Последний год

Огонь был великолепен. Яркий. Несдержанный. Словно заразившись яростью создателя, он распространялся по газете и сжирал края колдографии ребенка, в котором совершенно не узнавался нынешний Драко. Осунувшийся, с темными синяками под глазами, несчастный и разломленный судьбой на множество мелких обломков — человек, о котором писали в «Пророке», не был тем, кто стоял с ней рядом и что-то говорил. Говорил тихо и осторожно, но Гермиона не слышала ни слова, с рвением маньяка наблюдая за тем, как огонь разрастается. Пальцы, сжимающие палочку, покалывало, но не так, как было привычно в последнее время, когда Гермиона позволяла себе к ней прикасаться. Это чувство оказалось еще более приятным. Их буквально жгло, словно огонь пылал не под ее ногами, а в ладонях, но он не обжигал, а согревал, уничтожая теплом замерзшие льдинки, вставшие несколько лет назад барьером между ней и магией. Как ты могла так долго отказывать себе в этом чувстве? Магия опьяняла. Осознание того, что она может превратить в пепел все, что ей мешает; защитить тех, кто этого заслуживает; спасти саму себя, если придется, — наполняли ее душу чем-то давно забытым. Безграничной властью. Ощущением собственной силы. Уверенностью в завтрашнем дне. — Гермиона, потуши, — голос Драко перестал быть осторожным, прозвучав настойчиво. Ладонь, сжимающую палочку, накрыли его пальцы, пока другой рукой он обхватил ее за талию, прижав спиной к своей груди. Когда он успел оказаться сзади? Только почувствовав устойчивую опору, Грейнджер поняла, что ее колени дрожат, подгибаясь от расползающейся по телу эйфории, пришедшей на смену безграничной ярости. Магия перетекала в палочку и, вырываясь в воздух, опустошала ее от того напряжения, которое успело скопиться за множество лет, в течение которых волшебство было заперто, циркулируя по венам и не находя выхода, привнося на его место удовольствие. — Потуши, или это сделаю я. Тон стал еще требовательнее, а сказанные слова словно вырвали ее из толщи воды, прозвучав четко в отсутствии опьяняющего шума адреналина в ушах. Гермиона медленно обернулась через плечо, выныривая из гипноза языков пламени, и столкнулась с его настороженным взглядом. Опасливым. Словно Драко не понимал, чего от нее ожидать. А ты сама знаешь, на что сейчас способна? — Тебе нельзя, — прошептала Гермиона. — Они обязательно узнают. Она сглотнула, пытаясь увлажнить горло, пересохшее до такой степени, словно в комнате горел не крохотный контролируемый огонь, а все стены до самого потолка пылали разрушительным Адским пламенем, выжигающим весь кислород и любые намеки на влагу в организме. — Узнают, — кивнул Драко, сжимая ее ладонь еще чуть сильнее. — И закроют меня в Азкабане, — он указал глазами на пол, на котором уже практически ничего не осталось, кроме потемневшего пятна, отпечатавшегося на паркете. Но они оба знали, что волшебный огонь не исчезает просто так, уничтожив то, на что был направлен. Он неизбежно пошел бы дальше, и сейчас идея спалить дом не показалась Гермионе такой уж плохой. И именно эта мысль ее отрезвила. С ней что-то не так. Снова посмотрев на огонь, она произнесла заклинание, и языки пламени, постепенно уменьшившись, исчезли, словно никогда и не существовали. Оставив после себя лишь остатки страниц, окруженных пеплом, и потемневшую сажу, осевшую на полу. — Молодец, — Драко разговаривал с ней как с душевнобольной, спокойно, уравновешенно, и Гермионе захотелось расхохотаться от абсурдности ситуации. Она всего лишь использовала простенькое заклинание, изученное на первом курсе, но в контексте ее жизни это оказалось таким несвойственным для нее поступком, что она и сама засомневалась в том, не являлась ли по-настоящему сумасшедшей. Настолько ли сильно она была измотана несправедливостью по отношению к другому человеку, что сама бы не остановилась? Драко переместил их руки над столом, не спуская с нее настороженного взгляда, который она видела краем глаза, все еще не в силах отвлечься от того, на что была способна ее магия. — Теперь отпусти. Гермиона подчинилась, разжав пальцы, и палочка с глухим стуком упала на стол и откатилась дальше, ударившись о лежащие на другом краю тетради. — Ты как? Грейнджер резко дернула головой, впиваясь в его глаза и прокручивая сказанную фразу еще раз. До каждой детали, до самой мельчайшей ноты обеспокоенности, пробившейся через то спокойствие, которым он минуту ранее пытался уравновесить ее. Его заботило не то, что она может к чертям спалить весь дом, а то, что это может навредить… ей? — В порядке, — прислушавшись к внутреннему состоянию и не обнаружив ничего, кроме утихающего восторга, разбавленного в равной степени все еще бегущим по крови адреналином, честно ответила Гермиона. — Со мной все в порядке, — настойчиво повторила она, когда Драко сузил глаза, скорее всего в очередной раз решив, что в ее словах нет ни грамма правды. Малфой сделал шаг назад, убрав руку с ее талии, и, прислонившись спиной к стене рядом со столом, посмотрел на нее исподлобья. — Ну и зачем? — Потому что ты не заслуживаешь того, что она о тебе пишет, — полностью поворачиваясь к нему, ответила Гермиона. — Это не повод рисковать собой из-за такой мелочи, — немного раздраженно проговорил Драко, и Грейнджер удивленно вскинула брови. Он что, на самом деле не понимает? Гермиона подошла практически вплотную и заглянула в его глаза, пытаясь найти правильный ответ. Что он назвал мелочью? Статью? Мнения волшебников о себе? Свое будущее? Она приоткрыла рот, когда пришло осознание. Драко говорил о себе. Протянув руку, Гермиона прикоснулась дрожащими пальцами к его ладони, которую он тут же сжал в кулак. Ей было страшно от того, что он снова ее оттолкнет, выдерживая дистанцию, которая, может, и правда являлась для них сейчас необходимой. Она боялась, что именно сейчас могла воспринять это как заслуженное наказание за все то, через что заставила его пройти своими необдуманными словами за эти месяцы, еще больше подкрепляя его уверенность в том, что он достоин такого отношения. Однако даже страх не перекрыл странную решимость, которая стала только сильнее, когда он ничего не сказал, а всего лишь опустил взгляд и, сжав ладонь еще сильнее, проследил, как она поднимается выше, очерчивая кончиками пальцев напряженные мышцы. Но он по-прежнему не шевелился, словно совершенно не знал, что сейчас делать. А знал ли хоть один из них? В детстве Гермиона часто воображала, каким окажется ее будущее. Она видела себя уверенной девушкой, всегда знающей ответы на все вопросы, а рядом с ней неизменно оказывался прекрасный принц, которому все было по силам. Реальность оказалась не такой радужной, но на то она и была реальностью. Гермиона выросла в неправильного человека. Постоянно путающегося в себе и своей жизни. Все время совершающего ошибки, возможно, даже в этот самый момент. И рядом оказался точно такой же человек, пытающийся прожить эту жизнь так, чтобы ни о чем не жалеть. И не представляющий, как именно это сделать. — Для меня это не мелочи. Гермиона скользнула пальцами выше, переместившись на его шею, и Драко, коснувшись тыльной стороной ладони ее щеки, наконец посмотрел ей в глаза, и в его взгляде было столько всего… В нем отражалась вся их жизнь. В этом моменте было все: начиная со взрыва, создавшего вселенную, и заканчивая концом света, который когда-нибудь обязательно наступит, забрав с собой все прекрасное и ужасное, наполняющее мир. В прикосновении его руки к ее щеке чувствовался жар горевшего Хогвартса и дым, поднимающийся к небу и свидетельствующий об окончании войны. В их дыхании, смешивающимся и становящемся тяжелее, сконцентрировалась вся тьма, наполнившая сердца каждого, поднявшего палочку на другого для защиты собственной жизни, и яркий свет искупления за поступки, неприемлемые в мирное время. Именно в этих секундах линии их судеб окончательно соединились, превратившись в бесконечность. Гермиона придвинулась ближе, поднимаясь на носочки и прижимаясь губами к его щеке, и Драко, подняв вторую руку, сжал в кулаке ткань ее майки. Настолько сильно, что она почувствовала легкую резь от впившейся в плечо от натяжения лямки. Она провела ладонью выше, поглаживая кожу под волосами на затылке, и вдохнула глубже, пытаясь полностью наполнить легкие его запахом. Как ей этого не хватало… — Нет, — раздалось очень тихо, и впервые на ее памяти его речь прозвучала