Последний год

Дом Грейнджер оказался гораздо больше, чем Драко ожидал увидеть, и он на мгновение замер, на всякий случай сверившись с адресом, нацарапанным на небольшом клочке бумаги. Узнав, кем были родители Гермионы, он догадывался, что ее благосостояние значительно отличалось от его детских представлений, но Малфой не мог даже предположить, что ошибался настолько. Вспомнив свои пренебрежительные фразы, касаемые этой темы, он почувствовал себя неловко, представив, насколько глупыми его слова звучали в ее представлении в то время. Даже на фоне остальных немаленьких домов, расположенных вдоль улицы, жилье Гермионы очень сильно выделялось, но это не создавало ощущения пафоса, которое иногда накрывало Драко, стоило ему вспомнить дома некоторых волшебников, стремящихся выпятить свое благосостояние вопреки полному отсутствию вкуса. От этого дома веяло утонченностью. И Малфой был уверен, что раньше это чувствовалось еще сильнее. В лучшие для этого дома времена. Сейчас же ухоженное здание выглядело нежилым, — слишком идеальным оно казалось на фоне других, располагающихся в этом очевидно элитном по магловским меркам квартале, — но в нем все равно крылась жизнь, пусть она и осталась всего лишь призрачным напоминанием, прятавшимся в сучках расположенных вдоль подхода к двери облетевших от листьев кустарников. Этот дом любили. Когда-то. Медленно двигаясь ко входу, Драко пытался припомнить все, что множество лет назад говорили Пожиратели, занимающиеся поиском родителей Грейнджер. Но информации было недостаточно, и он поморщился от того, что не обращал должного внимания на эти разговоры в прошлом. Сейчас ему пригодились бы любые, даже самые мелкие факты. Если его не подводила память, Гермиона прошлась магией только по воспоминаниям своих родителей, не коснувшись никого другого, жившего в ближайшем окружении. Стоило им вычислить место жительства Грейнджер, волшебники допрашивали соседей с применением магии, а жители соседних домов хорошо знали это семейство. Однако никто из них не обладал нужной информацией о месте их нахождения во время войны. Они просто испарились одним утром, не оставив после себя никаких контактов. Словно перестали существовать. О самой Грейнджер соседи тоже практически ничего не знали. У нее не было друзей среди детей из близлежащих домов, а вся информация, которой о ней обладали посторонние, — это то, что она исключительно умна и поэтому обучалась в элитном закрытом образовательном учреждении, возвращаясь только на каникулы, но и в их период редко появлялась на улицах, предпочитая проводить свободное время за учебниками. Драко скривился, живо припомнив, с каким пренебрежением на собраниях говорили о том, что родители Грейнджер, по мнению соседей, очень ей гордились. И непроизвольно вздрогнул, когда в ушах зазвучал смех Беллатрисы, всегда крайне заинтересованно слушавшей любую информацию о маглах, маглорожденных и больше всего именно о Гермионе. Лестрейндж сильно разочаровалась, когда ее хозяин запретил ей появиться на этой улице лично, а всем остальным оставлять хоть какие-то следы о себе или убивать соседей Грейнджер, чтобы не дать понять Ордену о поиске. Малфой отлично помнил, как Лестрейндж потом негодовала, расправляясь с очередным несчастным человеком, которому из-за ее плохого настроения досталось гораздо больше, чем остальным. Больная сука. Драко мотнул головой, остановившись у двери и постаравшись отогнать от себя фантомный голос его бешеной тетки. У него получалось очень долго не зацикливаться на том, что происходило в то время, но когда они с Поттером доставали нужные воспоминания… Оказалось, что вновь увидеть это, пока из его головы вытягивали полупрозрачные нити, гораздо сложнее, чем Драко предполагал. Но это было обязательным сопутствующим ущербом. Пришлось вспомнить все, чтобы не показать ей то, что могло навредить. Именно поэтому необходимо было точно знать, что за заклинание использовала Гермиона. Если бы это оказался Империус, ей бы категорически не следовало показывать то, как любила Белла им разбрасываться, заставляя своих жертв собственными руками лишать жизни себя или кого-то из близких. Грейнджер могла это спроецировать на себя, и тогда ее самоненависть возросла бы в геометрической прогрессии. К счастью, Обливиэйт не был любимым заклинанием Лестрейндж. Но воспоминания все равно приходилось подбирать очень тщательно, отбрасывая излишне жестокие. Грейнджер должна была всего лишь вспомнить, насколько страшная жизнь окружала их в то время. Ей не следовало видеть то, что слишком сильно бы перевернуло ее представление о происходящем за стенами домов Пожирателей. Простого напоминания было достаточно для того, чтобы ее защита треснула, все остальное Гермиона сделала сама за счет собственных воспоминаний. Стук в дверь разнесся по пустынным улицам, изолированным от любого свидетеля его появления чудовищным холодом, совершенно непривычным для Британии в середине февраля. Все последние месяцы погода сходила с ума, и иногда Драко приходила на ум мысль, что она подстроилась под ритм его жизни, которая на протяжении всех этих месяцев тоже полностью перевернулась с ног на голову, перестав быть чем-то привычным. Несколько мгновений стояла абсолютная тишина, нарушаемая лишь едва уловимым шелестом голых деревьев, покачивающихся от несильного ветра, а следом за этим послышались неуверенные шаги, закончившиеся щелчком замка. Показавшаяся на пороге Гермиона выглядела гораздо хуже, чем вчерашним вечером. В его комнате она все еще пыталась держать марку, не демонстрируя перед ним свои слабости, но сегодня она, видимо, и в этом решила быть честной. Залегшие под глазами тени заставили его засомневаться в том, что Грейнджер вообще хоть сколько-нибудь спала за последнюю неделю. Но это было предсказуемо. Он сам, находясь в более стабильном состоянии, стал видеть больше кошмаров после того, как освежил воспоминания, так что следовало ожидать, что на ней это скажется гораздо сильнее. Но выражение безнадежности, отражающееся на ее посеревшем лице, намекнуло, что все гораздо хуже, чем Драко предполагал. И в этот момент все ее защитные реакции показались ему сущим пустяком, потому что, если ее накрыло до такой степени, было даже странно, что она не демонстрировала чего-то еще более жестокого. Он пытался представить множество раз, что она могла сейчас чувствовать, но каждый раз ему казалось, что все, что нарисовало его воображение, не может дотянуть до истины. — Не думала, что ты действительно появишься, — неловко переступив с ноги на ногу, Гермиона шире распахнула дверь и отошла с порога, позволяя ему войти. — Разве это не предсказуемо? — оказавшись в коридоре, заканчивающемся несколькими бездверными проемами, спросил Драко, оглядываясь. Внутри все чувствовалось таким же безжизненным, как и снаружи. Были намеки на присутствие, но дом казался стерильным, словно всю его особенность, придаваемую хозяевами, из него искоренили искусственно созданной идеальностью. — После всего, что я тебе наговорила? — вздохнула Гермиона за его спиной, прикрывая дверь, и от вины, отразившейся от стен, Драко замер, уставившись взглядом в одну точку. Этого просто не могло происходить. Не настолько скоро. Грейнджер слишком быстро перерабатывала информацию, вытравливая из себя нелогичные эмоции, обусловленные ее состоянием, и если то, что ему показалось, действительно было правдой, он значительно недооценил ее потенциал. И перспективы вытянуть из нее сковывающие ее разум болезненные воспоминания резко возросли. Насколько же сильно Гермиона была целеустремленна, раз уж подключила все свои возможности, чтобы справиться с потрясением как можно