***
— Хорошо, мистер Томпсон, спасибо вам огромное, — выпалила Гермиона, спрыгивая со стола на пол. Быстро подойдя к кровати, на которой в хаотичном порядке были разбросаны все ее вещи, взятые с собой в Дарем, она зажала телефон между ухом и плечом и, резким движением подхватив одну из юбок, постаралась максимально аккуратно ее свернуть. — Гермиона, я просил вас тысячу раз — Эрик, — ответил ей человек по ту сторону экватора, наполнив свой голос знакомыми обвинительными нотками, которые Грейнджер за множество лет привыкла слышать практически ежедневно, так и не переступив через свое воспитание и не научившись обращаться к научному руководителю подобным образом без напоминания. — Простите, Эрик, — споткнувшись на имени, она произнесла его, как и всегда, несколько неловко. Услышав посторонний звук, Гермиона поморщилась и тут же недовольно уставилась на Люка, рассевшегося на подоконнике и сопроводившего ее неуверенный тон смешком. Посмотрев ему в глаза, в которых за напускным весельем видела слишком яркое осуждение, она недовольно нахмурилась, предчувствуя, что предстоит еще один непростой разговор. Все последние дни, прошедшие с момента звонка ее отца, они оба сделали невозможное, чтобы добиться той цели, которую поставила перед собой Грейнджер. Люк молча выполнял все от него требующееся, ни разу не высказавшись, но Гермиона замечала, как его недовольство с каждым принятым ей решением возрастает, грозясь выплеснуться в скандал. Уокер считал, что она совершала ошибку. Грейнджер знала это и была уверена, что он все равно не выдержит и выскажет ей все. Учитывая, что завтра у него пропадет такая возможность, она понимала, что пришло время обсудить то, на что ей пришлось пойти, переступив через себя и свои эмоций. Что она вынуждена была сделать, чтобы осмелиться на тот выбор, который потребовала от нее судьба. Потребовала гораздо раньше, чем Гермиона рассчитывала. — Надеюсь, Люк сможет уладить все вопросы со стороны Кембриджа, — с небольшим сомнением проговорил Томпсон. — Люк обязательно со всем разберется, — уверенно произнесла Грейнджер, не отрывая взгляда от обсуждаемого человека, и вопросительно вскинула бровь. Тот кивнул, хоть Гермиона и видела, насколько ее решение встает против его мнения и насколько сильнее ему захотелось высказаться об этом после того, как стало ясно, что ей удалось уговорить основного человека, решившего сейчас ее судьбу. Будто того, что она четыре дня вновь и вновь прокручивала практически моментально принятое решение в голове, было недостаточно. Пребывая в полной панике, Гермиона постоянно созваниваясь с отцом, с Томпсоном, с Клиффордом и еще множеством необходимых людей, прерываясь лишь на то, чтобы врать Драко, с которым она тоже разговаривала ежедневно. Ей стоило огромных усилий не выдать изменившимся голосом то, насколько больно было его слышать, зная, что каждая фраза могла стать последней. Остатки их времени ограничивались теми словами, которые Гермиона ждала от Томпсона. И теперь они были произнесены. Эти слова сдавливали ее плечи тисками, встряхивали и заставляли выкинуть из головы любые надежды на другое будущее. На то будущее, мысли о котором она допускала все чаще и чаще вместо того, чтобы перерезать им глотки и уничтожить в зародыше еще тогда, когда они впервые появились в голове. Но она этого не сделала, и теперь ей приходилось расхлебывать последствия, испуганно отшатываясь от собственного отражения в те моменты, когда она видела в своих глазах решимость, которую было слишком тяжело принять. — Хорошо, тогда сразу, как будут готовы все документы, жду вас у себя, на месте определимся, что делать с оставшимся сроком обучения и итоговыми экзаменами, — донеслось до нее по ту сторону телефона, и Гермиона едва заметно кивнула, инстинктивно демонстрируя свое согласие с озвученным. — Спасибо, Эрик, — благодарно проговорила она, и в этот