настолько неубедительно, что Гермиона даже на секунду не поверила в то, что Драко действительно этого хочет. Хочет, чтобы она остановилась. — Врешь, — прошептала она, проводя носом по его щеке. Его ладони легли ей на плечи в попытке отстранить, но прижаться ближе, грудью к груди, оказалось слишком просто. Подгоняемая совестью, разъедающей кончики пальцев от осознания собственной трусости, толкающей ее снова и снова причинять ему боль, чтобы сохранить ту себя, что больше не существовала, и адреналином, разгоняющим кровь и требующим выхода самым приятным, хоть и примитивным способом, Гермиона просто не могла остановиться. Даже если бы захотела, у нее не получилось бы. Вновь нерешительно прижавшись губами к щеке и не почувствовав сопротивления, а лишь ощутив, как его грудь дернулась от резкого вздоха, она улыбнулась и мазнула кончиком языка ниже к линии челюсти, и его кожа на контрасте показалась ей ледяной. Она оставляла нежные поцелуи на каждом сантиметре доступного ей пространства в попытке согреть его душу и отсчитывала секунды до того, как его «нет» перестанет существовать. — Ты не можешь сначала пытаться себя угробить, а потом вести себя так, словно ничего не произошло. Гермиона была уверена, что Драко очень хотел продолжать казаться раздраженным, но его хриплый голос, срывающийся на каждом ее настойчивом движении, выдал его с головой. — Ради некоторых вещей или… людей можно сделать что угодно, — промурлыкала она. — Ты очень долго пользовался моими слабостями, доказывая мне это, и я буду делать то же самое, — прошептала она, сжав волосы пальцами чуть сильнее. — И ты тоже не сможешь мне отказать. Ни разу еще не смог. И эти неправильные, в чем-то даже жестокие слова отдались приятной пульсацией внизу живота, между все еще подрагивающих от наполнившей ее эйфории ног, которые затряслись еще сильнее, стоило ему, осознав ее слова, сдаться, издав разочарованный и смиренный стон, и, резко повернувшись к ней и обхватив ее лицо обеими ладонями, припасть к ее губам. Гермиона с готовностью приоткрыла рот, уступая, позволяя ему оправданную грубость, которая лишь еще больше распалила. Драко притянул ее ближе и углубил поцелуй, оставляя на память ощущение зубов на тонкой коже губ и наказывая ее за то, что знала, на что давить. Что пользовалась тем, что он не мог ей противостоять точно так же, как она ему. Что нарушила все его убеждения в том, что сначала им необходимо решить наиболее важные проблемы и только потом разбираться со связывающими их нитями, которые искрили до такой степени сильно, что даже без магии могли превратить в пепел не только этот дом, но и весь город. К черту. У них осталось не так много времени, чтобы терять драгоценные минуты. Каждый их день мог стать последним. Гермиона стиснула бедра, пытаясь хоть немного затормозить стремительно разгорающееся внутри пламя, и выгнулась от удовольствия, стоило ему опустить руки и пройтись, казалось, по всем участкам ее тела одновременно. Сжавшиеся на ягодицах ладони вырвали из ее горла звук, больше напоминающий нетерпеливый скулеж, и в следующую секунду Драко развернулся, мгновенно прижимая ее своим телом к стене. Он потянул ее майку выше, и Гермиона подняла руки, позволяя избавить себя от больше ненужной одежды. Но, подняв ее до запястий, Драко резко обернул ее вокруг своего кулака и прижал к стене, припечатывая руки Гермионы над головой. — Если завтра ты скажешь, что все это ошибка… Драко не договорил предложение, снова возвратившись к ее губам. — Нет, конечно, нет, — между поцелуями шептала Гермиона, искренне пытаясь убедить его в том, что сейчас все иначе. Важность этих слов, вопреки заглушающему окружающие звуки возбуждению, шумевшему в ушах, не позволяла отпустить себя окончательно. Казалось жизненно необходимым убедить его, что все не так, как раньше. Совершенно. Не. Так. Его поцелуи снова стали яростными, нетерпеливыми, не позволяющими отстраниться и сделать лишний глоток воздуха, но она в этом и не нуждалась. Единственное, чего ей хотелось, — освободить запястья и притянуть его еще ближе. — Я клянусь, я задушу тебя собственными руками, — пообещал Драко, отодвинувшись и позволив ей вдохнуть глубже. Опустив взгляд, он проследил движение свободной руки, спустившейся по шее, сжавшей грудь, прикрытую легкой тканью лифа, и двинувшейся ниже. Подцепив пальцами пояс ее шорт, он одним непринужденным движением расстегнул пуговицу и дернул их вниз. Гермиона пошевелила бедрами, позволяя им упасть на пол, и переступила через жалкий клочок ткани, отодвигая его от себя. И вот она снова перед ним, открыта, распята, обнажена. Практически полностью физически и абсолютно духовно. Но вместо слабости, которую Гермиона боялась демонстрировать в последние годы, она впервые за долгое время почувствовала себя по-настоящему сильной. Отсутствие тайн, тщательно охраняемых в глубинах сердца, не сделало ее уязвимой, и она видела это во взгляде Драко, скользящем по ее телу и сдирающим вместе с кожей остатки ее сопротивления ему и самой себе. Он приблизил свое лицо так близко, что его горячее дыхание обжигало ей губы, но не позволил ей снова увлечь его в поцелуй, натянув майку сильнее, подняв ее руки выше и лишая ее любой возможности шевелиться. Гермиона приоткрыла рот, шумно выдохнув от легкого давления ниже живота по насквозь мокрой тонкой ткани. Она немного расставила ноги, позволяя его ладони беспрепятственно проникнуть под белье, и ей захотелось взвыть волком от слишком медленных, не способных унять жар движений. Его пальцы проникли внутрь, всего на мгновение, прежде чем вернуться к клитору и размазать по нему обильную смазку, и это одновременно казалось великолепным и невыносимым. Этого было слишком мало, и изо рта практически прозвучали мольбы перестать издеваться, когда он и вовсе убрал руку. Драко провел влажными пальцами по ее иссушенным губам, и, словно читая его мысли, Гермиона открыла рот шире, слизывая собственную влагу языком и наблюдая за тем, как цвет его глаз практически перестает быть узнаваемым, скрываясь за огромными, черными, как самая страшная тьма, зрачками. Очертив ее подбородок согревшимися пальцами, Драко подтянул ее к себе, отпустив скованные над головой запястья и снова захватив ее губы в притягательный плен, из которого совершенно не хотелось выбираться. Гермиона резко отбросила майку куда-то под ноги и тут же вцепилась в подол его футболки, трясущимися в нетерпении пальцами пытаясь скорее избавить их от лишней преграды. Быстрее почувствовать кожу кожей. Вслед за его футболкой практически моментально упали на пол остатки одежды, и, подхватив под ягодицы, Драко усадил ее на стоящий рядом стол. — У тебя там кровать, — Гермиона пыталась звучать настойчиво, поучительно или черт его знает как еще, но вышло только улыбнуться от его несдержанности. — Потом, — Драко рывком подтянул ее к краю стола для удобства и развел ее ноги шире. Она закусила губу, сдерживая рвущийся наружу стон от первого толчка, немного грубого и болезненного. Полностью погрузившись внутрь, Драко замер на несколько мгновений, позволяя ей привыкнуть и прочувствовать момент настоящего единения. Впервые это ощущалось как настоящее рядом. Впервые ей не показалось это иллюзией, а стало реальным вместе. Их круг замкнулся, и вспыхнувшее заклинание стало оглушительным щелчком замка, который теперь просто так не откроется, не позволив отворить дверь и уйти, избежав взлома. Их миры не просто столкнулись друг с другом, соприкоснувшись идеально подходящими размытыми краями. Они слились, как сливаются день и ночь в момент появления Зеленого Луча*. Вот только нельзя было точно сказать, что в их жизнях наступило что-то одно — рассвет новых стремлений или закат ошибок прошлого. В контексте их истории это казалось практически невозможным, но каким-то странным образом им удалось объединить оба этих явления. _______________ * прим. автора: речь идет о Зеленом Луче — оптическом явлении, которое наблюдается в момент появления солнца из-за горизонта или тогда, когда оно исчезает. Очень редкое явление, для которого необходимо слишком много совпавших событий. Об этом явлении существует множество легенд, одна из самых интересных упоминалась в Пиратах Карибского моря. Но лично мне больше всего импонирует самая простая: тот, кому удастся увидеть Зеленый Луч, будет счастлив. _______________ Драко снова качнул бедрами, затягивая