быстрее? — У тебя были причины, — ответил Драко, постаравшись никак не выдать свое удивление. Развернувшись, он столкнулся с ее прямым взглядом. — Никакие причины не оправдывают того, что я перегнула палку, — твердо произнесла Гермиона, наблюдая за тем, как он расстегивает куртку. — С вами обоими, — уточнила она, сложив руки на груди. — Ты говорила с Поттером? — спросил он, снимая верхнюю одежду и пытаясь представить, как именно она отыгралась за боль на своем друге. Вот уж кому точно досталось больше, чем ему, ведь Поттер оказался в непосредственной близости к ней в самый тяжелый для нее момент. До него самого она смогла добраться уже позже и хоть немного успокоившись. Драко заранее предупредил Поттера, что, скорее всего, после того как Грейнджер увидит его воспоминания, она поведет себя совершенно для себя нетипично и закономерно будет в ярости от того, что кто-то пошел против ее видения мира и собственного состояния. Но тот согласился без лишних вопросов, очевидно и без давления со стороны Драко пребывая в постоянном волнении от того, что стало с ней за прошедшие годы. — Кратко, — пожала Гермиона плечами, отведя взгляд. — Мы встречаемся через пару дней. И не уверена, что найду правильные слова, чтобы исправить то, что натворила, — чуть тише продолжила она и, замявшись на несколько секунд, закончила: — И с тобой тоже. — Это было ожидаемо, — повесив куртку, успокаивающе произнес Драко, сделав шаг к ней. — И все равно мне жаль, — настойчиво проговорила Гермиона, продолжая бездумно смотреть в стену. — Я не должна была… — Замолчи, — перебил ее Малфой, подходя вплотную, и она перевела на него настороженный взгляд. — Ты злишься, и это вполне закономерно, — он инстинктивно протянул к ней руку, привыкнув, что в подобных жестах уже давно не было ничего особенного, но Грейнджер едва заметно напряглась, и Драко, отступив, предотвратил прикосновение. — Если мы начнем все это разгребать, то можем разругаться гораздо сильнее из-за того, что наши мнения расходятся. А это сейчас не нужно ни мне, ни тебе. — Я просто пытаюсь как-то уладить все это, чтобы дальше было проще, — заметно расслабившись от его последнего действия, практически беззаботно проговорила Гермиона. Стараясь игнорировать промелькнувшее на секунду напряжение, которое вчера ощущалось гораздо сильнее, Драко выразительно на нее посмотрел, и она закатила глаза, становясь на мгновение той Грейнджер, к которой он привык. — Хорошо, — не стала она спорить и, оттолкнувшись от двери и обойдя его, двинулась по коридору к одному из проемов. — Мне нужно кое с чем закончить, потому что потом я вряд ли буду на это способна. Драко направился вслед за ней, оглядывая пустые стены, на которых так и напрашивалось присутствие хоть чего-то, намекающего на характер проживающих здесь людей. То, насколько обезличен был дом, давило, создавая кучу ассоциаций на то, как Грейнджер пыталась обезличить все, что связано с ее прошлым. Оказавшись на большой кухне, Драко обошел остров, стоящий перед огромными раздвижными дверьми, открывающими вид на задний двор, и встал напротив Гермионы, тут же опустившей взгляд в лежащие на столе бумаги. Сдвинув волосы, она вытащила из-за уха ручку, скрытую до этого распущенными локонами, и, отделив стикер от стопки ему подобных и наклеив его на один из листов, наспех нацарапала на нем несколько слов, закончив огромным знаком вопроса. Свободной рукой Гермиона взяла лежащий в небольшом отдалении нож и, подцепив им кусочек мелко нарезанного сыра с разделочной доски, отправила его в рот, не отвлекаясь от документов. И только прожевав, она, видимо, почувствовала, насколько пристально Драко наблюдает за ее действиями, потому что тут же подняла взгляд, так и не выпустив из рук тонкое длинное лезвие. — Что? — нахмурившись, спросила Гермиона. — Это странно, — он кивнул на нож в ее руках. — Я не… — она замялась, уперев лезвие кончиком в разделочную доску и сделав им пол-оборота вокруг оси. — Я не могу использовать местные приборы, а эти документы очень важны и их нельзя трогать грязными руками, — проговорила Гермиона, но ее пояснения сделали ситуацию еще более необычной. — Его я принесла с собой, — закончила она, отложив прибор и снова склоняясь к документам. — Ты носишь с собой нож? — Она просто кивнула, не удостоив его ответом. — Это еще более странно, — скептически заметил Драко, продолжая за ней наблюдать. Гермиона снова подняла на него взгляд, сдвинув брови. То ли недовольная тем, что он ее отвлекает, то ли на самом деле не понимая, почему все это кажется ему настолько непривычным для поведения нормального человека. — Да, наверное, — на ее губах появился едва заметный намек на практически исчезнувшую из его воспоминаний улыбку. — Когда я отказалась от магии, выяснилось, что я совершенно ни на что не способна без палочки, — дала Грейнджер более детальную характеристику своей странности. — Был какой-то прецедент? — Драко оперся предплечьями о стол, сцепил пальцы и склонил голову, продолжая вглядываться в ее глаза. — Вроде того. Но это не то чтобы очень интересная история, — пожала Гермиона плечами, но Малфой посмотрел на нее еще внимательнее, подталкивая к ответу, и она тяжело вздохнула. — Когда я училась на первом курсе, один недалекий пьяный придурок решил, что «нет», звучащее от малогабаритной девушки, не такой уж и весомый повод держать свои руки при себе, — проговорила Грейнджер, перекрутив ручку между пальцами. — И оказалось, что я совершенно не знаю, как действовать, когда у меня нет возможности наставить на обидчика палочку и напугать его одним решительным взглядом. — Ты очень спокойно об этом говоришь, — прокомментировал Драко, подкрепив реплику раздражением, пробежавшим по каждому сухожилию от высказанных слов. В такие моменты он забывал о том, что большую часть времени считал мир маглов безопасным местом в сравнении с волшебным. Все они были людьми, текла ли по их венам магия или нет, и иногда Малфой никак не мог осознать, как человек шел на некоторые поступки. Тем более в той ситуации, когда его к этому не принуждали. А просто потому… что он хотел. — Тогда не случилось ничего непоправимого, — отмахнулась Гермиона. — К счастью, меня окружает много мазохистов, которые даже тогда, когда я их обижаю, остаются на моей стороне. Последняя фраза прозвучала слишком осторожно и была пропитана такой выраженной виной, что Драко отвернулся, не желая видеть это же чувство в ее глазах. То, что привело их сегодня в этот дом, не являлось тем, за что им обоим стоило извиняться. Каждым из них двигали весомые причины, насколько бы осуществленное ни было противоречиво и, возможно, даже неправильно. Никто из них не должен был сожалеть. Следовало просто переступить через это и двигаться дальше, использовав возникшую возможность разобраться в том, что гораздо важнее, по максимуму. — Мне жаль, — постарался смягчить разговор Драко, не акцентируясь на том, что она пыталась донести до него между строк. — Это пустяк, он ничего не успел, — пошла у него на поводу Гермиона, снова перейдя на нейтральный тон. — Но ты все же носишь с собой нож, — проговорил Драко, обернувшись через плечо. Грейнджер проигнорировала реплику, возвращаясь взглядом к документам. — Ты же понимаешь, что не сможешь его использовать, если придется? — Конечно, — кивнула она. — Но тогда именно он позволил мне перестать шарахаться от каждого громкого звука или выпившего мужчины. А потом я привыкла, что он всегда лежит в сумке, — Гермиона взяла свободной рукой нож и, снова наколов на него сыр, отправила тот в рот. Прожевав, она посмотрела на него и улыбнулась. Практически натурально. — Это удобно. Она вновь вернулась