раз даже имя прозвучало вполне уверенно. — Не волнуйтесь, Гермиона, с Джин сейчас лучшие терапевты нашей больницы, за несколько дней с ней ничего не случится, — успокаивающе произнес Томпсон. Грейнджер не стала комментировать озвученные слова, просто попрощавшись и отбросив телефон на подушку к изголовью кровати. Отведя взгляд от внимательно наблюдавшего за ней Люка, Гермиона снова перешла к сбору вещей, мысленно перебирая имена тех волшебников Австралии, с которыми ей приходилось вынужденно контактировать на протяжении всех этих лет, хоть и на территории магловского мира. Она пыталась вспомнить имя того человека, который оказал ей огромную помощь, внушив всем, кто ее окружал и лечил ее родителей, что причине, вызвавшей их расстройство, не следует уделять должного внимания. Но никак не могла нащупать в памяти сложный набор букв, который произносила в последний раз на первом курсе обучения. Сейчас возросла опасность того, что причастные люди снова начнут задавать неудобные вопросы, и необходимо было проверить, не начало ли ослабевать наложенное на них заклинание. Украдкой бросив взгляд на Люка, она заметила, что тот, нахмурившись, смотрит в окно, перекручивая сигарету между пальцами. Уокер еще ни разу не перешел к этой теме, и это позволяло надеяться, что он все еще верит тому, что ему внушили несколько лет назад. Гермиона не знала, что за заклинание накладывали на всех, кто был в той или иной степени связан с ее родителями, но ей пришлось на него согласиться, чтобы получить разрешение на привлечение маглов к ее проблеме. Когда волшебники Австралии не смогли ей помочь, она пошла напрямую к министру в поисках поддержки и подключила Кингсли, который только вступил в ту же должность в Британии. Грейнджер с ужасом вспоминала те дни, когда обивала пороги главных лиц магического мира Австралии, выпрашивая разрешение на то, чтобы ее родителей попытались вылечить маглы. Гермиона до сих пор была готова молиться на Бруствера за то, что прибыл практически сразу, как она обратилась за помощью, и убедил власти Австралии дать ей это разрешение. Уговорил власти позволить ей рискнуть тем, что каким-либо образом могло нарушить Статут о секретности. Она даже обдумывала возможность перевезти родителей в Британию против их воли, если не удастся получить нужное ей согласие, но такое решение рассматривалось только в качестве самого крайнего варианта. Слишком высока была вероятность, что обстановка родной страны вызовет еще больше отклонений в памяти ее родителей. Да и для нее, застигнутой врасплох произошедшим и еще не до конца справившейся с первичными проблемами после войны, возвращение в родную страну тогда казалось самым худшим из всех возможных решений. И она сделала все, чтобы уговорить министра Австралии пойти на компромисс. Но тот поставил ей ряд условий. Первым выступило то, что все маглы, которые будут заниматься этим вопросом, пройдут через обязательную процедуру внушения, позволяющую Гермионе легко их обманывать и сбивать с мыслей о причине, которая в итоге привела к развитию диссоциативной амнезии у ее родителей. Грейнджер согласилась на это заклинание после того, как пообщалась с несколькими колдомедиками, занимающимися изучением сходств и различий влияния магии на маглов и волшебников. В отличие от Британии, в которой данный вопрос изучался поверхностно, в Австралии существовало целое направление, посвященное этой теме. Гермиона также просмотрела результаты исследований, проводившихся в еще нескольких странах, которые только с недавнего времени начали уделять внимание тому, как волшебство влияло на маглов на глубинном уровне. Заклинание, навязанное ей властями, являлось полностью безопасным для психики маглов, и только это позволило Гермионе принять это условие. Сначала через внушение прошли терапевты Сиднейской больницы, затем Грейнджер пришлось сообщить о ее решении