ее в очередной поцелуй, и Гермиона вцепилась пальцами в его плечи, стремясь прижаться ближе. С каждым новым толчком и движением языка сознание все больше туманилось, оставляя за пределами этого момента всю ее другую жизнь. Уничтожая все, что существовало до этого самого дня. Все лишнее, отвлекающее стало несущественным прахом, больше не имеющим никакого значения. Остались только он и она, без лишней мишуры, направленной на то, чтобы скрыть их настоящих от целого мира. Осталось только удовольствие от ритмичных толчков, горячее дыхание и стремление стать ближе, наполнив друг друга тем, чего не хватало им обоим. Гермиона пыталась сдерживать стоны, и то, что они находились посреди наполненного людьми дома, злило важностью сохранять контроль даже сейчас, когда все, чего ей хотелось, — перестать думать. Совсем. Сместив руку с ее бедер, Драко сжал в кулаке ее разметавшиеся волосы и, притянув к себе, прижался лбом к ее. Протиснув другую ладонь между их губами, он зажал ей рот, заглушая стоны, которые она уже не могла сдержать, все больше утопая в его расширенных зрачках. Падая все ниже и ниже и ощущая, как с каждым новым ударом бедер низ живота пульсировал все сильнее, изнывая от предвкушения подступающего оргазма. Следующий толчок прошелся вибрацией, поднимающейся от кончиков пальцев, заставляющей сильнее прогнуться в спине и оседающей на распахнутых в заглушенном ладонью крике губах. Драко убрал руку, снова до легкой боли сжав ее бедро, и она жадно сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь отдышаться. Наслаждаясь последними короткими расслабляющими разрядами, Гермиона притянула его ближе, прижимаясь губами к шее и прислушиваясь к рваным поверхностным вдохам, сопровождающим последние хаотичные движения. Когда Драко окончательно остановился, выравнивая дыхание, она еще непозволительно долгое время слизывала остатки похоти с его кожи, оттягивая момент, в который посмотрит в его глаза. Но ей все же пришлось это сделать, стоило ей почувствовать, как Драко отстраняется. И в глазах, все еще затянутых серым туманом, не отразилось сожаления, которое она ожидала там увидеть. Там была все та же совершенно не заслуженная ей теплота. Ей хотелось выразить всю ту благодарность, которая переполняла ее за все, что он для нее сделал и продолжал делать, но у нее не было нужных слов. Вряд ли такие слова существовали хоть в одном словаре. Вопреки тому, что она вела себя как последняя дрянь, редко думающая о том, как именно ее слова и поступки могут на нем отражаться, он все равно был рядом. Все это время именно Драко вытаскивал ее на берег собственной жизни, проигнорировав то, что Гермиона уже давно решила, что ее путь лежит в открытое море, которое рано или поздно ее поглотит. У них осталось ничтожное количество времени, и у нее имелось мало вариантов оставить после себя в его жизни что-то по-настоящему хорошее. Гермиона была уверена, что потом, когда все закончится, его душу непременно наполнит горечь разочарования от того, что он все же впустил ее в свою жизнь, сдавшись под гнетом собственных желаний. И ей отчаянно хотелось сделать хоть что-то, что смогло бы это исправить. Неожиданная мысль прострелила висок, и, моментально приняв решение, Гермиона улыбнулась, позволяя им обоим раствориться в медленном поцелуе. У нее все же были возможности. И у нее все еще было время.

* * *

Гермиона завернула в нужный проулок и поморщилась, наступив в очередную лужу, чистота воды в которой была под сомнением. Тряхнув ногой, она сделала еще пару шагов вперед и, остановившись у знакомой телефонной будки, нахмурилась, оглядываясь. Здесь ничего не изменилось за последние годы. Улица все также выглядела выбивающейся из атмосферы центрального Лондона своей неухоженностью и заброшенностью. Даже при свете дня обстановка казалась немного жуткой, отсылая ее во времена, когда вся Британия была не самым приятным местом для постоянного проживания. Еще один галлеон в копилку Австралии. Система управления магическим сообществом в «перевернутой стране» оказалась такой же перевернутой, чем в первый раз посещения очень шокировала Гермиону. Для нее стало слишком странным отсутствие прошловековых мантий, в которые были облачены все волшебники Британии, а также упрощенная конспирация, которая делала министерство Австралии гораздо более незаметным местом, чем такое же в Британии. Грейнджер казалось, что присутствие странного вида волшебников, постоянно пропадающих даже из одинокой телефонной будки посреди заброшенной улицы или, не приведи Мерлин, толпами смывающих себя в туалете, было гораздо приметнее, чем ничем не отличающиеся от маглов маги, которые попадали в министерство Австралии через специальный вход внутри здания городской ратуши, располагающейся посреди центрального делового квартала Сиднея. Гермиона немного знала об административном управлении магической части Австралии, изучив только ключевые повороты истории, и в то время ей показалось до ужаса логичным, что взаимодействие между главными лицами магловского и магического миров организовали до такой степени оптимально, что самые главные люди страны находились в одном здании. Как и то, что филиалы министерства магии Австралии располагались в самых крупных городах: в Сиднее и Мельбурне, а не в столице. Она руководствовалась тем же самым, выбирая город для проживания своих родителей — чем больше людей находилось вокруг, тем легче было затеряться среди толпы. Как маглам, прячущимся от волшебников, так и магам, старающимся сохранить свое существование в тайне. Ей в целом больше нравилось то, как устроились волшебники в Австралии. Жители этой страны были более простыми, чем закостенелое население Британии, и может, именно поэтому никто в жизни не смог бы вычислить ни одного волшебника, когда он разгуливал по магловским кварталам в одних шортах, подставив спину под палящее солнце. Общество Австралии оказалось гораздо более прогрессивным. Может, именно поэтому на нее посмотрели как на идиотку, стоило ей упомянуть статус своей крови при оформлении фиктивных документов? В Австралии не существовало самого понятия чистоты крови. Там уже не было ни одного магла, который мог похвастаться на сто процентов чистой кровью какой-либо нации, что уж говорить о волшебниках. Многонациональность страны спасла ее от предрассудков, предотвратив то, от чего пострадала Британия пять лет назад. Услышав голоса, Гермиона сделала шаг назад, пропуская двух мужчин к будке, и те, окинув ее настороженными взглядами, остановились в замешательстве. — Ignorantia juris neminem excusat**, — процитировала Грейнджер, потянув уголок губ вверх, и те, ответив дежурными улыбками, скрылись в будке, окончательно пропав из вида еще через мгновение. _______________ ** прим. автора: Ignorantia juris neminem excusat — За незнание закона оправданий нет. Девиз министерства магии Великобритании. _______________ Проводив волшебников взглядом, Гермиона выдохнула и натянула на голову объемный капюшон плаща, пряча волосы от любого, кто ее увидит в ближайшее время. Ей повезло, что ее не узнали эти мужчины, что она списала на свое взросление, изменившее ее слишком сильно для тех людей, что видели только ее колдографии, никогда не зная лично, но впереди был долгий путь до первого уровня министерства, на котором она могла встретить кого-либо из ее прошлой жизни. На данный момент Грейнджер все еще не хотела афишировать свое присутствие для всего населения магической Британии. Вряд ли эту новость обошла бы стороной небезызвестная Скитер, которая пока была в неведении только потому, что все, кто знали о ее возвращении, в жизни не пошли бы на то, чтобы продать эту информацию средствам массовой информации. Гермиона вовсе не хотела стать очередной сенсацией, поселившись по соседству с Драко на первых страницах желтых газет. Оказавшись в телефонной будке и выполнив все необходимые манипуляции, которые, на ее счастье, не изменились за последние годы, Гермиона спустилась в атриум, тут же окунувшись в настойчивые голоса волшебников, чем-то напомнившие жужжание пчел в огромном улье. Лавируя среди групп магов и стараясь не обращать внимание на то, как по вискам стучит огромное количество магии, тут же накрывшее ее с головой, стоило ей ступить на мраморную плитку пола, Грейнджер продвигалась к лифтам, с каждым шагом вдыхая все глубже, чтобы сохранить концентрацию