к разложенным на столе бумагам, отложив лезвие и тем самым прекращая не самый приятный разговор, и Драко не стал и дальше ее расспрашивать, даже если не был уверен, что эта тема являлась для нее настолько легкой, как она показывала. В данный момент не она стояла перед ними первостепенной задачей. Бросив взгляд на документы перед Гермионой, он пробежался по строчкам, которые из-за перевернутого положения было сложно разобрать, но ему все же удалось уловить основной смысл написанного. — Ты продаешь этот дом? — Завтра у меня подписание документов, поэтому сегодня нужно все проверить, пока я еще в своем уме, — отрешенно ответила Гермиона, прикрепляя на лежащий перед ней лист новый стикер. — Быстро, — произнес Драко, наблюдая, как она старательно выводит слова, и пытаясь ответить себе на вопрос о том, в какой степени то, что он сделал, могло повлиять на столь скоропалительное решение о продаже дома, связывающего ее с Британией. — Мой риэлтор наконец нашел квартиру по моему запросу, а в моем любимом квартале жилье расхватывают очень быстро и нужно поторопиться, пока ее не увели, — пояснила Грейнджер, ответив одной фразой на все возникшие вопросы. — Пока была неопределенность с той стороны, я не могла решиться, но сейчас пришло время. Учитывая, какую цену я запросила за этот дом и то, насколько этот квартал популярен, — найти покупателя оказалось не так уж и сложно. Драко оттолкнулся от стола и подошел к массивным полностью прозрачным дверям, за которыми открывался вид на задний двор, который был бы гораздо привлекательнее, не будь он омрачен непогодой. Качели, стоящие немного поодаль от выхода, шевелились от порывов ветра, и ему казалось, что он может достоверно воспроизвести в воображении скрип, который сейчас разносится по улице, изолированной от них толстым стеклом. — Какая эта квартира? — спросил Малфой, постаравшись, чтобы его тон звучал как можно ровнее. — Очень близко к океану, в относительно безопасном и благополучном районе. С потрясающим видом из окна. Я видела только фотографии, но уже обожаю эту квартиру… Небольшая, но мне и этого достаточно. При правильной расстановке мебели там все равно будет довольно просторно. Только сейчас, слыша, с каким вдохновением Грейнджер говорит о скорейшей перспективе возвращения в Австралию, Драко окончательно уверился в том, что у нее ни разу не возникало мыслей остаться в Британии. И дело было не в ее родителях, как бы она постоянно ни обращалась именно к этой причине, пытаясь из раза в раз ему доказать, что им не следовало потакать своим желаниям. Дело было в ней самой. Чем для нее была Британия? Страной разрушенных на счастливое будущее надежд? Скорее всего. Но неважно, чем для нее была Британия. Гораздо важнее то, чем для нее стала Австралия. Грейнджер всегда говорила об этой стране с огромной любовью, и сейчас это чувствовалось сильнее всего. Какие бы причины перед ней ни встали, она все равно всегда будет стремиться туда, потому что именно там обрела себя и нашла свое место в жизни, даже если ее окружало множество неопределенных вещей. Австралия стала для нее новым домом. Домом, в котором удается дышать даже тогда, когда жизнь становится невыносимой. Домом, в который хочется вернуться. Остаться в Британии было для нее равнозначно отказу от самой себя. И это ничего и никогда не изменит. — Я закончила, — донесся до него дрогнувший голос Гермионы, впервые за сегодняшний вечер выдавший, насколько ее страшит все, что будет происходить дальше, и Драко обернулся. Грейнджер медленными движениями, пытаясь оттянуть момент, складывала бумаги в лежащую рядом папку, но потом, видимо сама разозлившись от своего страха, нахмурилась и ускорилась. Прикрыв папку и завязав ее небрежным узлом, Гермиона посмотрела на него и, замешкавшись на несколько мгновений, дернула головой в направлении второго выхода с кухни. Пройдя по небольшому коридору, Грейнджер остановилась у входа в просторную гостиную и, прислонившись плечом к косяку, окинула ее взглядом. Драко встал у противоположной границы выхода и посмотрел на нее, замечая, как сильно изменилось выражение ее лица, стоило ей увидеть это помещение. — Это произошло здесь, — тихо проговорила Гермиона, прикрыв глаза, и он не стал задавать наводящих вопросов, ожидая, пока она подготовится к тому, что ей следовало проговорить, вновь вспомнив. Скорее всего, именно этот день того года был для нее страшнее всего. Ее основной проблемой являлось не то, что ей пришлось стереть родителям память. У нее была целая совокупность связанных друг с другом фрагментов, которые накладывались друг на друга, увеличивая важность каждого за счет подводящих моментов, но Драко прекрасно понимал, что та моральная борьба, которая происходила с ней в предшествующие применению заклинанию дни, была невыносимой. Во всем остальном замешан долг, который определял важность совершенных поступков, но у этого решения оказалось слишком много подводных камней. И у него должна была быть конкретная причина. Драко догадывался какая. Но не знал, догадывается ли она сама. Когда Гермиона заговорила, посмотрев на диван, стоящий посреди гостиной, практически сразу стало понятно, что ей прекрасно известно, почему она так поступила. Грейнджер начала со смерти Дамблдора. С того момента, когда поняла, что война неизбежна и началась именно в этот день. Практически сразу перешла к тому, как Поттер рассказал им о крестражах, и, не вдаваясь в подробности, поведала, что тогда осознала, что никакого другого выхода нет. Что необходимо предусмотреть все, обезопасив близких ей людей. Очень подробно рассказала о том, как активно занималась поиском максимально эффективной возможности спрятать родителей так, чтобы их никто не смог найти. Как долго пыталась придумать, как убедить их самих, не объясняя причин, покинуть страну, которая грозилась в самое ближайшее время стать полем боя. И как, натолкнувшись взглядом на заклинание и возможность полностью переписать жизнь человека, подменив воспоминания, приняла решение практически мгновенно. У нее не было ни единого сомнения в том, что это самый подходящий вариант. В то время. Сорвавшись на несколько повышенный тон, озвучила, как пребывала на грани истерики в последние дни перед датой, обозначенной в ее голове красным крестом. Как пыталась провести больше времени с родителями, взяв от оставшихся мгновений с ними по максимуму. Как отбросила эмоции и хладнокровно отобрала у них прошлую жизнь, подарив новую. Как долго не могла никому рассказать, что сделала, не доверяя эту тайну даже Поттеру. Как несла этот груз только на своих плечах до определенного дня, в который смогла поведать все другу, надеясь, что он ее не осудит за такое решение. Как потом сама себя за это осудила, встретившись с ними после войны. Гермиона говорила практически не прерываясь, слова лились из нее очень просто, и Драко практически уверился в том, что до этого момента она никому не рассказывала об этой части своей жизни настолько подробно. Вряд ли она когда-то даже мысленно позволяла себе столько всего озвучивать. И ему было ясно почему. В ее словах было столько боли… Гермиона уже неоднократно рассказывала ему что-то, пусть и без подробностей, и почти всегда в ее словах сквозила горечь, прикрытая задумчивостью, попытками мыслить здраво и что-то для себя понять. Но теперь она была абсолютно обнажена, и у Драко создавалось впечатление, что до этого он просто подсматривал за ней в немного приоткрытое окно, а сейчас она распахнула настежь дверь, и его сносило всем, что наполняло ее изнутри, и, скручиваясь с каждым днем во все более тугой узел, превращало ее защиту в алмазную преграду не только для