попытаться вылечить их самостоятельно, и тогда заклинанию подверглись так же ее научный руководитель и Люк, который именно в тот период начал задавать множество «неправильных» вопросов. С остальными ее друзьями было просто договориться о том, чтобы никто не лез не в свое дело, но с Уокером это бы не прокатило. Пришлось пойти на это, даже если в тот момент ее пожирали муки совести за обман, избежать которого она могла только посвятив его в существование магии. Может, постарайся Гермиона, ей разрешили бы и это, все же у нее были веские причины, но Грейнджер сразу отмела этот вариант. Ему только этого в жизни не хватало — понять, что весь мир, существовавший в его понимании, всего лишь иллюзия, скрывающая за собой множество непонятных для маглов вещей. Не каждый мог справиться с такой информацией. Пять лет назад Люк бы не смог. Держать министерство Австралии и главного колдомедика исследовательского центра магло-магических взаимодействий в курсе того, как проходит ее работа, стало вторым обязательным условием. Случай ее родителей привлек внимание Алексис — женщины, которая специализировалась на расстройствах мозга волшебников, вызванных темной магией, и она взяла с Гермионы обещание, что та, добившись успеха, позволит ей увидеть результаты исследования. Кажется, эта женщина была маглорожденной. Грейнджер не помнила. Но в ее памяти очень хорошо отпечатался тот факт, что та стремилась разобраться в магловских методах лечения ничуть не хуже, чем в магических. Но ее знания все же оказались весьма поверхностными. Именно Алексис рассказала Гермионе, что случай, произошедший с ее родителями, — единственный в своем роде. Она поведала, что было обнаружено множество влияний Обливиэйта на маглов, но все они являлись настолько несущественными, что исследованиями в этом направлении практически никто не занимался, пожертвовав данным вопросом в пользу более подробного изучения того, как стирание памяти сказывается на мозге волшебников. Все же на маглах Обливиэйт использовался очень редко в силу того, что в большинстве стран мира уже давно применялись более гуманные заклинания, позволяющие туманить и запутывать сознание. Основные катастрофические последствия от этого заклинания, которые вызывали определенные нарушения работы мозга человека, отмечались именно на волшебниках. И то это было редкостью. Либо потому, что о таких случаях сложно достоверно узнать, либо потому, что не во всех странах мира проживал свой Волан-де-Морт, который привнес в жизнь магического общества Британии идеи, расколовшие его пополам на несколько долгих десятилетий. Пять лет назад именно Алексис помогла Кингсли уговорить министра Австралии, на последнем совещании по этому поводу убежденно сообщая, что, если Гермионе удастся сделать то, что она задумала, это будет новым витком в развитии не только магловской, но магической науки. Уже потом, добившись разрешения, она извинилась перед Грейнджер за то, что политики не понимали важность этого резонансного происшествия, зациклившись на необходимости сохранения тайны существования магии от маглов. И за то, что колдомедики на данный момент не заинтересованы в том, чтобы пытаться помочь Гермионе вылечить родителей, применив новые, еще не проверенные методы лечения. Магией существовала огромная вероятность навредить еще больше, а в магловских методах в волшебной среде разбиралось настолько ничтожное количество человек, что даже попытаться было практически бесполезным занятием. На должном уровне понимали магловские науки лишь единицы, и они никогда бы не рискнули. Тем более с гражданами другой страны и родителями девушки, признанной героиней этой страны. Никогда Гермиона не ненавидела свой громкий титул сильнее, чем при том разговоре. Как и политиков. Алексис также высказала надежду, что однажды Грейнджер захочется посвятить себя колдомедицине, и, если у нее возникнет такое