Последний год

После тусклого освещения, создающего внутри кинотеатра атмосферу таинственности и загадочности, лучи послеобеденного солнца, сразу ударившие в лицо, стоило Люку открыть дверь, резанули по зрачкам. Взметнув руку, Гермиона прикрыла глаза и вышла на улицу, вдыхая прохладный воздух Северной Каролины. Привыкнув к яркому солнечному свету, не характерному и не часто радующему их в Британии в течение последних месяцев, она остановилась в нескольких шагах от выхода и, передав Люку стакан с попкорном, застегнула легкую куртку, к которой снова смогла вернуться, выбравшись в страну с более мягким климатом. На контрасте с неделями каникул, проведенных в Австралии, погода, окружившая их в Британии, казалась еще холоднее, чем была на самом деле, и Гермиона понимала, что, когда она вернется из Северной Каролины, в которой было заметно теплее, родина снова окутает ее замерзшим воздухом, пробирающим до костей. И вернет значимость ее личным проблемам, которые в Дареме стали всего лишь фоном, изредка нашептывающим, что скоро ей вновь придется о них вспомнить. Но позже. Почти неделя в другой стране пошла ей на пользу. За время в Дареме Гермиона смогла окончательно примириться с тем, что рассказала Драко часть страшной правды о себе и своей жизни в первые годы после войны. Отсутствие его вмешательства, вопреки любой логике, повлияло на это в большей степени. Драко не появлялся на горизонте, не тревожил ее звонками, видимо восприняв ее слова о том, что они поговорят после ее возвращения, буквально, и она была благодарна ему за эту возможность побыть наедине с собой без стороннего давления. Ему удавалось уравновешивать ее не только своими объятиями, которые в последнее время стали синонимом спокойствия, но и тем, что в нужное время он позволял ей разобраться в себе, чтобы переварить сказанные и несказанные фразы, пропустив их через себя. Конечно, Гермиона по нему скучала все эти бесконечные дни и долгие одинокие ночи. Скучала до такой степени, что даже перестала злиться за то, что ему всегда необходимо было лезть не в свое дело в попытках добраться до самых израненных уголков ее сердца, чтобы словами, словно лезвиями, снова растревожить старые раны, заставляя их кровоточить. Если бы они не были теми, кем были, и их не связывали отношения, которые стали гораздо сложнее, чем ей изначально хотелось, она выполнила бы обещанное и прекратила все в тот же момент, как он открыл рот, принуждая ее рассказать о себе то, во что она никогда не хотела посвящать никого чужого. Но в этом и была вся ирония, правда? Драко больше не был кем-то чужим. Парень, который все ее детство был по другую сторону и прикладывал множество усилий, чтобы Гермиона чувствовала себя ничтожеством, теперь стал единственным, рядом с кем ее покидали мысли, что она действительно им стала, хоть и не его стараниями. И просто взять и все закончить она больше не могла. По крайней мере, не сейчас. Насколько неправильным поступком это бы ни было. Гермиона попала в капкан, выставленный на нее еще в сентябре, и, словно зверек-мазохист, не пыталась выбраться, а сквозь стиснутые зубы собственными руками сжимала острые лезвия, впившиеся в ногу, сильнее. Чем это было, если не высшей формой мазохизма? Из мыслей, в очередной раз вскруживших ей голову своим внезапным появлением, ее вырвало покашливание Люка, заметившего ее отстраненность, и ледяные покалывающие ощущения на кончиках пальцев, на которые не обращала внимания, погрязнув в размышлениях. — Вообще-то, я не доела, — возмущенно воскликнула Гермиона, посмотрев на Уокера и успев заметить, как он небрежным движением отбрасывает стакан с попкорном в урну. — Когда-нибудь я обязательно пойму, как ты умудряешься постоянно есть и оставаться настолько тощей, — застегнувшись, Люк посмотрел на Гермиону с озорной улыбкой на губах. — Это называется хороший метаболизм, гений, — съерничала Грейнджер, разворачиваясь в сторону аллеи, пересекающей широкую улицу Дарема. — И, если мне не изменяет память, тебе нравятся тощие. — Мне нравятся не тощие, — возразил он, подстраиваясь под ее неспешный шаг. — Мне нравишься ты. — У тебя не получится перевести тему и заставить меня забыть, что ты только что оставил меня голодной, — кинув на него предупредительный взгляд, настойчиво произнесла Гермиона, но это вызвало еще более широкую улыбку на его лице. — Не хнычь, — ласково проговорил Люк, положив руку на ее плечо и притянув ее к себе ближе. — Хочешь, я куплю тебе мороженое? Грейнджер едва заметно покачала головой, прерывая контакт взглядов, и осмотрелась. Толпы людей, наполнивших Дарем в свете проведения ежегодной международной конференции среди самых выдающихся студентов, создавали атмосферу постоянной гонки, и на фоне снующего туда-сюда народа, опаздывающего на важные заседания, их с Люком свобода на несколько часов ощущалась еще ярче. Казалось, что после собственного выматывающего забега они впервые за долгое время остановились, чтобы перевести дыхание и избежать полного истощения сил от вечной загруженности. Один из утренних тестов подтвердил, что проводимое в Северной Каролине исследование оказалось гораздо эффективнее, чем в самых смелых прогнозах, и на сегодня вся работа была закончена. Их отпустили, и они впервые за пять дней, проведенных в Америке, находились за пределами центра, наслаждаясь городом как обычные туристы. Напоследок зайдя к Мелани, ставшей тем особым пациентом, которым они оба прониклись больше всего, они немного пообщались с ней, искренне радуясь, что с последнего звонка Харриса та вспомнила о себе еще больше, и окончательно воспряли духом. Под воздействием хорошего настроения Люк зацепился за предложение мистера Харриса хоть немного отдохнуть, вытащив Гермиону в город. Им обоим требовался перерыв, чтобы проветрить головы, в которых скопилось столько информации, что периодами Грейнджер забывала то, что хотела сделать минуту назад, — настолько сильно их загрузили в первые дни после прибытия. По сравнению с их прошлым визитом исследование разогналось: стало проводиться больше занятий, совещаний терапевтов, методика постоянно корректировалась, терапия осуществлялась сразу по нескольким направлениям. Им позволили присутствовать в любом помещении центра, посещая, помимо обязательных мероприятий, те, которые были не так важны, но могли дать им какую-то новую информацию. И они пользовались такой возможностью, протягивая свои ненасытные до новых данных руки ко всему, что попадалось на глаза. Гермиона была в полном восторге от того, во что превратилось исследование за месяцы их отсутствия и с какой самоотдачей