Идеальное оружие

Барон проснулся примерно часа в три утра. Он как-то перевернулся на спину и широко открыл глаза. Сон не шел. Голову сдавили тисками предвестники боли. Милорд сел, на секунду задумавшись о том, насколько он жалок. Его ненавидят в свете, его даже солдаты считают слабым, их становится все сложнее удерживать при себе. Его новый план — ужасная глупость. Глупее и не придумать. Зачем, для чего? Потешить свое самолюбие? Нечего уже тешить. Так надоедает пытаться каждый раз, так раздражают послания Короля и план числа нападений. Как будто они не могут найти себе другую грушу для битья. Сейчас, ранним утром, когда солнце ещё не показалось из-за горизонта, было самое лучшее время для самоубийства. Сэр Райпэн так глубоко в мире снов, что даже не почувствует укола обострившейся интуиции. Ни один из солдат не услышит его, никто ему не помешает. Барон не спешил отгонять мрачные мысли — они бы и не ушли никогда. Человек тихо усмехнулся, поднимаясь с такой теплой постели. Он перед солдатами, он перед людьми Короля — это все маски, созданные его личностью для защиты от общества, от осуждения. Но они не защищали. Они просто окончательно убили в нем личность, как не боялся он признаться себе в этом. Даже его вежливость и показушная справедливость к фее — всего лишь одна из таких масок. Он никогда не сможет быть перед кем-либо по-настоящему искренним, потому что просто-напросто не помнит своего истинного лица. Его призвание — проигрывать и использовать других людей для очередной попытки достижения несбыточной цели. Барон покрутил в руках бутыль с настоящим фейским бодрящим напитком. «Слишком сладкий, людям его вредно пить», — говорила ему Твинкл. Жгучий вкус корня жизни обжёг горло и болезненно ударил в нос, от сладости свело губы. По телу разлилось неприятное, чужеродное тепло, похожее на электрические вспышки. Да, Твинкл права, людям его пить не стоит. Милорд распахнул окно и уставился на серо-зеленую массу леса и хозяйственных построек, окружавших его замок. Как же ему осточертел один и тот же вид из окна каждый божий день. Как же ему надоело врать и притворяться, что все хорошо. Все не хорошо. Ничего не под контролем. Дела валятся из его рук, как бы крепко он не сжимал пальцы. Да, ранним утром в голову шли только самые мрачные мысли. Зачем ему использовать фею, если дело обречено на провал? Он задавал себе этот вопрос каждый божий день. И каждый день не находил на него ответа. Глупая девчонка влюбилась в него и подпустила милорда слишком близко. Он легко может просто попросить — и от замка останется зияющий дымящийся котлован. Он может использовать ее так же, как и солдат, как того же сэра Райпэна или Форшизака. Ему нравилось думать, что он может почти все, когда у него в руках такая сила, но почему-то в этот раз его мучили мысли о цене. Раньше ему было бы все равно. Чувства ничего не стоят, если нельзя их использовать. Откуда в нем проснулась мораль, и когда что-то подобное могло случиться? Милорд сжал голову руками, у него было странное чувство, что его мозг взорвется. Раньше он ждал смерти, но сейчас ему как-то совсем не хотелось вот так помирать. Стало страшно. Очередная электрическая вспышка обозначила прекращение боли. Как будто кто-то выключил ее одним ударом. В теле появилась болезненная энергия. Захотелось работать. Телу хотелось работать, а в голове никак не могли собраться правильные мысли. Как жаль, что в Кингсленде нет психологов — так, вроде, причитал Форшизак, а на вопрос о сущности этих самых «психологов» он отмахивался