Мерзко и неправильно

Утром Сокджин целует его так бережно, так осторожно держит его руки в своих, словно Юнги не семидесятикилограммовый парень, а тонкое, стеклянное полотно, на которое посмотри не так — треснет и рассыпется пылью. — Что-то не так? — спрашивает он, касаясь плеча Юнги носом, голос у него обреченный, как у человека, предчувствующего беду. — Нет, всё хорошо, — Юнги гонит из головы улыбающееся лицо Суён и рассерженное — Хосока. — Извини. Я просто не привык к такому. — Тебя твои девчонки никогда не целовали утром? — притворно ужасается Сокджин. — Вау, гетеро отношения и правда такой кошмар, как пишут в твиттере… Юнги прыскает: — Ты дурак что ли? — и, нехотя сползая с кровати, бредет в ванную. Юнги умывается, выходя как раз к моменту, когда Сокджин разливает кофе и выкладывает завтрак на тарелки — ничего особенного, обычная студенческая дребедень типа остатков тушеного мяса с кимчи и риса; он какой-то преувеличенно бодрый и довольный, Юнги бы даже сказал счастливый, и ему одновременно радостно очень иррационально — здесь, в маленькой квартирке с огромной кроватью и белыми стенами его так неприкрыто любят, что щемит в груди — и мерзко от самого себя. Его так любят, а он ведет себя как мудак. — Ты не будешь есть? — спрашивает Сокджин, уминая мясо за обе щеки, смотрит чуть тревожно из-под челки. — Что? А, нет, буду конечно. Юнги усаживается напротив; рис мягкий, разваренный, Юнги жует его, заедая мясом, и не чувствует вкуса. — Юнги? — Извини, — Юнги делает большой глоток кофе. — Ты извиняешься второй раз уже, — Сокджин прищуривает глаза. — Сейчас ты поешь, потом оденешься, потом скажешь — ну, созвонимся, и это будет наш последний разговор? Опять? Юнги вздрагивает. — Нет, ты чего, — он отводит глаза. — Я просто… Блять, я не знаю, как тебе объяснить — я вчера впервые в жизни сделал что-то подобное, у меня до этого года и мыслей не было о том, чтобы залезать на мужика и сосаться с ним, — грубоватые сленговые словечки вываливаются из него со скоростью пулеметной очереди. — Ты мне нравишься, — он еле сдерживает сопливое «я влюбился». — Но мне пиздец как сложно такое принять. — Оу, — Сокджин откладывает палочки. — Ну, это нормально, учитывая твоего отца и всякое такое. И здорово, что ты это понимаешь, — он улыбается мягко. — С этим можно работать, ты знаешь, есть всякие психологи… Юнги представляет, как приходит к какой-нибудь незнакомой серьезной женщине, ложится на кушетку, как в американском фильме, и говорит — доктор, помогите, у меня стоит на чужой член. — Ни за что. — Можно и без психологов, — соглашается Сокджин, вставая. — Я помою посуду, давай тарелку. Юнги смотрит на его спину и широкие плечи, слушает, как тот мычит себе под нос какой-то популярный мотивчик, как улыбается, оглядываясь через плечо и забирая пустую кружку. Сокджин выключает воду, обтирает руки о полотенечко, притулившееся на дверце шкафчика, у него на футболке спереди мокрое пятно и брызги. Юнги протягивает руку, съезжая на самый краешек стула, касается пальцами — ткань влажная, чуть скользкая от мыльной пены. Он цепляет футболку и тянет наверх. Это всё пиздец как страшно. Ночью было проще: приехать в другой район, признаться в том, что хочешь человека своего пола, целовать его так, что у тебя встанет — фигня вопрос. В кухонное окно льётся солнце, переливается бликами на волосах Сокджина и боках чайника, отражается от светлых стен. Юнги продолжает тянуть, молча и упорно. — Мне её снять? — со смехом спрашивает Сокджин. Юнги, не решаясь открыть рот, кивает. Он чувствует себя так, словно делает что-то плохое, что-то, за что потом жестоко накажут, но не может остановиться. Не хочет останавливаться. — Хренасе ты