желание, ее с удовольствием примут в группах учеников. Сказала, что им не помешал бы кто-то, кто смог бы привнести в их исследования взгляд со стороны маглов, которого им очень не хватает. Гермиона аккуратно намекнула ей, что не желает иметь ничего общего с магией, но та всего лишь усмехнулась и сказала, что с вершины ее лет жизнь понимается гораздо лучше. В первую очередь, оказавшись в Австралии, необходимо было отправиться в министерство магии и найти мужчину, который занимался внушением. Только нужно обязательно вспомнить его имя. Второй следовало связаться с Алексис и рассказать новости. Возможно, та сможет что-то посоветовать. За последние годы, несколько раз встречаясь с ней, Гермиона много узнала от нее о том, как развивается это направление в магической среде. До этого года никаких важных открытий совершено не было, но за месяцы отсутствия Грейнджер что-то могло измениться, и ей нужно обязательно это уточнить. Третьим было… — Ты уверена в том, что делаешь? — отвлек ее от составления мысленного списка первостепенных задач осторожный тон Люка, и Гермиона, посмотрев осмысленным взглядом на сумку, только тогда обнаружила, что на автомате упаковала почти все вещи, даже этого не заметив. — Да, — отрезала Грейнджер, убирая последнюю блузку. Резким движением закрыв замок, она выпрямилась и перевела на него взгляд. Люк долго на нее смотрел, сохраняя молчание, а затем, опустив ноги с подоконника и поднявшись, открыл балконную дверь и скрылся из виду. Гермиона нахмурилась и двинулась вслед за ним. Им следовало все обсудить, пока еще было время, чтобы он не вздумал чего-то натворить, отойдя от той просьбы, с которой она к нему обратилась. Грейнджер нуждалась в его помощи. — Говори, — потребовала Гермиона, оказавшись рядом с ним и наблюдая за тем, как Люк открывает окно. Уокер поджег сигарету, моментально заполняя небольшое помещение запахом табачного дыма, и, щелкнув крышкой зажигалки, отбросил ее на стоящий рядом низкий стол с такой силой, что звук приземления резанул по барабанным перепонкам. — Ты не оставляешь ему выбора, — сделав затяжку, Люк выдохнул в открытое окно, на мгновение скрыв за сизым дымом разводы заката на небосводе. Гермиона прикрыла глаза, мысленно считая до пяти, чтобы не срывать на него злость, формирующуюся из всего, что сейчас циркулировало по ее венам. Все эмоции, которые заполнили ее без остатка, скручивались уже несколько дней в тугой комок, который делал ярость настолько концентрированной, что ей казалось — скажи кто лишнее слово, она просто взорвется. Буквально. Никогда в жизни судьба не казалась ей настолько несправедливой сукой, как сейчас. Но Гермиона не могла с этим ничего поделать. — Разве ты не должен сейчас сказать что-то вроде «я же говорил»? — спросила Грейнджер, повернувшись к нему и подбоченившись. Люк не ответил, посмотрев на нее. Поднеся сигарету к губам, он сделал глубокую затяжку и, задержав дыхание, покачал головой. Повернувшись обратно к окну, он выдохнул дым на улицу и вновь покачал головой. — Мне ты такой выбор дала, — произнес он, и в его тоне было столько обвинения, что это показалось сном. Ночным кошмаром, который Гермиона видела множество лет назад, увлекшись защитой прав эльфов. В том сне Кикимер возглавил восстание своего народа против волшебников и, ползая на коленях перед Грейнджер, умолял ее стать их командиром и поднять над головой нарисованный на грязной наволочке знак их независимости. То, как звучал голос Уокера, и то, что именно он говорил, очень напомнило тот сон. Потому что было не просто совершенно неожиданным. Это казалось абсолютно нереальным. Гермиона незаметно ущипнула себя под локтем, пытаясь доказать себе, что это происходит на самом деле. Кто бы мог подумать, что именно этот человек будет стоять на стороне Драко в принятом ей решении? — И как тебе жилось все эти годы с этим выбором? — процедила