и говорил, что милорд все равно никогда его не поймет. Пришлось отойти от окна. Барон вляпался в лужицу разлитых чернил. Он ненавидел такие ситуации, но сейчас ему почему-то было все равно. Какое дело до очередного поражения, когда все и без того просто ужасно? Твинкл провалила миссию, возложенную ей на плечи, новый план никак не шел в голову. Ему почему-то не хотелось кричать на фею. Он думал, что она не сделала ничего плохого, даже, наоборот, он ожидал от нее худшего результата. Милорд заметил, что слишком многое себе перед ней позволяет. Он позволяет себе быть жалким и несобранным, показывает, что тоже человек, иногда даже слабее глупой маленькой феи. Никогда нельзя показывать перед подчинёнными свою слабость. Нельзя раскрывать ни перед кем душу, даже чуть-чуть, на половину пальца. Нельзя подпускать слишком близко того, кто по иерархической лестнице стоит ниже тебя. Лидер не может быть слабым. Эту мудрость вбивал в него ещё его отец. И она не раз пригождалась ему в жизни. Гораздо лучше, когда тебя боятся и уважают, чем не уважают вовсе. Может быть, причиной отступления от столь важных правил был факт того, что у Твинкл разум ребенка? Она не была глупой, нет, ее сделали такой. Заставили считать себя слабой и беспомощной, заставили считаться с миллиардом пустых правил. Если у рыцарей подобное воспитание направляло всю энергию в агрессию и двуличие, то у фей — в тупость и слабость. Если бы не подобные фокусы их Королевы, ни одна фея не позволила бы себе сделать то, что сделала Твинкл. Ее спасает лишь ее очарование, столь похожее на его защитную маску. Обидеть Твинкл сложно даже такому головорезу, как сэр Райпэн, если она, конечно, сохранит свой перепуганный внешний вид и не будет огрызаться с ним, как это обычно и происходит. Стоит лишь ей сделать этот взгляд огромных синих глазищ и пару раз всхлипнуть — совсем без притворства, ей действительно страшно — и уже чувствуешь укол совести за то, что мог обидеть такое чудо. Конечно же, это не побуждение ее развязать, нет. Но добиться пробуждения совести у того, у кого ее нет, и не должно быть — поистине уникальное достижение. Она умудрялась, не притворяясь, влезть в душу кому угодно, совершенно без злого умысла. То, чему он учился столько лет, было доступно ей на интуитивном уровне. И она была бы гораздо сильнее его, если бы только знала цену своего таланта. Влезть в душу человеку, такому, как он, изменяя его под себя, мог только настоящий мастер. Или ужасно одаренный дилетант. Это не она подпустила его к себе, нет. Наоборот, он сам открыл перед маленькой глупой феей дверь в свою насквозь прогнившую душу. Ему нравились пафосные фразы. Нравилось чувствовать силу слов на языке. Он прекрасно знал, насколько глупо они звучат, но ничего не мог с этим поделать. (Вряд ли он действительно считал себя, или был, ужасным человеком, но думать об этом очень любил.) На улице занимался рассвет. Милорд снова подошёл к окну, уже без неприязни вглядываясь в мешанину серых и зелёных цветов. В голове было пусто, хоть шаром покати. И ему это не нравилось. Не сейчас, когда так нужно придумать замечательный план. План, который с треском провалится, потому что у него нет права на победу. Тяжёлая деревянная рама окна открылась со скрипом, впуская в душную комнату свежий прохладный воздух. На улице было чудесно, как всегда бывает перед рассветом. Тихо — ни души. Милорд вдохнул полной грудью, почти по пояс свесившись из открытого окна. Но потом осмотрительно скрылся внутри здания — не хватало ещё свалиться оттуда. Он