все дороги ведут в рим.

Когда военный вертолет опустился на бетон посадочной площадки шаттердома, дождь вовсю барабанил по стальной крыше и земле, обещая своими каплями пробить не то что жалкую ткань зонтов, но и все, чему — и кому — не посчастливится под него попасть. Цзян Чэн из окна наблюдал за тем, как суетятся закутанные в плотные черные дождевики люди: кто-то быстро и оперативно расчищал место посадки от себя и сослуживцев, кто-то бегал возле еще одного вертолета, но уже грузового — судя по огромным ящикам, которые сгружали на не менее огромные погрузчики, это были запчасти егерей, — а кто-то помогал тащить светящиеся желтым колбы с останками кайдзю. Этих бедолаг Цзян Чэну стало даже немного жаль, потому что они явно не хотели трогать невероятно дорогое оборудование и попадаться на глаза одной из фигур в дождевике — той из двух, что была повыше, — прячась от нее как раз за этим самым оборудованием. Человек, который скрывался под капюшоном, явно пугал их, и Цзян Чэну стало интересно, кто это был. Чтобы напугать работников шаттердома до почти панической трясучки, личность эта, несомненно, должна быть весьма выдающейся. В каком из смыслов — тоже было весьма интересно. Не в дождевике на посадочной площадке был всего один человек. Он же протянул Цзян Чэну его уже любезно раскрытый зонт, когда тот вышел из кабины вертолета, и он же был единственным, кого Цзян Чэн был даже самую малость рад видеть. — Подполковник Шэнь, — Цзян Чэн легко поклонился в знак уважения. Собеседник улыбнулся и тоже склонил голову в приветствии. — Лейтенант Цзян. Рад вновь Вас видеть. — Взаимно. За прошедшие пять лет Шэнь Цинцю практически не изменился — разве что седины на висках стало чуть больше, не иначе как от волнений за своих подопечных. Даже неизменный веер с нарисованными на нем ростками бамбука остался при нем, как обычно, когда не было возможности прикрыть им нижнюю половину лица, заткнутый за пояс форменного кителя. Подполковника Шэнь Цинцю Цзян Чэн знал еще с тех времен, когда его, его брата, Цзинь Цзысюаня и Лань Ванцзи только-только выпустили из Академии Егерей в конце весны две тысячи семнадцатого: вчерашних курсантов на той же самой посадочной площадке, на которой Цзян Чэн стоял сейчас, встретил вежливо улыбающийся мужчина с проседью в каштановых волосах и показал им шаттердом, акцентируя внимание на местах, где его чаще всего можно было найти, — чтобы они, если что-то потребуется, могли спокойно к нему обратиться. Он также никогда не отказывал в помощи, насколько Цзян Чэн помнил. Шэнь Цинцю хотя бы немного лично общался с каждым рейнджером, который тут жил, и лично присутствовал, пусть и не был обязан*, в командном центре при каждой высадке, проводимой в гонконгском шаттердоме, который был вверен ему под командование и патронаж после того, как выяснилось, что сам он быть рейнджером больше не может. Шэнь Цинцю был четвертым и неофициальным личным подчиненным маршала, потому что сам он держался независимо от остальной тройки и вне рабочих моментов, касающихся гонконгского шаттердома, с Цзюнь У, в отличие от них, не пересекался, но к его советам и мнению всегда прислушивались. Именно с его подачи восемь лет назад Цзинь Цзысюаня не отправили «собирать пыль» в запас, а помогли ему, с его низким ХШП-показателем(1) и проблемным характером, подобрать дрифт-совместимого партнера. Единственного возможного, которым оказалась сестра Цзян Чэна и жена Цзинь Цзысюаня, Цзян Яньли. Цзян Яньли мало того, что, как и братья, с раннего детства проводила свободное время в тренировочном зале, еще и училась в той же военной академии, что и Цзян Чэн, их брат и Цзинь Цзысюань, но на три курса старше. Таково было желание их матери, Юй Цзыюань, которая настояла, что все ее дети, вне зависимости от пола, обязаны в ней