Они оба не двигались, молчали, выжидающе смотря друг на друга. Тобирама медленно поднялся на ноги, решая про себя, как ему поступить. Убить ребенка уже не казалось чем-то отвратительным и плохим. Только если это ребенок проклятого клана.        Чисе замерла, будто зная, что стоит ей двинуться с места, и катана Сенджу проткнет ее сердце. Девочка только закрыла глаза, смиренно принимая свою судьбу. Какая теперь разница? На ее глазах вражеская техника забрала жизнь ее матери. Так пусть сегодня смерть настигнет и ее, так лучше, чем жить с черной ненавистью в сердце.        — Тобирама? — Хаширама отрезвительной пощечиной выскочил из леса, перехватывая клинок младшего брата в самый последний момент. — Что ты собирался сделать? Это всего лишь ребенок.        Хаширама вот прямо сейчас готов был метать молнии, даже без печатей и специальных техник. Но бледное, лишенное чувств лицо Тобирамы как-то мучительно сковало что-то в груди. Сенджу-старший отказывался верить догадкам и только в нервном жесте сжал катану брата.        — Сестра? — не хватало ни сил, ни смелости произнести это громче, чем предсмертный шепот.        А когда Тобирама отстраненно качнул головой, бездумно глядя перед собой, всё оборвалось… И даже разговор с Мадарой, в котором они пришли к соглашению несколькими минутами ранее, исчез. Да что там разговор. Мир схлопнулся до одной единственной мысли: «малышка Терру́ мертва. Они не успели… не успели.»        Мадара не решался сделать шаг вперед, наблюдая за всем из тени, но понял всё быстрее, чем Сенджу. Кровавые пятна, что чернотой растекались по влажной земле, были красноречивее любых слов. Учиха сам готов был пасть на колени, молить прощения у Терру́, но вместо этого только развернулся и приказал своим воинам отступать. Он отомстил, только радости от этого не было. Пришедшие к какому-никакому консенсусу Мадара с Хаширамой погрязли во тьме. Сенджу подписали договор, но в душе не было чувства победы, только раздирающая пустота. Тобирама замкнулся в себе, погружаясь всё глубже с каждым прожитым днем, он принял свое наказание и всецело нес его на плечах. Один. Мадара же не стремился к мирной жизни, а когда понимание того, что его демон стал полноправным гражданином его души, оказалось уже слишком поздно. А на небе всё чаще показывались грозовые тучи.