Преподаватель

В какой-то момент Тэхён понял, что стоит абсолютная тишина. Не звенящая и напряжённая, а будто бы ватная. Сухая и душная. И в то же время ледяная. Он кое-как разогнулся и сел, затем провёл рукой по смятой простыне и скатанному в ком одеялу. Одеяло мокрое. Излил, блядь, душу. Он стоял у окна. Отец Чонгука. Их общий отец. Одна створка была приоткрыта. Тэхён — глаза опухли и плохо различали отдельные предметы — посмотрел туда и понял, что отец курит. Но открывать окно не было смысла — весь дым затягивало обратно в комнату. Тэхён начал тереть лицо руками, силясь привести себя в относительный порядок. Кажется, отец услышал движение у себя за спиной, потому что обернулся. Вышло это у него довольно резко. — Очухался? — спросил он. Голос у него сейчас был глухой и хриплый, и в нём впервые проскочили интонации, которые Тэхён иногда слышал у Чонгука. Так странно. Когда Чонгук говорил таким голосом, он хотел примирения. — Мы иногда ссоримся, — сказал вдруг Тэхён. Тоже глухо. Тоже хрипло. Тоже как Чонгук. Научились друг у друга... С кем поведёшься... Только никакого примирения Тэхён не хотел. Он хотел, чтобы у него просто не отнимали его мальчика. Отец развернулся к нему всем корпусом и остался так стоять, прислонившись к подоконнику. Скрестил ноги и хотел сложить руки на груди, но остановил себя: в пальцах дымилась зажжённая сигарета, которую он не хотел просто засунуть в рот. Да он, наверное, и не курит особо. Во всяком случае он и не думает затягиваться сейчас, пока смотрит на Тэхёна не отрываясь. Глаза у него, кстати, тоже красные и опухшие. — Ссоримся, — повторил Тэхён. — По пустякам, не серьёзно. Он всё время следит за тем, как я одет. Ему кажется, что я простужусь. И я один раз точно простудился. Хотя не простудился, просто вирус. Но всё равно. А я ругаю его за то, что он пишет мне, когда сидит на лекциях в других аудиториях. И когда на моей лекции сидит, иногда такое пишет, что я вести не могу. Но в основном он меня ругает. Я не очень во всём, хотя он постоянно утверждает обратное. Но я-то знаю: он куда лучше. Тэхён коротко глянул на отца, но тот ничего не сказал. — У нас не идеальные отношения, потому что из нас двоих он идеальный, а я нет, — продолжил Тэхён, когда понял, что его не собираются перебивать. — Ничего во мне нет вообще. И не подхожу я ему совершенно. И говорить нам, наверное, не о чем. И не ходим мы никуда... Когда я болел, так получилось, что все в универе стали думать, что он мой троюродный младший брат. Так всем и говорим. Никто не знает, что на самом деле. Мой бывший куратор только, но он и сам... В смысле, он мне вправил мозги, иначе я понаделал бы глупостей. Страшных. Я не хотел делать страшное, но мне не у кого было спросить, как вообще теперь поступать, так что я спросил у него. Но кроме него больше никто не знает. Только он. А теперь и вы. Тэхён замолчал. Комментариев не последовало. Тэхён хотел уже было ещё что-нибудь добавить, когда отец неожиданно спросил: — Ты кто такой вообще? Ах да. Никто же никому ничего так толком и не пояснил. Тэхён выпрямился и неловко запахнул полы халата. Пояс куда-то делся, должно быть, выпал из шлёвок, и пришлось придерживать полы одной рукой, иначе они расходились вновь. — Меня зовут Ким Тэхён, — произнёс он. — Я преподаю на кафедре экономики в том же университете, где учится Чонгук. Веду у него курс экономики. — Ты преподаватель? — спросил отец Чонгука. По голосу было понятно, что услышать такое он был готов в последнюю очередь. — Сколько тебе лет? — Тридцать пять. — Сколько??? — Скоро тридцать шесть. Завтра. Тридцатого декабря. — Тебе тридцать шесть? Ты в своём уме? Чонгуку двадцать! — Я знаю. В сентябре было. В этом году я не смог его поздравить вовремя, и мы договорились на мой День рождения. Он поздравит меня, а я его. — Что же тебе помешало в срок? Забыл? С лекциями закрутился? — теперь в голосе отца явно звучал сарказм. — Я не мог его поздравить первого сентября, потому что тогда мы с ним ещё не были знакомы, — сказал Тэхён. — В сентябре не были знакомы, а в декабре уже трахаетесь в его собственной квартире? Что бы сейчас Тэхён ни ответил, хоть "да", хоть "нет", это не имело значения. — Сколько раз это у вас уже было? — спросил отец. Может быть, он надеется, что это лишь интрижка? — Я не знаю, — сказал Тэхён. — И... мы в его квартире первый раз. Он живёт у меня. — Живёт у тебя? И давно? — Сразу же, как мы стали встречаться. — И давно вы... встречаетесь? — С октября. — О Господи... Твою мать... А когда у вас началось... ну... вот это всё? — Секс? — Не смей это произносить!.. Да... Вот это