отучиться, и этому желанию женщины, которая даже ради семьи не ушла в отставку, перечить не посмел и ее муж, сам военный с не самым низким званием. Поэтому Цзян Яньли почти не уступала младшим братьям и мужу в боевой подготовке. Цзюнь У, понаблюдав за спаррингом молодых супругов Цзинь, согласился на риск провести единственный пробный дрифт под ответственность Шэнь Цинцю и самих Цзинь Цзысюаня и Цзян Яньли, заверявших, что она благодаря супругу имела хорошее представление об устройстве егерей. Если у них получится войти в устойчивый дрифт — они станут пилотами одного из новейших тогда егерей третьей серии с обновленной системой нейро-управления (но сначала, разумеется, Цзян Яньли пройдет пусть и ускоренный, но курс подготовки рейнджеров, который ее братья и супруг проходили в Академии), если нет — оба вернутся домой вместе с пятилетним сыном. Согласился маршал на эту авантюру больше потому, что терять такого пилота, как Цзинь Цзысюань, было бы действительно большим упущением: несмотря на заносчивый характер, «павлин» — как окрестил его брат Цзян Чэна еще в годы обучения в школе, которую все четверо разделили первой в череде последовавших потом военных учреждений, — обладал хорошими боевыми навыками и совсем немного отставал в счете в симуляторе от Лань Ванцзи, который в этом негласном соревновании между молодыми будущими рейнджерами занимал второе место за братом Цзян Чэна. Но, в противовес хорошим навыкам и счету в симуляторе, у Цзинь Цзысюаня был просто отвратительный ХШП-показатель и абсолютное недоверие к посторонним, которые не позволяли ему хоть с кем-то войти в устойчивый дрифт, и это было проблемой, пока Цзян Яньли сама не предложила свою кандидатуру. Сначала все были категорически против, но семейная настойчивость и несокрушимые аргументы, о которых само командование также было хорошо осведомлено, помогли ей занять место среди рейнджеров. Не последнюю роль в этом, конечно, сыграли и слова Шэнь Цинцю, готового пойти на призыв в Тихоокеанский Оборонный Корпус не обученной специально Цзян Яньли и содержание в шаттердоме маленького ребенка, и Цзян Чэн не знал — ему благодарить за такой искренний патронаж или наоборот ненавидеть за то, что в каком-то смысле из-за этого самого патронажа Цзинь Лин и остался без родителей. В любом случае это не отменяло того, что Шэнь Цинцю любили все рейнджеры поголовно. Он всегда после каждой высадки, проводимой на подконтрольной гонконгскому шаттердому территории, встречал каждого, подхватывая под руку, если напряжение на нервную систему было слишком сильным и пилоты буквально валились с ног, навещал в лазарете, садился за общий стол какого-нибудь из экипажей, спрашивал об успехах и участвовал в тренировках, выступая в роли тренера, — но ни с кем не устраивая спаррингов, кроме младшей сестры своего жениха, — и к нему всегда можно было подойти с вопросом и получить необходимый ответ, если он мог его дать. Шэнь Цинцю был выдающейся личностью, пережившей многое, и после этого самого «многого» отдающий всего себя единственному, в чем видел смысл жизни. Шэнь Цинцю был единственным человеком в этом месте, который мог понять Цзян Чэна. Потому что Шэнь Цинцю, как и Цзян Чэн, из-за егерей потерял все. Только если у Цзян Чэна еще осталась семья в лице племянника, то у Шэнь Цинцю из близких остались только та самая младшая сестра жениха, Лю Минъянь, и лучший друг — Шан Цинхуа, техник обоих егерей, которых когда-то пилотировал Шэнь Цинцю. Сначала с женихом, а потом и с приемным сыном. Которые оба погибли еще до того, как Цзян Чэн появился в шаттердоме. — Подполковник Шэнь лично подобрал кандидатов в Ваши сопилоты, лейтенант Цзян, — заметил Цзюнь У, с благодарным кивком принимая второй зонт из рук Шэнь Цинцю и раскрывая его над собой и Лин Вэнь, и направился