* * *
Стоило Гермионе открыть дверь и зайти в кофейню, она сразу наткнулась взглядом на слишком приметную макушку. Помешивая кофе в кружке, Малфой отстраненно наблюдал за прохожими за окном и ее прихода не заметил. Это дало ей еще несколько мгновений на подготовку. Нервозность все еще сковывала пальцы дрожью и сказывалась на здравых мыслях, а с ним рядом нельзя расслабляться ни на секунду. Малфой этого не простит, воспользовавшись ситуацией. Потерев ладони о джинсы, Гермиона двинулась к столу. Чем быстрее все это начнется, тем быстрее она сможет удалиться и обдумать все те глупости, которые сегодня снова совершит. Это ведь точно произойдет, правда? — Ты платишь за мой кофе, и у меня не так много времени, — невозмутимо обозначила Гермиона свой приход, становясь рядом. — Договорились, — точно так же размеренно ответил Драко, повернувшись. Он не спускал с нее внимательного взгляда, пока она разматывала шарф и снимала куртку, и Гермиона удивилась, что он реагирует на нее не так, как обычно. Как правило, при всех их контактах наедине он выглядел слишком довольным, чем немало ее раздражал, но сегодня был серьезен. Даже излишне. Не расслабляйся, даже если тебе очень хочется. Повесив куртку на вешалку рядом со столом, она уселась в кресло напротив Малфоя и, сцепив пальцы в замок, столкнулась с его внимательным взглядом. — Ты нервничаешь? — спросил он. — Тебе кажется, — беззаботно соврала Гермиона, и он понимающе усмехнулся, но не проронил ни слова, заметив, что к ним двигается официант. Посмотрев на молодого парня, Гермиона ему улыбнулась. — Самый большой глясе, который у вас есть. — Официант кивнул, записав ее заказ, и удалился, снова оставляя их наедине. — Что тебя интересует? — Я говорил. — Даже если ты узнаешь, я все равно смогу снова это сделать. — Не имеет значения, — беззаботно ответил Малфой, пожав плечами, и, отклонившись на спинку кресла, расслабился. Он улыбнулся, чем снова ввел ее в замешательство. Слишком нормально и доброжелательно. — Мне просто интересно. — Спасибо, — поблагодарила Гермиона официанта, стоило тому поставить перед ней кофе. — Это простенькое воздействие. Совсем не агрессивное, — окунув мороженое поглубже, она задержалась, чтобы то побыстрее растаяло. Вытащив ложку и дождавшись, пока капли стекут в кружку, Гермиона отложила ее от себя и подняла взгляд на Малфоя, который продолжал пристально наблюдать за каждым ее движением и сохранять абсолютную невозмутимость. — Чтобы это осуществить, нужно знать уязвимые места человека. То, что делает ему больно, то, что заставляет его испытывать положительные эмоции. И мешать это между собой, разбавляя чем-то о себе, чтобы снизить бдительность и спровоцировать на доверие. — Факты про тебя. — Да, что-то общее с объектом. Расположение мебели натолкнуло тебя на мысль, что мы похожи в своей паранойе, например, и я уже стала для тебя человеком, который может тебя понять, — более подробно пояснила Гермиона. — Чтобы лучше объяснить, нужно начать с самого утра. Разговор про конфликты должен был настроить тебя на нужный лад. Я ведь не ошибусь, когда скажу, что ты обдумывал его на протяжении всего дня? — Не ошибешься. — И ты очень хотел понять, что именно я подразумевала. А потом я сама пришла к тебе. Хочешь расположить к себе человека — дай ему то, что он хочет. А тут я, практически раздетая, ночью, в твоей комнате, готова поговорить. Ты сразу настроился, — сделав глоток кофе, Гермиона поставила стакан на стол и обняла его двумя ладонями. Постепенно она успокаивалась. Малфой вел себя как нормальный, взрослый человек, не пытался ее провоцировать, не говорил ничего, что могло бы зацепить. Создавалось впечатление, будто у них деловой разговор. Такая обстановка импонировала. — Все было неслучайно? Гермионе показалось, что она слышит в его голосе восхищение, но не стала зацикливаться, не позволяя себе хоть на секунду отступить от серьезности разговора. Так легче было поймать уверенность за хвост. — Очень многое завязано на якорении, — продолжила она рассказ. — У тебя очень прочный якорь на твою спальню. Как и у меня. Учитывая, кто