Гермиона, поморщившись от причиненной самой себе боли и все же сорвавшись на раздраженный тон. — Ты был прямо-таки счастлив не видеть никого, кроме меня, и погружаться в отчаяние с головой каждый раз, когда приходилось переступать через себя и жертвовать своими чувствами, правда? — ее голос сочился таким количеством яда, что, казалось, может отравить окружающий воздух не хуже табачного дыма. — И еще приятнее постоянно думать, что было бы, поступи мы тогда иначе, верно? — Это был не только твой выбор, но и мой, как и наша общая ответственность, — огрызнулся Люк. — И если бы тогда ты приняла решение в одиночку, я никогда бы с этим не смирился. И черт, Гермиона, клянусь, я никогда бы тебе этого не простил. Гермиона тяжело вздохнула, прикрыв глаза. Люк не понимал. Он видел ситуацию только с одного угла, что не позволяло оценить ее целиком. Оценить всю сложность этого выбора. Даже если бы у нее существовала возможность ему объяснить, она бы не стала. Это принадлежало только ей и Драко. — Ты ведь любишь его, — озвучил ее собственные мысли Люк, и Гермиона распахнула глаза, встречаясь с его взглядом. Уокер не глядя потушил недокуренную сигарету и, повернувшись к ней, склонился, максимально приблизившись. — Ты боишься того, что он выберет не тебя? — спросил он, бегая взглядом по ее лицу. — Нет, — покачал Люк головой. — Ты боишься, что он выберет тебя. — Ты ничего не знаешь о его жизни, — прошипела Грейнджер, сжимая ладони в кулаки. Она глубоко вдохнула, пытаясь справиться с собой и вновь превратить внутренний стержень в нерушимый стальной штырь, который никогда не согнулся бы под сомнением. В ушах зазвучало то, что сказал ей по телефону Гарри в тот момент, когда она поведала ему, на что собирается пойти. Именно его слова подкрепили ее решение, сделав окончательным и неизменным. Она должна была так поступить. Не только ради своей матери, но и ради Драко, для которого такое решение оказалось бы еще более сложным, чем для нее. И она должна была сделать это для себя самой. — А мне и не надо знать, — отрезал Уокер. — Знает он. И он не идиот, который станет плыть по течению. Он вполне способен сам расставить приоритеты, и ты не имеешь права лишать его этой возможности. Гермиона закусила губу, сдерживая те слова, которые смогли бы объяснить ее решение. Она не надеялась, что Люк сможет понять, что дело было не в выборе Драко. Главная проблема была в ней. Гермиона была уверена, что, если поступит иначе, не сможет прямо в глаза сказать ему «прощай». Не потому, что лицом к лицу расставаться окажется гораздо больнее. А потому, что, если он попросит, она останется. Гермионе это было ясно как день. Как и то, что, даже если он не попросит, она все равно не сможет уйти. Она просто не сможет закрыть эту дверь, если вновь увидит его взгляд, смотрящий прямо в душу. Стоит им встретиться, и она примет решение, за которое однажды обязательно его возненавидит. Сотворит какую-нибудь глупость, которая позже обязательно встанет между ними непреодолимой стеной с торчащими в разные стороны обломками арматуры их прошлого, и любая попытка приблизиться будет вскрывать старые шрамы, вспарывать связывающие их чувства и извратит то, что их объединяет, так и не позволив их разорванным душам до конца зажить. Это было для нее самым страшным исходом. Вернуться к ненависти, которая обязательно воскреснет, если хоть один из них пожертвует своими незакрытыми гештальтами ради возможности идти по жизненной дороге рука об руку. Пусть лучше он возненавидит ее за то, что сбежала, как последняя трусиха. Эта ненависть хотя бы не скажется на его дальнейшей жизни, а в ее сердце останется то, что причиняло сейчас такую боль, от силы которой хотелось вскрыть грудную клетку, вырвать глупый орган, для которого не имело значение то, что происходило вокруг, и выкинуть из окна, не позволяя себе любить вопреки всему. Но Гермиона с