Астения души

      Акутагава открыл дверь и зашел внутрь. Ацуши, захватив еду со столика, вошла вслед за ним и поморщилась от резкого запаха. Стояло ощущение, будто бы здесь держали открытым нашатырный спирт или что-то подобное. Комната была намного меньше, чем остальные, и освещалась только благодаря маленькому круглому окошку. В ее центре на полу, сгорбившись, возле кипы бумаг и книг сидела девушка миниатюрного телосложения и болезненного вида: под глазами были отчетливо видны круги, а кожа имела нездоровую бледность. Ацуши сразу узнала ее: она первая, кто подбежал к Роланду Тодду после того, как он потерял сознание. — Вы — дочка мистера Муна? — спросила Накаджима, поражаясь, как той удается читать при таком тусклом свете. Хотя, помнится, и Дазай обладал подобным умением. Девушка ничего не ответила, видимо, не желая отрываться от чтения, но все же коротко кивнула. Акутагава забрал кувшин и тарелку с пирогом и поставил на пол. — Нам нужно проверить это на наличие яда, — сказал он довольно сухо. Голден украдкой взглянула на еду, но не придала этому никакого значения. — Ты ведь понимаешь, что причина смерти не банальное отравление, верно? — Меня это не интересует, — безэмоционально осведомила их девушка. Ацуши встревоженно глянула на помрачневшее лицо Акутагавы и присела рядом. — Только что был убит еще один человек, — как можно мягче сказала она, заметив, как на секунду дернулись руки Мун. — Если Вы поможете нам вычислить яд, мы сможем найти виновного и предотвратить последующие убийства.       Девушка ничего не ответила, закрывая свое лицо широкой картой звездного неба. Таким образом, она дала понять, что не намерена сотрудничать с детективами. Подобное поведение было действительно нестандартным: слишком отстраненным для человека, запланировавшего целых два убийства.       «Может, она боится нам помогать? — предположила девушка. — Но чего опасаться тому, кто убийцей не является? Или же…»       Накаджима постаралась как можно дружелюбнее улыбнуться и аккуратно забрать карту из слегка трясущихся рук девушки. Та в ту же секунду спрятала голову в коленях. Такое ребяческое поведение казалось довольно странным. В детстве Ацуши действовала похоже, не желая признаваться воспитателям, что яблоки из кухни украли дети, не евшие вторые сутки. Хотя она знала, что ее за это накажут и что воровство — само по себе плохой поступок. — Пожалуйста, — наклонившись и положив руку ей на макушку, попросила девушка. — Мы хотим только помочь вам, всем вам…       Голден не отреагировала, сжавшись сильнее. Тогда Ацуши чуть настойчивее повторила просьбу, но стараясь не давить. Самое главное — не допустить треска в ее сознании. — Так ты ничего не добьешься, — вдруг подал голос Акутагава, заставив Голден вздрогнуть. Ацуши укоризненно взглянула него, мысленно моля, чтобы он хоть раз позволил ей действовать так, как она считает нужным. — Я добьюсь большего, если ты помолчишь, — как можно тише сказала она и снова смягчилась, обращаясь к Мун. — Вы правда можете нам верить. Я обещаю, что ни Вы, ни Ваш отец не пострадают.       Похоже, на этот раз Накаджима задела нужную точку, так как Голден подала хоть какую-то реакцию — немного подняла голову. И пусть увидеть ее взгляд было сложно из-за тусклого света, для Ацуши и этого было достаточно, чтобы возликовать. — Никто не пострадает?.. — неуверенно спросила девушка, и получила в ответ утвердительный кивок. — Оборотень, — с очевидным нажимом позвал Акутагава, взгляд его внезапно налился свинцом. Но Накаджима ему не ответила, понимая, что лучший показатель эффективности своих методов — результат. И не ошиблась, так как спустя еще пару минут уговоров, Голден Мун все же решилась довериться ей. — Хорошо, я