стоял, вглядываясь в сияющее небо, размышляя о чем-то глупом и далёком. Кажется, постоянные поражения сделали его мягче. Слабее. Он совсем расклеился, а ведь осень ещё даже не наступила. Он старался не думать, во что превратится, когда осенняя хандра возьмёт над ним верх. «Возьми себя в руки, — пробурчал он себе под нос, — ты, размазня». Он добавил что-то ещё более строгое и менее лестное, прежде чем задумчиво покрутить ус. Кажется, что-то пришло ему в голову. Он вернулся к столу, достав из ящика несколько разноцветных деревянных фишек и большой разлинованный лист бумаги. На нем он обычно разыгрывал будущие планы сражения. Как сейчас не хватало Райпэна. Барон вертикально поставил баночку с остатками чернил, быстро записывая на одном из пустых листов какие-то обрывочные размышления по поводу плана. Потом из того же ящика он вытащил тканевую салфетку, и вытер ей от чернил пол и подошву своей туфли — ему совершенно не хотелось заляпать все черными отпечатками. Милорд подошёл к зеркалу и привычным жестом пригладил волосы, растрепанные после сна, с неприязнью посмотрев на засохшее пятно чернил на щеке. На ней отпечатались и некоторые слова, размазанные за время сна. Брезгливо потрогав отросшую за эти несколько дней щетину, он махнул рукой на свое уставшее отражение, понимая, что сейчас на красоту совершенно нет времени. Ему пришла в голову просто гениальная идея, по поводу которой ему нужен был совет его правой руки. Он быстрым шагом вышел из комнаты, легко спускаясь по лестнице. Райпэн жил на первом этаже. «Хорошо, хоть не в казармах», — утешал себя барон, уже миновавший пролет второго этажа. Он позволил себе предаться минутной слабости, и зайти посмотреть, в порядке ли фея. Время пробуждения у них начиналось часов в семь. Значит, она сейчас спит. Милорд бесшумно приоткрыл дверь и тут же закрыл ее, отдернув себя. «Что, мать твою, ты делаешь, придурок», — прошипел он сквозь зубы, разворачиваясь обратно. Барон ненавидел быть слабым. А это была слабость. Самая настоящая. Он вернулся на свой этаж — всё-таки оттягивать бритьё больше нельзя. Ему потребовалось около двух часов, чтобы привести себя в порядок. Дворянин обязан следить за своим внешним видом и всегда выглядеть опрятно — эти правила знал и ребенок. Барон невесело усмехнулся своему отражению в зеркале. Водные процедуры не прибавили его изможденному лицу живости, не смягчили темных кругов под глазами. Постоянная беготня пожирала его, перемалывала каменными зубами. Однако сражаться с ней чистым было в разы приятнее. Желудок требовательно заурчал — с утра во рту не было ни крошки, но милорд проигнорировал его требования. Он был занят. На бумаге вырисовался аккуратный план здания, стояли разноцветные фишки. Барон двигал их из стороны в сторону, продумывая действия его людей и ответные — короля. Не сложнее игры в шахматы. Она увлекала его, наверное, единственное, чему он по-настоящему радовался — этой игре. Тому, что его солдаты пытаются учиться на своих ошибках. Ещё бы победить. Не поражение изматывало, нет — раздражала привилегия четверки. Их право на победу. Барон отогнал неприятные мысли. Сегодня на завтрак должны испечь блинов. Мысли о еде вызвали неприятные ощущения в желудке, милорд поморщился и продолжил. Когда он закончит — перескажет план своим подчинённым, не упустив ни детали. Игра очень похожа на представление, а представление, которое они разыграют — и есть игра. Барон всегда хотел понять, чего такого святого в этом золотом чайнике. А ещё он просто мечтал выпить из него чаю.