ты, только там и только в полном одиночестве ты расслабляешься и перестаешь притворяться перед маглами. Я предположила, что разговор в твоей комнате ослабит защиту. Плюс четко сформированная ассоциация на сексе. Ну и время суток. По ночам мозг хуже соображает, тем более у людей с режимом. Ты ложишься спать плюс-минус в одно время, так что изначально был уязвим. — Все предусмотрела, — прищурившись, с укором произнес Драко. — Все это вызвало у тебя положительные эмоции сразу, как я появилась. И практически сразу я упомянула Гарри, — Гермиона проигнорировала обвинительный тон. — И это должно было направить меня на негатив? — предположил он, и она кивнула. — Ты никогда не жаловал Гарри, и момент с Сектумсемпрой тоже не был самым приятным в твоей жизни, — пояснила Гермиона то, почему использовала именно эти фразы в начале их разговора в ту ночь. — Потом было якорение на книгах. Я не зря говорила только о тех произведениях, которые для тебя имеют какое-то значение. Вся литература, которую ты читаешь, так или иначе связана с тем, что мы пережили. — Он снова понимающе кивнул, и Гермиона догадалась, что по книгам в ее спальне он тоже успел понять, что они читают преимущественно одно и то же. — И у тебя мешались положительные эмоции от самих книг и негативные от того, с чем у тебя эти книги ассоциируются. И я не зря говорила только о тех книгах, которые читала сама. — Акцент на том, что у нас есть что-то общее, — уловил основной принцип Малфой. — Бинго, — Гермиона улыбнулась. — Потом пошли наводящие вопросы, и из-за того, что тебя уже эмоционально кидало в разные стороны, ты на них отвечал. И финальный штрих — акцент на чувстве вины. Озвучив последнее, она замолчала, ожидая, пока он сам догадается. Он, видимо поняв, чего она от него ждет, отвел от нее свой внимательный, практически сканирующий взгляд и, нахмурившись, уставился в окно. — Упоминание моего дома, — пораженно озвучил Драко догадку через несколько мгновений. — Да. Не знаю, понял ты или нет, но у тебя есть некоторые проблемы с тем днем. Ты теряешь контроль каждый раз, как об этом вспоминаешь, — немного мягче, чем до этого, проговорила Гермиона. Сегодня он был более приятным собеседником, и лишний раз давить на негатив не хотелось. Не в данную секунду. — На этом уже можно было заканчивать. Про девушку я сказала на всякий случай. — Как ты догадалась? — Простое предположение, — пожала плечами Гермиона. — Чтобы так измениться, должно произойти действительно что-то очень серьезное в важнейших сферах жизни. Дружба, отношения, родители — все это могло быть вариантом. Если бы ты не отреагировал, я просто предполагала бы дальше, — немного отодвинув от себя стакан, она отклонилась на кресло, принимая такую же позу, что и он. — Как правило, приходится разговаривать с человеком дольше, чтобы вывести его на такой уровень, но ты сам отвлекся на меня. Я, конечно, это планировала, но не думала, что ты настолько будешь рассеивать внимание из-за моего внешнего вида, — последнее она позволила себе произнести с небольшой издевкой, которую просто не смогла сдержать. — Это было низко, — обвинил Драко, стоило ей закончить. — Да как у тебя язык повернулся такое сказать?! — воскликнула Гермиона. — Задело все-таки, — хитро улыбнувшись, заключил Драко. — Не ты первый, не ты последний, — фыркнула Гермиона. — Спасибо, что напомнил, — продолжила она. — Наш договор подразумевал действия не только с моей стороны. Не считаешь, что нарушил обещание? — Не считаю, — преспокойно ответил Драко, и Гермиона от возмущения приоткрыла рот. — Я обещал, что не буду намеренно прилагать усилия, — он подался вперед и, сложив руки на столе, посмотрел на нее снова со смесью серьезности и спокойствия во взгляде. — В моих действиях не было преднамеренности. Я просто не удержался. — Так можно сказать про что угодно, — с негодованием произнесла Гермиона. Формулировка не придраться. — Ты раскусила мой план, — весело проговорил Малфой. Опустив голову, он достал ложку из кружки, которой совершенно не уделял внимания, и, покачав той и отложив ее в сторону, снова посмотрел на