и ослабить головокружение. Мысленно Гермиона благодарила Мерлина, основателей и саму себя за то, что все же хотя бы в течение какого-то времени тренировалась. Окажись она здесь без достаточной практики, вряд ли смогла бы сделать больше двух шагов, не потеряв сознание от переизбытка чужой магии. Или, может, ей помогало все же то, что ее отношение к магии изменилось? Можно ли было назвать это излечением? Оказавшись в лифте, Гермиона протиснулась в дальний угол и прижалась к стене, прикрыв глаза. Несколько волшебников обсуждали новый закон о воспитании маглорожденных детей, и Грейнджер прислушалась, стараясь усвоить костяк информации. С каждым новым словом головокружение отступало, а улыбка Гермионы становилась все очевиднее. Все же новый министр действительно справлялся с возложенной на него задачей, раз уж таким вопросам начали уделять внимание. Но ее улыбка тут же моментально исчезла, стоило ей вспомнить причину, по которой она сегодня вынуждена была оказаться здесь. Прибыв на нужный уровень, Гермиона, уже ощущая облегчение и устойчивую почву под ногами, быстрым шагом направилась по отпечатавшемуся в памяти пути, не акцентируясь на провожающих ее настороженных взглядах. Магловская одежда для атриума не являлась чем-то удивительным, но на данном уровне редко появлялись люди, предпочитающие данный стиль одежды традиционному магическому, но Грейнджер, даже понимая, что привлечет внимание, не собиралась изменять себе. В ее жизни больше не было места неудобным мантиям. Переступив порог нужного помещения, Гермиона окинула взглядом большую приемную с несколькими диванами и, не обнаружив никого из посетителей в столь ранний час, сразу направилась в сторону секретарши, отвлеченной от разложенных перед ней пергаментов стуком ее каблуков. — Мне нужно срочно с ним встретиться, — уперев обе ладони в стол, без приветствий и прелюдий сразу бескомпромиссно заявила Гермиона, окидывая девушку, которой навскидку было не больше двадцати лет, требовательным взглядом. — Извините, но он сейчас занят, — крайне вежливо заявила та, нервно поправляя пряди выбеленных волос, закрученных в ровные локоны. Девушке стало не по себе, но Грейнджер предположила, что виновато ее несколько вызывающее поведение, а не то, кто она такая. По секретарше было заметно, что та ее не узнала. — Передайте ему, что пришла Гермиона Грейнджер, — сняв капюшон и позволив волосам разметаться по плечам, отрезала Гермиона, отворачиваясь, и, услышав за спиной пораженный вздох, улыбнулась. Когда секретарша поднялась со своего места и скрылась в кабинете с такой скоростью, что Гермиона, обернувшись на звук, даже не успела это отследить, осознание того, что она все еще имеет огромный вес в магическом мире, почувствовалось знакомой сладкой горечью на корне языка. Она успела забыть, как наслаждалась в Хогвартсе тем, что была лучше и успешнее многих, практически всех, кого она когда-либо знала, но сейчас смогла вкусить это ощущение отчетливее, чем когда-либо. Это все еще было великолепным чувством. Секретарша вылетела из кабинета менее чем через минуту, не закрыв за собой дверь, и следом показались мужчина и женщина, которые даже постаревшими все равно были слишком узнаваемыми. Гермиона приложила усилия, чтобы на ее лице не отразилось удивление от лицезрения миссис Малфой, доброжелательно улыбающейся и пожимающей руку человеку, которого Грейнджер сегодня жаждала увидеть. Посмотрев на Гермиону, та окинула ее заинтересованным взглядом и, приветственно кивнув, плавной походкой направилась к выходу из приемной. Стараясь не зацикливаться на причинах, которые могли привести сегодня миссис Малфой в эту часть министерства, Грейнджер отвела от нее взгляд и выдавила улыбку, столкнувшись с радостью, отражающейся в темных глазах. — Гермиона, — с неверием произнес мужчина. — Здравствуй, Кингсли, — кивнула Грейнджер, сделав шаг в его сторону.

* * *

— Теперь ты понимаешь, почему это важно? — серьезно спросил Кингсли, закончив свой долгий монолог, который Гермиона старалась не прерывать, насколько бы несправедливым ей ни казалось все им озвученное. — Мы позволяем Скитер печатать эту ересь не потому, что отношение к мистеру Малфою предвзятое. Это пойдет ему на пользу и позволит хоть немного облегчить его жизнь, когда мы запустим следующую информационную бомбу, — он выдавил улыбку, которая должна была выглядеть по-отечески, но Грейнджер захотелось поморщиться. Как и от всего, что она сегодня услышала. Догадывался ли об этом сам Драко? Скорее всего. В отличие от нее, все еще предпочитающей верить в лучшее в людях даже сейчас, когда за спиной прожитых лет на своем пути она встречала множество отвратительных персонажей и сама являлась одним из них, Драко оценивал магическое общество гораздо трезвее. Он в этой жизни видел всю изнанку человечества с самыми ее мерзкими оттенками. Разочарование, ползущее по венам, напомнило то, что она испытывала, когда Гарри рассказал ей о том, что увидел в воспоминаниях Снейпа. Все они продолжали быть пешками в играх старшего поколения, изменилось только то, что игры больше не могли никого убить. Но важность единичной судьбы по-прежнему для сильных мира сего оставалась ничем на фоне всего магического общества. И может, Гермиона и смогла бы это принять. Даже в отношении Драко. Если бы не знала, как именно это на нем отражается. — Драко не нуждается в том, чтобы ему облегчали жизнь таким образом, — раздраженно процедила Грейнджер, сложив руки на груди. — Хватит делать его козлом отпущения в мире, который недостоин того, кем он стал. — Что тебя с ним связывает? — Мы друзья, — уклончиво ответила Гермиона. Заметив, как глаза Кингсли заблестели, словно он уже просчитывал, как может использовать эту информацию в своих целях, она покачала головой. — Нет. Ему не нужно и это. Драко спокойно может справиться сам. Ему не нужна помощь министерства, тем более такая, — последнее слово она произнесла с презрением. — И уж точно ему не требуется, чтобы я принимала участие в обелении его имени. Никто в магическом мире не знает, что он за человек на самом деле, и никто даже примерно не представляет, на что он способен. — Она отвела взгляд, посмотрев в окно, и едва слышно продолжила: — Единственное, что ему действительно нужно, — чтобы никто не вмешивался в его дела. Не следует за его счет выстраивать свою политику или пытаться ему помочь. Не отбирайте у него возможность добиться всего самому, — Гермиона снова посмотрела на министра. — Кингсли, я прошу во имя всего, что мы вместе пережили. Позволь ему показать себя и убедиться в том, что он действительно заслуживает лучшего. Не при помощи министерства, моей, Гарри или кого-либо другого, а самостоятельно, своими силами и благодаря тем качествам, которые он у себя развил. Не отбирай у него этот шанс. Поверь мне, он заслуживает этого больше, чем кто-либо другой. Кингсли долго на нее смотрел, сохраняя молчание, и Гермиона не позволила себе стушеваться под серьезным взглядом. Сейчас ей было все равно на то, что станет с обществом после того, как Малфой вернется. Если люди без дополнительного внушения не могли трезво смотреть на человека — они являлись достаточно управляемыми для того, чтобы воздействовать на них другими методами. Видит Мерлин, средств руководить толпой существовало огромное множество, и не в каждом из них необходимо было постоянно препарировать жизнь Малфоя, делая его самым обсуждаемым волшебником в магической Британии. А сколько бы Драко ни делал вид, что его не задевает то, что пишут о нем в газетах, он врал сам себе. И Гермиона прекрасно понимала, что для того, чтобы жить дальше, он должен самостоятельно восстановить свое имя. Если этому поспособствует кто-то другой, Драко навсегда уверится в том, что недостоин этого. Все, что он делал в своей жизни, какие бы поступки ни совершал — каждый из них был направлен на то, чтобы убедить себя, что он не тот испуганный мальчик из его прошлого. Что его больше не контролируют отец, Лестрейндж и сам Волан-де-Морт. Если министерство на самом деле определит то, какой окажется его жизнь дальше, — оно станет заменителем того, что разрушало Драко раньше. И неизбежно не позволит ему сдвинуться с мертвой точки и стать тем человеком, в которого он обязательно превратится в будущем. Гермиона верила в это. Она хотела, чтобы он тоже верил, и только поэтому пришла сегодня сюда, рискнув