огромный, — выдыхает он, когда Сокджин стягивает футболку через голову. У него правда огромные плечи и широкая грудная клетка — шире, чем у Юнги, живот на вид мягковатый, плавные линии боков, руки крепкие, но не перекачанные. Юнги сглатывает. Можно подумать, он голых мужиков не видел, да того же Хосока, они даже мылись вместе раньше… — Слушай, мне как-то неловко, — хихикает Сокджин, складывая руки на груди. Юнги подрывается со стула, тянет его руки вниз: — Убери, убери… Сокджин опускает их вдоль тела и просто ждет. Юнги смотрит на то, как у него розовеют кончики ушей, как съезжает с лица смущенная и оттого ехидная ухмылка. Юнги трогает его ключицы, грудь, задевает соски пальцами — маленькие, с небольшими ареолами — совсем не такими, как у девушек. Он трогает живот и чуть стягивает с Сокджина треники, смотрит внимательно на темные волосы, уходящие за резинку вниз. Он касается чужих боков и локтей, дотрагивается до всего, до чего может, замечая слишком поздно, как тяжело дышит Сокджин. — Ох, извини, — он застывает, не решаясь посмотреть вниз. — Я просто… В прихожей, в висящей на вешалке куртке самым тупым в мире дежавю звонит телефон, и Юнги вздрагивает. Не сейчас. Нет-нет-нет. Он помнит о Суён (и о том, как мразотно по отношению к ней сейчас себя ведёт), помнит о Хосоке, который торчит у него дома, помнит, в конце концов, о родителях, которые в лучшем случае просто оборвут с ним все связи, если узнают. Юнги осторожно касается плеча Сокджина губами, обнимая его, прижимаясь всем телом; чувствует его член своим пахом, не понимая, что с этим делать — ему всё ещё странно, что человек, которого он целует — мужчина, что его тело реагирует на Юнги так же, как сам Юнги раньше реагировал только на женщин. На кухне слишком светло, и Юнги просто некуда отступать. Он тянет штаны Сокджина вниз. — Стой, подожди! — тот ловит его руки в свои, сжимает крепко, больновато даже. — Ты же хотел подождать и всё такое, я понимаю, не надо этого делать, если не хочешь — пока или вообще! Юнги мотает головой, в нем слишком много слов и мыслей, чтобы выбрать из них что-то одно и выдавить это из себя. Целовать Сокджина приятно, трогать его приятно, но Юнги очень слабо представляет себе, что это такое — оказаться в одной постели с мужчиной. Порно дало ему картинку — но никак не личные ощущения, он так же не понимал, как оно — с девушкой, хотя смотрел с одноклассниками видео для взрослых лет с тринадцати. Сокджин смотрит на него встревоженно, когда Юнги поднимает его руки и целует костяшки до тех пор, пока его пальцы не разжимаются, отпуская. — Всё нормально, — голос у него хриплый. — Я просто хочу понять. — Всё ли у меня на месте? — очень глупо всхихикивая спрашивает Сокджин. — Нет, — Юнги запинается. — Не знаю, как объяснить. Юнги под пытками не признался бы, что его до чертиков пугает сама мысль о том, что он снимет штаны с Сокджина, не сейчас, позже, когда будет правда готов ко всей этой гейской фигне — и ему будет неприятно. Юнги нравится секс, ему нравится касаться других людей, делать им хорошо, в конце концов; кроме того, что он охуительно целуется, его язык годится и на другие вещи. Он понятия не имеет, будет ли ему приятно отсосать Сокджину, воображение отключается у него на том моменте, где он снимает с Сокджина штаны — треники застревают на коленях, а вместо всего — стремная космическая чернота. Ему не мерзко, когда он думает об этом. Ему не приятно об этом думать. Никак. Поэтому он смотрит Сокджину в глаза и осторожно, сантиметр за сантиметром снимает с него штаны. Страшно — пиздец. В какой-то момент резинка застревает, цепляясь за член Сокджина, и Юнги всё-таки приходится опустить голову и посмотреть. Ничего