исследователи погружались в работу. Она чувствовала себя на своем месте, все глубже проникаясь пациентами и местными терапевтами, которые за время проведения исследования узнали друг друга и подстроились под обстоятельства настолько хорошо, что проводимая работа стала напоминать отлично слаженный механизм часов, показывающих время в точности до миллисекунды. Отвлекшись на Люка, который, проводив взглядом небольшую группу хихикающих девушек, начал насвистывать навязчивый мотив мелодии, играющий сегодняшним утром в холле их отеля, Гермиона посмотрела на него и улыбнулась, заражаясь его позитивным настроением. — Ты ведешь себя как старшеклассник, — Гермиона едва ощутимо ткнула его локтем под бок, на что он, отпустив ее, согнулся, будто ему действительно было больно. Улыбнувшись, она легко толкнула его ладонью в плечо и, услышав заразительный смех, захихикала, двинувшись дальше. — У меня прекрасное настроение, — нагнав ее и засунув руки в карманы куртки, пожал Люк плечами, переходя на более нейтральный тон, в котором все равно улавливались четкие оттенки неприкрытой радости. Пропустив между ними группу мужчин, разговаривающих на каком-то неопределимом из нескольких фраз азиатском языке, Гермиона снова посмотрела на парня, обхватив его за плечо. — Тебе настолько понравился фильм? — спросила она. Гермиона слегка подтолкнула его вбок, заставляя сдвинуться к краю аллеи, чтобы не мешать перемещаться огромному количеству людей, спешащих по своим делам. — Не-а, фильм полное дерьмо, — поддавшись ее порыву, Люк сдвинулся, освобождая пространство для беспрепятственного прохода, и еще больше замедлил шаг. — Мне нравится атмосфера, — вдохновенно проговорил он, оглядывая верхушки начавших зеленеть деревьев. Гермиона сделала то же самое, прощупывая взглядом открывшийся вид. Прищурившись от яркого солнца, блеснувшего в огромном окне возвышающегося в отдалении Западного корпуса Дюкского университета, стремившегося остриями крыши оцарапать небосвод, Гермиона улыбнулась, пробежавшись взглядом по диковинной готической постройке. Этого у Дьюка было не отнять. Даже в сравнении с древней архитектурой Кембриджа, которая отличалась креативными дизайнерскими решениями, здания Дарема выглядели еще более необычно для современности. Словно историческое напоминание о том, когда простота не была в приоритете перед завораживающей красотой. — Тебе не понравился фильм? — скептически спросила Гермиона, снова посмотрев на Люка, и он кивнул. — Ты же любишь человека-паука*. __________________________ * прим. автора: здесь и во всем дальнейшем диалоге упоминается и обсуждается фильм «Человек-паук 2» с Магуайром, вышедший в 2004 году. Премьера фильма состоялась в июне, но мы сделаем вид, что она произошла в начале февраля в угоду развития сюжета. Если вы не видели, нужно в контексте диалога понимать следующее: в фильме Питер Паркер портит отношения с Эм Джей из-за того, что тратит слишком много времени на свою двойную жизнь и не может уделять достаточного внимания ей. Девушка бросает любые попытки наладить между ними отношения и собирается замуж за другого, и на фоне переживаний из-за этого у человека-паука начинают пропадать способности. Собственно, этого знать достаточно, потому что все остальные рассуждения носят субъективный характер __________________________ — Не в этой интерпретации. Они сделали слишком сильный контраст между героем и его альтер-эго. Люди не меняются так сильно, напяливая на себя другую одежду, — он скривился, демонстрируя все свое отношение к тому, что они сегодня увидели на огромном экране. — Но дело даже не в этом. Я смирился бы с этим извращением, если бы герой был нормальным. — А он только «обнять и плакать»? — предположила Гермиона, высказав свое мнение о просмотренном фильме. — Именно, — подтвердил Люк, сопроводив уверенный голос кивком. — То, как вывернули его потерю суперспособностей, не оставляет никаких положительных впечатлений о герое. Он жалок. — На твое восприятие накладывается отторжение человеческих слабостей, — усмехнулась Гермиона, отпустив его локоть и собрав начавшие от еще больше поднявшегося ветра лезть в глаза волосы. Завязав пряди в высокий хвост, она сцепила ладони за спиной, задрав голову и посмотрев на практически кристально чистое небо. — Иногда нужно давать людям шанс, — мягко проговорила она, улыбнувшись. — Жизнь не любит слабаков, — твердо произнес Люк. — Он добровольно взял на себя ответственность и не имел права в угоду жалости к себе внезапно от нее отказываться. — Не считаешь, что у него были на то веские причины? — даже зная ответ, все равно спросила Гермиона, подталкивая его продолжить разговор в этом направлении. Иногда, обдумывая банальные ситуации и поступки человека через призму собственного восприятия мира, Люк выдавал забавные умозаключения, над которыми хотелось рассуждать. — Да брось, — посмотрев на нее и вскинув брови, пренебрежительно ответил он. — Он потерял девушку не потому, что у него были способности. Он просто убедил себя, что его силы стали причиной всех его несчастий, и это привело к достаточно серьезному для их потери самовнушению, но дело было не в этом, а в том, что он не смог правильно расставить приоритеты, только и всего. — Ты только что оценил потерю способностей со стороны психосоматики? — Гермиона нервно улыбнулась, воспринимая посыл сказанного не совсем так, как должно. Слишком о многом напомнили ей озвученные слова. — А почему нет, если вдуматься? — спокойно спросил Люк, но по нему было видно, что он заметил ее не совсем адекватную реакцию на то, в какую сторону ушел разговор. — Существуй суперспособности на самом деле, они явно являлись бы неотрывной частью тела. Скорее всего, даже были бы как-то связаны с ДНК. Так что, учитывая все это и обстоятельства, предшествующие потере способностей в фильме, это могло быть психосоматическим последствием отторжения собственной сути. Почему нет? — Потому что звучит бредово, — пробормотала Гермиона, отводя взгляд. Она не хотела демонстрировать, насколько глубоко проникли высказанные фразы, задевая те струны души, которые в последние несколько месяцев начали выдавать тоскливую мелодию от смычка воспоминаний гораздо чаще, чем раньше, пока она не оказалась на родине и не встретилась с человеком, который пусть и не специально, но неотвратимо напоминал о прошлом. Несмотря на то что Драко совсем не ассоциировался у нее с войной, он все равно был четким, как фотография высокого разрешения, олицетворением магии. И его постоянное присутствие воскрешало в ее голове давно забытые фрагменты жизни, тесно с ней связанные. Люк, все