***

Дверь открылась с непривычно-громким скрипом. До этого петли не скрипели. Странно. Милорд сразу узнал, кто пришел, правда, ждал Райпэна, а не фею. Твинкл выглядела сонной, она постоянно зевала, и, вообще, вела себя ещё более неловко и смущённо, чем обычно. Барону это не нравилось. Фея заметила, что он смотрит на нее, и отвела взгляд. — Если хочешь спросить — не стой столбом, — привычно бросил милорд, возвращаясь к фишкам. Он прекрасно понимал, что пришла она не просто так. Поэтому занимался расстановкой фигур скорее для создания иллюзии деятельности. — Я, я надеюсь, что этот вопрос Вас не заденет, — Твинкл сумела его заинтриговать. Интересно, что же за вопрос может быть более провокационным, чем тот, про якобы поедание им и его людьми других людей? Барон уставился на фею. — Я весь во внимании, — он демонстративно отложил фишки. — Как Вас зовут? — милорд не знал, что было смешнее: сам вопрос, или смущенно-вопрошающее лицо Твинкл. Он едва сдержался, чтобы не рассмеяться. — Все называют меня Черный Барон или, просто, барон, — решил подыграть ей он, — мои люди обращаются ко мне как милорд или господин. — Нет-нет, — теперь тон феи стал смущенно-объясняющим, это выглядело ещё очаровательнее, — это я прекрасно знаю… я имела в виду… Ваше настоящее имя. Ну, которым Вас нарекли при рождении… — А, это, — милорд сделал вид, что задумался. Ему не слишком нравилось его имя, он приложил все усилия, чтобы никто его не помнил. Но, кажется, для Твинкл это очень важно. Она никогда не мялась так сильно. «Если раскрываться - так полностью», — подумал он. — Я никогда не любил свое настоящее имя. Оно звучит, как насмешка над всей моей жизнью. Фея была вся обращена во внимание, она подняла взгляд с пола и теперь рассматривала лицо милорда, словно что-то могла по нему прочитать. Не могла. Но ее большие синие глаза сверкали в утреннем свете, и барону стало неловко. Неловко за все, что он сделал с ней и что только собирался сделать. Они пробуждали давно забытое и неприятное чувство вины. — Я ни за что не буду смеяться, — тихо и честно пообещала она. Барон прекрасно знал и это. Вряд ли фея сможет понять иронию. Только если он попробует объяснить. — Меня зовут Виктор. Сэр Виктор, — сухо ответил он, не отводя взгляда. Имя звучало чужим, далёким звуком. Так его никто не называл очень много лет. Даже призрак отца никогда не обращался к нему по имени. — Виктор, — она повторила, как-то тихо и монотонно, будто бы в этом слове было что-то особенное. Как в одном из ее заклинаний. Твинкл улыбнулась. А потом протянула руку: — Наконец-то мы по-настоящему познакомились, — хихикнула она, — сэр Виктор, меня зовут Твинкл Старглиттер! Барон пожал протянутую руку. Его не покидало ощущение нереальности происходящего. Словно это все — очередной похмельный бред. Лицо феи посерьезнело. Как будто она что-то обдумывала и взвешивала. — Твинкл, прошу, только не называй меня так, хорошо? — серьёзно сказал он волшебнице, отрывая ту от мыслей, — мне не слишком приятно, когда меня так зовут. Так что тайна моего имени останется между нами. — Я обещаю, — важно ответила ему фея. Милорд кивнул. — Что ты хотела мне сказать? — А… это… это касается проклятия, — Твинкл замялась сильнее. Она стояла перед ним, такая маленькая и неловкая в этом черном платье с белыми манжетами с золотой вышивкой на них. Она нервно сжимала одну ладонь другой, барон даже на секунду испугался, что волшебница сломает себе кости. Ее лицо сначала побелело, а потом покраснело, — в общем, никакое это не проклятие… Милорд серьезно на нее смотрел, хотя ему очень хотелось рассмеяться. Слишком много времени ушло у феи на осознание. Но он не хотел испортить момент — что-то внутри ожидало его, как какого-то особенного праздника. Раньше барон не задумывался о своих ощущениях. Но это слишком чужеродно, чтобы его не заметить. Он едва