помогу, — сказала она, тяжело вздохнув. После, вытащив из-под кровати увесистый чемодан, она достала несколько стеклянных бутылочек. Пару капель она вылила в воду и на пирог, но никакой реакции не произошло. — У тебя есть яд? — спросил Акутагава заметно раздраженно. Та кивнула и вытащила пузырек с белым порошком. Когда порошок был высыпан в кувшин с водой, то сразу же окрасился в темно-фиолетовый цвет. — Цианид калия, — пояснила Голден, убирая пузырек обратно. — Такая реакция происходит, если индикатор смешать с ядовитым веществом, как например, мышьяк или то, что я показала. — А что использовалось при убийстве Роланда Тодда? — спросил Акутагава, скрестив руки на груди. На мгновение Голден отвела взгляд, словно пытаясь опять скрыться от мафиози, но Ацуши успокоила ее, положив руку на плечо. — Можно сказать, более эффективная версия тетродоксина. — Это то, что находится в рыбе-фугу? — опешила Накаджима. — Да, смертельный яд, который вызывает паралич и судороги. Действует быстро, но убивает через пару часов. То, что убило мистера Тодда, приводит к смерти через пару минут, но дальнейшие симптомы появляются постепенно. — Но откуда Вам это известно? — спросила Ацуши, пытаясь вспомнить, как выглядели тела Хэддиша и Тодда, и были ли на них другие подозрительные отметины. — Потому что такой яд у меня украли в первый день после отплытия, — будто на одном выдохе пояснила Мун. Акутагава и Ацуши переглянулись, словно задаваясь одним и тем же вопросом. — Слабо вериться, что дело в краже, — скептично проговорил парень, и впервые за время их беседы Голден показала первую стоящую эмоцию — злость. — Я говорю правду. Я догадалась о пропаже, когда был отравлен мистер Тодд, потом сразу убежала в свою комнату и увидела, что несколько пузырьков пропали. — Но почему нельзя было сразу сказать, что яд исчез?       Накаджима поджала губы, пытаясь скрыть очевидное недовольство столь эгоистичному поступку, хотя внутренне уже знала главную причину. Голден опустила голову, скрыв лицо за густыми кудрявыми волосами. — Мне не хотелось подставлять своего отца. Моя комната была заперта все то время, что я отсутствовала, а значит, только прислуга могла туда войти. Сказать правду — все равно, что сдать его и сам персонал. — И из-за этого решения был убит еще один человек, — подметил Акутагава. — Имея шанс кого-то спасти, ты предпочла просто сбежать. Типичный поступок обычного ничтожества. — Акутагава, — резко оборвала его Ацуши. — Она просто испугалась. — Страх — удел слабых, — уверенно произнес парень. — Она знает, что ее отец виновен, но ничего не может с этим поделать: ни защитить, ни остановить. Она слаба и поэтому напугана.       Ацуши хотела возразить, но не могла: перепалка сейчас только наведет смуту в сердце и так перепуганной девушки.  — Пока рано говорить о личности преступника, — заметила она. — Меня больше интересует, о каких поздних симптомах шла речь?       Голден ответила не сразу, видимо, теперь тщательнее обдумывая, что говорить. — Яд мгновенно действует на слизистую человека: ротовую полость, нос, глаза. Но только через некоторое время на кожу и внешние половые органы. Примерно через десять часов.       Эта информация была действительно значимой, и оба мысленно это признавали. Однако это недостаточно близко подводило их к полной разгадке самой тайны. Но Ацуши была рада и тому, что у них появилась хоть какая-та зацепка, несмотря на то, что стоила она жертвы мистера Хэддиша. — Спасибо большое, мисс Мун, — она искренне поблагодарила девушку и поднялась на ноги. — Пойдем, Акутагава.       