же насторожившись от резкой смены ее настроения, придержал ее за локоть и, повернув к себе лицом, нахмурился после того, как Гермиона опустила взгляд себе под ноги. Он провел костяшкой указательного пальца под ее подбородком, заставляя поднять голову и посмотреть на него. — Я что-то не то сказал? — обеспокоенно спросил Люк, вглядываясь в ее глаза в поисках того, что могло смутить ее настолько, что все хорошее расположение испарилось, сменяясь внезапно подкравшейся опустошенностью. — Я просто задумалась, — небрежно пожала Гермиона плечами. Спустя несколько мгновений пристального контакта взглядов Люк ее отпустил, вряд ли ей поверив. Скорее всего, он просто понял, что своей настойчивостью все равно не сможет выжать из нее более конкретного ответа. — Если бы такое случилось на самом деле, ты бы тоже говорил, что человек жалок? — постаравшись выровнять голос и придать ему беззаботности, она продолжила разговор, неспешным шагом снова двинувшись вперед. — Я и воспринимаю эту ситуацию через призму реальности, — пожал он плечами. — Если рассматривать его суперспособности не как что-то паранормальное, а просто как исключительное качество, то отторжение собственных преимуществ выглядит очень глупо. — Почему? — Потому что он свалил ответственность на свои силы. В том, что он потерял женщину, которую любил, виноваты не они. Виновато то, что он вел себя по отношению к ней как мудак, но он не смог этого принять, потому что тогда пришлось бы нести ответственность. Гораздо проще свалить неудачи на что-то эфемерное и тогда можно себя оправдать. Продолжающийся разговор с каждым новым словом все больше заводил внутренние голоса, в очередной раз начавшие перекрикивать друг друга. В последнее время она спорила с собой слишком часто. До прибытия в Британию Гермиона редко вспоминала о магии, не сталкиваясь с ней в повседневной жизни. Но сейчас мысли о волшебном мире появлялись в голове, даже если она этого не хотела, и больше не напоминали красно-желтый трепещущий ад, стремящийся сожрать языками пламени ее выдержку. Они проносились в голове ненавязчиво и словно были на своем месте. Будто она не отбрасывала их от себя долгие годы, а всегда держала где-то рядом, сохраняя в памяти все важное, что когда-то ее окружало. Это были мельчайшие фрагменты пережитого, рефлекторная систематизация известных ей заклинаний, которые она все еще прекрасно помнила, множество различных аспектов магии, затронутых в их с Драко разговорах. И слушая, каким тоном Малфой вспоминает о палочке в своих руках, ее все чаще начало посещать сомнение в том, что ее отказ от волшебства действительно был оправдан. Гермиона слукавила бы, сказав, что хочет снова взять в руки палочку. Она больше в ней не нуждалась, привыкнув к обыденной жизни магла, но списывать это решение на причины, в которые раньше беспрекословно верила, стало сложнее. И сейчас она задумалась, что, быть может, отказ от магии был для нее не просто стремлением себя наказать. Что, если она, как и герой фильма, просто сбросила с себя ответственность, пытаясь таким образом спрятаться от неподъемного груза вины? Не было ли это проявлением еще большей слабости, чем она считала раньше? Эти мысли заставили ее нахмуриться, пока она пыталась определить причины их появления. За последние месяцы плотного контакта с Малфоем что-то в ее сознании изменилось. Гермиона не могла нащупать, что именно стало иначе, но трансформации в ее восприятии точно были. После долгих лет смирения она впервые задумалась о том, не совершила ли такую же ошибку, как и с родителями, отвергнув свою магию. — Это очень по-человечески, не считаешь? — немного хрипло спросила Грейнджер и прижала ладонь к губам, маскируя нервозность за покашливанием. — Может быть, — посмотрев на нее, ответил Люк. — Что, по-твоему, он должен был сделать? — прокашлявшись, Гермиона потерла ладони и вернула ему взгляд, сталкиваясь с плескавшимся в глубине его глаз беспокойством. Она выдавила из себя успокаивающую улыбку, надеясь, что это позволит сбить Уокера с мыслей, которые сейчас точно были направлены на анализ ее состояния в поисках причин, его оправдывающих. — Уж точно не отказываться от своей сути и поступать настолько недальновидно, — видимо, Люка удовлетворила ее улыбка, потому что он продолжил, не акцентируя внимания и не задавая вопросов о резкой смене ее настроения. — Человек, который имеет определенные исключительные качества, может не использовать их на постоянной основе, но само осознание того, что, если понадобится, у него всегда будет возможность к ним прибегнуть, неизбежно будет делать его более уверенным. Отказавшись, он ослабил себя. В фильме, конечно, когда понадобилось, силы вернулись к нему, но, произойди подобное в реальной жизни, этого бы не случилось, и тогда они оба погибли бы. — Почему? — Если мышцу не использовать, она атрофируется и ее снова нужно тренировать. — Возможно, — пробормотала Гермиона, постаравшись максимально беззаботно пожать плечами. Но озвученное навязчиво о себе напоминало, стуча эхом о барабанные перепонки и заставляя снова и снова обдумывать сказанное, примеряя на себя. И чем больше она погружалась в раздумья, тем страшнее ей становилось от мысли о том, что из-за ее отторжения себя как волшебницы ее магия… могла исчезнуть. А ведь такое действительно было возможно. Гермиона все еще чувствовала чужую магию, но собственные нити волшебства не касались ее кожи очень давно, не подавая никаких признаков своего существования. Что, если она убедила себя в разрушительной силе своей магии настолько, что та ее покинула? Окончательно. Бесповоротно. Навсегда. Грейнджер попыталась представить, что почувствовала бы, если бы однажды решила вернуться к использованию палочки, и поняла, что больше ей это неподвластно. Ей пришлось быстрым движением спрятать руки в карманы куртки, чтобы скрыть от Люка то, насколько сильно задрожали ее ладони, стоило ей смоделировать данную ситуацию в своем воображении. Она ни разу за последние годы не думала, что когда-то ее представления о возвращении к волшебству будут окрашены такими эмоциями. — Считаешь, что он должен был поступить иначе? — спросила Гермиона, внутренне содрогаясь от предвкушения его ответа. — Жизнь дала ему в руки флэш-рояль, а он его сбросил, обменяв на пару вшивых троек, — хмыкнул Уокер, посмотрев себе под ноги. — В реальной жизни нельзя так поступать, если не хочешь столкнуться с разрушительными последствиями. Судьба — подлая сука, и однажды наступит день, когда именно это качество понадобится человеку больше всего. И то, что он задавил его в себе, приведет к