мазохистским удовольствием вкушала эту боль, чувствуя, что именно она снова позволила ей по-настоящему жить. И больше всего на свете ей хотелось сохранить это ощущение и память о лучших месяцах за весь период ее существования. О лучшем человеке, с которым она встречалась на всем своем жизненном пути. — Ты можешь молча сделать то, о чем я прошу? — дрогнувшим голосом попросила Гермиона, не находя больше сил спорить. Боясь, что, если они продолжат, она может передумать. А она не имела на это никакого права. По правде, у нее не было права на любое из принятых решений. Каждое из них казалось несправедливым по отношению ко всем людям, участвующим в ее жизни. — Я всегда был на твоей стороне, но сейчас ты просишь о том, что даже я считаю неправильным, — настойчиво проговорил Люк. — Знаю. Но это мое решение, и ты либо можешь мне помочь, либо можешь отказаться, — бескомпромиссным тоном выпалила Грейнджер, лишая его дальнейших возможностей изменить ее мнение. — Что ты об этом думаешь, мне знать необязательно. — Это жестоко, — чуть мягче сказал Люк. — Знаю. — Это гораздо хуже того, что ты хотела сделать изначально. Такой поступок был бы гуманнее. Для него. — Знаю, — вновь повторила Гермиона надломленным голосом и, подойдя ближе к распахнутому окну, выглянула на улицу. — Но он всегда говорил, что мне следует выбирать себя, а не окружающих, — в ее голосе послышались слезы, но Грейнджер нашла в себе силы выдавить улыбку от осознания того, что даже в этом их общение не прошло зря. Может, хотя бы то, что он поймет, насколько успешными оказались его стремления в попытках привить ей немного необходимого эгоизма, позволит ему запомнить о ней что-то хорошее. — И в этот раз я действительно выбираю себя, — посмотрев на Люка, твердо проговорила Гермиона, и удивление, отразившееся в его глазах, просигнализировало, что он понял хотя бы часть того, что ей руководило. — Пожалуйста, — жалобно попросила Грейнджер, и он, замешкавшись на несколько долгих в ожидании секунд, неловко кивнул. Гермиона снова улыбнулась и стерла выступившие в уголках глаз слезы. Она вновь делала прыжок. Самый отчаянный в ее жизни, вызванный волной эмоций, несравнимых ни с безумием, толкнувшим ее окунуться в воду с вершины Ord Raver, ни даже с непомерным страхом, заставившим ее взобраться на дракона и позже соскользнуть с его спины под угрозой неминуемой смерти. Ей не помешал бы парашют, который смог бы смягчить ощущения свободного падения с высоты, превышающей любые понятия о совместимости с жизнью. Или возможность сохраниться, чтобы, если ей захочется, перезагрузиться и обдумать свои поступки еще раз. Черт, больше всего она мечтала сделать это прямо сейчас и оценить все возможные варианты. Как жаль, что она не была героем компьютерной игры или произведения, имеющих несколько альтернативных концовок. Одна из которых обязательно стала бы счастливой. Но все, что у Гермионы было, — это надежда, что именно это решение лучшее из всех, имеющихся в арсенале ее выборов. Для них обоих.***
— Власть всегда была главным мотивом человека что-то делать, — покачала головой Ким, легкими штрихами заполняя пространство огромного листа светло-серым цветом. — Конечно, стремление к власти проявляется у всех по-разному, но в целом каждому человеку характерно пытаться добиться большего, чем у него есть на конкретный момент времени. — Не думаю, что все завязано на желании занять вышестоящую ступень, — возразил Джим, медленно помешивая чай в кружке, отчего по помещению кухни разносились едва слышные звяки ложки о керамические стенки. — Ты слишком узко мыслишь, — вставила свой комментарий Мел, подняв обе ноги на стул и обхватив их двумя руками. — Согласен, — Драко не глядя указал в ее сторону ручкой и, сделав пометку в лежащем перед ним блокноте и выбрав два листа из стопки, сравнил данные на них между собой. Отложив тот, что, по его мнению, больше