Мерзко и неправильно

— Ты меня слушаешь вообще? Юнги мотает головой. Он не слушает. Вот совсем. Сокджин битых пятнадцать минут меряет комнату шагами, отчитывая Юнги, призывая к его совести и уговору. Юнги кивает в рандомных местах и молчит. У него вместо мозгов сейчас розовый бурлящий кисель, и Юнги кажется, что если он откроет рот, то кисель польется наружу и всё станет понятно. — Юнги? — Сокджин трясет его за плечо легонько. — Ты умер что ли? — Немножко, — Юнги откашливается. — Как твоё свидание? Сокджин опешивает. — Нет, ну сколько наглости надо иметь?! — он всплескивает руками. — Ты приперся, мне его испортил, а теперь ещё спрашиваешь!.. — Вы… переспали? — у Юнги чешется спросить, что и как, и он себя не останавливает. — Чего?! — Сокджин почти переходит на ультразвук, и Юнги находит это невероятно смешным: как всегда спокойный, рафинированный Сокджин может, оказывается, беситься. — Во-первых, это не твоё дело! Во-вторых, это не твоё дело! В-третьих, это не твоё де- — Не переспали, — Юнги улыбается, и Сокджин давится словами. — Хочешь выпить? — Невероятно! — выдыхает Сокджин возмущенно. — Да, хочу, — добавляет он уже спокойнее. — У меня всего одна банка пива. — Ну так сходи в магазин, — Сокджин обессиленно падает рядом на кровать, трёт лицо руками. — Бесишь меня. Розовый кисель в голове Юнги весело булькает, закипая. Юнги бросает в корзинку упаковку пива, какие-то печеньки, пару кимпабов со скидкой и почему-то женский глянцевый журнал. Кассир косится на него немного странненько, но молчит. Пакет шелестит на ветру, пока Юнги несется домой, перепрыгивая по две ступеньки за раз, останавливается перед дверью, тяжело дыша. Блять, как же он так вляпался?.. Сокджин ждёт его на кухне, уже выдохшийся, но все ещё хмурый; Юнги отдает ему пакет и разувается. — Эй, Юнги-я, а зачем тебе космополитан? — голос у Сокджина вздрагивает от смеха. У Юнги на языке крутится тупорылая шутка про «тебе взял, вы ж наверно такое читаете», но это как-то совсем днищенски и очень по-отцовски, поэтому он сглатывает слова, вместо этого разводя руками: — По ошибке взял. Не знаю. Открывай пиво. Сокджин смотрит на него так же странненько, как кассир, но молчит, никак больше не комментируя. Они пьют в тишине, разбавляемой хрустом печенек, Сокджин жует очень сосредоточенно, Юнги едва справляется с тем, чтобы щеки не треснули от улыбки. Ему очень странно. Сокджин мужчина. Юнги тоже мужчина. Хосок бы здесь ляпнул что-то вроде «Вау, Шерлок!», но Хосока тут нет, и Юнги даже немного жалеет об этом. — Не делай так больше, — просит Сокджин тихо, отставляя стакан. — Это было… — Неприятно? — у Юнги всё внутри поджимается. — Неожиданно скорее, — вздыхает Сокджин. — К тому же, мы правда договорились. И в этот раз я согласия не давал. И там был Чимин. — Чимин, — буркает Юнги. — Чимин то, Чимин сё. Сокджин смеётся удивленно. — Если что, — говорит он, поднимая указательный палец. — Я пытаюсь наладить свою личную жизнь. А ты творишь какую-то херню и мешаешь. — Ой, ну извини, — ядовито отвечает Юнги, подливая себе ещё пива. — Он тебе правда нравится? — Сокджин открывает рот, и Юнги перебивает. — Да-да, не моё дело, я понял. Пей давай. Они допивают по второй банке, Юнги чувствует, как безобразно краснеет лицо. — В общем, — Сокджин смотрит на него пьяненько. — Давай как-то придерживаться уговора, ладно? Я с удовольствием поболтаю с тобой на эти темы, на любые темы, если уж на то пошло, только не надо так, а? — А что, если я не хочу? — Юнги смотрит на Сокджина исподлобья. — Не хочешь разговаривать? — Не хочу соблюдать уговор. Сокджин моргает пару раз. — Что? А чего ты хочешь? Юнги тщательно анализирует