Danse Macabre

Она чувствовала себя плавающим в полной темноте сгустком чего-то живого — было мягко, тепло и матово, будто она разом лишилась всех органов чувств, присущим созданиям Первичного Мира; но вместе с тем чувства утраты не было. Ей нравилось быть сгустком, потому что сгусток удобно двигался в пространстве, не имея определенной цели, и она двигалась тоже — вместе с ним или внутри него. Но долго так длиться не могло — подспудное чувство тревоги, словно охотничий нож, резало сгусток изнутри. Эгнес тихо застонала и открыла глаза. В первую секунду ей показалось, что она все еще в логове Айреникуса: здесь было темно, сыровато, как в подвале, и отвратительно пахло чем-то... чем-то... Чем-то гнилым. Эгнес приподнялась. Она лежала на ворохе каких-то грязных тряпок, очевидно, бывших когда-то чьей-то одеждой; в тусклом магическом, дьявол знает откуда льющемся свете Эгнес разглядела потускневшее шитье на черной мужской рубашке. Кажется, это было подсобное помещение или что-то вроде того — маленькая комнатушка без окон и с крошечной, однако же крепкой железной дверью. Подергав за ручку, Эгнес почти без удивления убедилась, что дверь заперта. По ее телу прошел озноб. — Не паниковать, Нэш, — громко и внятно сказала себе Эгнес. Обычно это помогало... ну, как правило. Во всяком случае, слышать хоть чей-то голос было воодушевляюще. Комнатка была совсем небольшая — судя по всему, ее когда-то использовали как кладовку. В углу валялись какие-то проржавевшие инструменты, явно давно ни к чему не пригодные; Эгнес повертела в руках древнюю тупую отвертку с потрескавшейся рукоятью и отложила ее в сторону. Эта штука явно не поможет ей выбраться. Уперев руки в бока, Эгнес злобно уставилась на дверь. Можно было бы отпереть его заклинанием — но тубус у нее кто-то отобрал, а в памяти Эгнес держала только несколько боевых заклятий. Пытаться расплавить замок «огненным шаром», находясь в маленькой комнатушке, было бы очень плохой идеей. Прямо на кончик носа ей капнуло что-то густое; досадливо утеревшись, Эгнес взглянула на собственные пальцы. И замерла. На тыльной стороне ее ладони темнело кровавое пятно. Медленно, очень медленно Эгнес подняла глаза к потолку. ...Какой злой магией прибили к потолку это тело? Кто-то проткнул его пятью колами — четыре на руки и ноги и один в сердце; черные пустые глазные впадины смотрели на Эгнес с выражением тупого страдания. А может, так ей только казалось. Вначале она отчего-то подумала, что это Ренал — у мертвеца были такие же черные волосы до плеч — но потом поняла, что это все же кто-то другой. Понимание не принесло ничего, кроме чувства несильного облегчения — все же, совсем недавно они сражались против общего врага, и видеть его мертвым было бы... где-то даже горько? И где же, кстати, где он сам? Со стороны двери вдруг послышался скрежет — как будто выдвигали старый заржавевший засов; Эгнес метнулась подальше, в угол; она схватила отвертку и сжала ту в руках, как свою последнюю надежду. — Где ты, где ты, где ты... — запел мягкий, какой-то как бы лоснящийся мужской голос на манер популярной аскатланской песенки. — Вероломная девка, в темноте от меня, затаилась... «Мразь» — с ненавистью подумала Эгнес. Опять ее закрыли. Опять над ней будут издеваться, снова и снова, как и тогда — когда проклятый Айреникус резал ее тело тесаком и исцелял, и снова, и снова, и снова, до тех пор, пока не пришла милая Имоэн, словно избавительный свет — но Имоэн не придет, она далеко... Нет, больше никто не будет над ней издеваться. Когда голос приблизился, а зловоние усилилось до предела, Эгнес сосредоточилась. Отвертка накалилась и стала алой — Эгнес вложила в нее всю силу «горящих рук». — Где ты, где ты... а-а-а-а!!! Она ткнула почти наугад — горящая отвертка вонзилась во что-то мягкое, кажется, шею; Эгнес резко выдернула и воткнула ее вновь, погрузив в чужую плоть почти по рукоять. Пришедший захрипел и осел на пол. Наверно, это тоже был вампир — судя по исходящей от него гнилостной вони и бледному осунувшемуся лицу; Эгнес обратила внимание на большое, растекшееся по щеке родимое пятно и скривилась. Вампиры ненавидят огонь, он их ослабляет — как и любую нежить. Ослабляет, но не убивает. У нее была пара минут, не больше. Эгнес принялась лихорадочно обшаривать карманы нападавшего — в одном из них быстро обнаружился ключ; дрожащими руками отперев замок, она вылетела из комнаты, словно сбежавшая из ада птица, и побежала, куда глядят глаза — вперед и только вперед по бесконечному темному коридору. Сердце бешено билось, а кровь шумела в ушах так, что, наверное, только по одному этому гулу ее обнаружили бы все вампиры Аскатлы разом. Вслед ей неслись жуткие вопли, скрежет и грохот — но постепенно они становились все тише и тише, а значит, значит, значит, она оторвалась... Скорее всего. Наконец, выдохшись окончательно, она остановилась. Первый всплеск эйфории прошел — она все равно не выбралась из клетки, и где искать выход, было непонятно; Эгнес вжалась в стенную нишу. Ей повезло — Тимора была милостива. Но долго ли продлится ее милость?.. Она осторожно выглянула, жалея, что не помнит наизусть заклинание невидимости — сейчас бы оно очень помогло; факела на стене тускло светили голубоватым огнем: скорее всего, их делали из синелиста, только его пламя такого странного цвета. Вдоль коридора выстроилось много таких факелов — сходу Эгнес насчитала около десятка. На стенах были нарисованы фрески в термишском стиле — они выглядели очень древними, гораздо древнее могил наверху; чаще всего фрески изображали черную женщину с белыми круглыми глазами и высунутым ярко-красным языком. У женщины было четыре руки — в одной из них она держала окровавленный меч, в другой — чей-то демонический череп; полные бедра женщины прикрывал пояс из человеческих рук, напоминающий какую-то ужасную бахрому, а на ее длинной шее висело ожерелье из женских и мужских голов. Гадость, с отвращением подумала Эгнес и тут же споткнулась о что-то твердое вроде толстой ветки, неведомо каким образом оказавшейся на полу. Она с досадой отбросила эту ветку-не-ветку — и в ужасе зажала рот. Потому что это была не ветка, а дочиста обглоданная человеческая кость. Еще какое-то время Эгнес блуждала по темным коридорам, постепенно отчаиваясь — выхода не было и не предвиделось, и в каждой тени ей чудилась собственная смерть. Совсем потеряв надежду, она забрела в какой-то крошечный закуток. Здесь было темно, совсем темно — видно, те, кто здесь обитали, умели обходиться без света; Эгнес несколько раз зажмурилась и заморгала, привыкая к этому мраку. — Привет, — сказал мрак лоснящимся мужским голосом, и вспыхнувший шар света осветил знакомое родимое пятно на бледной щеке. — А вот не убежишь.