Путь к возвышению

Словно во сне, не поддающемся логике, Алданон лихорадочно соображал, как покинуть видение, но лишь глубже увязал в болоте паники, пока не обессилел. Он умирал один — наедине с ослепшими от собственных ужасов коллегами, а убивала его глупая мальчишеская привязанность. Увлёкшись тайной Фейн, Алданон потерял голову в собственных иллюзиях, придумал себе чистый и наивный образ несуществующей девушки, а теперь с горечью с ним расставался. Он с силой сжал руку в кулак и почувствовал укол боли, когда перстень на слабенькую магическую защиту впился камнем в палец. Почему-то в этот момент Алданон больше беспокоился за мастера Дюрранта, как тот переживёт известия о его смерти после всей той трогательной заботы. Перед затуманенным взглядом тот стоял в образе влюблённого юнца, позже потерявшего свою возлюбленную на таких же опасных раскопках — его память была совсем рядом, можно рукой достать. Алданон не желал учиться на его ошибках настолько буквально. Боль отрезвляла, злила. Он так увлёкся загадкой Фейн, что не выпускал из рук её амулет и не обращал внимание на по-настоящему важные вещи, на живых людей. Намереваясь выбросить его, Алданон схватился за облупившуюся цепочку и замер, осознав, что внутри таились кратковременные чары защиты от смерти. Надежда вспыхнула злорадной мстительностью; магия высвободилась, вернув телу подвижность, а разуму — ясность. Алданон рассказывал своим студентам, что школа Прорицания не ограничивалась истинным зрением и опознанием предметов, но в сравнении с той же школой Разрушения её атакующие заклинания заметно уступали в эффективности — и всё же он был не беспомощен против Фейн. Всего одно слово обратилось в сотни порезов; её бледная кожа будто растрескалась, высвободив потоки крови. Фейн отпрянула, прикрыв ладонью разорвавшийся правый глаз, взвыла и махнула кинжалом наугад, разрубив его рукав. Ни одна из ран не была смертельной, но в сумме они сильно ослабляли противника. Столь грязный и жестокий приём ещё вчера напугал бы его самого, но теперь Алданон без сочувствия смотрел на Фейн, согнувшуюся будто в поклоне. Как мастер Прорицания, он знал и слово Смерти, но, конечно, ни разу не применял его на практике, поэтому побоялся зацепить кого-нибудь из коллег. Окаменение показалось лучшим выходом — действенно и без убийства. Во что бы ни превратилась милая деревенская девочка из видений, что бы ни натворила, память о ней слишком глубоко засела в самой душе. Её израненная кожа обросла коркой, загрубела, раны закрылись; вытекший глаз заволокло нарастающей плёнкой. Фейн попыталась встать, принять бой, но движения давались ей с трудом. Когда ноги перестали слушаться, она подняла голову и бросила на Алданона свирепый взгляд. — Я лишь хотел найти истину, — пролепетал он, пытаясь оправдаться. — Слова изгнанника! — практически выплюнула Фейн с хрипом, пока её органы обращались в камни, и застыла изваянием в атакующей позе. Без обратного заклятия выбраться из ловушки было невозможно. Благословение иссякало, и Алданон инстинктивно схватился за шею, пытаясь урвать ещё хоть немного отведённого времени. Реальность плыла перед глазами, тело ломило от усталости. Фейн исчезла, а Форд хрипло бормотал уже на разные голоса, словно в него вселилась парочка демонов. Схватившись за голову, он вдруг закричал, с силой приложился о стену лбом и затих. Алданон не сразу понял, в каком времени вообще находился. Первым делом он ощупал горло, но не обнаружил крови, руки были чисты, но горячая борозда под кадыком — длиной в порез, оставленный Фейн — осталась в напоминание. Рядом валялся выдернутый из рюкзака шнурок. Как говорила Энна, испытание не убивало — по крайней мере, напрямую, — но терзало разум и вынуждало калечить самих себя. Вспомнив ещё об одной детали из видения, Алданон осторожно пододвинул рюкзак, собрал волю в кулак и заглянул внутрь — никакой говорящей головы Ульфгара внутри, конечно, не оказалось. Зато чуть дальше из-под завалов виднелась истлевшая тонкая кость в латной перчатке. Если прошлое и пыталось что-то показать, словно обладало разумом и целью, то Алданон едва ли понимал универсальный для любой эпохи язык насилия. На душе оставалось пусто, словно из неё изъяли что-то светлое, дарующее надежду, а тело продолжало движение, желая только выжить. Он давно перестал следить за логикой помещений и не восхищался работой древних дварфов-строителей. Зато Энна ещё рисовала, низко склонив голову к листу и едва не попадая