Гермиону. — Я обещал не играть с тобой в игры. Что, если я скажу, что это больше не игра? Причем уже некоторое время? Она на несколько мгновений растерялась, но очень быстро вернула себе хотя бы подобие уравновешенности. — Я скажу, что не верю тебе. — Ты со всеми такая недоверчивая или только со мной? — Ты и в этом плане исключение, — добавив в голос язвительности, твердо проговорила Гермиона, и он показательно расстроенно вздохнул. — А если скажу, что я серьезно? — Я скажу, что по-прежнему тебе не верю, — жестко произнесла она. — Что изменилось? — требовательно спросила Гермиона. — Сейчас ты, — Драко указал в ее сторону ложкой, — интересуешь меня гораздо больше, чем раньше. Так что теперь я готов предложить тебе… — он замялся на несколько мгновений, скорее всего пытаясь подобрать правильное слово, чтобы не говорить обо всем слишком открыто. — Назовем это перемирием? Я хочу узнать тебя лучше. Малфой пожал плечами и посмотрел в окно, и тогда ее осенило. Да не одна она тут чувствует себя неуверенно. — И почему это должно быть интересно мне? — Потому что ты, мисс «я всегда притворяюсь, мне так легче живется», сейчас сидишь здесь, а не празднуешь победу и то, что от меня избавилась. Не хочешь рассказать, почему поддалась? — Не хочу, — отрезала Гермиона. — Как гарант того, что я серьезно, не буду настаивать, — сдержанно прокомментировал ее слова Малфой, вновь захватив ее в плен своего взгляда. — Считай, что я предлагаю тебе начать наше второе знакомство заново. — И почему я должна подумать, что это не очередная твоя игра? — скептически спросила Гермиона. — Потому что я еще ни разу тебе не врал? — Допустим, — согласилась Гермиона. Она и правда не могла припомнить, чтобы ловила бы его на очевидной лжи. Он всегда вываливал на нее все мысли максимально откровенно. Ей богу, лучше бы врал. — И что изменится? — Я больше не буду тебя шантажировать, — привел Драко достаточно весомый аргумент. — Так ты признаешь, что это был шантаж? — с насмешкой проговорила Гермиона. Задумавшись, можно ли было тот момент посчитать за ложь, она все же признала, что даже тогда нет. Скорее, Малфой завуалированно ее запутывал. — Может быть, — уклончиво ответил он. — Больше никаких уловок, давления, подводных камней и прочего. Все исключительно на добровольной основе. — У тебя талант в дипломатии. — Я предлагаю тебе компромисс, который ты так сильно хотела больше месяца назад, что тебя не устраивает? — вскинув брови, спросил Малфой. Гермиона подалась вперед и, отодвинув кружку, которая уже давно ее не интересовала, сложила руки на столе. Оказавшись с Малфоем практически лицом к лицу, что позволил не слишком большой столик, являющийся визитной карточкой этого заведения, она усмехнулась. — А не устраивает меня то, что я не понимаю, зачем это тебе, — честно озвучила она. — Ты не из тех людей, кто любит проигрывать. — Я не считаю, что это можно назвать проигрышем. Скорее, это ничья. Я совру, если скажу, что ты меня больше не привлекаешь. Но узнать тебя лучше я хочу гораздо сильнее. И раз мы сегодня сидим здесь… — Малфой крутанул запястьем, демонстрируя помещение кофейни и явно намекая на ее игру в поддавки. — В нашей нынешней ситуации мне приходится вытягивать из тебя каждое слово с боем. Мне это больше не интересно. Ты, конечно, можешь и дальше притворяться, что ничего не происходит, если тебе так хочется, но я этого делать не люблю. — Мне нужно подумать, — хладнокровно произнесла Гермиона. — Это не «нет», так что меня вполне устраивает, — улыбнувшись, проговорил Драко, и на его лице снова было то самое довольное выражение, которое так и кричало, что он видит ее насквозь. — Мое время истекло. Гермиона поднялась и, стараясь не отвлекаться на внимательный взгляд, оделась. Махнув на прощание, она оставила его в одиночестве. Закрыв за собой дверь, она в облегчении выдохнула и, остановившись, нахмурилась. Какого черта? Гермиона все еще не могла понять, почему ее восхищает то, насколько хорошо Малфой всегда владеет ситуацией. За исключением истории в его спальне, он каждый раз делал то, к чему она не была готова. Тем более не могла понять, почему ее совсем не бесит то, как по ее телу скачут мурашки, словно маленькие искорки, поджигающие все атомы на ее коже, которые появились моментально, стоило его лицу оказаться в опасной близости от ее.* * *