содержимое розового киселя: в нем ничего конкретного, но хочется чего-то простого, нежности, кого-то тёплого. — Я хочу, чтобы ты меня обнял, — говорит он как-то слегка капризно. — Господи, — Сокджин закатывает глаза, приобнимает его за плечи, хлопая по спине. — Доволен? — Нет, — Юнги щелкает кольцом на третьей банке, она открывается с шипением. — Я хочу, чтобы ты обнял меня по настоящему. Чтобы мы лежали вместе, и чтобы ты гладил меня по голове, или типа того, — пена норовит перебраться через бортики стакана и шлепнуться на стол, и Юнги ловко собирает её губами. — Я хочу держать тебя за руку и всякое такое. Сокджин молчит, и Юнги думает: «Боже, блять, это что такое было?», и почти открывает рот, чтобы извиниться, свести всё в шутку, спихнуть на ударившее по мозгам пиво, но Сокджин отставляет свой стакан и протягивает руку: — Пошли. Ладонь у Сокджина теплая и сухая, Юнги смотрит на их соприкасающиеся пальцы и думает: «Да, в моей руке она и правда лежит лучше». Сокджин ведет его в комнату, останавливается перед кроватью. — Ну? — спрашивает он. У Юнги в голове восхитительно пусто. — Юнги, земля вызывает, приём? — Ага, сейчас, — и Юнги не придумывает ничего лучше, чем шлепнуться на кровать и подтащить к себе за свитер Сокджина, утыкаясь носом ему в солнечное сплетение, обвивая руками спину. — Оу, — Сокджин касается его плеча аккуратно. — Ты в порядке? — Угу, — свитер у него мягкий, вытершийся — наверняка домашний. От Сокджина и пахнет домом — не таким, который был у Юнги, а книжным каким-то, киношным — когда солнце, и лето в окне, и никуда не надо, мама на кухне готовит что-то, где-то вдалеке мяучит кошка. Сокджин гладит его по голове, пропуская жесткие пряди сквозь пальцы, чуть дотрагиваясь до висков и кончиков ушей. — Не задохнешься? — спрашивает он с усмешкой, и Юнги мотает головой. — Ты вроде лечь хотел? Юнги с сожалением отрывает лицо от него, смотрит расстроенно и отползает назад. Может и хорошо, что кровать такая узкая, потому что Сокджину, заползающему следом, некуда было бы деться, даже если бы он очень захотел. Юнги цепляется за его плечи как утопающий за спасательный круг, жмется носом к шее, вдыхая жадно; у Сокджина мягкая, нежная кожа, Юнги хочется провести по ней губами — но вот это точно дурость, на которую его толкает пиво, поэтому он просто прикрывает глаза и старается надышаться вдоволь. Сокджин гладит его по спине размеренно, деликатно даже, но Юнги ужасно хочется больше — сильнее и менее обезличенно, что ли; он усаживается на бёдра Сокджина (перед глазами флешбеком, как тупо он свалился с него в прошлый раз), берет его руки в свои и переплетает пальцы. Идеально. Сокджин смотрит на него снизу с интересом, улыбается уголками губ, не отстраняется, позволяет Юнги гладить костяшки и ребро ладони краешком мизинца. В желтом мягком свете, льющемся из кухни, Сокджин кажется совсем нереальным, как сон, как лучшее в мире видение, у него в глазах бликами отражение так и не выключенного ноутбука, где всё ещё свернуты вкладки гейских порносайтов. Сердце бьется так сильно, что пробьет сейчас к черту грудную клетку и шлепнется на пол. Юнги хочется поцеловать каждую костяшку, каждую фалангу — ладони у Сокджина изящные, но так очевидно мужские, ничего общего не имеющие с узкими ладошками Суён, и пальцы длинные и дурацкие такие. Юнги вздрагивает, когда Сокджин касается его щеки, гладит раскрытой ладонью; он льнет к Сокджину как старый кот, соскучившийся по ласке, и ему даже почти не стыдно. — Мне так хорошо с тобой, — шепчет он в чужие пальцы. — Так спокойно, — он тычется в ладонь носом; Сокджин смеётся. — Давай сядем, — предлагает он, и Юнги с недовольным скрипом