катастрофе, которую можно бы было избежать при другом раскладе. Пропустив через себя все сказанное и ощутив, как звуки последнего слога погасли, осев пеплом на ее собственном языке, Гермиона не стала ничего отвечать. Люк, видимо решив, что следует исчерпать тему, портящую ей настроение, увел разговор в обсуждение планов на завтрашний день. Она постаралась поддержать новый диалог, но из ее головы не выходили сказанные им слова. Вечером того же дня, вернувшись в отель после долгой прогулки и множества отстраненных разговоров, Гермиона закрыла дверь своего номера, прислонилась к ней спиной и моментально вернулась к мыслям о магии, которые дрейфовали на задворках сознания в течение всего дня. Замерев на пороге, она несколько мгновений смотрела в одну точку, снова и снова прокручивая сказанные днем слова и свое к ним отношение. Если мышцу не использовать, она атрофируется и ее снова нужно тренировать. Решительно оттолкнувшись от двери, Гермиона разделась, сняла обувь и быстрым шагом прошла внутрь номера. Подняв сумку с пола и поставив ее на кровать, она сжала пальцами собачку молнии и остановилась, обдумывая все еще раз. Но не было ни единого сомнения. Она нуждалась в этой проверке, чтобы успокоиться, иначе больше никогда не смогла бы думать о магии, не ввергая себя в пучину переживаний, которые могли оказаться совершенно беспочвенными. Убедившись, что не станет об этом жалеть, Гермиона резким движением открыла сумку и, запустив в нее руку, нащупала кобуру. Сделав два шага от кровати, она опустилась на колени перед журнальным столиком и, положив палочку на стеклянную поверхность, оперлась на предплечья, не спуская с нее взгляда. Гораздо проще свалить неудачи на что-то эфемерное и тогда можно себя оправдать. Горько усмехнувшись, Гермиона аккуратным движением расстегнула кобуру и, удобнее перехватив кожаный чехол, позволила палочке выскользнуть и удариться о поверхность стола с глухим стуком. Отложив кобуру в сторону, она прижалась ягодицами к пяткам и, сложив предплечья на стекле, опустила на них голову. Ее взгляд скользил по светлой древесине виноградной лозы, пока Гермиона воскрешала в памяти множество моментов, связанных с использованием магии. Бесчисленное количество страшных фрагментов ее жизни, но не меньшее число и приятных. Одних из самых лучших за прожитые ей в магическом мире семь лет. Судьба — подлая сука, и однажды наступит день, когда именно это качество понадобится человеку больше всего. Приподнявшись, Гермиона немного наклонилась вперед, занося руку над палочкой. Она прикрыла глаза, проводя ладонью по воздуху так, чтобы ее и древко разделяло всего несколько миллиметров. Решившись и коснувшись его, она затаила дыхание, почувствовав ее. Чистую, концентрированную магию, хлынувшую из всех уголков тела к кончикам пальцев, перетекающую в палочку в стремлении выбраться из долгих лет заточения и показать себя миру во всей своей могущественной красе. Ее собственную магию, которую, в отличие от всех предыдущих раз, ее организм не отторгал, а впитывал, словно был иссохшим сфагнумом, после долгой изоляции оказавшимся рядом с водой. На губах растянулась блаженная улыбка, и Гермиона прижала пальцы теснее, пытаясь лучше вкусить ощущение, забытое до такой степени, что оно казалось совершенно новым. Это было практически самым приятным, что она чувствовала за все последние месяцы. Это была ее атрофированная мышца. Это был ее флэш-рояль, спрятанный в рукаве множество лет назад. И может, она не имела права использовать его в партии своей жизни, потому что в ней пара вшивых троек была более выигрышной комбинацией. Но проверить сохранность карт она все же могла.

* * *

Капли, стекающие по его телу и смывающие легкую усталость от пробежки в водопровод, казались обжигающими, и Драко повернул вентиль, делая их более прохладными. Вернув руку на стену, он поднял голову, подставляя под напор душа лицо. С каждым мгновением вода становилась все холоднее, отвлекая от размышлений, но этого все равно было недостаточно. Его не покидали противоречивые мысли, вызванные недавним разговором и тем, что он собирался делать с полученной информацией дальше. Он мог помочь ей. Чувствовал, что действительно мог. Однако во всем этом было множество «но», которые обернулись бы против него. Теперь, когда Драко знал, что именно произошло в ее жизни, и был практически уверен в причинах, исказивших ее восприятие и превративших ее в того человека, которым она стала, понять, почему между ними возникло настолько сильное притяжение, стало гораздо проще. Они были просто чудовищно похожи в том, что нашли в друг друге те недостающие фрагменты, которые в свое время у них отобрала судьба или они добровольно отдали ей в руки сами. До того, как в его жизни появилась Грейнджер, он не задумывался о том, что ждет его после возвращения в магический мир. Ему все последние годы было все равно на то, что о нем думают окружающие здесь и что будут говорить уже за границей между мирами, и, может, это было своеобразным защитным механизмом. Драко не знал, да и знать не хотел. Его вполне устраивало жить так, как он привык, а задумываться о будущем он предпочитал… уже в будущем. Но за последние полгода что-то изменилось. Мнение Гермионы стало определяющим, единственным на фоне всех остальных. И то, что постепенно оно менялось, превращаясь в неоспоримую аксиому его для нее значимости, позволяло ему дышать чуть легче, сделав воспоминания о событиях, которые привели его к наказанию, отобравшему у него его самого, немного тускнее. Она стала его своеобразным искуплением, именно в ее лице он нашел то прощение, которое никогда не мог дать себе сам и на которое не рассчитывал со стороны других волшебников. И оно было важным. Настолько важным, что преодолеть все сложности, имеющиеся между ними, стало жизненно необходимо. Было ли то, что испытывал Драко, тем самым светлым чувством, о котором пишут в книгах для девочек-подростков? Вряд ли. Но сейчас именно Гермиона давала ему то, что постепенно помогало забыть о прошлом. Возможно, навсегда. Теперь, когда он знал, насколько у Грейнджер огромные проблемы с магией и принятием себя, стало понятно, что ей с самого начала руководило что-то подобное. Драко предполагал, что, отказавшись от волшебства, она буквально вырвала кусок своей жизни, оставив на его месте гниющую долгие годы рану, беспокоящую ее постоянно, даже если Гермиона прикладывала множество усилий, чтобы это игнорировать. Даже если она убедила себя, что это лучшее решение, такое не могло пройти бесследно, особенно в свете того, чего она добилась своим волшебством. Учитывая