особенного. — Давай я дальше сам, — просит Сокджин, замечая его оцепенение, стягивает штаны ещё ниже, опуская их на середину бедра. Действительно, ничего особенного, он тянет руку коснуться, убедиться. На ощупь всё так же, как у него самого — чуть больше, чуть толще, но смысл примерно один и тот же. Юнги чувствует себя невыносимо тупым. Сомнительно, что у Сокджина в штанах могла оказаться бейсбольная бита или ещё какая-нибудь странная хуйня. — Слушай, не хочу как-то на тебя давить, — голос у Сокджина чуть подрагивает. — Но я предлагаю на этом остановиться, потому что ты вроде не хотел заходить дальше, и- Юнги резко обхватывает его пальцами и проводит сверху вниз. Сокджин замолкает. Это странно и чуть неудобно — в конце концов, раньше он дрочил только себе и в основном сидя, теперь нужно по-другому выгибать кисть и чуть иначе двигать рукой, но он приноравливается к третьему разу, водит медленно, чувствует, как Сокджин вцепляется в его плечи намертво, и позволяет себе надавить подушечкой большого пальца на обнажившуюся головку. Сокджин выдыхает шумно, утыкаясь носом ему в макушку. — Тебе нравится, когда я так делаю? — тихо спрашивает Юнги, повторяя. Сокджин молчит, и Юнги делает это снова, и снова, пока Сокджин не выдыхает: — Да, очень, — и Юнги двигает рукой быстрее. Ему не мерзко. Но и не приятно в каком-то особом смысле. Это… обыденно? Юнги казалось, что он не сможет, что его снова затошнит, что это, всё-таки, чужой член, господи боже, но нет. То ли дело в том, что это Сокджин, то ли Юнги и правда бисексуальная фигня, то ли первое не исключает второго, но Юнги нравится слышать, как Сокджина ломает, как его руки скользят к шее Юнги, как обхватывают лицо, поднимая наверх, как жадно Сокджин его целует — господи, если он говорил правду, то он в Юнги уже больше полугода, Юнги бы не выдержал столько ждать. Сокджин зарывается в его волосы, толкается в руку, помогая, очень тихо постанывает. Юнги с опозданием понимает, что у него тоже стоит. Он отпускает Сокджина, отступает на полшага, смотрит — ему нравится вид, нравится, как член Сокджина практически касается его живота, мажет прозрачной смазкой. — Ты издеваешься? — спрашивает Сокджин на выдохе, опуская свою руку вниз. — Юнги, твою мать, так нельзя делать. Юнги хихикает коротко, облизывает губы. — У меня проблемы, — говорит он, кивая вниз, Сокджин закатывает глаза. — Это не проблемы, пойдем, — он натягивает свои штаны, кивает в сторону комнаты. — Я не готов, ну, прям к сексу, — Юнги снова накрывает паникой. — Я понял уже, — Сокджин тянет его к кровати, снимает свои треники и швыряет их на пол. — Давай, раздевайся. Юнги нерешительно стягивает трусы, стоит у кровати, неловко потирая ступней лодыжку. В порно всё было вообще не так. Никто не комкал одеяло, убирая его в угол, не смеялся, оглядываясь через плечо, не стоял в одной футболке и со стояком, не понимая, что делать. Сокджин усаживается к стене, вытягивая ноги, хлопает по коленям. — Садись сверху. Юнги неловко залезает к нему, устраивается. От близости другого обнаженного человека, от человека, в которого Юнги так безобразно нежно, до розовых соплей влюблен, сердце бьётся быстрее, чем может у нормального человека; Юнги становится тяжело дышать. — Ближе, — Сокджин кажется совсем спокойным, подтягивая Юнги к себе за талию, прижимая промежностью к своей, членом — к своему члену, обхватывая их обоих рукой, Юнги приходится ладонями упереться в стену над его плечами, нависнуть над ним. — Да, так хорошо. А потом Сокджин начинает двигать рукой, тянется поцеловать, и это так странно, и у него словно снова первый раз, когда непонятно, куда девать, руки, тело, всего себя; Юнги сползает локтями