Но тот не ответил, тяжелым взглядом продолжая буравить фигуру Голден. От повеявшего от него холода Ацуши вдруг стало не по себе. И не зря: меньше минуты не прошло, как тот сделал то, чего девушка точно не ожидала: внезапно приблизившись к Голден Мун, он придавил ее голову ногой к полу. — Почему твой отец отравляет гостей? — Ты что делаешь?! — выкрикнула Накаджима, застыв на месте. Голден молчала в тщетных попытках подняться. Но ее усилия были несоразмеримы с силой мафиози. — Отвечай или твой череп расколется надвое.       Голос мафиози был пугающим, хотя и звучал абсолютно спокойно. Именно такое его состояние напрягало Ацуши больше всего: не агрессия, вызванная необоснованной ненавистью, а это ледяная, пронизывающая ярость. Словно он терял в себе отклики человеческой сущности, превращаясь во что-то настолько темное и холодное, что готово убить тебя одним своим прикосновением. И, похоже, Голден Мун тоже почувствовала ауру надвигающейся смерти, вздрагивая, словно сейчас задохнется. — Акутагава, хватит!       Ацуши схватила его за руку, пытаясь оттащить, но тот даже с места не сдвинулся. Словно ослепленный внезапным, необъяснимым порывом гнева, он продолжал задавать один и тот же вопрос, с каждым разом усиливая нажим. Казалось, слова и попытки девушки его остановить давно утратили для него всякое значение. — Либо отвечай, либо умри. — Да не знает она ничего! — выпалила Накаджима, бегло ища что-нибудь, что помогло бы ей вразумить парня, и желательно тяжелое. Но не найдя ничего стоящего, ей пришлось положиться лишь на свои собственные силы. Схватив со стола первый попавшийся пузырек, она швырнула его чуть выше головы мафиози. Тот на секунду отвлекся, ослабив нажим. Тогда Ацуши воспользовалась моментом и тут же повалила его на пол, наваливаясь всем телом. Голден в это время поспешно отползла и ринулась к выходу. — Ты что творишь? — прохрипел Акутагава, поморщившись от удара. Он хотел оттолкнуть девушку, но та резко схватила его за запястья и придавила к полу. — Это тебя спросить надо, — чуть ли не рыча от злости, сказала она. — Почему ты это делаешь? Мы ведь достаточно узнали!       Ацуши слегка подергивало, воздуха катастрофически не хватало, и она прекрасно понимала, что в любой момент Акутагава с легкостью может скинуть ее, а потом и вовсе убить. Но негодование и злость сейчас затмевали все отголоски здравого смысла. То, чего Ацуши никогда не могла простить ни мафиози, ни кому-либо другому — неоправданная жестокость. А именно это средство использовал Акутагава как доказательство своей силы: убить, растерзать, уничтожить. И все это ради поощрения собственного эгоизма. Нет, как бы тягостно ему не приходилось в прошлом, она никогда не простит ему этого. Придуманные им идеи о жизни для сильных — порождение его комплексов и страхов снова оказаться на дне этого мира. Но разве это может быть оправданием сотням, а то и тысячам костям, по которым он прошелся?       Накаджима до появления алых капель впилась ногтями в кожу парня, словно желая таким способом передать ему всю ту боль, что он причинил стольким людям и ей в том числе. Но тот даже бровью не повел. Выражение его лица было будто каменным, почти неживым, и только странный блеск во взгляде свидетельствовал о том, что в нем еще осталось хоть что-то, позволяющее до него достучаться. — Мы можем узнать больше, получить все ответы и выбраться отсюда, если ты прекратишь поддаваться своим чувствам, — не теряя твердости в голосе, произнес парень. — Ты и вправду думаешь, что кто-то будет честен и откровенен с тобой, если ты просто ему улыбнешься? Отбрось свои наивные взгляды, Оборотень, и задавай правильные вопросы! Ты уже и сама поняла, что ее отец — убийца.       