в глаз сточенным концом карандаша. Когда Алданон, пошатываясь, подошёл ближе, то увидел полностью чёрный лист, исполосованный вдоль и поперёк разными рисунками, надписями, рунами и просто жирными ломаными линиями. Грифель давно отломился от нажима, как и ноготь на указательном пальце, но Энна ничего не замечала и рисовала уже собственной кровью; взгляд опустел. Наплевав на риски и чьи-то дурацкие правила, Алданон мягко обхватил её за плечи и торопливо заговорил: — Если ты слышишь меня… прекрати себя мучить. Освободись! Пожалуйста! Её лицо так и осталось непроницаемым, но рука едва заметно дёрнулась, сбилась. Тем временем Форд, оклемавшись после удара о стену, стряхивал с одежды пыль и растерянно оглядывался по сторонам. На лунатика он уже точно не походил, и Алданон с облегчением выдохнул. — Это… реальность? — робко поинтересовался Форд, будто уточнял, на тот ли берег сошёл, попытался встать и, пошатнувшись, схватился обеими руками за стену. — Ох, почему эти иллефарнцы так любили иллюзии? Нет бы устроить соревнование по бриджу… — Всё хорошо, ты справился, — наперво Алданон решил поддержать его, а затем уже огорошить своей безумной догадкой. Возможно, услышав её, Энна тоже сможет найти путь назад. — Только, боюсь, нам не морочат голову, а лезут в неё напрямую — из прошлого. Также подозреваю, что наш наниматель — господин Джерро — знал о ловушке, но побоялся лезть в неё лично. Так и не совладав с устойчивостью, Форд осел спиной к стене и устало уронил голову на ладони, подумал немного, а затем, прищурившись, взглянул на Салхану, который неподвижно стоял вдалеке ото всех у завала. — Чтобы мы прошли испытания и добыли для него… нечто. — Мастер Дюррант намекал, что в группе будет лояльный к Джерро сотрудник, который убедится в успехе миссии. Высказав последнее, что висело на душе невысказанным грузом, Алданон даже почувствовал облегчение. Форд кивнул — серьёзность красила его, но одновременно и печалила: в нём уже с трудом узнавался тот студент, что жаждал приключений ради самоутверждения. Пыль оттеняла тёмные волосы будто ранняя седина. — И вы подозреваете нашего руководителя. Хм… «Задача первостепенной важности»… — Алданону показалось, что Форд снова бредил, но тот внезапно грустно рассмеялся. — Я был рядом, когда лагерь окружили друиды. Эльфийка требовала нашего ухода, но Салхана ответил, что никак не может повернуть обратно в силу «задачи первостепенной важности», — отчеканил он, подражая деловому тону руководителя. — Он развязал тот бой, хотя нам позволили уйти! Этот жалкий чонда продал нас! Алданон не знал, как поступить и что вообще думать: он не годился в лидеры и тем более не имел права принимать важные для группы решения, однако и не хотел подвергать её лишней опасности. Внезапно появившийся запах гари отложил самый важный — не прозвучавший — вопрос на будущее; они оба переглянулись с нехорошим предчувствием. Карандаш в окровавленной руке Энны заволокло дымом; крошечный язычок пламени лизнул пальцы и перебрался выше, мгновенно пожрав кусок дерева. Алданон выпустил её из рук, отступил и, не отводя взгляд от тонких почерневших пальцев, стал ждать. Форд такого позволить себе не мог и от шока долго мешкал, ожидая его реакции, а когда метнулся к Энне, намереваясь выбить пламя, Алданон встал у него на пути. — Не трогай её, подожди. — Да вы спятили! Она же… — Должна сама выйти! — закончил Алданон за него — громко и резко, как никогда не срывался. Форд заглянул ему в глаза, насупился, но руку убрал. Чтобы не думать — смотреть, но не видеть, — Алданон вновь похвалил его за проницательность. — Брехня всё это — что испытания учат. Знаете, как я поступил, когда надо было сразиться насмерть за своих родных? Сбежал. К запаху горелого дерева примешивался ещё один — куда более тревожный, мерзкий… — Ты понял, что смерть — слишком высокая цена для храбрости. Ни один родитель не должен пережить своего ребёнка — это противоречит логике и законам природы. …Если Энна не сможет играть на лютне, пробуждение покажется ей куда большей пыткой, чем само испытание, и растянется на долгие годы сожалений. Форд покосился на Алданона и нервно облизнул губы: без дара прорицания было очевидно, что он собирался применить силу. — Серьёзно? Мы сейчас о выживании будем говорить? Хорошо, а где грань между здравым смыслом и предательством? Почему вы так уверены, что я не бросил их умирать, когда можно было спасти? Почему вы так уверены сейчас? Он мотнул головой в сторону