слезает с него. Сокджин усаживается, широко разводя ноги, утягивая Юнги к себе, прижимая спиной и складывая руки у него на животе. Юнги кажется, что миллион лет назад что-то такое уже происходило в его жизни, но образы какие-то смутные, и он отмахивается от них. Какая разница, что там и когда происходило, когда прямо сейчас происходит Сокджин? — У нас дома не принято обниматься, — говорит он, откидываясь затылком на сокджинье плечо, закрывая глаза. — Когда я мелкий совсем был, то ещё куда ни шло, а потом отец сказал, что из нас с братом надо не девчонок растить, а нормальных мужиков, а мужики не обнимаются. — И не плачут, ага, — фыркает Сокджин над ухом. — Ну, — Юнги ёрзает, устраиваясь удобнее, касаясь своими коленями сокджиньих. — Он как-то увидел, что мы с Хосоком дрыхнем голова к голове, а не в разные стороны — потом такую выволочку мне устроил, ужас. — Говно какое! — возмущается Сокджин, и Юнги хихикает. — Нет, правда, как будто это так работает! — А как? Как у тебя было? — с интересом спрашивает Юнги. — Я же не знаю. — Ну, — Сокджин касается его щеки носом. — Тут и рассказывать нечего особо, мне было очень мало лет, когда я понял, что девочки меня не интересуют. Ну то есть вот совсем. Они классные, правда, но как-то не сложилось в ту сторону. — А ты пробовал? — Ага, с одноклассницей встречался, — Юнги чувствует, как Сокджин улыбается, как обнимает чуть крепче. — Такое себе, если честно. Просто подтвердил то, о чем и так догадывался, ничего нового не узнал и перед девочкой потом стыдно было ужасно. — Тебе не страшно было? — Ну, как сказать… — Сокджин вдыхает глубоко, Юнги чувствует это лопатками. — Наверное нет? У меня в семье никто открыто не осуждал и не обсуждал, родителям как-то не до того было, у меня ещё брат старший и сестра, надо было как-то растить троих детей успевать. — А кто-нибудь… ты говорил кому-то из семьи? — Сестра знает, — спокойно говорит Сокджин. — Случайно узнала. Она у меня классная — тут же обшарила весь интернет, а он тогда был хреновенький, самостоятельно разобралась и сказала, что если однажды родители узнают и откажутся от меня, что, конечно, маловероятно, но вдруг, то я всегда могу прийти к ней. — Классно, — Юнги представляет, как, до сих пор не уверенный ни в чем, случайно говорит брату о том, что целовался с мужчиной — и его передергивает. — У меня дома такой скандал был бы… — Думаю, бабушка бы меня из завещания вычеркнула, — смеётся Сокджин. Юнги смеётся в ответ. — Спасибо, — укладывает ладони поверх ладоней Сокджина, сжимает осторожно. — Да ладно, — пожимает плечами тот. — Мне скоро ехать нужно будет, наверно, завтра пары с утра. — Ты не останешься? — Юнги слышит, как между слов просачивается сожаление. — Нет, я же планировал приехать, поорать и уехать, кажется, даже свет не выключил, — Сокджин утыкается подбородком ему в макушку. — Хорошо, — Юнги прикрывает глаза. — Ещё десять минут, ладно? — Ладно. Они не засекают время, но Юнги сам отлепляется от Сокджина через несколько минут, разминает шею, с сожалением расцепляет его руки. — Топай, — говорит он, вставая и потягиваясь. — Мне так-то тоже поспать бы на самом деле… Сокджин поднимается вслед за ним, стоит очень близко, и Юнги очень сложно удержаться. — А если мы оба немножко пьяные, это будет считаться за то, что мы себя не контролируем? — спрашивает он, замявшись. — Не знаю, — смеётся Сокджин. — Я этого как-то не учитывал. — По-моему, я хочу тебя поцеловать, — говорит Юнги очень серьезно. — Ну, это, конечно весомо, — Сокджин корчит серьезную рожу. — Но мы договорились. — Да, договорились, — понуро соглашается Юнги. — Ну вот, — Сокджин идет к вешалке, накидывает