не мог ему пригодиться, он поднял взгляд на Джима, сохраняющего молчание и ожидающего, пока Малфой продолжит свою мысль. — Власть следует понимать не просто как желание кем-то руководить. Власть позволяет человеку получать желаемое независимо от окружающих людей и обстоятельств. Мне кажется, что ее все же следует интерпретировать через развитие способностей и ответственность за поступки, а не отождествлять с желанием кого-то к чему-то принудить. — Да, — возбужденно воскликнула Мел, указав на него ладонью. — Именно так. Взять Люка с Гермионой. Они не просто так развивают свои лучшие качества от нечего делать. Все это позволяет им задвинуть мешающие события, перекрыв их тем, что они могут разрулить почти любую ситуацию, — продолжила она еще более взбудораженным тоном. — Каждый из нас стремится к большему. Кто-то, чтобы добиться желаемого, а кто-то — что-то компенсировать, — Мел посмотрела на Драко таким взглядом, словно видела его насквозь и знала о каждом мельчайшем поступке в его жизни. Ласково улыбнувшись, она подмигнула и снова перевела взгляд на друга. — Но что это, если не стремление к власти? — Я бы назвал минимум четыре синонима, — равнодушно пожав плечами, ответил Джим. — Где-то внутри все мы склонны как к добру, так и ко злу, и только те, кто может растворить границу между ними, получают истинную власть, — вставила реплику в обсуждаемое Ким, подняв лист, и, отодвинув его от себя, оценила нарисованное придирчивым взглядом. — Над собой, миром и людьми, — мечтательно зажмурившись, проговорила Мел. — Как я по нему скучаю. Запрокинув голову, она радостно улыбнулась и, зажав ручку двумя пальцами, крутанула ее, позволяя той свободно перемещаться по поверхности стола. — Никогда не забуду, как вы все по нему тащились, — усмехнулся Джим и, подув в кружку, пригубил чай. — Я каждый день думал, что кто-то из мужской части нашей группы его обязательно прибьет за то, что перетягивал все ваше внимание на себя. — Лив до сих пор в него влюблена, — положив лист обратно перед собой и вновь взяв карандаш, с улыбкой произнесла Ким. Открыв глаза, Мел посмотрела на Джима и иронично вскинула бровь. — Ты же не будешь отрицать, что таких харизматичных мужиков, как Гольцман, еще поискать? — язвительно спросила девушка, но тот лишь качнул головой, оставив реплику без ответа. — Он мозги девушкам, — Мел щелкнула пальцами, — на раз вырубает. — Ты откуда знаешь? — насмешливо спросил Джим, отставив кружку, и, придвинув к себе сахарницу, насыпал еще ложку сахара. — Гермиона рассказывала, — нахмурившись, проговорила Ким и, закусив карандаш, пробежалась по листу внимательным взглядом. Найдя недочет, она быстро исправила его несколькими движениями и, посмотрев на Джима, улыбнулась. — Люк вам не рассказывал, как он их натаскивал на эти манипуляторские штучки? — она подняла руку и сделала два оборота пальцев вокруг виска. — Люк не любитель трепаться о пустяках, — покачал головой Джим. — Вас специально обучали влезать в голову к людям? — уловив основной посыл разговора, спросил Драко, заинтересовавшись. Отодвинув от себя документы, с которыми пока не смог до конца разобраться, Малфой придвинул к себе кружку с уже изрядно остывшим кофе, о котором в пылу работы успел совершенно забыть. — Гольцман преподавал у нас особенности манипулирования неправильными установками клиентов, — пояснила Мел. Драко едва заметно кивнул, давая понять, что в этом не было ничего особенного. У них тоже проходил этот курс, но то, что давалось в его рамках, не могло применяться с обычными людьми, поведение которых слишком сложно просчитывалось в отсутствие закономерностей, характерных для пациентов с определенными отклонениями. — И еще один дополнительный курс, более узкий. В качестве эксперимента, — продолжил за девушку Джим, вновь сделав глоток из своей кружки. — На него пошли только Люк и Гермиона. — Потому что