Энны, не отрывая взгляда от бывшего учителя, однако у того как обычно не находилось убедительного ответа — одни предчувствия, ощущения и видения, которые никогда не воспринимало всерьёз научное сообщество. Разрисованная, пропитанная кровью бумага занималась долго, но когда вспыхнула, пламя быстро охватило рисунок. Энна дёргалась, словно освобождалась от пут, а когда взгляду вернулась осмысленность, Алданон сам сбил пламя, завернув кулак в рукав мантии. Второй был разорван там, где Фейн нанесла удар. Энна вскрикнула, схватившись за обгоревшую правую руку, вытянула её перед собой, рассматривая ожоги и чёрные кончики пальцев. На глазах выступили слёзы боли. Алданон тут же полез за единственной аптечкой, однако для глубокого ожога требовалась куда более серьёзная помощь. Раны будут долго заживать, особенно на суставах, останутся шрамы, если не найти талантливого целителя. Алданон помог перевязать и обработать ожоги — к счастью, серьёзно обгорело лишь три пальца, которые сжимали карандаш, — и пока Энна отходила от шока, он в утешение приобнял её за плечи. — Спасибо… Это было… Я думала… Даже описать не могу, — она поникла, разглядывая руку, и поморщилась, когда попыталась согнуть пальцы. — Рэндал ещё может помочь — он немного понимает в целительстве. Рэндал! На зов тот не обернулся, и Форд с наигранным сожалением произнёс: — Нет, уже не может. Алданон промолчал, посчитав глумление излишним, а Энна одарила их обоих изумлённым взглядом. — Да что с вами такое? Он же наш руководитель! — Форд коротко рассказал о стычке с друидами, о предупреждении мастера Дюрранта и догадках об истинной цели их миссии, однако Энна лишь сокрушённо качала головой и лепетала: — Нет, он бы не стал… — Когда я предложил ему поговорить начистоту, как велит Саврас, Салхана взбеленился, а теперь застрял на испытании — о чём это говорит? Его совесть нечиста, — подытожил Алданон с нажимом, хоть и понимал, как давил на растерянную Энну: её явная связь с Салханой создавала лишние препятствия, на преодоление которых не оставалось времени. Желание найти потерянные знания перевесило личные мотивы; уверенно кивнув, Энна сказала: — Нужно дойти до конца. — Ну уж нет! — воскликнул Форд, сложив на груди руки. — Ты ранена, а мы не готовы идти дальше. Нужно восстановить силы, помочь мастеру и пойти всем вместе. В его словах было зерно истины, однако Алданон не смог с ним согласиться. — Здесь каждый спасает себя сам — ты ещё не понял? Рано или поздно он очнётся, нагонит нас и попытается забрать то, что ждёт в конце пути. Нам нужна фора, а значит, нужно идти немедленно. Разве мы мучились зря? — добавил он, заметив в глазах Форда тень сомнений. — Тогда вы идите, а я останусь с Салханой, — он вздохнул и прикрыл глаза рукой, словно сам не верил в то, что говорил. — Да, я зол на него, но пусть уж лучше искупит вину, чем сгниёт здесь. Такой вариант устраивал каждого. Они пожелали друг другу удачи, и Алданон направился к коридору, бросив прощальный взгляд на застывшего у завалов Салхану. Как все прочие испытуемые, он без единой мысли в глазах таращился в пустоту, но не паниковал и не кричал — только в его облике что-то показалось неправильным. Когда тот вдруг поднял руку к голове, сердце у Алданона подскочило к горлу, однако Салхана схватился за клок волос, резко дёрнул, вырвав их с корнями, и отправил себе в рот. Правая половина причёски, скрытая от взгляда, уже была ободрана до залысин. Энна остолбенела, поэтому Алданону пришлось мягко подтолкнуть её за плечи. Сам он думал об Эрне, сколько испытаний тому ещё предстояло пройти. Юнец без цели, которому и тайны никакие не сдались, уже мог завладеть мудростью архитекторов. Энна же о дварфах будто не вспоминала, а, шипя, попыталась развернуть к себе лютню. Тубус с рисунками она выкинула — теперь Алданон понимал, откуда столько разбросанных личных вещей в залах. — Ты поступила очень храбро, — заметил он, когда они зашли в освещённый коридор. — Мне жаль, что так вышло. Алданон и сам не понимал, что именно хотел сказать, и покраснел от смущения. — Что я сожгла себя? — Кривая усмешка исчезла, едва Энна заметила отметины на его шее. Она остановилась на повороте к следующему испытанию, где ни одного зала не видно, и потянулась к Алданону здоровой рукой, легонько провела кончиками пальцев по линии мнимого пореза и заглянула в глаза с такой теплотой, что сжалось сердце. — Твой голос придал мне сил пойти на это — звучит странно, но так и есть. Ты хороший