пальто. — Значит, будет считаться. Он завязывает шнурки на кроссовках, наматывает шарф на скорую руку. — Пока? — Пока, — Юнги порывисто обнимает его на прощание, Сокджин охает сдавленно. — Ты меня раздавишь. — Ага, мечтай, — он размыкает руки, отпуская, и, когда за Сокджином закрывается дверь, позволяет себе, наконец, сделать тихое «аааааааааа» в пространство. — У тебя очень подозрительная рожа, — говорит Хосок, засовывая в рот едва ли не полмиски лапши за раз. — Либо что-то очень хорошее случилось, либо что-то ужасное. Колись. — Да ничего такого, — Юнги старательно давит улыбку. — Просто погода хорошая. — Ага, — Хосок скептически косится на снег с дождем за окном. — Супер удачное свидание с Суён? — Что? А, нет, — Юнги на секунду становится совестно, но он тут же отгоняет эти мысли. — Супер удачное свидание с Сокджином? — лыбится Хосок. — Чего? — Юнги фыркает, но как-то неуверенно. — Чего — чего? Если уж вы засосались, то, наверное, и на свидание могли сгонять, — Хосок пожимает плечами. — Я ж не осуждаю. — Ага, конечно, — Юнги ковыряет свой жареный рис. — А Суён ты рассказал? — невинно спрашивает Хосок. — О чём? — Ну, что у тебя там чувства к твоему дружбану, например? — Да что там рассказывать, — Юнги отпихивает тарелку сердито. — Ничего же не происходит, а поцеловались мы так, из спортивного интереса. Я не изменяю ей. — Я и не говорил, что ты изменяешь, — Хосок с сожалением смотрит в пустую тарелку. — Просто… ты уверен, что ничего не происходит? — голос у него осторожный, а глаза очень понимающие. — Да уверен, уверен, — Юнги закатывает глаза. — Отстань. — Я и не приставал, — Хосок откидывается на спинку стула, закапывается в телефоне и демонстративно не спрашивает больше ничего. Юнги никому не изменяет. Он пялится в раскрытый учебник уже пятнадцать минут и всё, что видит, это слово «значительно». Никому. Он. Не. Изменяет. «Значительно». Чувства к Сокджину, показательно оформившиеся в розовый кисель — это не измена. Это… просто чувства. Они ведь не встречаются. «Значительно». Юнги не собирается с ним спать, а значит — ничего такого не происходит. Если бы Хосок узнал о том, что Юнги поцеловал Сокджина снова, а потом обнимался с ним — он бы по-любому уперся в то, что Юнги должен рассказать Суён. Потому что с его точки зрения это измена. «Значительно увеличились». Какая, блять, измена? У Сокджина там наклёвываются отношения, вообще-то. И они договорились. «Значительно увеличились поставки». Если бы Хосок знал о том, что Юнги снова просил его поцеловать, он бы точно заорал «какое договорились? Ты же сам это всё нарушаешь!». Хорошо, что он не знает и его здесь нет. «Значительно увеличились поставки сырья за рубеж». Юнги очень отчаянно хочется Сокджина поцеловать. Чтобы не тошнило после, чтобы не отстраняться после первого касания губами, чтобы тот дышал потом загнанно и просил ещё. Он почему-то уверен, что Сокджин из тех, которые не стесняются попросить и не боятся говорить, чего им хочется. Юнги прикрывает глаза, покадрово воспроизводя единственный поцелуй (тот, что случился в его прошлый приезд — не в счет, так, истерика какая-то внутренняя на почве Чимина). Если бы они целовались чуть дольше, если бы они целовались чуть глубже… Юнги судорожно вздыхает, открывая глаза и вцепляясь пальцами в край стола. В паху знакомо тяжелеет. Это что блять ещё такое. Он заставляет себя сфокусироваться на учебнике. «Значительно». «Значительно». «Значительно». Ой, да ну нахуй эту экономику! Юнги собирает книжки в рюкзак, натягивает капюшон как можно глубже и, не глядя ни на кого, выходит из библиотеки. Ближе к концу недели Юнги всё-таки сдается и гуглит гейское порно. Он находит