своей анонимностью и отношениями с Бруствером. Всегда был выбор, и она надеялась, что Кингсли не пожертвует их общим боевым прошлым. Она бы вряд ли смогла, окажись на его месте. — Ты понимаешь, что это разрушит ее карьеру? — сдался Бруствер, продемонстрировав ее официальное заявление в сторону Скитер, раскрывающее то, что она была незарегистрированным анимагом и использовала это для незаконного получения информации. — Понимаю, — кивнула Гермиона. — Я могу неофициально запретить ей публикации о нем, — предложил Бруствер. — Это укажет на него, и, если информация просочится, это раздуют до вселенских масштабов, — безапелляционно заявила она. — Информация о заявителе, как бы я ни старался, тоже может просочиться в прессу. — Я понимаю, — вновь сопроводив уверенный ответ кивком, проговорила Грейнджер. — Но я все же надеюсь, что удастся этого избежать. Как минимум никто не сможет связать мое заявление на Скитер и ее статьи о Малфое. Если, конечно, никто не проболтается. — Ты повзрослела, — опустив взгляд в документ, усмехнулся Бруствер, уловив подтекст сказанного. — Мне нужно заверение официального заявления магической подписью, и я подключу Гарри, чтобы скрыть твою личность. Он знает, что ты здесь? — посмотрев на Гермиону, спросил Кингсли. — Я сообщу ему позже, — ответила Грейнджер и, дождавшись, когда он придвинет к ней заявление ближе, глубоко вдохнула, концентрируясь. В прошлый раз в состоянии аффекта направить поток магии на газету оказалось просто, но сейчас не было того, что толкнуло бы ее на практически бессознательное колдовство. Выведя знакомую руну, Гермиона произнесла заклинание, не до конца уверенная, что после стольких лет сможет выполнить максимально простую манипуляцию невербально, и под пристальным взглядом Кингсли оставила свой отпечаток на пергаменте. — Когда Гарри сказал мне об этом, я не поверил, — покачал головой Кингсли, убирая заявление в ящик стола. — У тебя действительно проблемы с магией. — Я их решаю, — отрезала Гермиона, не позволяя ему продолжить разговор в этом русле. — У меня не так много свободного времени, так что я вынуждена уйти прямо сейчас, — продолжила она, поднявшись. — Я не смогу предотвратить появление информации о его допросе в газетах, — вдогонку проговорил Кингсли, и Гермиона замерла, обернувшись через плечо. — Это требование Визенгамота. Мне пришлось дать им альтернативу, чтобы они отошли от идеи назначения жесткого контроля в первые месяцы после его возвращения. — Она на его слова непонимающе нахмурилась, и Кингсли качнул головой. — Сейчас в Визенгамоте множество людей, лично пострадавших от рук Люциуса и Беллатрисы. Они не доверяют Драко и не могут просто смириться с тем, что он совсем скоро будет свободно перемещаться по улицам магического Лондона. — Что его ждет? — спросила Грейнджер. — Мне удалось уговорить их на непродолжительный испытательный срок, поверь мне, он практически этого не заметит. Но для того, чтобы предотвратить повторное официальное слушание, пришлось дать им доказательства, что он изменился. И я не в силах остановить публикацию этой информации. — Почему ты так озабочен его судьбой? — требовательно проговорила Гермиона, пытаясь найти связь между встречей с матерью Драко в приемной, всей услышанной сегодня информацией и тем, что она в принципе знала о происходящем в магическом обществе. Если то, что пишут в газетах, ей было понятно с точки зрения привлечения внимания к уже сделанному, то факт того, что Бруствер пошел на многое, чтобы предотвратить повторный суд, который создал бы гораздо больший резонанс, она не могла интерпретировать никак иначе, кроме как попытку на самом деле облегчить жизнь Драко. Ведь если нет суда, то нет и возможности вынесения какого-либо страшного вердикта. А почему-то сейчас ей стало ясно, что именно такой вариант рассматривался в Визенгамоте до того, как Кингсли изменил правила игры. И от этого стало еще противнее. — Ты сама говоришь, что ему нужно дать шанс, — ответил Кингсли очень сухо, и Грейнджер отвернулась, понимая, что ответ на этот вопрос ей придется искать самостоятельно. — Гермиона, — окликнул ее Бруствер, прежде чем она покинула кабинет. Грейнджер обернулась через плечо и вопросительно вскинула бровь. — Я бы не хотел, чтобы ты думала, что мы поступаем так же, как они. — А разве есть какая-то разница? — риторически спросила Гермиона, подразумевая не действия Кингсли, а вообще все, что она сегодня услышала. — Мы пытаемся привести общество к миру, — возможно, Бруствер принял ее слова на свой счет, но сейчас ей на это было абсолютно все равно. — Чего стоит мир, ради которого приходится идти по головам людей, которые этого не заслуживают? — задала новый вопрос Грейнджер и покинула кабинет, не надеясь услышать вразумительного ответа на свои слова. — Мисс Грейнджер, — окликнул ее осторожный голос, стоило ей пересечь порог приемной министра. Гермиона замерла, уловив знакомые ноты в произнесении своей фамилии, и медленно повернулась на зов. В нескольких шагах от нее стояла Нарцисса, при более детальном рассмотрении не такая уверенная, как ей показалось несколько десятков минут назад, но все еще статная и эффектная. Эта женщина была феноменом, истинным отражением аристократического чистокровного общества магической Британии. Даже спустя множество лет с их последней встречи, без поддержки влиятельного мужа, в отсутствии сына, Нарцисса Малфой, казалось, совсем не изменилась. Гермиона окончательно развернулась к ней и, подойдя ближе, приветственно кивнула. — Миссис Малфой, — произнесла она, стараясь не демонстрировать все свое противоречивое отношение к женщине, поведение которой не могла не то что принять, но хоть как-нибудь понять. — Прошу вас, миссис Блэк, — сдержанно улыбнувшись, проговорила Нарцисса. Гермиона удивленно вскинула брови, принудительно подавив множество вопросов, жгущих кончик языка. Она немного знала о специфике чистокровных браков, но Драко как-то говорил, что в их обществе все было гораздо сложнее, чем в другой среде. Он, конечно, не вдавался в подробности, но Гермиона не думала, что вернуть девичью фамилию для Нарциссы оказалось просто. — Я могу вам чем-то помочь? — спросила Грейнджер. — В кафетерии министерства готовят отличную выпечку, — с улыбкой ответила Нарцисса. — Извините, но я не располагаю временем, и мне не хотелось бы афишировать свое присутствие на территории министерства, — покачала головой Гермиона. — Понимаю, — равнодушно проговорила женщина. — Блейз упоминал, что вы стремитесь остаться инкогнито. Надеюсь, вы не откажете мне в нескольких минутах, пока Салли сходит на перерыв? — продолжила Нарцисса и, не дождавшись ответа, двинулась обратно в сторону приемной министра. Гермиона нахмурилась, направившись вслед за женщиной. Происходящее ей мало нравилось, а то, что, судя по всему, Нарциссу связывали довольно близкие отношения с Кингсли, смутило ее еще больше. То, что эти отношения оказались еще ближе, чем ей показалось изначально, подтвердила быстрая реакция секретарши на просьбу Нарциссы оставить их наедине. Правда, назвать это просьбой можно было только с натяжкой. Какое место занимала миссис-теперь-уже-Блэк в «дивном новом мире»? Повлияла ли она на то, что ей сегодня рассказал Кингсли? Пока Нарцисса двигалась по помещению приемной практически царственной походкой, Гермиона не смогла удержаться от того, чтобы рассмотреть ее повнимательнее. И в каждом ее движении она видела знакомого ей человека. Драко оказался очень похож на свою мать. Грейнджер видела его в непринужденном жесте, которым Нарцисса поправила прядь идеально уложенных волос, обернувшись к ней, видела его во взгляде, изучающем ее лицо, услышала в осторожном тоне, которым разговаривают с психически нездоровыми людьми, чтобы не спровоцировать их на буйство излишне резкими словами, когда женщина заговорила. Несмотря на то что он не виделся с матерью почти пять лет, Драко сохранил ее часть в себе. Мало того, Гермионе показалось, что за эти годы он как-то умудрился взрастить в себе то, что связало его с матерью гораздо больше, чем с отцом, которого отражал всем своим видом до того, как оказался в магловском мире. Но она не могла знать наверняка. До этого года она ни разу не приглядывалась к Драко настолько пристально, чтобы уловить эти мельчайшие детали, делающие его кем-то особенным. — Вы можете не отвечать на мой вопрос, все же он не