Перед глазами Гермионы проносился давно забытый пейзаж: знакомые дома, в которых проживали когда-то близкие друзья ее родителей; детские площадки, на которых множество лет назад, еще будучи ребенком, она проводила большую часть дня. С каждой минутой она чувствовала себя все хуже. Гермиона боялась. Боялась до такой степени, что практически могла соскрести свой горький страх с кожи. — Направо, — тихо произнесла она, когда они достигли нужного поворота, и Люк, пропустив встречку, вывернул руль, заезжая на знакомую улицу. — Вот здесь остановись. Когда машина затормозила, Гермиона открыла окно и высунула голову, рассматривая дом внимательнее. Ответственные за уход жилища люди неплохо справлялись. Осень уже вступила в права, и кусты перед домом выглядели увядшими и практически уснувшими, но даже такими все еще оставались ухоженными. Внешне дом казался жилым. Большие окна, закрытые занавесками, будто только и ждали, как из них выглянет мама в поисках Гермионы. Белая дверь, выделяющаяся на фоне светло-коричневого кирпича, застыла в ожидании, пока ее приоткроет папа и, выглянув, с мягкой улыбкой позовет ее ужинать. Небольшое окно на мансардном этаже притаилось, словно только и ждало, пока хозяйка комнаты распахнет створки и запустит внутрь свежий воздух. — Готова? — обеспокоенно спросил Люк, положив руку ей на плечо. — Нет, — покачала головой Гермиона и, открыв дверь, вышла из машины. Запах, окутавший ее сразу, стоило ей оказаться на улице, напомнил о далеком детстве. Гермиона прикрыла глаза, подготавливаясь и прислушиваясь к тому, как Люк тоже выходит и, приблизившись, замирает за ее спиной. — Ого, — присвистнул он. — И это меня ты называешь мажором? — Замолчи, Рокфеллер, — язвительно произнесла Гермиона, четко уловив в его голосе насмешливые нотки. — И сколько стоит такой домик? — спросил Люк. — Приблизительно как небольшая квартира рядом с Бонди, — прикинув в уме цены на недвижимость в этом районе Британии и в одном из самых дорогих, расположенном неподалеку от центрального пляжа Сиднея, ответила Гермиона. — Хочешь квартиру с видом на океан? — легко погладив ее по плечу так, что это практически не ощущалось через плотный материал кожаной куртки, произнес он. — Ага. Пойдем туда, — взяв его за ладонь, Гермиона потянула парня к тропинке меж кустами. Обойдя дом, они остановились на заднем дворе, и она окинула пристальным взглядом открывшийся вид. Раздвижные стеклянные двери первого этажа, которые позволяли покинуть кухню и гостиную, были закрыты плотными жалюзи, но Гермиона все равно могла воскресить до каждой детали обстановку в доме. Подняв взгляд на небольшой балкон на втором этаже, выход на который был из спальни родителей, она почувствовала, как по сердцу будто прошлись наточенными коготками лапы маленького котенка. В груди ныло, но это было не до такой степени больно, как она предполагала. Гермиона думала, что почувствует себя гораздо хуже, но все оказалось не так уж и плохо. Она улыбнулась. В конечном итоге у нее получится. Пусть не сегодня, но однажды она обязательно отпустит эту часть своей жизни, избавившись от дома, в котором прожила все свое детство. Обернувшись, Гермиона улыбнулась более очевидно, заметив, как от легкого ветра слегка покачиваются ее любимые качели. Обойдя стол и лавочки, которые когда-то использовались для отдыха на улице в теплые дни, она любовно провела рукой по спинке, задевая кончиками пальцев звенья цепи. — Их сделал папа, — на грани шепота произнесла Гермиона, смахивая единственную слезинку, собравшуюся в уголке глаза. Когда ей было восемь, папа смастерил качели на ее день рождения. Они не выглядели как произведение искусства, ведь и отец Гермионы никогда не учился на плотника, но то, с какой любовью была сотворена не самая красивая в мире вещь, все равно делало ее лучшей. Она была рассчитана на двух человек и крепилась цепями