какой-то стремный полутемный видос, на котором и не видно ничего почти, слышно только шлепки и полузадушенные стоны. Ни черта непонятно и, если честно, ничем от того порно, что Юнги обычно смотрит, не отличается. «Чем занимаешься?» — пишет ему в какао Хосок. «Фигней всякой». Юнги нажимает на второе видео. Никаких прелюдий, ничего подобного — один перекачанный мужик берет второго вот так, сходу; Юнги вздрагивает даже от неожиданности. На экране актёры долбятся технично, издавая нужные звуки в нужное время, меняют позы ровно раз в семь минут, Юнги прощелкивает видео, не находя ничего интересного толком — пока что гейский секс выглядит самым скучным в мире. «Я зайду? От учебы уже на стену лезу :слезы:». «Подваливай». Юнги чувствует разочарование. На всякий случай открывает любимую порнуху, бережно сохраненную в папочку на случай отключения интернета — нет, картинка всё так же будоражит воображение. «Буду минут через двадцать!». «Купи пожрать». Юнги, уже ничего не ждущий, кликает по очередной ссылке («Последней!»), и фыркает — на видео посреди леса стоит кованая кровать. Блять, кто это вообще снимает? Кто на это вообще дрочит? Юнги мотает вперед, цепляется взглядом за здоровенного рыжего мужика, который укладывается на эту кровать, за бритого мальчика с красными губами, но его всё ещё ничего не трогает. Юнги мотает ещё — и следующий кадр бьёт его наотмашь. Мальчик прижимается красным опухшим ртом к чужому паху, лижет кончиком языка — и всё без лишней музыки на фоне, только звуки дыхания и чужих голосов, всё выглядит так натурально, так искренне, что Юнги становится неловко и он отводит глаза. Рыжий здоровяк толкается бёдрами наверх, и Юнги помимо своей воли возвращается к экрану. В обычном порно всё просто — ты знаешь, на чьем месте себя представлять; здесь Юнги не может определиться, кем хотел бы быть — тем, кого с таким обожанием целуют в бедро, стягивая белье, или тем, кто целует. Он прилипает к экрану так плотно, что пропускает звонок в дверь, и подскакивает в ужасе, когда он повторяется. — Эй, — голос Хосока из-за двери доносится глухо и недовольно. — Открывай давай, я замерз. Юнги в панике стопает видео, сворачивает вкладки, прикладывает холодные ладони к щекам. Телефон на столе звонит. — Да щас! — рявкает он в трубку, подбегая к двери. — Ты в толчке что ли был? — раздраженно спрашивает Хосок. — На, — он всучивает ему пакет из супермаркета. — Пипец там холодина, вроде и середина апреля, а всё равно… Юнги, — голос у него вдруг меняется на адски ехидный. — Ты дрочил что ли? Юнги даже закашливается от возмущения. — В смысле? — с негодованием спрашивает он, оглядываясь на всякий случай на комп — но на экране только стандартная заставка «безмятежность». — В смысле — у тебя стояк, — играет бровями Хосок. Блять. Б л я т ь. Хосок уже подскакивает к компу, разворачивая заботливо свёрнутое всё со словами «так-так-так, и чего мы тут смотрим?», и замирает. На экране в бесконечной паузе рыжий мужчина насаживает парнишку на свой член. — Сорян, — Хосок так же быстро сворачивает видео обратно. — Пойду водичку на рамён поставлю, — говорит он почти буднично, но Юнги видит, какие у него огромные глаза, и сказать ничего в своё оправдание не может. — Я щас, — сдавленно бормочет он, запираясь в туалете. У него не стоит уже, но от этого как-то не легче. Юнги умывается, смотрит на себя в зеркало — рожа красная, чёлка мокрая, он прикрывает глаза, представляя Сокджина — он не похож на того рыжего ни разу, разве что размахом плеч, но губы у него красные и мягкие, и блять, это невыносимо. Он щипает себя за руку больно, ойкает, вытирает лицо и выходит к Хосоку, который уже плюхает в