Сокджину на плечи, когда становится невыносимо хорошо, не может целовать, только хнычет тихонько, позволяя прикусывать свои губы, двигает бедрами непроизвольно вперед, толкается, проезжаясь своим членом по чужому, между ними только застиранная футболка, которую Сокджин задирает ему свободной рукой до подбородка, не оставляя вообще ничего, никаких препятствий. Это так приятно, оказывается. Юнги не понимает в первые секунды, что всё, финиш, не успевает предупредить, забрызгивая Сокджина спермой, пряча стон у того на шее, прикусывая кожу. Сокджин выжимает его до последней капли, разжимает руку, отпуская и додрачивая только себе, пачкая их обоих собой, охая сдавленно, когда Юнги сползает ему на липкий грязный живот, наверняка давя неприятно на чувствительный ещё член животом. — Надо убрать, — Сокджин слабо гладит его по голове, по ребрам, целуя в висок. — Оно засохнет и станет мерзкое… — Что ты мне рассказываешь, как будто я не знаю, — у Юнги нет сил двигаться, нет желания отрываться от Сокджина, но тот давит на плечи, отодвигая, осторожно спихивая на кровать. Юнги разваливается морской звездой как и хотел когда-то, руки все ещё дрожат. Как же хорошо. Он некстати вспоминает, что у них с Суён ничего не было почти месяц, оба были заняты началом учёбы, встречались только пообедать или погулять недолго. От мыслей о Суён снова становится мерзко. Он вздрагивает, когда Сокджин касается его влажными салфетками, вытирая его живот и грудь заботливо, у него самого кожа влажная, наверное, помылся, думает Юнги отстраненно. Ему так понравилось то, что было сейчас между ними. Он чувствует себя таким отвратительным и виноватым, что впору заорать. — Эй, — Сокджин откладывает смятые салфетки, сидит рядом — голый, с порозовевшими от прохлады плечами и бёдрами, лицо у него уставшее, но довольное. На него невыносимо смотреть. Юнги одергивает футболку, садится, приваливаясь спиной к стене, голова у него пуста и мысль в ней ровно одна: нужно уйти так, чтобы Сокджин не подумал, что он снова сбегает. Причинять ему боль будет невыносимо. — У тебя очень сложные щщи, — улыбается Сокджин, пихая его коленкой в бедро. — Всё нормально? — Лучше, чем нормально, — Юнги прикрывает глаза. — Сколько времени? — Почти час дня, — после заминки отвечает Сокджин. — Блять, — Юнги встает резко, натягивает трусы. — Мне в универ к двум, я даже домой не успею заехать переодеться, пиздец, черт, — он смотрит на свою футболку, ожидаемо заляпанную спермой, заламывает руки. — Пиздец. Сокджин фыркает, достает из шкафа вещи. — Мне всё твоё большое, — слабо выдыхает Юнги. — Расслабься, у меня тут есть что-то из того, что заказывал онлайн, — он бросает вещи на кровать — розовая толстовка, белая футболка. — Оказались малы, а с возвратом было лень заморачиваться. Футболку оставляй, — кивает он. — Я постираю. Юнги быстро переодевается, смотрит на часы — блядское время неумолимо ползет вперед, он успеет только если будет бежать очень, очень быстро. Ноги — в кроссовки, руки — в куртку, Юнги косится на себя в зеркало — розовая толстовка с его черной курткой выглядит даже неплохо. — Пошёл? — Сокджин опирается на косяк, руки сложены на груди, лицо спокойное. Это снова выглядит как ебучий побег. — Да, — Юнги мотает головой. — Нет, — он оказывается рядом в один большой прыжок, тянет за шею на себя, не столько целуя, сколько обещая, что всё будет хорошо, что он не убегает — ему просто надо бежать. — Пока, — выдыхает он, отрываясь. Лишние две минуты. Восхитительные две минуты. Сокджин закрывает за ним дверь, не такой скованный теперь, расслабившийся, и Юнги, перепрыгивая через ступеньку, старается не думать о том, что обещания он держит всегда крайне хуёво.