к деревьям, которые, как Гермиона знала по рассказам родителей, были посажены век назад. — Всегда восхищался твоим отцом. Когда Гермиона присела на качели, Люк опустился рядом. Она улыбнулась, воскрешая в сознании моменты взаимодействия мистера Грейнджера и Уокера. Они были знакомы почти с самого начала их с Люком отношений, и последний очень быстро нашел общий язык с ее папой. Ее родители в целом всегда относились к парню предельно положительно, но именно с ее отцом он сблизился больше всего. Гермиона считала, что так он компенсирует отвратительные отношения с собственным. Даже до трагедии с миссис Уокер он не мог похвастаться тесной связью с отцом — тот с самого детства был избалован деньгами и властью своих родителей, и это привело к тому, что уже взрослым он совершал не самые хорошие поступки, принимал наркотики, часто увлекался алкоголем. Однажды, полностью перестав себя контролировать, разрушил жизнь собственной семьи окончательно. У Гермионы до сих пор замирало сердце каждый раз, когда она вспоминала мертвый голос Люка, рассказывающий, как он, отдыхающий в Сиднее на майских каникулах между семестрами второго курса, пришел одним ужасным днем домой от тогда еще близкого друга и застал на кухне сидящую на полу мать, которая, рыдая, прижимала руки к животу. А рядом с жуткой улыбкой на лице стоял его отец, сжимающий в окровавленных ладонях нож. Потом были полиция, множество допросов, суд и облегчение от того, что отец больше никогда не появится в его жизни. Которое тут же испарилось, следовало матери Люка после выхода из одной больницы после тяжелого ранения попасть в другую с потерей памяти. Гермиона посмотрела на него и нахмурилась, уловив на его лице задумчивость, которая в последнее время слишком часто отпечатывалась на острых чертах. Она догадывалась о причинах. Она, подогнув ногу под себя и вытянув руку на спинке легко раскачиваемой качели, положила на нее голову. — Не хочешь поговорить? — мягко спросила Гермиона. — О чем? — Ты знаешь, о чем. — Не хочу, — раздраженно ответил он, догадавшись. Гермиона продолжала на него смотреть с вопросом в глазах, и он, нахмурившись, заговорил еще злее: — Что ты хочешь услышать? — Правду. Люк долго изучал ее пристальным взглядом, а потом тяжело вздохнул. И произнес очень тихо: — Замечаю ли я? Замечаю. Нравится ли мне это? Нет, не нравится. Бесит ли меня, что у него получается то, что никогда не получалось у меня? Бесит, конечно, — Люк позволил ей увидеть свои глаза, и с расстояния, которое осталось между их лицами, ей была слишком хорошо заметна отражавшаяся в них боль. — Эгоистичен ли я настолько, что мне хотелось бы, чтобы тебе по-прежнему было плохо, лишь бы не становилось лучше не из-за меня? Да, я эгоистичен настолько. — Врешь, — на грани шепота проговорила Гермиона. — Не в этот раз, — очень серьезно произнес Люк, и она опустила веки, не выдерживая его прямой взгляд. Гермиона почувствовала его ладонь на своей щеке и выдавила из себя улыбку, зная, что сейчас он рассматривает каждую черту ее лица и впитывает в себя ее образ. Ему было больно, и он пытался найти успокоение через нее. Пусть и больно ему было тоже из-за нее. — Не думал, что когда-нибудь снова буду тебя ревновать. Мне казалось, что я смирился. — Между нами ничего нет, — пролепетала Гермиона едва слышно и открыла глаза. Люк придвинулся ближе и прижался своим лбом к ее. Легко заправил волосы ей за ухо и провел костяшками пальцев по щеке. Это прикосновение было таким невесомым, практически неощутимым, но от него по всему телу Гермионы прошла легкая дрожь. — Я вижу, как ты на него смотришь. И как он смотрит на тебя. Теперь и в его голосе она слышала те же чувства, что видела в его глазах. — Люк, я… — Перестань, ты ни в чем не виновата, — перебил он. Гермиона внутренне обрадовалась, потому что, начиная это предложение, она даже примерно не представляла, как его закончить. Люк отодвинулся, отвернулся и, уперевшись локтями в колени, опустил на сцепленные в замок пальцы голову. Ногами он слегка раскачивал качели, но она перестала это замечать. Все словно перестало