человек, Алданон… наверное, даже слишком. От касаний по коже пробежали мурашки. Сглотнув подступивший ком, Алданон решительно перехватил её руку. Ему всё ещё хотелось подарить ей потерянные песни, но и дураком он тоже не был. — К чему ты ведёшь? Собственный голос показался чужим — сиплым и равнодушным, — что не укрылось от Энны. В ответ она чуть сжала пальцы. — Отступи сейчас. Да, я прошу о многом, но Форд прав: ты не готов… и не обязан мучиться ради чужих корыстных целей. Алданон разочарованно опустил взгляд и обернулся в сторону третьего, последнего этапа — до заветной вершины всего пара ступеней осталась. Нужно быть дураком, чтобы бросить всё сейчас. Он осторожно высвободился, подчёркивая своё решение и не желая обидеть Энну. — Пока у Путей Испытаний хранится наша кровь, мы все находимся в ловушке. Думаешь, я хочу тебя туда одну отпускать? Нет, вместе пойдём до конца. Несколько мгновений они напряжённо смотрели друг на друга. Энна улыбалась, морщась от боли, пока Алданон гадал о её роли в планах Джерро и успокаивал себя мыслью, что с изувеченной рукой она почти не представляла опасности. — Хорошо, — наконец произнесла она. — Вместе так вместе. — Наперво я загляну в прошлое. Не делай глупостей, — предупредил Алданон, и Энна с готовностью кивнула. От него не скрылось странное совпадение, что на место загадочной эльфийки из прошлого уже претендовала другая — из настоящего. Ещё утром Алданон бы клюнул на её уловки: одинокому человеку не нужно многого — лишь одно доброе слово. Если прошлое действительно хотело предупредить об опасности, оно добилось успеха. Из страха сделать неверный шаг и проиграть он больше прислушивался к ощущениям; давно перестал и обращать внимание на однообразную унылую архитектуру, статуи со смиренно сложенными на груди руками и тёмно-серые стены. Строителям было всё равно, как выглядело их творение, а угнетающая атмосфера лучше всего передавала ощущения при взгляде на давно погибшую цивилизацию. Алданон не видел других уцелевших построек времён Второго Иллефарна, но почему-то знал, что все они будут выполнены в похожем траурном стиле. Зал, в который предстояло зайти, заволокло непроницаемой тьмой, словно кто-то завесил арку чёрным холстом. Тайна в данном случае не вызывала восторга, а лишь холодила внутренности нехорошим предчувствием. На пороге тёмной бездны Энна расцепила их руки и попыталась вглядеться, однако даже эльфийский взор не помогал. Алданон с сожалением уставился на ладонь, ещё тёплую от прикосновения, и устыдился своих недавних мыслей, а также небывалой для него жадности: чего бы ни добивались остальные, ему самому не следовало идти на поводу разрушительных, совершенно чуждых мыслей, от которых бешено колотилось сердце. Магия же поощряла собранность и хладнокровие — вряд ли древние иллефарнцы считали иначе, когда создавали хитрые механизмы и ловушки. Даже в их архитектуре не встречалось ни намёка на экспрессивность. Алданон так глубоко погрузился в свои мысли, что проморгал момент, когда Энна потянулась к карману. Покалеченная рука покоилась на лютне, но другой она выудила небольшую свирель с четырьмя отверстиями и сыграла быстрый, бодрый мотив, от которого сама душа в унисон встрепенулась. В ногах тут же появилась небывалая лёгкость; к своему стыду и ужасу Алданон внезапно подпрыгнул, отбил чечётку и спел детскую песенку: — …Никто не скажет, будто я тиран и сумасброд, за то, что к чаю я люблю хороший бутерброд! [1] — Прости. Так будет лучше, — бросила Энна и, быстро взглянув на него, рванула в темноту. Алданон остался один — с закольцованной музыкой в голове. Он не знал, сколько потерял времени — по крайней мере, соразмерно двум повторам песни, — и плясал, пока не закружилась голова. На поворотах взгляд цеплялся за выкинутый тубус, а по щекам текли непрошенные слёзы. Как только наваждение исчезло, Алданон, не отдышавшись, практически вывалился из коридора. Свет разлился внезапно и ослепил непривычной яркостью. Когда же Алданон открыл слезящиеся глаза, то с удивлением обнаружил себя в зале собраний: за узкими окнами светило самое настоящее солнце, а члены совета за полукруглым столом одновременно подняли на него сонные взгляды. В воздухе летала пыль, пахло старыми невыбитыми коврами и прогоревшим воском. Мастер Дюррант добродушно улыбнулся и указал на пустующий стул в центре. — Мастер Алданон, прошу прощения за то, что отвлекли вас от рабочего процесса. Совет вынужден провести небольшую проверку.