Я тебя услышал

В нашей комнате горел свет. Антон сидел на кровати, уставившись в мобильник. - Что-то быстро ты! А вообще, удобно устроился: и ночлег, и привилегии! Я предпочёл проигнорировать нажим в его голосе и примиряюще улыбнулся: - Немного милосердия ни одной даме не помешает! - А! Так это, блядь, благотворительность! Шаст и вправду злился и я предпочел молча устроится на кровати. - Зачем же мы платили за гостиницы, когда ты, оказывается, ебаная мать Тереза! Привычный к жёстким шуткам, я все равно почувствовал себя уязвлённым. - Заткнись! Это несправедливо! И то, что у меня с Кэт, тебя уж точно не касается! Он вскочил с кровати, с размаху пнул свое кресло-мешок и отошёл к окну, повернувшись ко мне спиной. Мне совсем не хотелось ссориться и я поднялся, сделав к нему шаг. - Шаст, скажи прямо, в чем дело, чего ты от меня хочешь? Он развернулся, каким-то нелепым гигантским прыжком преодолел расстояние между нами и пригвоздил меня всем телом к стене, выбив воздух из лёгких. Я отчаянно пытался его оттолкнуть, но он прижимался все крепче. Я упёрся ладонями ему в грудь, пытаясь отвоевать хоть немного свободы. Безрезультатно. Шаст, казалось, ослеп и оглох. Не переставая вжимать меня в стену, он без всяких прелюдий сунул руку мне в штаны и бесцеремонно схватил то, что, скажем откровенно, представляло для меня определенную ценность. Ценность была не готова к нападению и трусливо сжалась. Я пискнул и схватил его за запястье, пытаясь сдержать яростные движения. «Оторвёт же к хренам собачьим», - мелькнула мысль. Было больно и одновременно смешно. Я надеялся, что он взглянет на меня, рассмеется, и наша жизнь опять пойдет, как прежде. Но Антон и не думал останавливаться и тем более ржать. От напряжения мне свело судорогой бедро и я начал оседать в сторону. - Ай, нога! Нога! Шаст остановился, будто осознав, что на другом конце члена есть человек, и разжал руку. Судорога отпустила, я смог выпрямиться и взглянуть ему в лицо. Красный, взъерошенный, он избегал моего взгляда. Мне хотелось разрядить обстановку, сказать: «приехали!» или «очень приятно! Арсений!», но я не успел. Антон наклонился и поцеловал меня в плечо. Это было так неожиданно, что я замер. Технически, он касался губами футболки, но под тонкой тканью-то был я! Раз, другой, третий. Антон больше не безумствовал, но и не отпускал меня. Я чувствовал себя так, будто меня сбил поезд, все тело горело. Я набрал воздух в легкие, но он пробормотал куда-то в футболку: - Скажешь хоть слово, въебу! Несмотря на двусмысленность ситуации я не посмел шутить. Он отчаянно прижимался ко мне, продолжая целовать в одно и то же необъяснимое место на плече, так и не вынув руку из моих штанов. Я чувствовал тепло его ладони, касание пальцев. И от этой неожиданной ласки тело предало меня. Я задохнулся от стыда, удушливого, вязкого. Хотелось провалиться на месте, исчезнуть. Но рука Шаста была так близко, что я чувствовал, как пульсирует кровь в его пальцах, и мое тело тоже пульсировало в ответ. Он понял и вжал пальцы мне в пах, возбуждая, грея, подавляя сопротивление. Стыд смешивался с возбуждением, усиливал его. Мне казалось, я исчез, а все чувства сосредоточились в одном, не таком уж большом, участке тела, который сжимала рука Антона. Настойчивая, бесцеремонная. Я бы мог, конечно, приврать, что это длилось вечность, но на самом деле не дольше нескольких минут. Дёрнув головой и больно стукнувшись о стену затылком, я толчками кончил ему в руку. Антон наконец отпустил меня, позволив опуститься на кровать. Я услышал, как он вышел из комнаты, но остался лежать неподвижно и вскоре провалился в сон.