к открытым дверям. Шэнь Цинцю пропустил Цзян Чэна перед собой и замкнул короткую процессию из четырех человек. В те же двери мимо них напуганные бедолаги, которых Цзян Чэн видел еще из окна вертолета, с максимально возможной скоростью ввезли колбы с останками кайдзю. Хотя правильнее было бы сказать, что они бежали от человека, который поручил им транспортировку, чем действительно занимались именно ей. Шэнь Цинцю проводил их полным сочувствия взглядом — видимо, был лично знаком с тем, от кого пытались спастись транспортировщики, и понимал причины их бегства. Цзян Чэну стало еще интереснее. — Подождите! — громкий вскрик заставил Цзюнь У притормозить перед тем, как нажать кнопку основного этажа, на котором располагались егеря, и впустить еще двоих людей в лифт. — Спасибо, маршал. — Не стоит, доктор Цзинь. Шэнь Цинцю забрал у всех зонты и передал их стоящему возле аппаратуры мужчине в военной форме, чтобы потом не таскать самому. Он, как и Цзюнь У, явно заметил, но оставил без внимания то, как Цзян Чэн дернул плечом и неприязненным взглядом окинул меньшего ростом человека, который сноровисто стягивал с себя мокрый дождевик. Когда человек поднял взгляд, его глаза удивленно расширились в удивлении, а сам он издал пораженное «о». — Лейтенант Цзян, — он приветственно поклонился, продолжая сверлить его шокированным взглядом, и, не глядя, машинально принял дождевик своего товарища, который тот просто пихнул ему в руки, не заботясь о том, чтобы не намочить чужую одежду. — Цзинь Гуанъяо, — Цзян Чэн с трудом остановил себя от того, чтобы поморщиться. Несмотря на то, что между ним и младшим единокровным братом Цзинь Цзысюаня не было никакой вражды — даже по сути никаких взаимоотношений не было, они и пересекались лишь пару раз, когда Цзинь Гуанъяо вместе с отцом навещал брата и племянника в шаттердоме, — никакой приязни к нему Цзян Чэн не испытывал. Наоборот, Цзинь Гуанъяо отчего-то вызывал у него острое желание отодвинуться подальше и желательно вообще убрать его из поля своего зрения. Когда он сказал об этом Цзинь Цзысюаню, тот вздохнул с облегчением, что не единственный не испытывает к брату расположения, которое тот, кажется, был способен вызывать у любого. — С доктором Цзинь Вы уже знакомы, — Цзюнь У кивнул на второго человека. — А это доктор Бай Усян. Они представляют собой нашу исследовательскую группу, о которой я упоминал. Цзян Чэн дернул плечом еще раз, но почти сразу подавил вспышку застарелого гнева. «Усян». Не «Усянь». Доктор Бай Усян представлял собой не очень высокого — ниже Цзян Чэна, но все равно кажущегося едва ли не великаном на фоне совсем маленького Цзинь Гуанъяо — худого молодого — кажется? — мужчину, определить даже примерный возраст которого Цзян Чэн, тем не менее, затруднялся из-за надетой на лицо медицинской маски. Он раздраженно щурил глаза, смотря в пол даже тогда, когда его представили, — не нравился яркий свет ламп в лифте? — и отбивал об телегу, на которой были закреплены колбы, носком ботинка мелкий ритм, пока Цзинь Гуанъяо пытался что-то втолковать ему тихим голосом. За все время поездки Бай Усян не произнес ни слова, но Цзинь Гуанъяо, кажется, воспринимал молчание товарища как должное и спокойно продолжал говорить, будто и не его иногда препарировали раздраженным взглядом. На Цзян Чэна Бай Усян внимания обратил ровно столько, сколько обычно обращают на пыль на верху шкафа — даже не взглянул, только сложил руки на груди при звуке своего имени. Спустя минуту с небольшим лифт замер, двери медленно раскрылись, и перед Цзян Чэном во всей своей мощной красоте предстал шаттердом — гудящий двигателями огромных машин, перевозящих егерей в их ниши, не замолкающий, насколько он помнил, даже ночью, словно большой город, которым в каком-то смысле и являлся, мельтешащий