существовать, остались только его высказанные и невысказанные слова. — Мы всегда знали, что это когда-нибудь случится и что это будет сложно, — вздохнул Люк. — Так должно было произойти. Вот только… — Что? — спросила Гермиона, когда он так и не смог закончить свою мысль. — Это не должно было случиться здесь. Не с ним, — ответил Люк только спустя несколько минут затяжного молчания. — Дело не только в том, что мне хочется оторвать ему руки, лишь бы он никогда к тебе не прикасался, — в его голосе снова появились злые нотки. — Если это зайдет слишком далеко, ты снова окажешься в той же ситуации, что и почти три года назад. — Да почему у вас всех какие-то нездоровые фантазии по поводу моего к нему отношения? — возмущенно произнесла Гермиона. — Этот год когда-нибудь закончится, — упорно продолжил Люк, не прислушавшись к ее словам. — Я не хочу, чтобы тебе снова пришлось переступать через себя и жертвовать своими и чужими чувствами ради родителей. — Все было не так, — еще раздраженнее возразила Гермиона. Он не только говорит о том, что между ней и Драко может быть что-то серьезное, но и проецирует это на то, что произошло в их отношениях несколько лет назад. Словно такие вещи вообще можно сравнивать. — Мы обсуждали это тысячи раз, — устало вздохнул Люк. — Именно тебе пришлось взвалить на себя это решение. Ты предложила попробовать остаться друзьями. Я никогда этого не хотел. — Ты со мной согласился! — упрямо произнесла Гермиона, повысив голос гораздо больше, чем следовало. — Потому что в том, что ты больше не выдерживала, был виноват я! — тоже сорвался Люк. Осекшись, он прикрыл глаза и выдохнул, успокаиваясь. Гермиона повторила за ним. Подобные разговоры нередко заканчивались тем, что они ссорились, и в этот раз ей не хотелось идти по на зубок выученному пути. — Я должен был тебя отпустить, а не настаивать на том, что тебя убивало, — спокойнее продолжил Уокер. — Это убивало нас обоих. — Нет, Гермиона, это убивало только тебя. Это я срывал на тебе злость, а не наоборот. Ты просто защищалась, — каждое его слово так и сочилось уверенностью. — Я никогда не хотел, чтобы между нами все в итоге оказалось… — Люк неопределенно взмахнул рукой, — так. Я до последнего надеялся, что мы сможем это преодолеть. Даже после того, как мы месяц не разговаривали. Вплоть до тех пор, пока не увидел твой взгляд, когда ты подняла эту тему. И в том, что ты не выдержала, виноват только я. Гермиона никогда не могла понять, почему он убедил себя, что в их разрыве была исключительно его вина. Каждый раз, когда она пыталась взять на себя за это ответственность, он не позволял. Он винил себя не только в тех скандалах, что были в последние недели их отношений. Он считал, что все, что происходило, по его вине. Даже то, что Гермиона не смогла справиться с собой, совершила худший поступок в своей жизни и предала его доверие, Люк списывал на то, что неправильно ее поддержал тогда, когда она в этом больше всего нуждалась. — Ты должен перестать винить себя за то, что было в сентябре девяносто девятого, — прошептала Гермиона, обхватив его ладонь своей. Под ее прикосновением он напрягся, но не стал прерывать контакт. — В том, что я сделала, нет твоей вины. И в том, что ты так и не смог меня за это простить, тоже. — А ты должна перестать винить себя за родителей. Как жаль, что иногда мы не можем сделать то, что должны, да? — зло бросил Люк. Гермиона выдернула руку и повернулась к нему спиной, с силой кусая нижнюю губу. Задело, конечно, как и всегда. Люк умел больно бить словами. Особенно когда защищался. Несколько минут стояла абсолютная тишина, а потом Гермиона почувствовала неуверенное прикосновение к плечу. — Извини, я не должен был этого говорить, — на грани шепота. Гермиона отклонилась, позволяя ему, скользнув руками на уровне ее ключиц, обнять ее и притянуть к себе. — Не должен был, — изнеможенно ответила Гермиона. Люк уткнулся носом ей в волосы, ища внутреннее равновесие. Какая ирония судьбы: именно она всегда выбивала из-под его ног все точки опоры — и только она могла вернуть их на место. Она никогда не хотела играть обе эти