то, кем она была. И с самого начала она компенсировала за счет их отношений то, в чем отчаянно нуждалась, но не могла себе позволить обрести. Рядом с ним боль, прошивающая ее тело ежеминутно, утихала. Они оба давали друг другу то, что позволяло им не просто держаться на плаву, справляясь с демонами, принесенными в их души войной, но и постепенно выплывать, окончательно переживая остаточные последствия, с которыми так и не смогли разобраться в одиночестве. Было ли то, что их связывало, правильным? Вряд ли. Но и они не были правильными. То, что, найдя друг в друге отобранное у них судьбой, они оба пошли на поводу своих слабостей, пытаясь обрести во взаимности самих себя, не было странным. Это было закономерным. Может, их отношения и не были по-настоящему правильными и нормальными. Но они были логичными. И необходимыми им обоим. Выключив воду, Драко вышел из душевой и, уперевшись руками в раковину, всмотрелся в свое отражение, стерев с лица капли, ставшие ледяными. Он не мог с точностью сказать, что будет, если однажды она перестанет нуждаться в такой компенсации, справившись со своими проблемами. Обычно в таких случаях пациенту отменяли терапию. Когда он представлял себе такую возможность, правильность выбора переставала быть значимой, прячась за эгоистичным желанием оставить ее рядом с собой любой ценой. И Малфой мог этого добиться. Он мог использовать слабости Гермионы, пока они еще никуда не исчезли. Он мог поступить так же, как Люк, усугубив свое на нее влияние и превратив то, что между ними было, в похожую болезненную связь, которую, когда придет время, она ни за что не сможет обрубить. При правильных словах и действиях с его стороны она сама загнала бы себя в еще одну зависимость. Сейчас это было бы даже слишком просто, и мимолетные мысли на самом деле пойти на что-то подобное во благо своих желаний возникали в голове настолько часто, что Драко мысленно назвал себя лицемером и отсалютовал воображаемым бокалом Уокеру. Даже одно то, что он допустил такой вариант в голове, на самом деле указывало, насколько сильно они похожи. Стать для Грейнджер тем, без кого дышать не получается. Звучало очень заманчиво. Под стать его эго. Но Драко все же понимал, что нуждается вовсе не в этом. Что эти мысли — всего лишь мысли. Возможности, которые у него есть и которыми, скорее всего, еще несколько месяцев назад он воспользовался бы. Но не теперь. Для него изначально бессознательная попытка получить то, чего ему не хватает, окончательно трансформировалась в более глубокие стремления, вызванные возникновением настоящей привязанности. Он желал ее гораздо больше, чем раньше, но не таким способом. Ему требовалось, чтобы Гермиона выбрала его не потому, что без него не может, а потому, что не хочет. Эта, казалось бы, сущая мелочь, была для него важнее всего. И именно это его желание определило несколько нацарапанных на вырванном из тетради листе бумаги слов, переданных нужному человеку. За те дни, пока ее не было рядом, Драко смирился, что последним решением, скорее всего, собственными руками уничтожил все перспективы на их дальнейшие отношения. Ведь если то, что привело их друг к другу, однажды перестанет существовать, незримая нить, связавшая их ладони, испарится следом. Оставалось только ждать, стараясь не думать о том, что последствия его решений могут привести к тому, что в один прекрасный день она на самом деле все закончит, перестав в нем нуждаться. Стерев влагу с тела и одевшись, Драко спустился на кухню, застав там говорящую по телефону Мел. Она, кивнув в приветствии, улыбнулась, но тут же нахмурилась, продолжая вслушиваться в слова, сообщаемые ей с той стороны. Малфой поставил кружку в кофемашину и заглянул в холодильник, но содержимое перестало его интересовать сразу, стоило ему уловить слова Мел, сопровождаемые безудержным смехом, которые намекнули, с кем именно она разговаривает. — Боже, Люк в своем репертуаре, — прохохотала девушка. Драко, закрыв дверь холодильника, сделал несколько шагов и, встав у барной стойки и уперевшись в нее одним локтем, вперился в Мел любопытным взглядом. Посмотрев на него, она широко улыбнулась, продолжая слушать Грейнджер и выводить ручкой узоры на лежащем перед ней листе бумаги. Налаженный контакт с Мел оказался ему очень полезен, и Драко не пожалел бы о нем, даже если бы девушка не казалась ему настолько привлекательной. Он не был уверен, сама ли она догадалась, что у них с Гермионой наступил период, который, не вдаваясь в подробности, можно было кратко охарактеризовать «отдыхом от раздражающих характеров» их обоих, или та ей рассказала, но она с самого начала снова встала на его сторону, украдкой донося до него важные новости. И он был ей за это безмерно благодарен. Мел, конечно, очень тщательно фильтровала свои слова, упоминая об их диалогах, но того, что она могла озвучить, не предав при этом своих друзей, хватало, чтобы испытывать искреннюю радость от того, что дела у Гермионы идут достаточно хорошо. Он мог и сам спросить ее об этом, но ему казалось, что сейчас важнее было дать ей возможность пережить снова закровоточившие раны без лишнего вмешательства. А в том, что Грейнджер распотрошила свою душу, озвучивая то, что сделала с собой, когда не нашла больше никакого выхода, Драко не сомневался. Тем более сказав подобное человеку, от которого всеми усилиями пыталась держаться на определенном расстоянии. Было необходимо, чтобы она смирилась с этим фактом, приняв неотвратимость того, что ему больше не все равно, и лучшим решением показалось оставить ее в покое на какое-то время. Ему бы на ее месте хотелось подобного понимания по отношению к себе. — Передай ему, что я буду припоминать это до конца жизни, — продолжая улыбаться и смотреть Малфою в глаза, весело проговорила Мел, но после новой фразы Гермионы ее лицо стало серьезным. — Все по-старому, и я тебя умоляю, не поднимай эту тему. Во сколько вы прилетаете? — записав время прибытия, она едва заметно покачала головой, вздохнув. — Мы не сможем вас встретить, у нас представление проекта по интегративной психотерапии, нас не простят, — выслушав ответ, она хихикнула и, попрощавшись, сбросила звонок. — Как их исследование? — заинтересованно спросил Драко, стоило ей отложить телефон. — Великолепно, — губы Мел растянулись в счастливой улыбке. — Они оба очень воодушевлены. Я не особо разбираюсь, но там по какому-то фронту такой прогресс, что они подумывают начать что-то там внедрять сразу, как вернутся, даже не контролируя сам процесс, — пронаблюдав, как Драко, услышав писк кофемашины, забирает свой кофе, она поднялась