Ацуши поджала губы, ни на секунду не позволяя дать мафиози понять, что он может хоть в чем-то быть прав. Это было все равно, что проиграть ему. — Но поступая, как ты, разум человека просто ломается! — она с трудом сохраняла спокойствие, отчаянно пытаясь достучаться до напарника. — Все люди слабые, абсолютно сильных не бывает. Если открыто говорить с ними о том, что может причинить им боль, страх и панику, они способны совершить непоправимое. А я не хочу, чтобы кто-то погряз в отчаянии из-за меня… я не хочу… ломать чью-то судьбу, хоть это и неизбежно…       Слабость — это верный и пожизненный спутник Ацуши в ее нелегком пути. Он приходит и уходит неожиданно, без предупреждения. А порой вовсе накрывает ее с такой силой, что хочется просто взвыть. И сейчас то же самое: страх, беспомощность и ненависть к себе пронзают в самое сердце, разливаются по венам и вытекают влажными дорожками из уголков глаз. Что может быть хуже, чем разревется прямо перед своим заклятым врагом? Показывать ему свою боль, свои переживания и обиды — все равно, что просто подставиться под дуло. Но она ничего не могла с этим поделать: слезы так и шли, бесшумно падая на белую, будто мраморную, кожу Акутагавы. Его лицо оставалось по прежнему непроницаемым, однако взгляд был совершенно другим — более теплым.       Аккуратно высвобождая свое запястье из захвата, он медленно протянул руку к лицу Ацуши. Та не отстранилась, почему-то позволяя ему убрать за ухо пару светлых прядей. — Отвратительно, — негромко произнес парень, проделывая то же самое другой рукой. — И почему Дазай-сан предпочел мне такого сердобольного и неуверенного в себе ребенка?       Ацуши нахмурилась, пытаясь подавить рвущиеся из груди всхлипы. — Я не ребенок, — сердито напомнила она, тем самым вызвав на лице мафиози непривычную для него усмешку. — Только ребенок будет рыдать из-за того, что персонажу книги может быть больно, — с явной издевкой сказал Акутагава и, не позволив Ацуши возразить, положил ладонь ей на макушку и резким движением прижал к себе. Та не успела толком среагировать, как оказалась заключена в его руках (ей трудно было назвать это объятиями). — Что ты делаешь? — потрясенная таким неожиданным выпадом со стороны мафиози спросила она, попытавшись отстраниться. — Отпусти.       Но Акутагава крепко держал ее за талию одной рукой и прижимал голову второй так, что та буквально упиралась ему в плечо. — Три минуты, — прошептал он, слегка повернувшись. — Я дам тебе три минуты: плачь, кричи, ударь меня, если хочешь.       Его голос звучал размеренно и спокойно, будто он говорил о погоде или работе, нежели давал довольно странные указания. Накаджима попыталась снова отстраниться, но не смогла: в этом мире он был намного сильнее. — Зачем? — с коротким выдохом спросила она. — Ты это ненавидишь… — А еще больше я ненавижу, когда на меня набрасывается глупая девчонка, не умеющая контролировать свои чувства, — с нажимом в голосе пояснил парень и, словно в отместку, впился ногтями в ее талию. — Я позволю тебе выплеснуть все свои эмоции, но, когда три минуты закончатся, я хочу, чтобы ты взяла себя в руки и вспомнила, зачем мы здесь.       Ацуши резко уперлась руками и со всей силы дернулась, чтобы взглянуть в глаза Акутагаве. — Почему ты говоришь так, как будто я виновата? — шмыгнув носом, возмутилась она. — Это ведь из-за тебя мы попали сюда! Все проблемы случились из-за твоей жестокости!       