того, чтобы извне никто не смог добраться до этих воспоминаний, но и чтобы они никогда не смогли прорваться наружу. Как она жила со всем этим столько лет? — Почему именно Обливиэйт? — спросил Драко, стоило ей замолчать и перевести дыхание, которое к концу истории сбилось и стало гораздо тяжелее, выдавая то, насколько сложно ей было все это озвучивать, даже если слова вырывались сами. — Так было проще всего, — пожала Гермиона плечами, разворачиваясь к нему. Прижавшись спиной к косяку, она сложила руки на груди и обхватила пальцами предплечья. — Ты врешь, — Драко отразил ее позу, оказываясь к ней лицом к лицу. — Я не могла иначе убедить их покинуть страну, — Грейнджер отвела взгляд, все еще пытаясь как-то предотвратить то, что ей необходимо было озвучить. — Ты не просто пыталась их защитить, — сделав свой голос более требовательным, надавил Драко. — Ты сжигала мосты. Почему? Они оба могли назвать причину. Ее знала она. Ее понимал он. И Драко не имел ни малейшего понятия о том, смог бы он сам признаться в подобном. Опустив голову, Грейнджер посмотрела себе под ноги, стиснув пальцы на предплечьях настолько сильно, что, скорее всего, причинила себе боль. Помолчав несколько минут, в которые Малфой дал ей время смириться с тем, что это следовало произнести вслух, она медленно опустилась, усаживаясь прямо на пол. Обхватив ноги руками, она откинула голову на косяк, смотря на него снизу вверх, и Драко повторил за ней, все еще сохраняя молчание. — Я не собиралась возвращаться, — едва слышно призналась Гермиона. — Я была уверена, что больше никогда их не увижу. Они не смогли бы смириться с моей смертью. Только не с такой. Папа всегда гордился тем, что я волшебница, но они оба боялись магии. Они бы не смогли это пережить и винили бы себя до скончания жизни за то, что отпустили меня в волшебный мир. Лучше всего для них было не помнить обо мне вообще. Даже если Драко готов был это услышать, озвученное все равно заставило его сжать ладони, лежащие на согнутых коленях, в кулаки. Они оказались во многом похожи в настоящем, но в то время их держало по разные стороны слишком многое. И даже сейчас Малфой не мог до конца представить, каково это: смириться с тем, что никакого «долго и счастливо» никогда не случится. Он не мог понять, как можно было пойти на войну, приняв то, что не вернешься. Убедив себя, что собственная жизнь не имеет никакого значения. Под конец войны и он потерял всякую надежду на благоприятный исход. Но для него проблема выживания всегда являлась первостепенной. В отличие от Грейнджер, его инстинкт самосохранения, наверное, был самым развитым из всех, и он очень легко адаптировался под ситуацию и делал все необходимое, чтобы сохранить себе жизнь. Любой ценой. — Когда ты решила, что умрешь? — Не знаю, — пожала плечами Гермиона. — Я не уверена, в какой момент перестала задумываться о возможности выживания. Просто однажды это в принципе перестало быть целью. Важно было выиграть войну. А все остальное… Ее ответ оказался настолько безэмоциональным, словно до сих пор вопрос собственного выживания оставался сущим пустяком. Правда, учитывая то, что Драко уже видел, он был практически уверен в том, что ей вообще наплевать на то, что с ней происходит. Видимо, еще тогда она настолько глубоко погрязла в самопожертвовании, что так и не смогла из него выбраться, переняв эту модель поведения на мирную жизнь. — И, когда ты выжила, ты не знала, что с этой жизнью делать дальше, — высказал предположение Драко, и она кивнула. — У меня были цель и долг. С самого детства я знала, чем все обернется, готовилась как проклятая. А когда все закончилось… — Гермиона обхватила ноги сильнее и положила на колени подбородок, игнорируя несколько слезинок, прочертивших полосы по ее щекам. — У меня не осталось ничего. Больше не было цели и представлений о том, что дальше. Я оказалась наедине с целым миром и не знала, как жить. Я никогда не знала жизни без войны. — Ты винила себя за то, что выжила? — Все, кто выжил, винили себя, — Гермиона склонила голову, прижимаясь щекой к коленям, и слегка прищурилась, пытаясь что-то найти в его глазах. — Ты тоже. — Моя вина другая, — возразил Драко. — Я никогда не винил себя за то, что выжил. Я не был таким, как ты. Мне было все равно, кто победит. Я просто хотел, чтобы всему этому пришел конец и все стало так, как раньше. — Если бы победил Волан-де-Морт, ничего как раньше уже бы ни было, — ее голос впервые за сегодняшний день стал похож на раздраженный, в очередной раз намекая на те различия, что были в их мировоззрении раньше. — Теперь я это знаю, — успокаивающе произнес Драко, и ее лицо заметно расслабилось, снова становясь спокойным. — Но в то время я ничего не знал о том, что происходит за стенами волшебного мира. Меня научили тому, что, если не бороться, наш мир будет уничтожен из-за таких, как ты. И я верил, потому что мне это говорили родители. Те люди, которые являлись центром моего мира в то время. Меня это не оправдывает, но тогда я не был готов мыслить критически. Но я уверен, что сейчас каждый из таких, как я, рад, что победили вы. И пытается как-то смириться с тем, что однажды мог стать причиной другого исхода. — А ты уверен, что в нашей войне есть победители? — риторически спросила Гермиона, подняв голову. Отведя взгляд, она посмотрела вдаль прилегающего к гостиной коридора, но ощущение ее отстраненности стало настолько ярким, словно она вовсе отсутствовала в помещении. — Мне кажется, все мы проиграли, — на выдохе произнесла она. — И ничем друг от друга не отличаемся. — Я смог принять, что война закончилась. Ты нашла себе новую, так и не определившись, как жить в мирное время. — Ты врешь, — резко повернув к нему голову, с укором произнесла Гермиона. — Твоя война точно так же не закончилась. Просто стратегия другая. Я долго думала над одной твоей фразой. Что-то про посылать мир к черту и просто жить. Ты никогда не думал, что сейчас пытаешься взять от жизни все, что она может тебе дать, потому что считаешь, что, когда твое время в магловском мире истечет, больше не сможешь это сделать? — Может быть, — неопределенно пожал плечами Драко. Он никогда не обдумывал свое мировоззрение с этой позиции. Он в принципе предпочитал поменьше копаться в себе, потому что каждый раз приходилось вспоминать, почему несколько лет назад пришел к выводу, что большую часть своей жизни был полным ничтожеством. — Ты точно так же прячешься, только я от прошлого, а ты от будущего, — мягко проговорила Гермиона, и он усмехнулся. Действительно, не так уж и сильно они отличались. Он практически никогда не думал о будущем, откладывая эти размышления до того времени, когда от них уже невозможно будет отвертеться, и, может быть, в ее словах на самом деле было здравое зерно. — Почему тебя пугает отношение других волшебников? — Дело не в отношении со стороны. Я уже не раз говорил, что мне все равно, что окружающие обо мне думают. — Но тебе не все равно, что думаю я, — возразила Гермиона таким тоном, словно на самом деле не понимала, почему ее мнение было важным. — И на то, что о себе думаешь ты, — продолжила она мягче, заметив недовольство от высказанных ранее слов на его лице. — И именно поэтому ты вел себя как придурок в первый месяц. — Ну и почему? — немного раздраженно спросил Драко и тут же мысленно себя одернул. Он не имел права злиться на нее за сложные вопросы, сам требуя откровенности на подобные в ответ. — Ты боишься, что, если будешь стараться показать, как изменился, а люди этого не примут, ты начнешь в себе сомневаться. И снова начнешь считать себя виноватым, — озвучила Гермиона сделанные выводы, и он отвел взгляд, опустив его