лицами техников, перевозчиков-грузчиков и прочего персонала, которые не запоминались, если только не были твоей личной командой — и даже тогда не всегда, — и наполненный запахами горячего металла и смазочного масла. Самый настоящий гигантский мегаполис для гигантских машин убийств таких же гигантских чудовищ. Цзян Чэн совершенно не скучал по этой особенной атмосфере, но на небольшую ностальгию его все же пробило. — Лейтенант Цзян, — Цзюнь У в пригласительном жесте указал на распахнутые двери и вышел первым, возобновляя строй, которым они заходили в шаттердом. Цзинь Гуанъяо и Бай Усян остались в лифте — под их лабораторию, видимо, отвели расположенные на нижних уровнях служебные помещения. Цзян Чэн сухо сглотнул и пошел следом за Цзюнь У, не оборачиваясь на поддерживающий взгляд Шэнь Цинцю. Не нужна ему поддержка. Он не собирался ни с чем справляться, кроме задачи вернуться в свой дом к племяннику живым и по возможности достаточно целым, чтобы провести с гиперактивным подростком все заслуженно полученные выходные. Пусть это место напоминает ему о гибели сестры и Цзинь Цзысюаня, неприятно вгрызаясь в мозг, пусть это место напоминает ему о сводном брате, которого он потерял сразу же следом, — напоминает об их общем триумфе после каждой высадки в целом и возвращения из анкориджского шаттердома в частности, напоминает о восторге, который они испытывали от мысли, что пилотируют что-то настолько огромное, как егерь, напоминает о том чувстве единения, которое дарил им дрифт. Пусть. Цзян Чэну не нужно с этим справляться. Он это пережил. Или старательно убеждал себя в этом. Резкий звук гудка вырвал его из своих мыслей. На возмущенный взгляд перевозчика Цзян Чэн отреагировал своим ледяным, заставшим мужчину струхнуть и, отведя глаза, поехать себе тихонько дальше. Он наверняка зарекся связываться с хмурым гостем маршала. Не то чтобы Цзян Чэн был против. С персоналом и даже обслуживающей их с братом егеря командой общался всегда исключительно брат. Цзян Чэн, не умеющий заводить ни с кем дружеских отношений и не любящий шум, вспыльчивый и требовательный, с резкими словами, часто попадающими по больному, и угрюмой молчаливостью, которая многих вводила в ступор, помимо семьи смог подружиться лишь с главным техником, Не Хуайсаном. В то время как брат знал всех и каждого — и не только из своей команды — по именам, чуть ли не всю их историю до шаттердома и всю их семью, которая осталась на гражданке, умел поддержать любой разговор на любую тему и общался со всеми, даже с начальством и старшими рейнджерами, с завидной для Цзян Чэна легкостью. Все вопросы относительно обслуживания егеря решал тоже он, несмотря на то, что ведущим в их паре был как раз Цзян Чэн, поэтому Цзян Чэн — сам — не мог похвастаться особо сильным знанием тех, кто копался во внутренностях его машины, и знал свою команду в основном по воспоминаниям брата, которые передавались ему в дрифте. Помимо Не Хуайсана Цзян Чэн знал разве что их диспетчера, но сложно не знать человека, с которым общаешься каждый раз, когда выходишь в океан против огромных монстров, и который следует за вами всюду, куда бы вас ни закинуло на этот раз начальство. Не то чтобы Цзян Чэн много где бывал, — на самом деле помимо гонконгского он видел только шаттердом в Анкоридже, в котором провел месяц по программе поддержки, — но он знал, что есть рейнджеры, которые кочуют по шаттердомам круглогодично, задерживаясь в каждом ровно настолько, насколько требовалось для отражения атаки кайдзю. Фанатики или особо отчаянные, Цзян Чэн не знал, но при нем через гонконгский шаттердом проходили две подобные пары — из Японии и Австралии, обе пилотировали егерей второй серии, но более позднего выпуска, чем егеря тех же Пэй Мина и Лин Вэнь, которых они пилотировали несколько лет