роли. Ни одну из них, если честно. Это всегда было больно. — Я не хочу, чтобы это снова повторилось, — еще тише заговорил Люк, и, если бы он не был в этот момент к ней так близко, она бы точно не расслышала. — У тебя и так проблем выше крыши. Ты не сможешь выдержать еще и это. — Не повторится, — твердо произнесла Гермиона, обхватив его предплечья ладонями. — Я в порядке. — Ты даже в свой дом не можешь войти, ну какой порядок? — горько выдохнул Люк. — Ненавижу эту страну. — Этот год когда-нибудь закончится, — тихо прошептала Гермиона. Мы вернемся домой, оставив Британию навсегда позади, — осталось невысказанным.* * *
Драко появился дома только поздним вечером, когда уже значительно стемнело. После их недовстречи с Грейнджер он долго гулял, обдумывая то, как изменилась его жизнь и что со всем этим делать. Ему всегда было сложно понять собственные чувства и мотивы, но сейчас копаться в себе удавалось настолько просто, что это даже удивляло. Признать и принять интерес, растущий со стремительной скоростью, не составило особого труда. Открыв дверь в дом, Драко на несколько мгновений остановился в проходе, представив, что было бы, если бы ему сказали в Хогвартсе, что через несколько лет все его мысли будут о Грейнджер. Разозлился бы, наверное. А если бы сказали, что она будет его восхищать? Опомнившись, Драко прошел внутрь. Пока он раздевался, он пытался понять, можно ли было предсказать этот исход. Нет, скорее всего. Драко не мог даже представить, насколько глубоким человеком она окажется. Сколько в ней будет противоречий после всего того, что они пережили, и насколько она будет похожа на него в том, как с ними справляется. Являясь абсолютно разными людьми, они смотрели на этот мир одинаково. Они настолько хорошо понимали ближнего, словно отражали друг друга. Они оба столкнулись с последствиями войны, соизмеримыми с самой войной. Это было печально. Но не то чтобы очень, почему-то. Зайдя на кухню в стремлении напиться чаем и отогреться, Драко сразу заметил пару, расположившуюся на диване. Люк сидел, закинув ноги на стул, и неспешно перелистывал страницы книги, явно не читая ее, а просто скользя взглядом в поисках нужной информации. Выглядел серьезным, сконцентрированным. Рядом с ним, уперев подушку в его бедро, спала Грейнджер. Она лежала спиной к Драко и, свернувшись калачиком, едва слышно посапывала. Он впервые видел ее спящую, и это отозвалось таким ощутимым умиротворением внутри, что, если бы он был младше, он бы поморщился, проклиная яркие сигналы симпатии. Сейчас казалось, что это того стоит. Кивнув посмотревшему на него Люку, Драко подошел к столу и включил чайник. Наблюдая, как закипает вода, он воскрешал все эмоции, которые испытывал в последние дни и которые заставили его сказать ей сегодня истину. Это стало облегчением. Соревнование с Грейнджер, насколько веселым бы ни было, все же утомляло. А сейчас окрыляло четкое ощущение свободы от условностей. Впервые за долгие годы ему было не все равно на мнение другого человека, и то, что это мнение у Грейнджер не успело полностью испортиться, воодушевляло. Забавно. Их тянуло друг к другу, и отрицать это было бы глупостью. Они взрослые люди, которые и так в своей жизни жили слишком мало. После всего, через что им пришлось пройти, они просто обязаны делать то, что им хочется, а сейчас ему безмерно хотелось наладить с ней контакт. Нормальные взаимоотношения, а не взаимные провокации. Достав кружку с полки, Драко насыпал заварку и залил ее кипятком. Он выполнял действия автоматически, все еще прокручивая в голове последние два дня. Игра в поддавки; взгляд Грейнджер, пока она была пьяна, — словно не могла не смотреть; ее сегодняшнее почти шоковое удивление. Забавно. — Прекрати пудрить ей мозги, — донесся до него голос сзади, и, обернувшись через плечо, Драко столкнулся с холодным взглядом Люка. Скосившись на Гермиону, Драко нахмурился. — Она в наушниках, — продолжил Люк, правильно интерпретировав его позыв. Драко снова на него посмотрел, но тот уже вовсю разглядывал спящую девушку. — Ее жизнь не сахар и без твоего участия. Не усложняй