в пол. — Я ведь права? — Я не знаю, Грейнджер. Может быть. Я уверен только в том, что смысла никакого нет. Люди всегда будут видеть то, что хотят видеть. — Что о тебе пишут в «Пророке»? Драко хмыкнул на то, как талантливо она задавала правильные вопросы. Перед глазами тут же встали кричащие заголовки, начавшие вновь его затрагивать не так давно и остро напомнившие о почти таких же, украшающих все газеты тогда, когда Малфой покинул Азкабан. Практически ничего не изменилось. Формулировки были другими, подправленными прошедшими годами и обстоятельствами, но посыл остался тем же, словно жизнь за границей магического и магловского миров за эти пять лет так и не сдвинулась с места. Совсем. Он поднял голову, встречаясь с ее внимательным взглядом. Гермиона смотрела на него очень пристально, ожидая ответа, и вряд ли она хотя бы на малую толику представляла то, что происходит на самом деле. Даже если Поттер что-то ей рассказывал, такой человек, как она, никогда бы не допустила возможности подобной реальности. Даже изменившись и узнав жизнь лучше, она все еще была слишком справедливой, чтобы принять такую правду. — Тебе рассказать о том, что мой отец заслужил свою участь и было бы лучше, если бы меня настигла такая же? Или о том, что мне следует сразу отправиться в Азкабан, чтобы не тратить ничье время? Или все же о том, что людям следует заранее спрятаться, потому что «последний Пожиратель, оставшийся на свободе» возвращается? — Боже, — пораженно выдохнула Гермиона, широко распахнув глаза. — Ты знаешь, что они ошибаются. — А так ли они ошибаются, — полувопросительно произнес Драко, едва заметно улыбнувшись на такую ее реакцию. Хоть в чем-то она стала для него предсказуемой. — Во всем, что обо мне пишут и думают, есть доля правды. И спорить с этим — впустую обманывать себя и тешить надежды на то, что можно стать другим человеком. Но я никогда не стану кем-то другим и никогда не перестану платить за свое прошлое. — Гермиона открыла рот, скорее всего стремясь оспорить его слова, но он покачал головой, и она не стала ничего говорить. — Правда не всегда может нам нравиться, но это все равно правда. — Сколько их было? — снова задала очень правильный вопрос Грейнджер, коснувшись самой больной для него темы. — Людей, которых я видела в твоих воспоминаниях. — Тридцать четыре, — кратко ответил Малфой. Драко предвидел этот вопрос в момент, когда принял решение. Он был уверен, что она спросит об этом. Он бы, оказавшись на ее месте, точно спросил. — И все они… Гермиона не стала продолжать, видимо, уверенная, что никаких уточнений не требуется. — Да, — кивнул он. — Не все на моих глазах, конечно, но все они мертвы. — Ты винишь себя из-за них? — Не из-за них. — Из-за того, что видел это? — Драко лишь отрицательно покачал головой. — Почему тогда? Он прижался макушкой к косяку и прикрыл глаза, нащупывая верный ответ. Как для нее сложнее всего было говорить о родителях, так для него в качестве одной из самых неприятных выступала именно эта тема. Единственная, в которой ему на самом деле удалось разобраться, определив и причины, и следствия. Именно эти фрагменты его жизни однажды заставили его разочароваться в себе. Задолго до того, как война закончилась, как его наказали, как он оказался в магловском мире и смог продолжить жить, как-то адаптировавшись. Они были тем ключевым моментом, который очень долго удерживал его от принятия правды о том, что все свое детство он ошибался, прислушиваясь к отцу и другим чистокровным, желающим занять высшую ступень, вытеснив волшебников другой крови из этой жизни. Тем самым, что стало главной причиной, из-за которой несколько лет назад ему все же пришлось смириться с тем, что ему всю оставшуюся жизнь придется существовать под тенью осуждения общества. Что стоит это отпустить и просто принять, потому что он полностью это заслужил. — Все весьма прозаично, Грейнджер, — горько усмехнулся Драко, открыв глаза и столкнувшись с ее пристальным взглядом. — Смотря, как их пытают, я не задумывался об их жизнях. О том, заслужили ли они такой участи и стоило ли хотя бы как-то попытаться им помочь. На все это мне было наплевать. Меня заботило лишь то, что их пытаю не я. И то, что на их месте не тот, кого я знаю. Я готов был смотреть на это бесконечно, лишь бы происходящее коснулось меня только таким образом. Но самое страшное, что, если бы мне пришлось, я согласился бы зайти дальше, если бы передо мной поставили выбор между жизнью того, кого я знаю, или моей и кого-то постороннего. Он ожидал увидеть разочарование. Это было бы логичным. Но в ее глазах не отразилось ничего, кроме понимания. — Инстинкт самосохранения у всех срабатывает по-разному, — произнесла Гермиона таким тоном, словно в озвученном на самом деле не было ничего особенного. Ничего такого, за что ему следовало себя ненавидеть и за что она должна была изменить свое о нем мнение. И это было отвратительно неправильным. Как и все ее к нему отношение. Но все еще оставалось чертовски желанным. — Ты бы никогда на такое не пошла. — Я очень легко собой жертвую. И в этом тоже нет ничего хорошего. Каждый из нас делал то, что должен, чтобы достигнуть своих целей, и защищал себя от происходящего как мог. Просто цели у всех были разные, но это совершенно не значит, что мои в чем-то лучше твоих, — бескомпромиссно проговорила она. — Что ты делал, чтобы смириться с этим? — Малфой сделал вид, что не понимает, о чем именно она спрашивает, желая сохранить хотя бы это для себя, но Гермиона укоряюще покачала головой, в очередной раз возвращая его к тому, что было крайне несправедливо требовать от нее рассказать все, пряча настолько важные вещи. — Я видела твой взгляд. И вижу его сейчас. Вряд ли ты считал, что такая реакция нормальна. Тебе была нужна какая-то компенсация, чтобы остаться в своем уме. Драко усмехнулся и, расстегнув манжет, закатал рукав рубашки, обнажая выцветшую метку. Он провел по ней кончиками пальцев, вспоминая, как она ощущалась, когда горела от пересекающих ее глубоких порезов, из которых сочилась кровь. Вспоминая, как часами смотрел в зеркало, пытаясь обнаружить в своих глазах хотя бы намек на сочувствие. Но там не было ничего, кроме облегчения от того, что очередной человек погиб не от его руки. И страха, что в следующий раз ему могло не повезти. Так было не только во время пыток Беллатрисы. Почему-то не эти воспоминания, несмотря на всю их жуть, больше всего отпечатались в его памяти кошмарами. Гораздо живее было ощущение подступающего к горлу кома, которое стало его постоянным спутником на тех собраниях, на которых Нагайне позволялось наказать очередного Пожирателя за провал. Возможно, это обусловлено противоестественностью ситуации. Магия и ее потенциал в причинении боли знакомы ему гораздо лучше, чем сжирающее человека заживо пресмыкающееся. Это было не таким уж и важным. Важно то, что почти все его воспоминания приносили за собой отвращение к себе. Уже тогда понимать, что смерть других людей меркла перед собственным страхом однажды стать палачом или обедом огромной змеи, было мерзко. С годами это чувство выросло стократно, но ему удавалось от него отмахнуться. Забыть на какое-то время. Убедить себя в том, что его достаточно наказали, чтобы простить себя за представления о мире, которые поменялись гораздо позже, чем следовало. Чтобы перестать чувствовать себя кем-то, кто заслуживает более серьезной кары. — Ты знала, что никакие повреждения кожи не способны нарушить рисунок, сделанный темной магией? — тихо проговорил Драко, пытаясь представить, как выглядела бы метка, останься на ней следы порезов, которыми он «награждал» себя после каждого подобного