назад до смертей своих сопилотов от последствий радио-излучения. Плеча — точнее, просто ткани толстовки — едва-едва коснулись чужие пальцы, и это вывело Цзян Чэна из задумчивого состояния. Он обернулся к Шэнь Цинцю — именно он привлек его внимание, как единственный (и сам Шэнь Цинцю, и Цзюнь У это прекрасно знали), на кого Цзян Чэн даже не оскалится за вторжение в свое личное пространство, — и тот молча указал взглядом на терпеливо ожидающего в молчании Цзюнь У. Стоящего напротив импровизированной баскетбольной площадки, с которой доносились язвительные замечания, яростные ответы на них и попытки третьего голоса разнять вот-вот готовую начаться драку за мяч. — Это Зелень, — Цзюнь У кивнул на крупного егеря темно-зеленого цвета, обе руки которого были подняты и разобраны почти до скелета, как и область между шеей и плечами. В широкой груди виднелся проблеск стекла. Дополнительная кабина? — Один из двух егерей пятой серии, которые у нас есть. Он рассчитан на трех человек: двух рейнджеров и дополнительного пилота, который отвечает за отдельное вооружение. Цзян Чэн кивнул, принимая к сведению. Странная технология, но не ему судить — на его егере вообще стоял электрический кнут, который немногими признавался эффективным оружием. Пока Цзян Чэн и его брат не входили в дрифт и не скручивали этим самым кнутом кайдзю шеи. — Пилоты-рейнджеры — сержант Сяо Синчэнь, — Цзюнь У кивнул на того, кто пытался успокоить разразившуюся бурю, — и сержант Сюэ Ян, — кивок на второго, лохматого и злобного, похожего на раздраженного голодного кота, у которого пытаются отобрать еду. — И их дополнительная пилотесса, сержант Сяо Цин, — девчонка, совсем мелкая, но ужасно бойкая, почти кидалась на раздраженного товарища, того самого Сюэ Яна, пытаясь выхватить мяч и разъяренно сверкая белесыми глазами. Интересный феномен, отметил Цзян Чэн; на слепоту даже думать не стал, — слепых в рейнджеры не берут. Даже если девчонка не совсем рейнджер. Учитывая ее роль в экипаже, будь она слепой, на ней бы дважды поставили крест и вряд ли бы подпустили к егерю даже «на посмотреть», как бы иронично это ни прозвучало. — Сестра? — Приемная дочь, — вздохнул Цзюнь У. Цзян Чэну не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что Шэнь Цинцю неуютно повел плечом. Наверняка вспомнил своего сына. Цзюнь У развернулся и пошел дальше, заставляя и остальных последовать за собой. Спустя буквально шагов двадцать он остановился у следующей ниши. — Собиратель Цветов, — егерь был ярко-красным, цветом схожим со спелыми яблоками, и казался еще ярче от летящих вокруг него искр сварочных аппаратов. Техники отрывисто перекрикивались между собой, пока копались под грудной панелью, и держали дистанцию в несколько метров от одинокой фигуры в таком же красном, как и егерь, комбинезоне. У остальных цвет одежды был более приглушенным, близким к коричнево-бордовому, и в этой неразличимой на отдельные части однородной массе выделялись только двое — громче всех кричащий некто в темно-зеленом комбинезоне и тот самый в ярко-красном, который сначала увлеченно вышагивал по верхней платформе и раздавал указания те несколько секунд, которые процессии Цзюнь У потребовалось, чтобы подойти поближе, а потом быстро скрылся из поля зрения. — Это самый быстрый егерь, который есть у нас на вооружении. Его скорость обеспечивается за счет специальных сплавов, уменьшающих вес брони, но не ее прочность — броня Собирателя Цветов едва ли не прочнее, чем у остальных егерей. Он второй из всех трех существующих представителей пятой серии. — Строго говоря, — подал голос Шэнь Цинцю. Фигура главного техника, если Цзян Чэн не ошибся в своих предположениях, вновь показалась: тот подошел к краю платформы, закрепил страховку и лихо спрыгнул к открытым внутренностям груди