совсем уместен, хоть и не может признаваться по-настоящему противозаконным, — взмахнув палочкой и устранив любые возможности на прослушку, заговорила Нарцисса, и Гермиона уловила все намеки, сквозившие в слогах озвученных слов. Блейз слишком много ей разболтал о том, на что Грейнджер пошла из-за Драко. — Но я в курсе, что вы с моим сыном уже какое-то время проживаете в одном доме. Нарцисса грациозно опустилась на поверхность дивана, непринужденным движением поправив юбку устаревшего пару веков назад платья, которое тем не менее удивительно ей шло. Гермиона осталась стоять у выхода, оперевшись на спину и скрестив руки на груди. Они с этой женщиной, находясь в одном помещении, выглядели противоестественно, как два фильма разных эпох, показанных в одном кинотеатре друг за другом для одной и той же аудитории. Если бы Грейнджер попыталась соответствовать планке, которую задавала Нарцисса, она бы подняла саму себя на смех. Делать вид, что они хоть в чем-то похожи и могут понять друг друга, было высшей формой лицемерия. — Я вас слушаю, — настороженно проговорила Гермиона, не до конца понимая, чего можно ожидать от внимательно рассматривающей ее женщины. — Каким он стал? — на секунду, буквально на мгновение за маской спокойствия промелькнули истинные чувства Нарциссы, и Грейнджер могла поклясться, что никогда в жизни не видела человека, которому было бы настолько больно. Гермиона могла относиться к ней как угодно, могла думать о ней самые отвратительные вещи, которые только воссоздавало ее воображение, но она не могла ее не понимать именно в этот момент. Что бы ни двигало Нарциссой во время войны, сейчас она была всего лишь человеком, у которого однажды отобрали того, ради кого она рискнула своей жизнью, пусть и гораздо позже, чем следовало. Нарцисса заслуживала честного ответа, даже если Гермионе очень не хотелось с ней разговаривать. — Драко стал хорошим человеком, — благожелательно произнесла она, подкрепив сказанное улыбкой. — По-настоящему хорошим, — продолжила Грейнджер. Она не отвлекалась от глаз Нарциссы, в которых отразилась настолько очевидная благодарность, что ей захотелось поморщиться от собственных мыслей, порочащих сидящую напротив женщину, которая была очень несчастна. Возможно, в большей степени как раз потому, что смогла за прошедшие годы понять свои ошибки. — Как он справляется? — спросила Нарцисса, окончательно скидывая всю напускную стойкость и больше не скрывая то, насколько ее голос дрожит от возможности услышать не тот ответ, который требовался ее израненной душе. Гермионе отчаянно захотелось ей соврать. Убедить в том, что, несмотря на все обстоятельства, у Драко все хорошо. Но перед глазами встал его взгляд, которым он останавливал каждое ее нелестное предположение об их с матерью отношениях. Успокоить Нарциссу означало навсегда лишить Драко возможности выбраться из замкнутого круга вины, в который он себя загнал. — Я буду с вами честной, — начала говорить Гермиона, и ее тон отчетливо отразил мысли, пронесшиеся в голове. Он прозвучал настолько грубо, что Нарцисса едва заметно дернулась, но Грейнджер не позволила себе поддаться сочувствию. Не сейчас. — Драко стал очень хорошим человеком. Лучше большинства тех, с кем я когда-либо встречалась. Но он в это не верит. Он винит себя в том, через что его заставили пройти люди, которые отвечали за него и его безопасность, — каждое новое слово было все более жестоким, но Гермиона чувствовала, как ее захлестывает адреналин и желание хоть что-то изменить в его жизни. И она продолжила, убедив себя, что страдания на лице Нарциссы были необходимым сопутствующим ущербом, которые обязательно однажды приведут Драко к миру в его душе. — Он все еще любит вас. Больше, чем вообще можно себе представить, и это его разрушает, потому что ответственность за ваши решения он взвалил на себя. И если ничего не изменится, его жизнь пройдет впустую, потому что он никогда не позволит себе наслаждаться ей, до самого конца неся на своих плечах тяжесть поступков, к которым не имеет никакого отношения. — Я… — Нарцисса замялась, заломав руки, но Гермиона подняла ладонь, призывая ее не продолжать. — Мне не нужно знать ваше мнение. В этом нуждаюсь не я, — Грейнджер перевела дыхание, постаравшись, чтобы следующее прозвучало спокойнее, чем все, что она озвучила до этого. — У вас всего два варианта, миссис Блэк, — она выделила фамилию, намекая на то, что понимает мотивацию Нарциссы избавиться от другой. Что прекрасно осознает, что та стремится загладить свою вину, даже если не до конца понимает, как действовать. — Вы можете оставить все как есть, и тогда Драко всегда будет рядом с вами, будет боготворить вас и никогда ни в чем не обвинит. Ваши отношения будут прекрасными, но его жизнь никогда не станет по-настоящему счастливой. Или вы можете объяснить ему, почему слишком поздно вспомнили о том, что у вас есть сын. Возможно, это приведет к тому, что Драко навсегда от вас откажется, я не знаю, как он отреагирует и насколько сильно будет сопротивляться правде. Не думаю, что Драко стал другим человеком за эти годы, так что вы и без меня понимаете, насколько он может быть упрям. Но когда он примет правду, ему станет легче. И да, может, это навсегда уничтожит ваши с ним отношения, но только так у него получится простить себя и двигаться дальше. Это все, что я могу вам сказать. Нарцисса выглядела шокированной, но почему-то Гермионе показалось, что ту удивило не то, что она сказала, а то, как именно все было озвучено. — Могу я узнать, что вас связывает с моим сыном? — осторожно спросила женщина, подтвердив, что заметила, насколько личным для Грейнджер был выпаленный на одном дыхании монолог. — Я… …люблю его. Вот так просто и сложно одновременно. Слова застряли в горле, и вместе с ними последний глоток кислорода парализовал голосовые связки, не позволив произнести их вслух. И одновременно с недостатком воздуха по внутренним органам растеклось ядовитое тепло, разъедающее все сомнения, которые могли бы помочь убедить себя в ошибочности всплывших из глубин сознания слов. Если бы она, конечно, вообще захотела хотя бы попытаться засомневаться. Гермиона не показала виду, но Нарцисса все равно понимающе улыбнулась, словно видела ее насквозь и узнала об этом гораздо раньше, чем сама Грейнджер уловила четко сформированную мысль. По-настоящему осознанную и… истинную. Гермионе не требовалось никаких доказательств, чтобы подтвердить эту мысль или подвергнуть ее сомнению. Ей не требовалось даже иллюзии того, что она могла ошибиться, подумать об этом под впечатлением или из-за присутствия рядом женщины, которая испытывала к обсуждаемому им человеку настолько же сильные чувства. Ей не хотелось оправдываться ни перед кем и тем более перед самой собой. Эта мысль пронеслась аксиомой. Не встретив на своем пути ни единого сопротивления, насколько бы ужасной она ни была. — Я хочу для него счастья, — вернув себе возможность дышать, продолжила Гермиона начатую фразу, оставив истину для себя. Нарцисса никак не стала комментировать ее ложь, но Грейнджер все равно была уверена, что та точно знает, что хотело сорваться с ее языка. Женщина поднялась с дивана и направилась к выходу, решив закончить разговор на этой ноте. Но, задержавшись у выхода, Нарцисса посмотрела на Гермиону, прежде чем открыть дверь и удалиться. — Не сообщайте ему о нашей встрече, — попросила та. — Если я все еще хорошо знаю своего сына, ему это не понравится. Грейнджер на автомате кивнула, скользя взглядом по стене напротив и плохо вслушиваясь в слова прощания, которые заглушал внутренний голос, повторяя и повторяя три слова, словно зацикленную пластинку. Гермиона дождалась, пока Нарцисса скроется, оставив ее в одиночестве в изолированном от посторонних звуков помещении, и, подняв голову и посмотрев в потолок, прикрыла глаза, пытаясь сдержать слезы, нахлынувшие, стоило пропасть постороннему присутствию. Когда это случилось? У нее не было ответа. Гермиона так сильно увлеклась звездопадом обломков ее разрушенной жизни, что совершенно не заметила, как на небосводе ее судьбы зажглась новая звезда, не подчиняющаяся законам ее мира, и заставила ее посмотреть на все взглядом серых глаз. И теперь время самообмана окончательно закончилось, отобрав у нее последнюю иллюзию контроля над чувствами и вручив взамен возросшую силу притяжения, придавившую ее к земле.