со стула и поставила на освобожденное им место свою кружку. — Что-то прям экстраординарное, такого еще ни разу не было, — продолжила она, повернувшись к Малфою вполоборота. — Как она? — Драко, обойдя барную стойку, встал спиной к окну и, поставив кружку, потер кончики пальцев друг о друга в попытке унять занывшую от кипятка кожу. — Бесится, что Люк слишком развеселился и снова начал чрезмерно ее доставать своим чувством юмора. Когда ему по-настоящему хорошо, он бывает совершенно невыносимым. Гораздо хуже, чем обычно, — фыркнула Мел, подразумевая что-то явно похабное. Драко никак не отреагировал, приблизив кружку к губам и пройдясь дыханием по огненной поверхности, и Филлипс окинула его внимательным оценивающим взглядом, слегка прищурившись. — Знаешь, это забавно, но я кое-что заметила… — протянула Мел, сделав несколько шагов в его сторону. Уперев локти в барную стойку, она положила подбородок на сжатые в кулаки ладони. — Тебя перестал бесить Люк. — Кто сказал? — сделав маленький глоток и убедившись, что температура еще слишком высокая, Драко отставил кружку и, посмотрев на девушку, скептически выгнул бровь. — Не ври мне, он перестал тебя раздражать, — настойчиво проговорила она, и он промолчал. Спорить было бессмысленно. Уокер не то чтобы вовсе перестал вызывать бешенство одним упоминанием своего имени, просто это влияние снизилось. После их с Гермионой разговора, состоявшегося перед ее отлетом, сам факт его существования и нахождения рядом с Грейнджер перестал так сильно напрягать. Драко соврал бы, сказав, что смирился с его все время тянущимися к ней руками, но это вдруг стало менее значимо. Может, сказалось то, что Малфой после всего услышанного проникся к нему большим уважением, даже несмотря на все его негативные стороны характера. Все же не каждый мог справиться с тем, что его любимый человек, который, судя по рассказу, в то время значил для Уокера больше, чем кто-либо другой, собирался свести счеты с жизнью. Узнав часть подноготной их отношений, Драко на самом деле стал понимать его практически во всем. И со скрипом в сердце признавал, что чувствует отчетливую благодарность за то, что Гермиона все еще жива. Может, ему позволило немного расслабиться то, как Гермиона говорила об их разрыве. Что бы ни сказал ему в тот день Уокер, именно ее тон дал понять, что все это было враньем и любые надежды Люка на возвращение к прошлому… пусты. Она ни за что бы к нему не вернулась, слишком уж сильно ее сковывала вина за причиненную ему боль. И что-то подсказывало Драко, что со стороны Уокера было примерно то же самое. Все их отношения были обусловлены именно этим чувством, приправленным огромным эгоизмом, причем со стороны обоих. Причины были не особо важны. Факт оставался фактом: Драко стало гораздо проще себя контролировать после того, что она рассказала. — По крайней мере, он раздражает тебя меньше, чем раньше, — задумчиво проговорила Мел, и он кинул на нее крайне серьезный взгляд. — Она тебе рассказала… — пораженно выдохнула она. Мел сделала шаг назад, с неверием качая головой. — Поверить не могу, что Гермиона действительно тебе рассказала, — она сделала еще несколько шагов и, развернувшись, осела на стул. Драко неопределенно пожал плечами, обернувшись и посмотрев в окно. Отрицать что-то было бессмысленно, да и притворяться перед ней Малфой больше не хотел. Мел оказалась действительно хорошим человеком, хоть и поступала порой не самым правильным образом. Но как когда-то говорила Грейнджер, нельзя осуждать поступки, предварительно не поняв, почему люди на них решились. И Драко чувствовал, что то, что движет Мел, когда она выдает ему информацию, даже зная, что ее друзья этого бы не одобрили и, скорее всего, это ее поведение отразилось бы на их взаимоотношениях, очень весомо, раз она смогла на такое пойти. — Ты на самом деле не понимаешь, насколько это серьезный для нее шаг, или просто притворяешься? — спросила она и, стоило ему на нее посмотреть, склонила голову, задумчиво покусывая губу. — Не понимаешь, да? — задала Мел новый вопрос, и ее губы окрасила улыбка. Она развернула стул и, откинувшись на спинку и оказавшись к нему лицом, положила ногу на ногу. — У Гермионы есть несколько запретных тем: Люк, событие, из-за которого закончились их отношения, и ее родители. Она очень редко пускает в эти свои проблемы кого-то, кроме Люка. Чтобы ты понимал весь масштаб того, чего эта откровенность ей стоила, ты должен знать, что никто, кроме меня и Джеки, не знает ту самую причину, которая привела к разрушению их отношений. Не знает даже Крис, а больше, чем ему, Люк доверяет только Гермионе. — Драко на ее слова удивленно вскинул брови, и она кивнула, сложив руки на груди. — Я об этом знаю исключительно потому, что в то время Люк, вытаскивая Гермиону из ее личного ада, сам пребывал в не меньшей преисподней. Тогда они оба были совершенно другими людьми и не скрывали столько от окружающих. — Это событие на них повлияло? — предположил Малфой, сделав логичный вывод. — В большей степени, — пожала Мел плечами и, услышав писк кофемашины, кивнула ему в ее сторону. Драко подал ей кружку и, получив в ответ благодарную улыбку, вернулся на прежнее место. — Но и помимо этого в их жизни было очень много плохого, и сейчас они не выносят чужого вмешательства в свои проблемы. Наедине им проще, потому что они друг друга понимают, — она подула на свой кофе и, снова посмотрев на Малфоя, стала крайне серьезной. — Но есть еще одна тема, которую Гермиона никогда в жизни не обсуждала ни с кем. Кроме тебя. Драко, сделав глоток из своей кружки, оглядел ее внимательным взглядом, пытаясь определить, что именно ей известно. Сколько смогла рассказать о себе Гермиона, не поднимая вопросы магии? Как она избежала этой темы? Чем смогла оправдать то, что не может поведать всего? В голове пронеслось множество вопросов, но ни на один из них не мог дать ответа никто, кроме девушки, которая сейчас была недоступна для того, чтобы удовлетворить его любопытство. — Поэтому я отношусь к происходящему положительно, поддерживая тебя. Я буду с тобой честной и скажу, что считаю Люка правым в своей к тебе предвзятости. Он беспокоится вполне обосновано, — продолжила Мел серьезным тоном, и Драко нахмурился. — Не прав он только в том, что не замечает, насколько хорошо ты на нее влияешь, или просто не признает, потому что то, что у тебя получается справиться с этой ее проблемой, бьет по его самолюбию. Он всегда был ее опорой и за счет этого выбрался из отчаяния сам, обретя в ее лице смысл жизни. Но его всегда цепляло, что туда она его ни разу не