егеря. Пространство вокруг него моментально расчистилось, и резвее всех отскочил техник в зеленом комбинезоне, — Собиратель Цветов не пятой серии, а четвертой. — Как это? — Цзян Чэн отвлекся от разглядывания главного техника и обернулся к Шэнь Цинцю. Тот неловко улыбнулся, посмотрев на Цзюнь У, но тот не обратил на них внимания, молча делегируя свои полномочия подчиненному. — Собирателя Цветов пересобрали из Бога Войны, — Шэнь Цинцю наконец достал свой знаменитый веер и с щелчком раскрыл его, — егеря младшего лейтенанта Се и капитана Фэн*, — закончил он, прикрыв нижнюю половину лица. На немой вопрос Цзян Чэна Шэнь Цинцю вздохнул. — Он не так сильно пострадал, как Вы могли подумать, лейтенант Цзян. Но когда его починили и хотели вручить другому экипажу взамен… утерянного, — подобранная формулировка несколько удивила Цзян Чэна, но еще больше его волновало другое. Неужели и с его егерем поступили так же? — тот отказался. Сначала первый, потом второй, затем третий. Маршал даже предлагал его иностранцам, но, сами понимаете, лейтенант Цзян: мы можем скрыть что-то от общественности, но не от самих себя, — Шэнь Цинцю особо резко взмахнул веером. — Пилоты не хотели брать егеря с дурной славой, тем более, если были другие, новые и «чистые». В то время у Корпуса еще были средства на егерей, которых в противовес экипажам было больше, поэтому мы позволяли пилотам воротить от него нос, — в ровном голосе послышалась ироничная усмешка, чуть отдающая горечью. — В конце концов, год назад, Цинхуа предложил отправить его на доработку, раз он все равно простаивает без дела, а «материала» для новых егерей пятой серии не хватает. Ему обновили броню и систему нейро-управления под пятую серию и вернули обратно. Где его тут же к рукам прибрал его новый пилот, — Шэнь Цинцю кивнул на фигуру в ярко-красном комбинезоне. «Так он не главный техник, а рейнджер», — кивнул своей мысли Цзян Чэн, принимая информацию к сведению. — Рейнджер Хуа Чэн. — А второй пилот? — на этом вопросе взгляд Шэнь Цинцю стал еще более непроницаемым, и веер, которым он легонько обмахивался до этого, замер в его руках. — Младший лейтенант Се Лянь. Цзян Чэн, даже если бы хотел, все равно не смог бы удержаться от того, чтобы удивленно вскинуть брови. — У рейнджера Хуа весьма схожая история со старшим лейтенантом Цзинь, — точно, как и Цзян Чэна на одно, Цзинь Цзысюаня и Цзян Яньли после Гонконгского Инцидента посмертно повысили на два звания. Цзян Чэн уже успел об этом забыть. — У него прекрасные боевые навыки, прекрасный счет в симуляторе, но абсолютно отвратительный ХШП-показатель, — Шэнь Цинцю нечитаемым взглядом уперся в ярко-красный комбинезон. — После нескольких провальных попыток войти в дрифт с партнерами по указке кураторов рейнджер Хуа не выдержал первым и выдвинул кандидатуру своего сопилота от себя — младшего лейтенанта Се. Но младший лейтенант Се был уволен в запас из-за неспособности больше пилотировать егеря, и дорога в шаттердом была бы ему закрыта, если бы не плачевность ситуации: его бы так и так стали искать, но тут сразу, не иначе как с благословением Небес, нашелся человек, готовый быть с ним в связке. Почему рейнджер Хуа предложил младшего лейтенанта Се, не знает даже сам младший лейтенант Се. Но, — Шэнь Цинцю скосил на Цзян Чэна выразительный взгляд, который Цзян Чэн не смог расшифровать, — на удивление, их пробный дрифт прошел успешно. Теперь у Собирателя Цветов есть оба пилота, но тренировочной высадки мы еще не проводили. Стоило только Шэнь Цинцю закончить свою речь, как Цзюнь У, не прерывая своего молчания, двинулся дальше. Цзян Чэну и их с маршалом сопровождающим не оставалось ничего, кроме как пойти следом, оставив за спиной начавшуюся потасовку: техник в зеленом комбинезоне полез к Хуа Чэну с какими-то претензиями, судя