сумел сосредоточиться на смущенной Твинкл и ее словах. — Нам, нам всегда говорили, что нет ничего такого в том, чтобы признаться, — фея начала издалека. Милорд поймал себя на том, что его не раздражают ее постоянные повторения и запинки, наоборот, это было даже по-своему мило, — мне кажется… я думаю… Она покраснела ещё сильнее и уставилась в пол, не в силах собраться. Барон поднялся со стула. Он встал прямо напротив феи, прижимая ее к себе. Та, кажется, почти не дышала. — Я знаю, — выдохнул он, глядя на ее макушку. Странно, васильковый был ее натуральным цветом. Раньше он никогда не придавал этому значения. Милорд провел ладонью по ее щеке, улыбаясь непривычной для себя улыбкой. — Не кажется ли тебе, что ты слишком торопишься? — так же спокойно заметил барон, — не думаешь, что сделала ошибку? Твинкл подняла голову, во взгляде ее наивных глазищ читалось сомнение. — Что Вы такое говорите? — скороговоркой протараторила она, не слишком себя контролируя. — Говорю, что… — он запнулся, не зная, как продолжить. Обычно у него был готов ответ на любое из слов, — ты слишком торопишься. Не боишься, что я могу тебя обмануть? Будь на моем месте кто-то другой, он бы уже проткнул тебе живот кинжалом, — здесь милорд немного слукавил: никто не стал бы убивать столь ценное оружие. Только глупец. — Тогда бы Вы сделали это сразу. Или использовали подчиняющий артефакт, — голос ее подрагивал от страха, — или сломали бы мне волю. Договор — не слишком надёжный способ. — Я не ломаю волю своим подчинённым, — строго ответил ей барон, — это слишком ненадежный способ. С моей-то удачей, все пойдет не так, и после ломки сознания этот человек просто меня прикончит, — он невесело усмехнулся, — и, все же, я советую тебе не торопиться. Подумав о ломке сознания, барон усомнился в том, что вообще способен на что-то подобное. Тем более, с феей. Он легко использовал различные методы для манипуляции людьми, но всю грязную работу по максимуму перекладывал на плечи Райпэна. А что-то подобное было слишком неблагодарной работой даже для него. Вряд ли бывший солдат хорошо справился бы с чем-то настолько сложным. Всё-таки разжижение мозгов — занятие для куда более смышленых больных ублюдков. — Получается, я Вам не нравлюсь? — тихо проговорила Твинкл после нескольких минут задумчивого молчания. — О, боги! — раздражённо выдохнул барон, — какого черта, Твинкл? Я уже думал, что ты поумнела, — он с негодованием перекладывал стопки бумаг в поисках той, нужной, — Подумай головой, моя милая, стал бы я возиться с тобой и тратить на тебя свое драгоценное время, если бы ты мне не нравилась? Стал бы я заключать с тобой договор? Согласился бы с предложением дружбы? Рассказывал бы о прошлом? Да черта с два! Если бы ты мне не нравилась, я бы использовал чары и не парился! Не пытался бы придумать план, удовлетворивший бы нас обоих! — Простите, — фея потупила взгляд, и милорд понял, что погорячился. — И ты меня прости, — уже гораздо спокойнее сказал он, отыскав нужную бумагу, — мне не стоило кричать. И тут он кое-что понял. Что-то, что можно было бы использовать. — Знаешь, что это сейчас было? — он словно вырос из-под земли рядом с феей, так близко, что она вздрогнула, не решаясь даже повернуться и посмотреть в его сторону, — ты манипулировала мной. Пыталась вызвать чувство вины. Причем, самым ужасным и тупым из всех способов, только существующих в этом грешном мире. Обычно что-то подобное используют пятилетние дети, сэр Райпэн и, — он печально вздохнул, — ты. Результат не заставил себя долго ждать. Фея всхлипнула. Она использовала ещё одну технику — захныкала, причитая. — Я, я правда настолько плохая? — пробормотала она, вытирая выступившие слезы. Барон знал, что это — защитный механизм, как агрессия у рыцарей. — Даже хуже, — согласно кивнул милорд. Твинкл ошарашено на него поглядела, — ты самая гадкая