* * *

Молодой парень в форме официанта продолжал что-то говорить, отвешивая ей комплименты, и Гермионе приходилось прикладывать множество усилий, чтобы не ответить ему слишком резко. Навязчивое внимание отвлекало от первостепенных задач, но никакие осторожные и вежливые слова не помогали намекнуть, что она вовсе не нуждается сейчас в постороннем присутствии. Максимально доброжелательно улыбнувшись и подняв на симпатичного, но совершенно ей неинтересного парня, взгляд, Гермиона напомнила о кофе, и тот, наконец оставив ее в покое, удалился. Но она не надеялась, что это продлится долго. Пробежавшись еще раз по строкам сделанных в последние недели заключений и выписав еще несколько выводов, которые могли оптимизировать сиднейскую методику, Грейнджер обернулась через плечо, пытаясь разглядеть через огромное стекло Люка. Он все также опирался на капот машины и несколько напряженно, что отражалось в скованных и совершенно непривычных для него жестах, разговаривал с матерью. Уже не в первый раз с того дня, как Амелия начала вспоминать, но ему все еще было очень сложно слушать ее голос, который больше не отдавал ставшим для него привычным безразличием. Гермиона множество раз пыталась представить, каково ему сейчас, но ни разу у нее не вышло почувствовать себя на его месте. В отличие от него, ей очень повезло до сих пор не узнать, что это такое — стать для своих родителей пустым местом. Она боялась визуализировать для себя ситуацию, в которой могла пройти мимо своей матери, и та бы ее даже не заметила. Для Люка же такое уже давно было в порядке вещей. А вот говорить с ней и понимать, что она на самом деле помнит, кто он, оказалось для него слишком неожиданным, и Гермиона предполагала, что его пугало воскрешение надежды. Ей казалось, что он специально пытается удержать себя от того, чтобы окончательно поверить в успех, потому что если он это сделает, справиться с неудачей, которая все еще могла произойти, станет гораздо сложнее. Это было в духе их обоих. Покачав головой, Гермиона вернула внимание документам и переложила уже изученные листы в отдельную стопку. Просмотрев последние результаты лечения Софи, она не смогла сдержать улыбки. Постепенно девочка вспоминала, и новые фрагменты ее жизни были гораздо приятнее тех, что воскресли в ее памяти первыми. Она начала вспоминать своих друзей и те моменты, которые позволяли ей больше улыбаться, и это не могло не радовать. Гермиона настолько сильно к ней прикипела, что не могла относиться безэмоционально к тем дням, когда Софи не плакала, рассказывая о чем-то страшном из своего детства, а смеялась, озвучивая веселые истории, которых в ее судьбе тоже оказалось немало. Появившийся официант вновь отвлек ее от важных вещей, и, придвинув к себе принесенный им кофе, Гермиона уже хотела сказать ему прямо о том, что его общество ее не интересует, но ее опередил властный тон, раздавшийся за спиной. — У вас какие-то вопросы к моей девушке? Официант бросил взгляд на подавшего голос Люка и следом перевел его на Грейнджер. Она демонстративно медленно подняла свою кружку и сделала внушительный глоток, вскинув брови. Тот неловко переступил с ноги на ногу и проследил, как Уокер обогнул Гермиону и опустился в кресло напротив нее, сопроводив свое появление громким звуком, с которым на стол опустилась еще одна папка с документами. Не прислушиваясь к лепету парня, который задал Люку вопрос о заказе, она опустила взгляд в свои бумаги и нахмурилась, заметив то, что не видела раньше. Сверив информацию на нескольких листах, она вновь сделала глоток и торопливо записала свои наблюдения в открытый на пустой странице блокнот. Услышав, как официант удалился, записав скудный заказ Уокера, Гермиона подняла взгляд и, заразившись смешинками, скачущими в веселых голубых глазах, широко улыбнулась. — Спасибо, — беззвучно одними губами поблагодарила она, придвинув к нему блокнот. — Чего ты сама его не отшила? — стоило ему увидеть ее пометки, Люк моментально стал серьезным, но в его голосе все еще слышались намеки на насмешку. — Не успела, он только принес мой кофе, — Гермиона отсалютовала ему своей кружкой. — Не хотелось, чтобы он туда плюнул. — Попробовала бы эксклюзивный напиток, — пробормотал Уокер, протянув руку. — Вот ты попробуешь и поделишься впечатлениями, — усмехнулась Грейнджер, передавая ему те документы, в которых нашла расхождения. Она молча наблюдала за тем, как Люк бегает взглядом по строчкам, то и дело замирая и словно выпадая из реальности, прокручивая посторонние мысли в голове. Никак не отреагировав на официанта, принесшего его кофе, он отложил листы, нахмурившись, и подчеркнул ручкой несколько ее фраз, нацарапанных на страницах блокнота. Задумчиво посмотрев на появившуюся перед ним кружку, он крутанул ее на пол-оборота против часовой стрелки и, брезгливо поморщившись, отодвинул от себя. Подняв взгляд на Гермиону, Люк заметил ее пристальное внимание и откинулся на спинку кресла. — Что? — Ничего, — пожала плечами Грейнджер, но пальцы, отбивающие нестройный ритм по поверхности стола, все равно выдали ее волнение. — Она вспомнила, как вытаскивала нас с Джеки из полиции, — все же озвучил Люк причину своего не самого приятного настроения, заметив ее беспокойство. Гермиона кивнула, но не стала задавать наводящих вопросов. Эта тема всегда была под запретом, даже для нее. Она немного знала о периоде жизни Уокера еще до Эдит Коуэна. Мел как-то упоминала, что в то время Люк и Джеки не отличались примерным поведением и натворили много вещей, которыми не гордились. Они сами всегда прерывали любые вопросы, касаемые того времени, и Грейнджер пришлось смириться, что какая-то часть их жизней всегда будет скрыта непроницаемым занавесом ото всех остальных. Как и то, что Гермиона не могла рассказать о себе. Каждый из них имел свои скелеты в шкафу, которые никогда не смогут оттуда выбраться и останутся похороненными вплоть до скончания их жизней. — Я уже и забыл, как она умеет проезжаться по мозгам… — отрешенно проговорил Люк, окидывая взглядом помещение небольшого кафе, в которое они попали совершенно случайно, оказавшись в Лондоне слишком рано и решив скоротать здесь время до того момента, как им можно будет появиться у Софи. — И почему она в первую очередь вспоминает мои косяки? — вновь посмотрев на Гермиону, риторически спросил Уокер. — Снова чувствую себя малолеткой. Грейнджер отодвинула от себя документы, понимая, что пришло время небольшого перерыва, и, обхватив кружку двумя ладонями, удобнее разместилась в кресле, отразив расслабленную позу сидящего напротив парня. — Это странно, да? — спросила Гермиона, пригубив напиток. — Не знаю, — пожал Люк плечами. — Она с каждым новым разговором все больше напоминает ту себя. — А ты изменился? — предположила Грейнджер, пытаясь нащупать главную проблему, не позволяющую ему вести нормальные разговоры с матерью и постоянно выбивающую его из состояния привычной для него нерушимой уравновешенности. — Нет, не в этом дело, — покачал Люк головой и, подавшись вперед, оперся предплечьями на стол. — Просто я снова начинаю думать о том, как мог не заметить, что… — Люк, ты был ребенком, — настойчиво перебила его Гермиона, сжав кружку в ладонях чуть сильнее, чем требовалось. Почувствовав, как пальцы немного свело, она отстранила одну ладонь и встряхнула ей, пытаясь убрать неприятное покалывание. Люк взял