пустила. Мел, обернувшись, отставила кружку на стол и, поднявшись и подойдя ближе, встала по другую сторону от барной стойки. Склонившись к нему, она поманила его пальцем, призывая сделать то же самое. — Она позволила тебе слишком много, и поверь мне, это для нее очень серьезно, — на грани слышимости проговорила Мел, продемонстрировав, что озвученное сейчас было самым важным из всего, сказанного ранее. — Я всегда считала, что все ее проблемы идут из ее прошлого, именно из того, что она пережила здесь. Если бы этого не случилось, может, она и не зациклилась бы так на своих родителях. Я никогда бы не встала на твою сторону, если бы ты действительно не мог ей помочь это пережить. Люк пытался, но ему удается только держать ее на плаву. Ты же можешь помочь ей на самом деле выбраться, — опустив голову, Мел печально вздохнула. — Если ничего не изменится, рано или поздно она утонет, — опустошенно проговорила она, проводя пальцем по поверхности стойки. — И самое страшное… — Мел, резко подняв взгляд, посмотрела ему в глаза. — Гермиона хочет утонуть. Раздавшиеся над их головами шаги и ее едва заметное покачивание головы намекнули, что сейчас не время и не место продолжать разговор. Драко поднял уголок губ в призрачно благодарной улыбке, и Мел, на секунду коснувшись его лежащей на стойке ладони, обернулась, с широкой улыбкой встречая появившуюся в поле зрения слегка взъерошенную после сна Ким, которая, несмотря на раннее утро, уже держала в руках наполовину изрисованный лист. — Тебя Джим зовет, — посмотрев на Мел, проговорила она, двинувшись к столу. Положив на него лист, она села, тут же начиная закрашивать оставшуюся чистой поверхность вытащенным из-за уха карандашом. — Зачем? — нахмурилась Мел. — Он мне не докладывает, — пробормотала та, не отрываясь от своего занятия. Мел пожала плечами и, улыбнувшись Драко, покинула кухню, оставляя их с Ким наедине. Малфой, забрав кружку, подошел к столу и уселся на противоположный от девушки стул, окидывая взглядом ее рисунок. Это был портрет девочки-подростка, даже выполненным наполовину выглядящий настолько реалистично, словно он смотрел на фотографию с размытыми фрагментами. Насколько ему было известно, раньше она предпочитала рисовать пейзажи, но весь последний месяц до их каникул начала обучаться портретам, постоянно мотаясь в Лондон к какому-то важному и очень видному деятелю в области изобразительного искусства. Она все время верещала о его выдающихся способностях настолько громко, что это практически невозможно было пропустить мимо ушей. И то, что всего за полтора месяца ей удалось достигнуть таких результатов, его поразило. — У тебя талант, — не смог Драко сдержаться от похвалы, откидываясь на спинку стула и переставая наблюдать за ее выверенные годами упорной работы движениями, выдающими штрихи. — О, спасибо, — открыто улыбнулась Ким, посмотрев на него и перекатив карандаш между пальцами. — Я с самого детства рисую. Моя мать художник. Кстати, весьма популярна в британских кругах, возможно, ты о ней слышал. — На ее слова Драко удивленно вскинул брови. — Она прожила в Британии первые тридцать лет жизни и заработала себе имя уже тогда, — видимо, Малфой стал выглядеть еще более удивленным, потому что, всмотревшись в его лицо, она тихо захихикала. — Я наполовину британка, хоть по мне и не скажешь. Неужели имя Кимберли тебе ни на что не намекнуло? — Драко покачал головой. — Я родилась в Лондоне, но мы переехали в Австралию еще до того, как мне исполнился год. — Появившийся на пороге Джим, подкравшийся к кухне едва слышными шагами, заставил ее замолчать и обернуться. — Ну? — Может, они даже друг друга не убьют, — весело ответил тот, продемонстрировав ключ в своей ладони, и Ким удовлетворенно улыбнулась. — Вы закрыли их вместе? — с пониманием спросил Драко, заметив ехидные взгляды, которыми они обменялись. Насколько же сильно их достало происходящее, если они решили пойти на столь радикальные методы, заперев в одном помещении людей, которые постоянно гавкали, стоило кому-то завести тему об их отношениях, так никуда и не сдвинувшихся после отлета их друзей. Ким еще шесть дней назад высказала надежды, что, оказавшись практически наедине друг с другом, они смогут договориться, и они с Джимом прилагали множество усилий, чтобы практически постоянно отсутствовать, но даже это не сработало. Мел просто предпочла общество Драко, даже на парах садясь рядом с ним. Решала непредвиденные проблемы как истинная девушка, чем-то напоминая ему своим поведением Грейнджер. Просто от них убегала. Интересно, кто из них кого научил это делать? Крис же, изолированный от остальных своих друзей, в отличие от других подобных случаев, казался искренне наслаждающимся вынужденным одиночеством. Правда вряд ли это было не демонстративно защитным поведением. — Учимся методам у них же, — пропела Ким, повернувшись к листу, и, сделав несколько финальных штрихов, отложила карандаш. — Надеюсь, у этих все пройдет спокойнее, — беззаботно проговорил Джим, опершись на косяк и скрестив ноги. — Да пусть хоть поубивают друг друга, лишь бы начали разговаривать, — пробормотала она, окидывая лист с рисунком придирчивым взглядом. Найдя на нем что-то, что ее не устроило, Ким резким движением его смяла и, поднявшись, выбросила в урну. — Конечно, это же не твоя мебель в случае чего пострадает, — проследив за ней взглядом и ни разу не смутившись от такого поведения, пожал плечами Джим. — Ты дома сегодня? — спросил он, посмотрев на Драко, и тот кивнул. Джим, оттолкнувшись от косяка, подошел к нему и положил перед ним ключ. — Можешь их открыть через пару часов? — А лучше через три, — подняв руку и отставив указательный палец, прокомментировала Ким. — А вы? — сдвинув ключ к себе, спросил Драко. — Думаешь, мы после этого останемся дома? — скептически произнес Джим, указав рукой на потолок. — Мы сваливаем до завтра, чтобы под раздачу не попасть. Тебя хотя бы никто не попытается прикончить, ты слишком нравишься Мел. А вот нам влетит сразу, как только она сможет до нас добраться. — Да не бойся ты так, поорет и перестанет, — хохотнула Ким. Драко, посмотрев сначала на нее, упрашивающую его мольбой во взгляде, потом на Джима, кивнул, забрав ключ и переложив его в карман. Дальнейшие слова прервал пронзительный и до жути отвратительный звонок в дверь, который в этом доме звучал очень редко за неимением постоянных посетителей, приходящих без сопровождения хозяев. — Я посмотрю, — бросила Ким, покидая помещение. Джим, благодарно кивнув на согласие Драко помочь, отошел к окну и окинул взглядом улицу, скорее всего пытаясь определить стоящую за