Она решила воспользоваться одним из привилегий, подаренных ей, и не скупилась, ударив парня кулаком по лицу. Ни одна мышца не дрогнула: все-таки в сравнении с тигриными лапами это едва ли можно было назвать ударом. Но вторую руку он все же остановил, вынудив девушку посмотреть ему в глаза. — Ты думаешь, я жесток с людьми просто потому, что хочу этого? — спросил он, слегка хмуря брови. — Я вынужден так поступать, чтобы не обрекать их на еще большие страдания. — О чем ты? — недоуменно проговорила Ацуши. Мафиози тяжело вздохнул, и как бы сильно ему не хотелось закрыть глаза, он продолжал смотреть в красные от слез глаза девушки: только так он сможет донести до нее смысл своих слов. — Ты еще не до конца понимаешь этот мир, Оборотень. Ты наивно полагаешь, что если скажешь человеку, что все будет хорошо, то так и случится. Но жизнь совсем не так проста. Когда кто-то падает в пропасть, он отчаянно верит, что спасение придет, но это уже невозможно. Когда ты дашь человеку ложную надежду на светлое будущее, ты лишь заставишь его страдать еще сильнее*.       Ацуши хотела отвернуться, закрыв глаза, но Акутагава не позволил — обхватив пальцами ее подбородок, он вынуждал смотреть на него. — Тот человек в больнице был готов умереть с самого начала. Вспомни, на нем была бомба с таймером. Он, может, и не был готов к массовому убийству, но для себя давно все решил. Ты не имела права говорить ему, что все будет хорошо, потому что если бы он остался жив, его бы нашла Портовая Мафия, и тогда бы смерть стала бы для него благословением… То же самое и с той девчонкой. Если бы мы были в реальном мире, ее отца ждала бы смертная казнь. Смогла бы и тогда сказать ей, что все будет хорошо и также мило улыбаться?.. Послушай меня внимательно: у тебя не хватит сил спасти всех, понимаешь? Так не губи людей обещаниями, которые выполнить не сможешь.       Накаджима ничего не ответила, но Акутагава был удовлетворен ее молчанием, так как видел все по глазам. Ей было тяжело понять и тем более принять его слова, осознать, что доброта не всегда может служить во благо, а даже приносить вред. Борьба за Кеку действительно ослепила ее, заставив поверить, что можно любого вытянуть на свет, если у тебя хватает смелости и решимости. Но это был единичный пример, который не мог стать гарантией счастливой жизни для других людей. — Ты прав, — призналась Ацуши, горько усмехнувшись. — Я никто, чтобы давать людям надежду, и никто, чтобы надеяться, что они нуждаются в моих обещаниях.       Слезы больше не текли, не обжигали глаза и горло, но они не забрали с собой всю печаль в душе девушки. Принятие своей никчемности всегда было болезненным, но необходимым, чтобы впредь она больше не позволяла себе быть такой высокомерной и думать, что имеет право вмешиваться в жизни других людей. Может, слабые люди действительно не заслуживают жизни? — Ацуши, — почти что шепотом позвал Акутагава и, не позволяя девушке удивиться столь редкому к ней обращению, взял ее лицо в ладони и осторожно приблизил к себе. Его губы мягко и почти невесомо коснулись ее, словно пробуя на вкус. Нежность, невинность, тепло — все это было так чуждо ему, что казалось: одно прикосновение, и он рассыплется на тысячи осколков, которые будет невозможно собрать воедино. Но, похоже, он заслужил подобной кары, ведь как иначе объяснить причину, по которой Ацуши сама прижалась к нему, углубляя поцелуй. Словно вдыхая в него жизнь, она несмело приоткрыла рот, обхватывая его нижнюю губу и не думая при этом прятать свои зубы. Похоже, доставлять ему легкую боль приносило ей удовольствие. И кто из них еще падок на жестокость? Акутагава, в отличие от нее не закрыл глаза, внимательно следя за тем, как стремительно покрывалось ее лицо стыдливым румянцем, как подрагивали светлые ресницы, и как она иногда томно приоткрывала веки. Почему-то он мог поклясться, что готов смотреть на это вечно, лишь бы это странное теплое чувство никогда не покидало его. Но не бывает начала без конца. Ацуши отстранилась от него, разрывая поцелуй и приподнимаясь на локтях. Впервые он видел ее настолько смущенной, но в то же время настолько настоящей: не зашуганной жизнью сироткой, не псевдо-героем под руководством