ложку с блюдца под кружкой и, помешав кофе, который явно не собирался пить, указал ей на Гермиону. — Ты начинаешь лицемерить, — предупредительно проговорил он. — Может, мое мнение в этом вопросе изменилось? — выгнув бровь, уверенно произнесла Гермиона. Уокер склонил голову, окинув его скептическим взглядом. — Не смотри на меня так, я серьезно. Не до конца, но тенденция есть. Я признаю, что не во всем, в чем я себя винила раньше, я действительно виновата. Пора и тебе пересмотреть свои взгляды, — еще более уверенно проговорила Грейнджер, понимая, что на самом деле так думает. Совершенно незаметно, но в последние недели изменилось и это. Больше ее не сковывала та непомерная вина, к которой она привыкла. Все еще оставалось представление о том, что можно было найти другой выход, но их перевешивали слишком живые картинки того, что бы могло стать с ее родителями, поступи она тогда менее категорично. — У меня нет того, кто грамотно промоет мне мозг, — усмехнулся Люк, отложив ложку и придвинув к себе принесенную с собой папку. — У тебя всегда буду я, — мягко произнесла Гермиона, и он, улыбнувшись, опустил взгляд вниз, заканчивая их отвлеченный диалог. Грейнджер не стала больше ничего говорить, забрав из протянутой ладони свой блокнот и уделив внимание его пометкам, указывающим на допущенные ей ошибки. Еще раз пробежавшись взглядом по всей имеющейся у них информации, она записала окончательный вариант и углубилась в следующие документы, которые необходимо было просмотреть в оставшиеся до встречи с Софи полчаса. Прозвеневший через несколько десятков минут будильник на телефоне, который Гермиона завела на всякий случай, предвидев, что может увлечься до такой степени, что просто пропустит нужное время и они обязательно опоздают, застал ее на заключительных строчках последнего документа. Подняв взгляд на Люка, который отодвинул от себя свои бумаги, она подняла руку, подзывая официанта. Попросив у него счет, Гермиона сложила все бумаги в общую папку и, переставив сумку со стоящего рядом кресла к себе на колени, аккуратно убрала их внутрь. Вновь появившийся официант положил на стол расчетницу, и Грейнджер резким движением перехватила его прямо из-под ладони Люка. — Гермиона, — настойчиво произнес он, посмотрев на нее недовольным взглядом. — Мы договаривались, — отмахнулась Грейнджер, достав карту, и, положив ее внутрь, передала в руки официанта. — Моя очередь, — посмотрев на Уокера, улыбнулась она. Он нахмурился, но говорить ничего не стал, скорее всего не желая в очередной раз разводить спор на пустом месте. Или просто не имея подходящего для этого настроения. Дождавшись возвращения официанта, Гермиона достала карту и, краем глаза заметив испачканный чернилами чек, прыснула. Перехватив вопросительный взгляд Люка, она качнула головой в сторону выхода и, сладко улыбнувшись официанту и пропев прощание, направилась к выходу, на ходу надевая плащ. Оказавшись на улице, Грейнджер дождалась, пока выйдет Люк, и, отставив руку, продемонстрировала ему чек с написанным на нем корявым почерком номером телефона. — Какой смелый, — рассмеялся Уокер, наблюдая, как она медленно сминает клочок тонкой бумаги в руке и прицельным движением отправляет его в мусорку. Гермиона пожала плечами и направилась к машине. Встав у пассажирской двери, она проводила взглядом Люка, обходящего автомобиль с другой стороны. — Нам нужно управиться за два часа, — достав телефон и посмотрев на экран, проговорила Гермиона. — Если мы опоздаем, Мел нас убьет, — насмешливо продолжила она, живо вспоминая, как девушка с самого утра направляла палец ей в лицо и предупреждала, что если они заработаются и не успеют к началу празднования ее дня рождения, им обоим не поздоровится. — Пусть убивает, лишь бы перестала постоянно на меня наезжать, — пренебрежительно бросил Уокер, снимая машину с сигнализации. — Не делай вид, что тебя это бесит, — Гермиона встала на носочки и сложила предплечья на крышу. — Мне нужно притвориться, что я не в курсе, насколько сильно тебя это заводит? — Это работает только с тобой, — лукаво улыбнулся Люк, отразив ее позу. — Мама не учила тебя, что врать нехорошо? — И повезло же мне познакомиться с девушкой, которая постоянно меня унижает, и подружиться с чудовищами, которые совершенно меня не боятся, — трагично проговорил Уокер, сделав шаг назад и открыв переднюю дверь. Гермиона повторила за ним и, оказавшись в салоне и обернувшись назад, отставила сумку на заднее сидение. — Никто, кроме нас, никогда бы не смог тебя выдержать, — усевшись поудобнее и скатившись ниже по сидению, язвительно проговорила Грейнджер. — У нас там какая-то новая девочка, — проигнорировав ее выпад, поведал Уокер, заводя двигатель. Гермиона перевела на него взгляд, вопросительно выгнув бровь. — Крис написал, чтобы мы остро не реагировали. Вроде сестра Джейса, если я правильно понял, — поправляя зеркало заднего вида, пояснил Люк. Проверив остальные зеркала, он вдавил педаль газа в пол, трогаясь с места. — Особа, говорят, так себе, — продолжил Люк, стоило им выехать из проулка на центральную улицу. — Если нас об этом предупреждают, видимо, и правда ожидать приятного времяпрепровождения не стоит, — задумчиво произнесла Гермиона, нахмурившись. Если сестра Джейса хотя бы отдаленно напоминала его самого, такое предупреждение действительно имело место быть. Они оба могли иногда слишком остро реагировать на людей, не вызывающих у них симпатию, в чем не всегда были правы. — Я даже рад, что Мел неадекватная, будет интересно понаблюдать, — усмехнулся Люк, но следом нахмурился, обдумывая что-то свое. — Тенденция показывает, что каждый новый человек приносит новые проблемы… — устало продолжил он через минуту молчания. — Когда там уже домой? — Ты сегодня прям королева драмы, — сыронизировала Гермиона, но это никак не отвлекло его от каких-то серьезных мыслей, отражающихся на его лице. — Всего два месяца осталось. Расслабься уже, время почти истекло, — успокаивающе проговорила она, но последние слова прошлись горечью по горлу, и это отразилось на ее тоне, погрустневшем к окончанию фразы. Люк повернул к ней голову, на несколько мгновений отвлекшись от вида впереди, но она сделала вид, что не заметила. Обсуждать эту тему она точно сейчас не была готова. Даже с ним. — Успела посмотреть новые заключения по Мелани? — перевел тему Уокер, вернув внимание обстановке на дороге. Гермиона выдохнула отрицательный ответ и, отвернувшись к окну и постаравшись откинуть от себя все лишние мысли, прислушалась к последней информации, которую им переслали из Дарема. Хорошие новости и спокойный голос Люка, звучащий чуть громче ревущего мотора, расслабляли, но даже они не могли до конца отвлечь ее от крутящейся в голове фразы, которую она слышала где-то очень давно и которая как никогда раньше подходила к ее жизни. Судьба, позволяя получить желаемое, всегда забирает что-то равнозначное взамен. В последнее время дело, которому она посвятила свою жизнь, шло в гору, ежедневно подкидывая части головоломки, которую она никак не могла собрать на протяжении последних лет. Но была еще одна головоломка, не менее важная, которая тоже начала складываться только сейчас. И как некстати оказалось то, что сама Гермиона была последним фрагментом в обеих. И чтобы собрать одну из них, вторую неизбежно следовало оставить без этой важной составляющей. Навсегда.