кипящую воду яйца. — Мы не будем это обсуждать, — предупреждает Юнги, взгромождаясь на стул. — А есть что обсуждать? — у Хосока лицо глупое такое, что Юнги смеётся против своей воли. — Нечего, — фыркает он. — И вообще ты будешь ржать. — Братан, — Хосок бьёт себя в тощую грудь палочками. — Как ты можешь так обо мне думать? — Ой, отвали, — смеётся Юнги. Они молчат, пока рамён доваривается, Хосок, не озаботясь тарелками, ставит кастрюлю на стол. — Давай, налетай, — говорит он, всасывая добрую четверть лапши за раз. Юнги медлит, стучит по столешнице палочками. — Юнги, я правда не буду ржать над тем, что ты порнуху такую смотришь, ешь, — уверяет Хосок. — Я… — Юнги задумчиво жуёт лапшу. — Мне очень нравится Сокджин, — он впервые произносит это вслух и вздрагивает от осознания, как будто облеченные в слова чувства становятся чересчур реальными. — Ага, — кивает Хосок, под шумок затачивая еще четверть кастрюли. — Но я не изменяю Суён, — Юнги смотрит на Хосока с опаской, ожидая комментариев, но тот снова кивает: — Ага, — и ждёт продолжения. — Я запутался, короче, — вздыхает Юнги. — Ну ещё бы, — Хосок доедает лапшу, утирает губы. — Пошли, порнуху эту твою посмотрим в образовательных целях, я не видел никогда. Они заканчивают вечер тем, что смотрят видосов пятнадцать и ржут во всяких странных местах. С Хосоком рядом Юнги почему-то не так страшно признаваться себе в том, что, может быть, он и правда немножко гей («бисексуал!» поправляет Хосок, назидательно подняв палец). Юнги встает ночью в туалет, тащится до ванной наощупь, не включая свет, запинаясь на порожке и матерясь про себя, чтобы не разбудить Хосока. Он делает свои дела, смывает, моет руки, отчаянно зевая в зеркало. Из зеркала на него смотрит отец. Юнги моргает, отшатываясь. Мама всегда говорила, что они с отцом очень похожи, ну прямо одно лицо. Юнги казалось, что не особо, ну, может, разрез глаз или типа того, но не как две капли воды. Юнги всматривается в отражение — да нет, какой отец, обычный сонный помятый Юнги. Он вздыхает тяжело. Хуйня какая-то. Юнги присаживается на закрытый унитаз, трёт глаза устало. Его так заебло оглядываться на семью, каждый свой шаг мерить одобрением отца, чувствовать физически, как тот орёт, узнавая о своём сыне что-то неподобающее. Юнги три года не живет в Тэгу, он и видится-то с ними раз в год, на Чусок, сколько же можно за них цепляться. Невозможно. Он выползает из ванной, садится на край кровати, достает из-под подушки телефон. Два двадцать пять ночи. Он набивает сообщение: «Спишь?». Сокджин отвечает через пару минут: «Что-то случилось?». «Можно я приеду?». «Сейчас?». — Нет, блять, утром, — шёпотом ругается Юнги. «Если правда приедешь, то я пока не буду ложиться» светится у него на экране, и Юнги как заправский пожарник одевается в темноте за минуту. Хосок что-то невнятно бормочет, когда Юнги щелкает замком, но тут же храпит дальше. Юнги вылезает из такси, отдает водителю мятые бумажки, смотрит на сокджиньи окна, светящиеся мягким медовым изнутри, прикуривает сигарету. Никотин успокаивает, дым согревает легкие, Юнги курит неторопливо, пишет Хосоку «Если будешь уходить без меня — дверь закрой нормально, а не как в тот раз», стряхивает пепел на землю. Ему остается докурить совсем немного, когда телефон жужжит «Тебе долго ещё ехать?». Он отвечает «О, ты не представляешь», тушит окурок о край мусорки, выбрасывает и идёт к подъезду. Сонного Сокджина он ещё не видел — те два раза, что они ночевали вместе он вставал раньше Юнги, поэтому сейчас смотрит во все глаза. Сокджин лохматый, в тёплых трениках и пижамной куртке в полоску, у него глаза уже полуприкрытые сонно, но он ждет