Дазая, а обычной девушкой с обычными желаниями и сомнениями. — Три минуты прошли, — робко сказала она, не прерывая зрительного контакта. — Мне уже лучше. Спасибо. — А мне нет, — раздраженно ответил Акутагава и в следующую секунду сделал резкий рывок, меняясь с девушкой позициями. Подмяв под себя, он схватил ее за руки, фиксируя их над головой и едва ли не прожигая взглядом своих черных глаз. Ацуши от подобной смены настроения как-то нервно улыбнулась, чувствуя, что температура между ними начинает стремительно расти. — Акутагава, что с тобой? — сипло спросила она, попытавшись вырваться из хватки, но безрезультатно. Становилось очень неловко и даже немного страшно. И дело было не в том, что она не может даже пошевелиться или что расстояние между ними так быстро сокращается, что они буквально дышат одним и тем же воздухом. Дело было во взгляде: жадном, пожирающим, с каким-то… наваждением. Накаджима судорожно выдохнула, готовая поклясться, что ее сердце сейчас вырвется из груди. И в этот момент мафиози снова впился в ее губы уже увереннее и настойчивее, имея наглость провести по ним языком и безцеремонно вторгнуться внутрь.       Ацуши протестующе замычала, попытавшись отвернуться. Дураку было понятно, что такой поцелуй не предназначен для утешения и несет в себе совсем другой посыл. И девушку это пугало, ведь зачем Акутагаве так поступать? Он ее ненавидит, презирает и терпит лишь потому, что должен. Так что ему на самом деле нужно?       Парень, почувствовав сопротивление, тут же прекратил. Он разорвал поцелуй и прижался лбом ко лбу Ацуши, тяжело дыша. Ее запах, который он еще утром чувствовал, когда принимал ванну, дурманил рассудок, а протяжные вздохи резали по слуху. — Черт, — прошипел он, прикрыв глаза. — Какая же ты слабая… я могу сделать с тобой все, что захочу, и ты даже убежать не сможешь… Так почему я проиграл кому-то настолько слабому? Почему Дазай-сан предпочел мне тебя?       Ацуши не могла отвести взгляд от боли, что читалась на лице мафиози. Было видно, что именно этот вопрос не дает ему покоя вот уже столько времени. И ужаснее было то, что девушка сразу нашла на него ответ. — Потому что ты тоже слаб, — твердо сказала она, не позволяя парню усомниться в этом. Он такой же слабак, как и она. Это было ясно с первой их встречи. Акутагава не способен спасти кого-то, потому что для подобного у него не хватит попросту сил. Поэтому он не дает обещаний, не дает ложных надежд. Он добрее, чем кажется, и слабее, чем думает на самом деле. Поэтому ему так отчаянно нужно признание Дазай-сана — чтобы доказать себе свою силу и тем самым позволить себе жить. Почти такой же позиции придерживается Ацуши, но для этого ей нужно не признание, а быть полезной людям.       «Слабые люди должны умереть, чтобы дать дорогу сильным», — идеология, придуманная маленьким мальчиком, выросшим на улицах и убивающим ради куска хлеба.       «Пока ты приносишь пользу, ты можешь рассчитывать на жизнь», — слова, что глубоко въелись в душу маленькой девочки ее воспитателем, когда он раз за разом заносил над ней плеть.       Акутагава приоткрыл веки, но в его взгляде не было ни злобы, ни раздражение, а… смирение? Он услышал ее и, кажется, впервые согласился. Его рука осторожно легла ей на шею, вырывая из груди невольный выдох. — Не бойся, — успокаивающе прошептал он ей на ухо и удивительным образом согнал все пугающие мысли из головы девушки. — Я… остановлюсь, когда скажешь. — Дазай-сан хорошо тебя выдрессировал, — по-доброму сказала Ацуши, тихо рассмеявшись, за что была вознаграждена внезапным укусом. Но это была и впрямь единственная значительная боль, которую доставил ей Акутагава за то время, что они провели под тусклым светом из маленького окошка.