события и которые залечивал практически сразу, получив небольшую долю хоть какого-то удовлетворения. Вряд ли ее было бы видно за той трухой шрамов, которые украшали бы этот участок кожи, не будь темная магия настолько сильна. Малфой медленно согнул пальцы, сжимая левую руку в кулак, стоило в голове промелькнуть мысли о том, что сейчас метка уже не подпитывалась волшебством, бегущим по его венам, и могла не сохранить свои свойства. Отчего-то захотелось проверить это предположение. — Это помогало? — осторожно спросила Гермиона, явно понимая, что именно он подразумевал, сказав последнюю фразу. — Нет, — покачал головой Драко. — Но мне нужно было доказательство, что я все еще человек. Что я все еще способен чувствовать хоть что-то, кроме страха. И казалось, что так я хоть как-то компенсирую то равнодушие, с которым наблюдал за их болью. Было бы лучше, если бы я мог их оставить. Сейчас они воспринимались бы как напоминание о том, кем я больше никогда быть не хочу. — Но, если бы кто-то увидел, тебя бы убили. — Посмотрев на Гермиону, он снова покачал головой. Видимо, ей удалось по его взгляду уловить то, в чем она ошиблась, потому что ее глаза снова наполнились слезами. — Не тебя… — с пониманием произнесла она омертвевшим тоном. Драко кивнул, не видя смысла уточнять, кого именно. Вряд ли Гермиона сама не догадалась уже очень давно, что главной его мотивацией на протяжении всех тех лет была его мать. Ему никогда не угрожали ее смертью открыто, но слова, сообщаемые вскользь, всегда подбирались таким образом, что их посыл невозможно было не уловить. Каждый из них знал, чем грозит неповиновение. В любом его проявлении. И от того, что чистокровные, которые шли за Темным лордом, сами загнали себя в ловушку, становилось еще противнее. Драко слышал о том, что в Первую магическую войну все было по-другому: маги шли добровольно из-за своих амбиций и стремлений к власти. Но в их войну все было иначе. Практически всеми, кроме самых страшных Пожирателей, на самом деле мечтающих испачкаться в крови маглорожденных, руководил страх. И это было только их виной. Они сами создали порочный круг, из которого не могли выбраться, не потеряв дорогих людей в процессе, и, что самое отвратительное, втянули туда своих детей. — Он очень хорошо умел управлять людьми, видел все их слабости и активно ими пользовался, — едва слышно продолжил Драко, опустив рукав рубашки и постаравшись откинуть от себя желание на самом деле проверить, сохранила ли метка свою возможность восстанавливаться после повреждений. — Нам повезло, что это взрастило в нем гордыню, которая заставила его забыть о своих слабостях, — так же тихо ответила Гермиона и, отведя взгляд, заскользила им по гостиной, являющейся для нее самым страшным помещением этого дома. Драко хмыкнул на упоминание удачи в контексте всего сегодня озвученного. Разве могла идти речь о везении, когда дело касалось подростков, жизнь которых началась с войны и смерти? Им всем чертовски не повезло, что они родились не в то время и не в том месте, став расходным материалом, который до сих пор не мог оправиться после проехавшего по нему колесу войны.

* * *

Гермиона в очередной раз перевернулась с бока на спину и шумно выдохнула сквозь зубы. Она пыталась уснуть уже несколько часов, но ничего не выходило. На нее давило все: озвученные сегодня слова; воспоминания о счастливых днях, проведенных в этой комнате; вина за то, что чуть больше недели назад сказала слишком много того, чего не следовало. Давили даже родные стены, за которыми когда-то давно она чувствовала себя в безопасности. За последние месяцы Гермиона неоднократно бывала в этом доме, позволяя себе постепенно привыкать к обстановке и меньше зацикливаться на всем, что было связано с ее прошлым, но она ни разу не оставалась тут на ночь. Однако сегодня это показалось хорошей идеей. Попрощаться таким образом. Но уснуть не получалось. Получалось лишь из раза в раз прокручивать прозвучавшие сегодня фразы, утопая в еще большем чувстве вины. И перед Гарри, и перед Драко. Но если Гарри прекрасно знал, что она за человек, не раз за все их детство сталкиваясь с тем, что временами она говорила совсем не то, что думала, то для Драко такое явно было в новинку. И он точно не заслуживал тех слов, которыми она его наградила, не сдержавшись. Тем более в свете того, что Гермиона сегодня узнала. Она и представить себе не могла, что его вина настолько сильна. Гермиона догадывалась о многом, понимала, что, несмотря на всю его уравновешенность, его точно так же, как и ее, пожирали сомнения. Но она ни разу не думала, что его спокойствие обусловлено смирением и полным разочарованием в себе. Он не ждал от будущего ничего хорошего не просто потому, что люди видели в нем кого-то страшного. Сам Драко был согласен с ними и только поэтому не собирался ничего менять. Он считал, что не заслуживает лучшего отношения. И она своими недавними словами подтвердила это его мнение. Не выдерживая больше давления потолка, Гермиона, резко поднявшись, уселась посреди кровати. Потянувшись и взяв с прикроватной тумбы палочку, она положила ее между раздвинутых полусогнутых ног и легко провела пальцами по всей длине, впитывая успокаивающее ощущение магии. Но даже оно, в последнюю неделю спасающее ее от тех периодов, когда ее накрывало полное, безысходное отчаяние, не отвлекало, а лишь напоминало о том, как она наставила на него палочку, совершенно не отдавая себе отчет в том, что делает. Безмозглая, не умеющая себя контролировать идиотка. Не Драко был худшим, что случалось с ней в жизни. Она была сущим кошмаром, который осознанно портил его существование одним своим присутствием рядом. Разговор с Люком подтолкнул ее к тому, чтобы попытаться обдумать все произошедшее, не подключая раздирающих ее изнутри эмоций. Но лишь когда Мел, которой, судя по всему, Уокер пересказал их диалог, поговорила с ней повторно, позволяя высказать все то, что она не могла произнести в присутствии Люка, сопроводив это непрекращающимися рыданиями, ей на самом деле удалось почувствовать облегчение. И думать стало проще. Как и винить не только его, но и себя в том, что произошло. Чего еще ей стоило ожидать, все время игнорируя его потребности в силу своих каких-то убеждений, который он не мог понять, зная всего лишь часть правды? Да, Драко поступил совершенно неправильно, нарушив те правила, что она когда-то выдвинула. Но следовало признать, что они оба уже давно отошли от этих правил, и она сама не раз поощряла его, погрязнув в эти отношения глубже, чем следовало. Она сделала это по своему желанию. И не имела права винить его за то, что ему стало не все равно. За последние несколько дней Гермиона не раз ловила себя на мысли, что поступила несправедливо. Она была слишком жестокой. Неоправданно жестокой. С каждым днем желание извиниться становилось все ощутимее, но всякий раз, наталкиваясь на него взглядом, ее вновь и вновь накрывала злость. И она выжидала, когда ее хоть немного отпустит, чтобы у нее получилось контролировать слова. Их часть, для начала. Почувствовав, что может хоть за что-то отвечать, Гермиона сразу пришла к нему. Как выяснилось, слишком рано. Нужно было подождать еще какое-то время, потому что, стоило ей оказаться к нему в непосредственной близости, ее снова отшвырнуло в его воспоминания. С такой силой, что она едва устояла на ногах. И она вновь наговорила того, чего не следовало. Гермиона не рассчитывала на то, что он на самом деле послушает ее и придет. Она ожидала, что настолько сильно все испоганила, что Драко закономерно откажется. Это было логично, учитывая, что на прощание она надавила на его слабости, потребовав