стоически, пока Юнги выпутается из куртки и шарфа, прячет зевок под ладонью, мотает головой в сторону кухни. — Будешь что-нибудь? — Нет, — Юнги душит в себе трусливое «что скажет папа, как сильно расстроится мама». — Сокджин. — Юнги? — поднимает тот бровь иронично. — Нам надо серьезно поговорить? — Я не буду соблюдать наш уговор, — медленно говорит Юнги. — Оу, — Сокджин потирает шею. — Мы можем это утром обсудить? Я очень хочу спать, ты тоже, наверно, давай- — Ты заебал, я что, по-твоему, животное, которое себя никак не контролирует и не помнит, что делает? — Юнги злится, почти рычит. Сокджин нихуя не понимает, что ли, чего ему стоило приехать сюда через всю свою гомофобию и ненависть к новому себе? — То я слишком пьяный, то слишком сонный, то ещё какая-нибудь хуйня! — Тихо, — Сокджин выставляет ладони перед собой. — Окей, я понял, говорить будем сейчас, чего ты орешь-то? — Я не ору, — бурчит Юнги уже спокойнее, смотрит на Сокджина снова — и поверх раздражения и досады его размазывает нежностью. «Распидорасило» сказал бы с умилением Хосок. Вот именно, распидорасило, в прямом и переносном смысле. — Слушай, — Юнги делает шаг вперед, берёт Сокджина за всё ещё выставленную вперед руку. — Я не знаю, как ещё попросить, ты меня в этот уговор каждый раз носом тыкаешь, я, — он собирается с силами. — Мне хуёво и я не понимаю, что происходит. — Это нормально, — Сокджин улыбается ему. — Иди сюда. Юнги вваливается в раскрытые объятия как в пропасть, как в распахнутую в неизбежность дверь, жмется крепко, пока Сокджин гладит его по голове. — Всё? — спрашивает Сокджин. — Можно ложиться спать? Я понимаю, что мы не поговорили, но давай правда с утра, а? — Я останусь? — Если хочешь, то конечно, думаешь, я тебя вот так на ночь выгоню? Юнги хмыкает ему в плечо: — Я бы себя после всей этой хуйни выгнал. — Ну, я, слава богу, не ты. Возьми себе что-нибудь в шкафу… — Да я, так-то, только штаны натянул, а футболка от пижамы, — признается Юнги. — Ну, так даже проще, — Сокджин зевает теперь уже во весь рот, размыкая руки. — Тогда раздевайся и ложись, ладно? Он садится на кровать, взбивает подушку, пока Юнги снимает джинсы, оставаясь в трусах и футболке. — Выключай свет, — просит Сокджин, теснясь к стенке, и Юнги щелкает выключателем. Под одеялом тепло, Юнги вспоминает, что сейчас, вообще-то, глубокая ночь, и где-то в его квартире дрыхнет без задних ног Хосок. Ему бы тоже дрыхнуть без задних ног, но рядом лежит Сокджин, и Юнги вспоминает просмотренные буквально часы порнухи и ему становится жарко. — Эй, — зовет он шепотом. — Ты спишь? — Пытаюсь, — стонет Сокджин сонно. Юнги облизывает пересохшие губы, а потом тянется вперед. — Юнги? — спрашивает Сокджин. — Ты чего? Юнги не отвечает, просто тянет его правую руку к себе и целует торчащее из широкого рукава запястье. Сокджин не вырывается, вообще не двигается, только распахивает глаза — Юнги в темноте видит, как они блестят. Он принимает это за позволение продолжать. Юнги касается губами выступающей косточки, выпускает из своих пальцев сокджинью ладонь и целует прямо в центр, в переплетающиеся мешаниной линии. — Щекотно, — голос у Сокджина не рассерженный, и Юнги выдыхает внутренне. — Что ты делаешь? — Не знаю, — Юнги очень хочется, чтобы на месте пальцев оказался рот Сокджина. — Я хочу тебя поцеловать. И я уже сказал — ебал я этот уговор, — добавляет он поспешно. Сокджин вздыхает, как взрослый, уставший объяснять ребенку, что Луну с неба достать ну никак не выйдет. — Я. Ебал. Этот. Уговор, — повторяет твёрдо Юнги, убеждая то ли Сокджина, то ли себя, и придвигается ближе. — Нахуй. Он закидывает руку Сокджина себе на шею, чувствуя, как слабо