негодяйка, которую я когда-либо встречал в жизни, — взгляд его смеялся. — Я думала, Вы скажете что-то другое, — немного нервно пробурчала фея, ещё не отошедшая от столь непредсказуемой реакции. Обычно ее сразу же начинали утешать. Твинкл отчего-то забыла, как реагировал барон на подобные выходки. — Я говорю только правду, — он усмехнулся, — ты прирожденный манипулятор, тебе нравится заставлять других испытывать чувство вины? Не правда ли, Твинкл? — Неправда! — зло воскликнула фея, сжимая кулаки. Она вызывающе смотрела на наглую рожу барона, — скорее, Вы такой! Попрекаете меня, а сами используете эти же методы! Негодяй! — Возможно, — он положил руку ей на плечо, — это так, моя дорогая Твинкл. Таких негодяев, как я, можно сосчитать по пальцам одной руки, — он заправил ей волосы за ухо, продолжая улыбаться. Фея не совсем понимала, к чему он клонит, — а вот таких, как ты, я ещё не встречал. Он наклонился так, что его лицо оказалось на одном уровне с лицом Твинкл, пребывавшей в недоумении. Она покраснела от смущения и негодования. — Почему ты выглядишь так очаровательно, даже когда злишься или обижена? — прошептал милорд, прежде чем ее поцеловать. Он надеялся, что запах мыла перебил запах вина, который не слишком нравился фее. У нее были немного обветренные губы. А ещё она не умела целоваться. Но, даже так, все равно оставалась очаровательной. «Ещё бы ей не быть — она же фея», — усмехнулся про себя барон, отстраняясь. Он вернулся к бумагам, а Твинкл широко открытыми глазами уставилась в каменный пол. Она прерывисто дышала, сминая подол платья. — Вы… Вы же сказали, что мне не стоит торопиться, — пробормотала фея в пол. — А ты сама этого захотела, — милорд пожал плечами, делая очередную пометку. Рука дрогнула, и по листу расплылась клякса. — Откуда Вы могли это знать? — возразила ему Твинкл, уже чуть более уверенно. — Знал, и все, — отрезал барон. Он хотел было сказать, что ее так же легко прочитать, как открытый букварь, но вовремя прикусил язык, — скоро построение. Мне нужно на нем присутствовать. Твинкл не могла избавиться от какого-то ощущения неправильности происходящего. Ее немного трясло, и фея не могла оторвать взгляд от пола, как и не способна была пошевелиться. Ее сковало странное ощущение, неприятным огнем обжигающее изнутри. Новое, непривычное чувство смешалось с ее магией, она не понимала, ни что с ней происходит, ни что будет дальше. Барон обернулся, глядя на нее, внимательным, немного озадаченным взглядом. — Что с тобой, Твинкл? — он подошёл к фее, мягко положив руку ей на плечо. Фея всхлипнула, сжимая его в объятиях. — Я люблю Вас, — она расплакалась совершенно искренне, вжавшись в грубую шерстяную ткань его камзола, — я знаю, что это неправильно! Но я Вас люблю, — было в ее жесте что-то невероятно трогательное, что заставило милорда проникнуться. Он не славился эмпатией, да и на чувства других ему, как правило, было плевать. Но только не сейчас. — Ты тоже мне небезразлична, знаешь ли, — немного раздраженно протянул он, поцеловав фею в макушку. От нее все равно пахло пирогом. Милорду очень нравилось ее внимание и участие, но он не мог сказать, что любит ее. Вряд ли он вообще был способен на высокие чувства. Но даже то, что фея была ему симпатична, выделяло ее среди других. Твинкл мелко трясло, ей явно было неловко из-за того, что приходилось объясняться первой. Но, в то же время, барон прекрасно понимал, что в ближайшие пять минут она его не отпустит. Однако она отпустила. Кажется, фея поняла, что только что сказала, она ужасно смутилась: у нее покраснело лицо и даже уши. Пробормотав что-то невнятное, похоже, извинения, волшебница выбежала из кабинета, не закрыв за собой дверь. Барон едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Такого бреда не было даже в тех идиотских любовных романах, которые ему удалось прочитать.