по его воинственному виду, заметному даже с такой высоты, и техники в бордовом отошли еще дальше, видимо, решив переждать бурю на безопасном расстоянии. Следующий егерь стоял дальше, чем первые два друг от друга и от входа; он был темно-синим с некоторыми деталями черного и хвойного цветов, чуть более массивный, чем Собиратель цветов, и вокруг него даже более ярко, чем вокруг ярко-красного собрата, вспыхивали искры сварки и мельтешили техники в черной рабочей одежде, даже не снимая с лиц масок и очков, когда перебегали с одного уровня лесов на другой. — Повелитель Вод и Ветров, — грустно вздохнул Шэнь Цинцю, — егерь братьев Ши. Этого егеря Цзян Чэн узнал и сам: Повелитель Вод и Ветров часто мелькал в новостных сводках, его пилоты никогда не отказывали журналистам в интервью, — по крайней мере, один из них, — он всегда был на слуху не только как быстро вошедшая в строй замена Нефриту братьев Лань и егерю Цзян Чэна и его брата, но и как один из тех егерей, чьи экипажи переезжали вслед за атаками кайдзю. За два года они совершили три полных круга по периметру Тихого океана, пока не закончили свой путь практически на своей Родине, — Инцидент Сяньлэ прервал блистательную карьеру Повелителя Вод и Ветров весьма жестоко, поставив в до этого полной успеха истории точку смертью одного из пилотировавших его рейнджеров. — У него есть пилоты? — Цзян Чэн чуть отступил, пропуская погрузчик с деталями. Видимо, теми самыми, которые он видел еще на посадочной площадке. — Нет, — веер замер. — Мы… попросили вернуться младшего лейтенанта Ши, чтобы он снова стал пилотом Повелителя Вод и Ветров, но… — Он, как и три года назад, не смог войти в дрифт, — закончил за него Цзюнь У, и на этом демонстрация Повелителя Вод и Ветров закончилась. — Мы нашли несколько дрифт-совместимых кандидатов, но из-за неудачи, которая едва не стоила нам целостности шаттердома, решено было пока отложить тесты, чтобы дать младшему лейтенанту Ши прийти в себя. — А если он так и не сможет создать ни с кем устойчивой связи? — поинтересовался Цзян Чэн. — Нам остается только надеяться на обратное, лейтенант Цзян. В противном случае, подозреваю, егерей у нас останется всего четыре, — он коротко обернулся. — Если вообще не три, — это молчаливое замечание Цзян Чэн пропустил мимо ушей, лишь немного поджав губы в секундной вспышке раздражения. Даже с пятью егерями картина, представавшая перед Цзян Чэном, была не слишком оптимистичной, но с четырьмя она казалась ему еще более мрачной. И еще более непонятной. Потому что он не понимал, почему не видит в доках иностранных егерей и пилотов: по программе поддержки здесь должен быть минимум один экипаж из другого шаттердома, а то и все два-три, как обычно это бывало. Но Цзян Чэн не видел в свободной нише никого, кроме группы что-то обсуждающих служащих. И это ему решительно не нравилось. Как и у Зелени и Собирателя Цветов, рядом с последним егерем были его пилоты. Разговор, пусть и не шел на повышенных тонах, явно был обоим неприятен — пилоты были хмурыми и напряженными и почему-то постоянно смотрели вверх, на окружавшие огромную машину леса, на которых, как и на лесах вокруг остальных егерей, суетились техники и служащие, исправляя нанесенный в последней высадке ущерб. — Подполковник Лань, старший полковник Не, — Цзян Чэн поприветствовал первым, подойдя ближе и уважительно поклонившись, как и Шэнь Цинцю получасом ранее. Оба пилота одновременно моргнули, прерываясь, и синхронно обернулись: Лань Сичэнь приветливо улыбнулся, Не Минцзюэ отрывисто кивнул и отвернулся обратно к Нефриту, предоставляя напарнику право поговорить со старым знакомым. — Лейтенант Цзян, — Лань Сичэнь, коротко обернувшись на леса в которой раз, слегка поклонился в ответ. — Маршалу таки удалось Вас уговорить? — Единственная