сжимаются пальцы на затылке, касается кончиком носа щеки Сокджина — и целует его уже с полной уверенностью, с ощущением того, что так и должно быть, что это — самое правильное, что он делал в жизни. Юнги кажется, что он задохнется от переполняющей его теплоты и нежности, ему крышу сносит быстрее и эффективнее, чем от бутылки соджу залпом. Сокджин то ли из-за того, что его вырвали из сна, то ли от того, что устал сопротивляться, поддается, ломается под его напором, растекается под руками. Юнги двигается быстро, пока тот не передумал, заползает на него сверху, упираясь в матрас локтями и коленями. Сокджин горячий, он вминается спиной в матрас и целуется, как в последний раз. Он больше, чем Юнги, он почти наверняка сильнее, и Юнги это охренеть как нравится, оказывается. — Если ты завтра утром решишь, что это все ничего не значит, я тебе голову оторву, — обещает ему Сокджин в краткую передышку. — Я оторву тебе голову и буду медленно тебя пытать… — Да, я понял, ты пиздец какой опасный, — торопливо соглашается Юнги, стягивая с себя футболку. Пальцы Сокджина так идеально ложатся на его ребра, что Юнги хочется ударить себя по лицу. Почему он раньше этого не сделал? Нахрена бегал от него те полтора месяца? У Юнги нет на это ни одного ответа, потому что нахер ответы, когда Сокджин гладит его по лопаткам, целует в шею и ведёт себя с телом Юнги так восхитительно по-хозяйски, что того дрожью пробивает от удовольствия. — Блять, — он чувствует, как в паху становится горячо, как его член упирается Сокджину в живот, он упирается лбом в его плечо. — Я не знаю, что дальше. Сокджин ржет совершенно некрасиво, а потом так легко подминает его под себя, как будто занимается этим каждый божий день. — Мы можем подождать, пока это пройдет само по себе, — говорит он, целуя так, что Юнги сомневается, что его член как-нибудь сам опустится. — Или я могу с этим разобраться. Юнги представляет, как Сокджин трогает его руками там, как дрочит ему, или — как в том видео, о боже. — Не надо, — просит он. — Я… я как-то не готов пока. Господи, — Юнги с глухим стоном закрывает лицо руками. — Я как девственник какой-то, позорище. — Успокойся, — Сокджин укладывается на бок рядом с ним, обнимает очень осторожно. — Все нормально, тебя тут никто не осуждает. — У тебя тут еще кто-то? — притворно ужасается Юнги, пряча за шуткой нарастающую панику. — Да ну тебя, — Сокджин касается его горла губами мягко, переплетает пальцы с Юнги. — Как дела? Юнги прислушивается к себе — возбуждение спадает понемногу. — Лучше, — улыбается он. — Спасибо. Я думал, что это типа… — Ты пришел, мы потрахались, все супер? — ржет сонно Сокджин. — Не все сразу, слушай. Юнги кивает. У него мерзнут плечи, и он нашаривает отброшенное одеяло, накрывает их обоих. — Я тебе все ещё нравлюсь? — спрашивает он с замиранием сердца. — Ты думаешь, я бы тебе это все позволил, если бы нет? — Сокджин сонный, но возмущается все равно смешно. — А Чимин? — Мы ничего еще не решали, — отмахивается Сокджин, закидывая на Юнги ногу, укладываясь на его подушку. — Давай с утра поговорим, правда, я… Слишком много всего на сегодня — а с сегодня только четыре часа прошло. — Окей, да, — Юнги улыбается, прикрывает глаза, слушает, как дыхание Сокджина становится медленным, размеренным. «Хуй с ним с Чимином», думает он. Если понадобится — он сам ему объяснит, что его тут особо не ждут, потому что… А что потому что? «Да, нахуй Чимина», поддакивает внутренний Хосок (Юнги думает, что с Хосоком настоящим надо как-то этот вопрос обсудить, с чего он вдруг заделался совестью Юнги?). «И Суён туда же, да?». Юнги чувствует, что его снова тошнит. Суён. Блять. Какой же он уебок.