они всегда хватаются за любую возможность облегчить себе жизнь, — указав на него карандашом, проговорила Ким. — Возвращаясь к предыдущему разговору, вот тебе лучшая демонстрация стремления к власти. — Они просто бешеные до знаний, — скептически прокомментировал ее слова Джим. — Успокаивай себя этим почаще, — сладко пропела Мел, подхватив ручку со стола и прокрутив ее между пальцами. — Если ты думаешь, что они не поэтому всегда разделяют обязанности таким образом, чтобы общаться нужно было с противоположным полом, — ты просто наивный глупец, — усмехнулась она, указав на него ручкой. — Гольцман нехило их натаскал пользоваться симпатиями и сексуальным притяжением, чтобы вынуждать людей принимать нужные им решения. Они в первые полгода только этим и занимались. — Звучит очень интересно, — задумчиво проговорил Драко, мысленно перебирая все, что знал о Грейнджер, в контексте озвученного. — Ты даже не представляешь насколько, — интригующе произнесла Мел, посмотрев на него. — Ты можешь нормально все объяснить? — вклинился в их размеренный и спокойный разговор новый голос, ознаменовав приход Криса, гневно общающегося по телефону. Драко одновременно с Мел перевел взгляд на появившегося на пороге кухни парня, по которому, даже не приглядываясь слишком внимательно, было заметно, что он полностью выбит из равновесия. Паника, раздражение, даже отвращение. На его лице читались все эти чувства. Крис подошел к столу и, выхватив из-под рук Мел лист бумаги и вытянув из ее пальцев ручку, направился к барной стойке, не уделив должного внимания присутствующим. — Это касается не только тебя, — процедил он, положив бумагу на поверхность стойки. — Пишу, — кратко бросил он и принялся очень быстро выводить на листе то, что ему сообщали по телефону. — Не уверен, что на все хватит времени, скорее всего, с этим придется разбираться тебе. Мел нахмурилась, посмотрев на Драко, и, медленно поднявшись, подошла к Крису. — Кто? — спросила она. Крис, подняв на нее взгляд и продолжая недовольно морщиться, оторвал от листа бумаги небольшой кусок и быстро написал на нем ответ. Мел посмотрела на него вопросительно, и тот, написав еще несколько слов, придвинул к ней лист бумаги. — Какого хрена? — ошарашенно выпалила та, прочитав написанное, но Крис, оставив ее вопрос без ответа, прижал палец к губам, призывая помолчать. — Как она умудрилась это провернуть? — продолжил разговор Крис, написав что-то еще на лежащем перед Мел листе. Та, опустив взгляд, раскрыла удивленно рот и, на краткий миг отвлекшись на Драко, снова посмотрела на парня, становящегося все более мрачным с каждым мгновением. — И ты, естественно, ей помог, — сорвавшись на откровенно раздраженный тон, проговорил Крис. — Давай ты не будешь делать вид, что не тащишься от этого? — издевательски спросил он и, выслушав ответ, продолжил: — Не только ты понимаешь, насколько проще тебе стало вернуть ее в свою постель. Смачно выругавшись, Крис сбросил звонок и встретился взглядом с обеспокоенной Мел. — Что произошло? — опустившимся голосом спросила та. — Расскажет, когда прилетит, — опустошенно ответил тот и, посмотрев на Драко, продолжил, всего несколькими словами превратив его настоящее в прах: — Два часа назад Гермиона приземлилась в Австралии. Она не вернется, — придвинув к себе лежащий перед Мел лист, он смял его и, небрежным движением засунув в карман толстовки, посмотрел на девушку. Заметив, как та вытаскивает телефон из кармана, он покачал головой. — Даже не пытайся. Это Гермиона. Она предусмотрела все. Собери ее вещи. Все, что для нее не важно, можно выбросить. В полной тишине он покинул кухню, но даже после его исчезновения ощущение, словно он прошелся чумным огнем по полям всей жизни Драко, оставив после себя вакуумную пустоту, никуда не делось. Напротив, оно стремительно разрасталось, с каждым мгновением осознания становясь все более реальным.