взамен того, чего хотел от нее он. Но, видимо, они оба оказались двинутыми примерно в равной степени, раз уж Малфой все равно появился на ее пороге в назначенное время. И впервые за все истекшие дни, увидев его, она не ощущала злости. Это алогичное, отвратительное чувство так и не смогло пробиться сквозь радость от того, что он все равно, несмотря на все ее минусы, делал то, в чем она очень сильно теперь нуждалась. Даже если к этому привели именно его действия, Гермиона все равно считала, что не заслужила к себе подобного хорошего отношения. Поднявшись с кровати, Грейнджер набросила на прикрытые лишь тонкими лямками топа плечи теплую кофту и, подхватив палочку, направилась к выходу из комнаты. С каждой секундой в ней становилось все невыносимее. Как и наедине с самой собой и душераздирающими мыслями. Спустившись, Гермиона остановилась у входа в гостиную, рассматривая ее в полумраке, нарушаемом светом луны, проникающим через раздвижные двери одной из стен. После всего что она сегодня сказала, прожив одни из самых страшных дней вновь, находиться здесь стало проще. Это помещение больше не казалось настолько жутким, как ранее. И уже одно это указывало на то, что Драко, пойдя против нее, был прав. Рано или поздно ей пришлось бы как-то решать эту проблему. Она не могла бегать бесконечно, даже если пыталась убедить себя в этом. Может, он оказался прав и в том, что сейчас, когда рядом присутствовал человек, который понимал ее лучше, чем кто-либо другой, было и самое подходящее время. Подойдя к дивану, Гермиона провела рукой, свободной от удерживания палочки, по обивке дивана. Обойдя его, она аккуратно опустилась и, откинувшись на спинку, прикрыла глаза. Под веками воскресли картинки того дня, и это все еще было больно. Однако уже не так, как еще сегодняшним утром, когда она приехала в дом пообщаться с риэлтором, занимающимся продажей, и намеренно избегала взглядом прохода в это помещение. За все дни, проведенные здесь, она еще ни разу не позволяла себе оставаться в гостиной дольше, чем на несколько минут. Теперь это не казалось невозможным. Однажды Белла сказала мне, что настанет день и я пойму удовольствие от убийства. Она подберет мне лучшую кандидатуру. И как ты думаешь, что бы случилось, окажись в моем доме твои родители? Гермиона распахнула глаза и стерла выступившие слезы, ознаменовавшие воспоминание о последних словах Драко, высказанных им за минуту до того, как он ушел. Она нашла бы правильные рычаги давления, чтобы заставить меня сделать это. И у нее получилось бы. А теперь подумай о том, скольких людей ты спасла своим решением. Смог бы Поттер смириться со своей виной, если бы ты не просто пожертвовала ради его войны своей жизнью, а отдала за победу родителей? Смогла бы ты сама жить дальше, если бы их убили и убили жестоко? И как я смог бы со всем этим существовать, постоянно ощущая их кровь на своих ладонях? Его слова резали по живому, отрывая от ее души огромные куски мяса, и она понимала, что так и должно быть. Эти участки уже давно сгнили, их необходимо было удалить и, спрятав в не пропускающий тухлый запах полиэтилен, выбросить, навсегда забыв. Все, что они оба сегодня сказали, было правдой, голой и настоящей. Прибивающей аргументами к стене без любой возможности отстраниться и перестать чувствовать обнаженными лопатками ледяные острые камни прошлого, раздирающие кожу. И, черт, Гермиона перестала бы себя уважать, если бы попыталась в очередной раз сделать вид, что ничего страшного в этом нет. Это было страшно. Прошлое их обоих было страшно. И то, что с ними после этого стало, было не менее страшно. Ее мысли прервались звуком раздвижения дверей, и через мгновение в проходе появился Драко, на ходу снимающий куртку. Увидев ее, он на несколько секунд замер, а следом отложил одежду, перекинув ее через кресло, и, сделав несколько шагов, приземлился рядом с ней на диван. — Я думала, ты ушел, — ее голос прозвучал слишком устало даже для нее самой. Сразу после того, как Драко скрылся, Гермиона отправилась в спальню, даже на секунду не задумавшись о том, что он может вернуться. Ей казалось, что для одного дня они сказали слишком много, чтобы выдержать в обществе друг друга, теперь ассоциирующегося с произнесенными словами, еще хотя бы минуту. Но стоило ему появиться, как это предположение перестало быть весомым. Оказалось, что даже после всего этого рядом с ним было спокойнее, чем наедине с самой собой. — Я собирался, но… — Малфой откинул голову на спинку дивана и повернулся к ней, разглядывая в полумраке ее едва различимый профиль. — Могу я просто сказать, что мне нравится твой дом? — Прости, но покупатель уже найден, — усмехнулась Гермиона, прикрыв глаза. — Я думал, ты спишь. — Я не могу тут спать. За несколько минут молчания тишина, воцарившаяся после ее ответа, стала неловкой, и Гермиона, открыв глаза, посмотрела на Драко, заметив, с какой внимательностью он наблюдает за тем, как она поглаживает лежащую на коленях палочку. — Тебе кажется это странным? — спросила она, подняв древко и перекатив его между пальцами. Такое отточенное движение. Словно она никогда не выпускала палочку из рук. Привыкнуть к ее тяжести в ладони оказалось очень просто, и Гермиона не была уверена, что когда-либо вновь сможет отказаться от этого ощущения. — Почти все, что ты делаешь, кажется мне странным. — Магия меня успокаивает, — пояснила Гермиона, наклонившись и отложив палочку на стоящий перед диваном низкий стол. — И да, это довольно странно: одновременно не хотеть видеть ни малейшего намека на волшебство в своей жизни и чувствовать, как приходит расслабление от этого ощущения, — вновь откинувшись на спинку, она едва заметно улыбнулась. — Напоминает наркотическую зависимость. — Или возвращение на свое место. — Или так. Ее ладонь, лежащую на коленях, накрыли его пальцы, и от этого нежного прикосновения Гермиона напряглась, не зная, как дальше себя с ним вести после всего, что ему наговорила. Видимо почувствовав это, Драко едва слышно усмехнулся, но в пустой тишине звук прозвучал очень громко. Он явно интерпретировал ее скованность не так, как следовало. — Расслабься, завтра будешь меня ненавидеть, — произнес он, легко поглаживая ее ладонь ободряющими движениями, которые, вопреки их назначению, приносили за собой новые мысли о том, насколько она неправильно с ним поступает. Поступала постоянно. А он все равно будто не видел этого, принимая ее отношение как должное. Словно на самом деле этого заслуживал. — Я тебя не ненавижу, — в очередной раз повторила Гермиона, и Драко сжал ее ладонь немного сильнее, чем требовалось. — Не рушь момент, — его голос звучал иначе, чем вечером. Все еще пропитанный отчаянием, но другим. Заставляющим ее почувствовать себя еще большим дерьмом, чем мгновением раньше. — Хотя бы сегодня. Аккуратно развернувшись, чтобы не сбросить это прикосновение, которое сейчас ей было необходимо, Гермиона переложила их руки перед собой, подогнув под себя колени. — Почему ты здесь? — настойчиво спросила она, отследив взглядом, как он поворачивает к ней голову. — Потому что я хочу быть здесь? — это прозвучало как вопрос, но вряд ли ему требовался на него ответ. — Я тебя не понимаю, — нахмурилась Гермиона, но, скорее всего, в темноте он не мог этого заметить. И именно отсутствие света и возможности точно видеть, как ее слова на нем отражаются, позволили ей отогнать от себя страх и говорить настолько откровенно. — Я столько раз говорила отвратительные вещи… А ты все равно здесь. Несмотря на ту кучу причин, по которым я этого не заслуживаю. — Ты сегодня сказала, что мы не так уж и отличаемся. Я поступал так же. В свое время. Я