самое... — Тогда же. С октября. Отец Чонгука приложил ладонь ко лбу, точно хотел закрыться — от Тэхёна и от всего мира. — И как это всё... ну не это, а вообще... как это у вас началось? Ты же, мать твою, преподаватель! Ты у него зачёт не хотел принимать или что? — Он просто прислал мне СМС и поблагодарил за лекцию. — В смысле — СМС? Что за бред? — Я тоже так сперва подумал: что за бред? Кто сейчас их отправляет, эти СМСки? — А откуда у него твой номер? Тогда Тэхён начал рассказывать. Говорил и говорил. Про СМС, про первые ссоры в переписке, про свои сомнения, про то, как сомнения заливал на пару с бывшим куратором, и как получил совет быть человеком, имея дело с чужими чувствами, и не быть куском дерьма. И про похмелье своё рассказал, и про метро, и что было после метро. Что было после метро, он уже не так подробно рассказывал. Да там уже и не требовалось подробно, и даже совершенно противопоказано. Отец уже не стоял у приоткрытого окна, он уже ходил туда-сюда по комнате перед сидящим на кровати Тэхёном, и между ними по-прежнему стоял стул, и Тэхён на краю сознания размышлял, хорошо это или плохо, потому что когда отец наконец не выдержит и кинется убивать, кому из них двоих этот стул лучше пригодится — ему как орудие преступления или Тэхёну как щит?.. — Ты вроде сказал, что у тебя жена была, — внезапно проговорил отец. — Я по крайней мере так разобрал, что ты там пытался втолковать одеялу. С удивлением Тэхён понял, что он говорит не со злостью, а как будто с обидой. И обида эта как будто даже не на Тэхёна, не на Чонгука, не на геев как класс, включая таких недоделанных, как эти двое, и даже, кажется, не на ситуацию в принципе, а на то, что именно он и именно его семья оказались в этой самой ситуации. Но Тэхён ещё ни осознать не успел, ни подумать, что самое страшное миновало, ни может быть даже начать слегка радоваться жизни, как отец вдруг произнёс: — А ну дай сюда телефон. Это было сказано тоном, не терпящим возражений. Всё так же вроде бы беззлобно, с обидой, с горечью — и настолько категорично, что перечить нельзя. — Не дам, — сказал Тэхён. И приготовился к пыткам. Отец посмотрел на него так, словно не верил в подобную дерзость. — У тебя там что, его фотографии? Ты снимал его... во время этого? Видео снимал?.. — Нет, — сказал Тэхён. Если у преподавательского стажа и есть преимущества, так это умение владеть своим голосом. Тэхён решил, что одним этим своим "нет" только что спас себе жизнь. Ну или хотя бы слегка отсрочил начало пыток. — Я просто... Я просто тебе не верю. Я не верю, что не ты первый это начал, а Чонгук, — сказал отец. — Дай мне телефон, я хочу видеть переписку. Тэхён на сто процентов был уверен, что на самом деле в глубине души отец верит всему до последнего слова. Верит — и верить отказывается. Но дать ему прочесть то, что было в этих сообщениях... Тэхён бы может дал прочитать своё. То, что писал сам. В конце концов, твои собственные мысли смешают с грязью только тебя одного, они не могут опорочить того, на кого они направлены. Но вот показать отцу то, что ему писал Чонгук... Даже самое простое, даже какое-то элементарное, которое пишут и коллеге, и другу, и брату, вроде "берегите себя" — это всё равно было интимное. Это было личное. — Это личное, — сказал Тэхён. И опять стал ждать удара. Отец стоял посреди комнаты какой-то весь поникший, с опущенными плечами, ни разу не угрожающий, не пугающий своим видом, и Тэхён посмотрел на него и подумал, что если сейчас сюда войдёт Чонгук и увидит его такого, и отец скажет ему: "Чонгук, мы уходим, и ты уходишь с нами", Чонгук просто уйдёт. Не посмеет убить отказом собственного отца. Не так воспитан. — Я не буду читать всю ту дрянь, которую вы могли написать друг другу, — сказал в этот момент отец, и если бы это всё не было бы здесь и сейчас, Тэхён подумал бы, что он униженно просит. — Я не хочу всё это знать. Просто покажи мне то, что ты говорил. Что он начал писать тебе первым. Я не верю, что он мог начать первым. Или ты всё удалил? Много-много раз Тэхён хотел всё это удалить. Всё, что они друг другу писали. Просто для безопасности. Просто чтобы однажды не случилась какая-нибудь идиотская хрень и не получилось так, что их тайна раскрыта. Это могло бы их уничтожить и уничтожило бы наверняка. Чонгук вот точно всё затёр, что было раньше, и от нового тоже избавлялся регулярно. А Тэхён не мог. Ему нужны были эти сообщения, потому что он хотел ну хотя бы какой-нибудь запасной вариант на случай, если всё. Если Чонгука рядом больше не будет. И каждый раз, когда они расставались даже ненадолго, Тэхён боялся, что это тот самый