ее еще больше. К концу фразы голос Люка стал на порядок тише и немного ниже, словно он разговаривал с самой Гермионой в достаточно интимной обстановке. Он проскользнул костяшками указательного и среднего пальцев по ее руке, и она, пробормотав что-то неразборчивое, свернулась еще больше, прижимая колени к груди теснее. Люк смотрел на нее со смесью такого трепета и восхищения, как смотрит одиннадцатилетний волшебник на Хогвартс, который видит впервые. Он смотрел на нее с благоговением. То, с какой осторожностью к ней прикасался, словно она была хрустальной вазой, которую он боялся испортить даже легким прикосновением своей слишком грубой для такого хрупкого материала кожей; то, с какой заботой о ней говорил, и то, как отчаянно хотел ее защитить, всколыхнуло что-то темное в душе Драко. Впервые с момента знакомства ему хотелось выбесить Люка не потому, как тот себя преподносил, а из-за того, кем был для Грейнджер. Драко банально завидовал. Гермиона, несмотря на все их сложные отношения — а их катастрофическую сложность не заметил бы только имбецил, — относилась к Люку с огромным доверием. Как бы они друг над другом временами злостно ни издевались, было заметно, что она уверена, что может на него положиться в любой момент. Совершенно без оглядки. Драко раздражало то, что они близки до такой степени, что между ними просто не протиснуться. Они были так естественны друг с другом, так слаженно функционировали, понимали с полуслова. Люк знал о ней теперешней все. Он знал, что ее радует, как справляться с ее печалью, как можно ее развеселить. И больше всего бесило то, что Люк возомнил себя тем, кто имеет право лезть в ту жизнь Грейнджер, которая его совершенно не касалась. Что позволил себе допустить мысль о том, что он имеет какое-то право указывать Драко. Тем, что решил ограничивать и ее. Влиять. Все зашло гораздо дальше, чем Драко думал несколько минут назад. И это не отозвалось никаким отторжением. — А созависимые отношения очень сильно упрощают ей жизнь? — отразив холодный тон Люка, спросил Драко, окончательно оборачиваясь. Прислонившись ягодицами к столу, он спрятал руки в карманы брюк и, скрестив ноги, склонил голову, всматриваясь в ожесточенное лицо. — Ты ничего о нас не знаешь, — с предупреждением проговорил Люк и убрал руку с плеча Гермионы, скорее всего опасаясь разбудить. — Как и ты ничего не знаешь обо мне. Люк смотрел на него очень долго, практически не моргая, словно пытался на расстоянии вскрыть Драко голову, запустить свои пальцы в мозг и достать оттуда те мысли, что вызывали в нем это. До них донеслись отдаленный отзвук захлопнувшейся входной двери и достаточно громкий смех, но они так и не отвели друг от друга взгляд. — Если из-за тебя она хотя бы на минуту почувствует себя хуже, не сомневайся, я найду способ превратить твою жизнь в ад, — с откровенной угрозой произнес Люк. Не возникло даже крохотного сомнения в том, что человек, сидящий напротив, отвечает за свои слова. Приближающиеся смех и негромкие голоса все же отвлекли, и Драко переключился на вход на кухню. Вошедшие Крис и Джим, переговаривающиеся между собой, кивнули ему и, заметив спящую Гермиону, резко замолчали. Когда Драко снова посмотрел на Люка, тот уже выглядел как обычно. Серьезный, собранный, спокойный. Уравновешенный. Люк указал рукой на уши, и Крис снова начал оживленно рассказывать Джиму что-то, судя по тембру голоса, очень веселое. Взяв в руки чай, Драко покинул помещение, обдумывая горстку сказанных слов. Между ним и Люком встала женщина, только теперь уже не невинным образом, развлекающим обоих. Его серьезно предупредили, пригрозив полным отсутствием брезгливости к жестким мерам, если Драко все же вторгнется на чужую территорию. Он не хотел ничего доказывать Люку — больше нет. Не было желания его злить и дразнить. Но ему буквально запретили делать то, что он делать хочет. По венам расползались такие волны бешенства, которые были соразмерны цунами, накрывающему с головой и не позволяющему вдохнуть ни грамма воздуха. Такую злость Драко не испытывал очень давно. Возможно, никогда в своей жизни.