стеклом погоду. В коридоре раздался едва слышный мужской голос, который Малфой, несмотря на значительное для этого отдаление, узнал и расплылся в удовлетворенной улыбке. Сработало. Его контакт, предоставляющий ему периодическую печать из волшебного мира, выполнил его «просьбу» на отлично. И ждать пришлось всего два дня. Быстро он решился. — О, привет, — поздоровался Джим, обернувшись к появившемуся в проходе Поттеру. — Я видел тебя на фотографии, — подойдя к нему, он протянул руку. — Джим. — Поттер ответил на рукопожатие, озвучив свое имя, и тот доброжелательно улыбнулся. — А Гермионы нет. — А он и не к ней, — весело проговорила уже облачившаяся в верхнюю одежду Ким, перегнувшись через косяк и заглянув на кухню. — Пошли, красавчик, мало ли, эти выбьют дверь и придут по наши души, — улыбнулась она, глазами показав на потолок, и Джим на ее слова кивнул Поттеру и отправился вслед за девушкой, на прощание пропевшей: — Спасибо, Драко. Прислушиваясь к голосам в коридоре, Малфой сохранял молчание, наблюдая, как его вынужденный собеседник оглядывает кухню цепким взглядом, выискивая одни ему известные детали. Все же жизнь его очень изменила, превратив в совершенно другого человека, и Драко стало любопытно, что именно на него так повлияло: сам факт участия в войне и взваленной на него в подростковые годы ответственности или уже то, что происходило с ним после. Драко мало что помнил о Поттере после начала шестого курса, на протяжении которого он вообще практически ничего не замечал, полностью окунувшись в собственную преисподнюю, а потом они толком и не виделись, чтобы знать друг о друге хоть что-то. Но то, что тот изменился и смог переступить через их разногласия, получив записку, в которой говорилось, что Малфой нуждается в его помощи и это касается Грейнджер, было ему на руку. — Поттер, — вместо приветствия сказал Драко, услышав, что приглушенные голоса в доме затихли, пропав за хлопком двери. — Малфой, — ответил тот, сопроводив фамилию едва заметным кивком. — Неплохо устроился, здесь поприятнее, чем в Азкабане. Драко показалось, что ему слышится насмешка, но он не стал придираться к тому, что могло оказаться всего лишь самовнушением. Даже если это было не так, сейчас он, насколько бы оглушительно ему ни хотелось кричать об обратном, нуждался в диалоге именно с этим человеком. — С твоим чувством юмора по-прежнему огромные проблемы, — пробормотал Малфой, не удержавшись от небольшой шпильки, чтобы хоть как-то успокоить внутренний порыв задеть собеседника, пусть и такой глупостью. — Ты охренеть как обнаглел, вызвав меня на встречу, не считаешь? — выгнув бровь, жестко спросил Поттер. — Это и в твоих интересах, — тоже сменив тон на более угрожающий, Малфой поднялся из-за стола и прошел мимо, направляясь к выходу. — Пошли, здесь у каждой стены есть уши. Драко двинулся в свою комнату, не считая нужным проверять, прислушался ли Поттер к его словам. Поднявшись в свою спальню, Малфой вошел и, пройдя к окну, обернулся. Полуприсев на подоконник, он оглядел закрывающего дверь парня оценивающим взглядом. — Располагайся, но не привыкай, ты не у себя дома, — ухмыльнулся Драко, наблюдая, как тот изучает его комнату, прижавшись к входу спиной. — Если ты позвал меня плеваться ядом, то я благоразумно предпочту уйти прямо сейчас, — резко повернув голову, процедил Поттер, вперившись в него раздраженным взглядом и скрестив руки на груди. — Я же сказал, это и в твоих интересах, — псевдобеззаботно проговорил Малфой, легко справляясь с гневом собеседника. Ему, может, и захотелось бы сказать то, что вывело бы Поттера из себя еще больше в отместку за вытянутые из него под Сывороткой Правды слова, если бы на кону не стояло слишком многое. — То, что Грейнджер сделала с родителями… — начал разговор Драко, сразу заметив, насколько тот напрягся от озвученных слов. Малфой мысленно себе поаплодировал за то, что все же его предположения оказались верными и он поступил правильно, обратившись к человеку, который точно был в курсе и с грамотным подходом мог выдать нужную информацию. — Что это было, Поттер: Империус или Обливиэйт? — Что тебе об этом известно? — напряженно спросил тот. — Мне известно, что Грейнджер применила к своим родителям магию и это привело к их расстройству, — начал Драко загибать пальцы. — Известно, что из-за этого она наказывает себя, не прикасаясь к палочке с того самого дня, как они попали в больницу. Известно, что она пыталась наложить на себя руки, когда никто не смог ей помочь. Известно, что ей настолько хреново, что если у нее не получится их вылечить, то она загнобит себя до такой степени, что однажды сведет себя с ума, — перечислил он максимально спокойным тоном. — Я знаю все, кроме того, что за заклинание она использовала. Поттер оттолкнулся от стены и подошел к столу. Пододвинув к себе стул, он развернул его так, чтобы сесть лицом к Драко, и опустился. — Почему я должен тебе помогать? — спросил Поттер, вальяжно откинувшись на спинку и засунув руки в карманы брюк. — Почему я должен поступить вопреки ее решению не рассказывать тебе всего? — Потому что ты не хуже меня понимаешь, насколько она нуждается в постороннем вмешательстве, и так уж вышло, что сейчас из всех волшебников именно я влияю на нее больше всего, как бы тебе ни хотелось обратного. Я могу повлиять и на это, но мне нужна твоя помощь, потому что, не убедившись, какое именно заклинание она использовала, можно навредить, — убийственно спокойно проговорил Драко, прилагая множество усилий, чтобы не перейти на повышенный тон. — Я в любом случае рискну, но от тебя зависит, насколько этот риск будет оправдан. Поттер долго молчал, смотря ему в глаза, и Малфой отвечал тем же, понимая, что данный момент являлся переломным. Он сам сомневался несколько дней, прежде чем рискнуть и обратиться за помощью к сидящему напротив человеку, все время споря со внутренним голосом, который нашептывал эгоистичные слова о том, что даже ради Грейнджер не стоит идти на подобный компромисс. Но Драко все же смог убедить себя, что переступить через многолетнюю вражду ради такого действительно стоило. И ему следовало дать Поттеру время, чтобы тоже понять, что… Гермиона этого стоила. И, видимо, этот факт осел в голове Поттера, потому что спустя несколько минут напряженного молчания его взгляд перестал быть убивающим, и он едва уловимо кивнул, принимая его условия. — Так что это было, Поттер? — снова спросил Драко, подготавливаясь к продолжительному разговору и, скорее всего, еще более долгим спорам о том, насколько то, что он хотел предложить, было оправдано. — Империус или Обливиэйт?