случай. И каждый вечер, когда ждал Чонгука из универа, доставал телефон, окрывал какую-нибудь из их прошлых переписок и... — Я не удалял ни слова, — сказал Тэхён тихо. — Я их перечитываю, эти сообщения. Каждый день. Даже самые дурацкие, когда он спрашивает, что купить на ужин. Как я могу это удалить? Это же моя жизнь. У меня нет другой жизни. Он поднял глаза и на миг встретился взглядом с отцом. Через секунду они уже не смотрели друг на друга, а ещё через две секунды отец сказал: — Покажи мне то первое сообщение, про которое ты говорил. С чего всё началось, когда вы ещё не были знакомы. Я не буду забирать у тебя телефон. Просто открой мне эту переписку на экране, я хочу увидеть. Я должен знать. Тэхён встал с трудом, огляделся в поисках своих вещей, сделал пару шагов, поднял с пола брюки, валявшиеся бесформенной кучей возле ножки кровати, и достал из кармана телефон. Разблокировал его, нашёл архив СМС-сообщений, долго-долго листал список, пока не добрался до нужного, и протянул телефон отцу. — Это самые первые сообщения, — сказал он всё так же тихо. — Здесь видно, кто начинает переписку. Вы поймёте, что это он. Но потом... Да, потом можете читать что угодно. Я вам ещё открою мессенджер. Но только прошу вас, в том, что дальше, читайте только мои сообщения. Только то, что писал я. Потому что то, что писал он — это только для меня. Он писал это, потому что знал, что больше никто не увидит. Это больше ни для кого, кроме меня, не предназначено. Даже про новые перчатки. Даже про пиццу с грибами. Это не для друзей, и не для родителей, и не для следствия. Он мне доверился. Это только моё. Было видно, как отец сжал челюсти, когда брал из рук Тэхёна включённый телефон. Взял, посмотрел на Тэхёна, не отводя взгляда ещё несколько секунд, а затем опустил глаза и стал читать то, что высвечивалось на экране. Самое-самое первое сообщение, которое дало начало всему. "Вы такой классный!" Но ни пожалеть о чём-то, ни успокоиться, ни предаться воспоминаниям Тэхён не успел. — Почему здесь написано "Неизвестный"? — спросил вдруг отец. — Что это за номер отправителя? Я его не узнаю. — Это номер Чонгука, по которому он со мной общался, — ответил Тэхён. — Чонгук сказал, что номер зарегистрирован на другого человека. К Чонгуку не ведут никакие следы. И нигде не видно, с кем конкретно я переписываюсь. Это абсолютно не... Прежде чем он успел закончить фразу, отец ткнул пальцем в экран и поднёс телефон к уху. Тэхён понял, что он нажал на вызов, а через секунду где-то за закрытой дверью раздалась тихая мелодия. Звук был совершенно такой же, как и тогда, когда Чонгук впервые проводил Тэхёна до его квартиры и оставил одного, а сам остался сидеть за дверью на лестнице. Воспоминания обрушились на Тэхёна с такой силой, что почти сбили с ног. А через секунду мелодия прервалась, и раздался голос Чонгука, буквально его крик, который был слышен одновременно в динамике телефона и из глубины квартиры: — Тэхён, ты жив?! Тэ, что вы там делаете?! — Чонгук, это правда ты? — спросил отец в трубку растерянно. Никакого ответа не последовало. А ещё через секунду в дверь забарабанили кулаками что было сил. — Тэхён, папа, откройте!!! Что вы там делаете?! Папа, открой, прошу тебя, папа, открой, скажи мне, что он ещё жив!!! Папа, открой!!! А ещё через секунду дверь буквально вышибли плечом. Хлипкий замок наполовину вывалился в месте крепления, ручку свернуло набок, дверь со всего размаха и с жутким грохотом впечаталась в стену, отлетела обратно, снова наткнулась на препятствие в виде выставленной вперёд руки Чонгука, опять отлетела к стене и там застряла в обшивке. Чонгук ворвался в комнату, как ураган. Тэхён стоял справа от входа и сейчас совсем не попадал в его поле зрения. Сперва Чонгук увидел стоящего посреди комнаты отца с телефоном в руке, стул, развёрнутый под станным углом, разворошенную смятую постель, ком одеяла, сбитый к самому краю, одежду, валяющуюся на полу, полуоткрытое окно... Когда он поворачивал голову, бегло и беспорядочно осматривая комнату, Тэхён понял по его движениям, что он ждёт самого худшего: что отец просто тихо свернул Тэхёну шею и выкинул тело в окно. А когда Чонгук наконец развернулся почти полностью, так что Тэхён, живой и относительно здоровый, смог хорошенько рассмотреть его лицо, Тэхён узнал правду. Узнал, как выглядит Чонгук, будучи уверенным, что Тэхёна больше нет. Что это за чувство, которое Чонгук испытывает. Это слепой, всепоглощающий, животный ужас, от которого останавливается сердце. Меньше секунды понадобилось Тэхёну, чтобы подскочить к Чонгуку и схватить его прежде, чем тот упал.