понимаю, каково это: когда хочешь чего-то до такой степени, что идешь против себя, даже если это противоречит всем твоим убеждениям. И тем более прекрасно понимаю, как слова льются сами, когда пытаешься заставить человека, которого оттолкнуть не в силах, сделать это самому. Я помню это ощущение, когда кажется, что, если другой человек уйдет сам, не придется принимать решений, которые принять не в силах. Драко повернулся к ней корпусом и, отпустив ее ладонь, придвинулся ближе, сокращая разделявшее их расстояние до того, которое до всего произошедшего стало привычным и необходимым. — Но ты ни разу не сказала мне «нет», — ее щеки коснулась его ладонь, и ей отчаянно захотелось прижаться ближе, вспомнив, насколько хорошо становилось рядом с ним до того момента, как между ними встали их общие воспоминания. — Изначально мне просто становилось легче рядом с тобой. Каждый раз, когда ты переставала пытаться от меня отделаться, мне удавалось забыть о реальности. О том, каким ничтожеством я когда-то был и каким остаюсь в глазах тех, кто меня знает. Может быть, даже в своих. По-настоящему забыть, а не просто выбросить эти мысли из головы с перспективой однажды к ним вернуться. Его откровенность очень часто сбивала ее с ног, застигая врасплох, и сейчас был именно такой момент. — Сейчас все стало иначе. Дело больше не в эгоизме и попытке облегчить себе жизнь за счет чего-то отвлекающего, — снизив голос до шепота, продолжил он, положив вторую руку ей на лицо и придвинувшись еще ближе. — И сейчас это чувство эйфории и уверенности в себе, которое повышается каждый раз, когда ты со своей зацикленностью на постоянном контроле и независимости все равно переступаешь через все это из-за меня, стало сильнее. А я все еще очень эгоистичен, Грейнджер. Я хочу, чтобы ты была со мной, хочу чувствовать себя кем-то большим, чем есть на самом деле, и я буду продолжать пользоваться твоими слабостями, даже если это претит всему твоему существованию. Потому что я, в отличие от тебя, не думаю, что у всего этого нет будущего. С ее губ сорвался непроизвольный громкий выдох, и на таком близком расстоянии ей было видно, как на его лице, подсвеченном от лунного света, струившегося из окон за ее спиной, появляется улыбка. — Даже злясь на меня, ты все еще здесь и у тебя все еще сбивается дыхание каждый раз, когда я к тебе приближаюсь, — Драко огладил ее щеки большими пальцами, продолжая пристально изучать ее лицо, хотя ей казалось, что ему практически ничего не видно. — И ты даже представить себе не можешь, насколько сильно все это перевешивает то бешенство, которое ты вызываешь у меня каждый раз, когда придумываешь очередную проблему. — Мы оба ненормальные, — выдохнула Гермиона, чувствуя себя словно загипнотизированной. Мысли о том, что между ними появилось слишком много нерешенных проблем, о вине, о том, что он должен был вести себя иначе, растворились, оставляя ее наедине с тем, что она никогда не могла побороть, оказываясь к нему слишком близко. — Разве не в этом вся прелесть? — Драко сместил ладонь, проводя большим пальцем по ее губам, и Гермиона приоткрыла рот, шумно выдохнув. И видимо, его это отрезвило, потому что она почувствовала напряжение его ладоней за мгновение до того, как он закрыл глаза, прерывая контакт взглядов, слишком откровенный даже в темноте. — Иди спать, — его голос прозвучал так, словно, чтобы сказать эти слова, ему пришлось пересечь непреодолимую преграду. — Я не хочу спать, — возразила Гермиона, все еще ощущая себя окутанной пеленой тумана. — Завтра ты скажешь, что это ничего не меняет, — его горячий шепот обжигал губы, но произносимые слова были так громки, что полностью перебили предвкушающее чувство, которое она так часто ощущала в его присутствии, резко ударив ее о землю и вернув вину на ее законное место. — Что ты повела себя как дура, потому что была под впечатлением. Что мне все еще следует держаться от тебя подальше, — продолжил Драко, пока его рука сползла ниже, распространяя под кончиками пальцев мурашки на ее шее. — А сейчас я абсолютно к этому не готов. Если бы они не сидели настолько близко, возможно, она бы не расслышала, как изменились ноты его голоса на последней фразе. Но между ними оставались считанные миллиметры. И она заметила. Драко медленно убрал руку с ее шеи и, выдохнув чуть громче, чем ранее, отодвинулся, и в ее голове тут же всплыли его слова, описывающие ее. Те самые, которые говорили, что, как бы Гермионе ни хотелось, она не в силах его оттолкнуть. Но сейчас, наблюдая за его борьбой, ей показалось, что говорил он не только о ней. Они были похожи и в этом. Вот только Гермиона все время с собой боролась, пытаясь не допустить того, что уже произошло. Пытаясь каждый раз забыть о том, что ее чувства уже зашли очень далеко, а тепло, испытываемое к сидящему рядом парню, как бы ей ни хотелось это отрицать, чтобы не ставить себя перед выбором, топило все преграды на своем пути. Даже сейчас, когда логичным было злиться на него, это не имело значения. А он уже давно сдался и наслаждался процессом в те минуты, когда она давала им обоим быть свободными. Плыл по течению, брал от жизни все, что она позволяла ему получить, и вряд ли в полной мере осознавал, какой силой сейчас обладает. Вряд ли он действительно понимал, что она уже не была полностью уверена, что сможет поступить правильно, если в нужный момент он скажет верные слова. И кто из них был большим дураком? Неловко поднявшись, Гермиона бросила на него последний взгляд, прежде чем обогнуть диван и оставить его в одиночестве. Она не могла точно сказать, что не сделает именно того, что он озвучил. Она еще слишком плохо отвечала за свои действия, не справляясь с эмоциями, и ей следовало уйти, даже если все, чего ей сейчас хотелось, — это остаться. — Драко, — задержавшись в проходе, ведущему к лестнице, позвала Гермиона. — М? — донеслось из темноты, и больше по его тону ничего невозможно было определить. — Мне правда жаль, — очень тихо произнесла она, стиснув пальцами край косяка. — Я никогда не думала о тебе то, что сказала. — Ты не сказала ничего, о чем бы я сам не думал, — безэмоционально ответил Драко, и его безжизненный голос заставил ее зажмуриться. Если бы она только знала, сколько вины он приписал себе за прошлое и как сильно та до сих пор на него влияла, Гермиона никогда бы не сказала того, что сказала. Она всегда так поступала, отталкивая от себя людей, от которых чувствовала опасность для себя и своей иллюзорной стабильности, но, черт возьми, впервые в своей жизни она на самом деле сожалела о каждом произнесенном слове. Драко не был виноват в том, что ему пришлось пережить. Так же, как и она не виновата в том, что ей приходилось делать во время того безумного года, в который они потеряли себя. Никто из них не виноват в том, как пытался после снова себя найти. Виновато было то, что они родились не в то время и не в том месте. — И все равно ты должен знать, что все, что я сказала, — ложь, — распахнув глаза, уверенно произнесла Гермиона, надеясь, что ее слова смогут хоть как-то облегчить груз всего того, что он нес на своих плечах, не показывая никому. — Я могу на тебя злиться. И имею на это полное право. Но я не имела права говорить все это, чтобы причинить тебе боль. Я все еще считаю, что ты гораздо лучше меня. И вряд ли это когда-нибудь изменится. Так и не дождавшись никакого ответа, Гермиона развернулась и двинулась к лестнице, собираясь провести остаток ночи в своей комнате в попытке на самом деле попрощаться и отпустить хотя бы эту часть своей истории. И надеясь на то, что Драко тоже сможет это сделать. Видит Мерлин, они оба должны были хотя бы попытаться.