причина, по которой я здесь, — Цзинь Лин, подполковник Лань. Лань Сичэнь понятливо кивнул. Он присутствовал при разразившемся пять лет назад после Гонконгского Инцидента грандиозном скандале, наблюдая его в первых рядах — прямо в кабинете Цзюнь У, стоя рядом с Цзян Чэном и их братьями, — и слышал, как Цзян Чэн по сути запретил Тихоокеанскому Оборонному Корпусу вспоминать о своем существовании. Единственной веской причиной, по которой Цзян Чэн мог вновь оказаться в стенах шаттердома, была, есть и будет защита племянника, ради которой он эти самые стены и покинул когда-то. — На этом я, пожалуй, оставлю Вас, лейтенант Цзян. Вверяю Вас заботе подполковника Шэнь, — Цзюнь У ответил на поклоны пилотов Нефрита, кивнул на прощание Цзян Чэну и вместе с Лин Вэнь развернулся, направившись по другим своим делам. У маршала в преддверии нападения кайдзю их всегда было немало. — Я отведу Вас к егерю, — Шэнь Цинцю веером указал Цзян Чэну направление. Цзян Чэн быстро попрощался с Лань Сичэнем и Не Минцзюэ и, крепче сжав лямку сумки, пристроился на шаг позади Шэнь Цинцю. Всю дорогу до последнего отсека в доке он не переставал хмуриться. В том отсеке — такой был в каждом из четырех основных доков шаттердома — обычно стояли либо резервные егеря, которым еще не подобрали пилотов, либо те, которые нуждались в особо сильной починке и ожидали своей очереди, чтобы попасть в пятый ремонтный док. Как подозревал Цзян Чэн, до Гонконгского Инцидента — ставшего вторым после Токийского, в котором егеря настолько сильно повредили, что он нуждался чуть ли не в постройке заново, — там стояли как раз резервные, потому что для ремонта после высадок в основном хватало и личной ниши егеря. Сейчас так и было, все егеря стояли в своих нишах. Поэтому Цзян Чэн, поняв, что его егерь находится в шаттердоме на правах резерва, задумался об одном. Неужели его егерю не подобрали новый экипаж? Неужели его брату не подобрали второго пилота? От мысли, что брат мог легко найти ему замену, свело челюсть. С его-то высоким ХШП-показателем, общительностью и дружелюбием, Цзян Чэн все пять лет сомневался, что этот «вечный двигатель» не встанет быстро в строй. Но, в противовес едким мыслям, ни егерь, ни брат на экранах телевизоров и в новостях в интернете не появлялись. И Цзян Чэн выкинул это из головы, посчитав, что брат хоть чему-то научился на смерти их общей старшей сестры и перестал красоваться при каждом удобном случае. Сначала получалось не очень: Цзян Чэн невольно искал любые упоминания, любые зацепки о судьбе когда-то близкого человека, но после Гонконгского Инцидента он слышал лишь об экипажах Бога Войны, Повелителя Вод и Ветров и любых других егерей на вооружении гонконгского шаттердома, но не о Нефрите и своем егере, а после Инцидента Сяньлэ нападения кайдзю и вовсе стали освещаться только как факт. Да и то — не всегда, насколько он заметил, отслеживая по привычке цикл атак. Пилоты больше не спешили давать интервью каждому новостному каналу, верховные политические деятели молчали, как партизаны на допросе во вражеском стане, прекратились ранее привычные парады с демонстрацией боевой мощи Тихоокеанского Оборонного Корпуса. Имена участвовавших в развертывании егерей и пилотов начали замалчивать — только если кайдзю не добирались до городов, но это случалось крайне редко, — даже вездесущим журналистам не удавалось вычислить защищающих родной берег героев, не было никаких торжественных речей о героизме, вечной памяти и благодарности — только призывы к спокойствию и что правительства все держат под контролем. Иногда даже создавалось впечатление, что войну с кайдзю люди придумали, настолько было тихо. И не думать о брате стало проще. Достаточно было считать, что он наконец решил заняться делом, а не глупым позерством, и все в голове Цзян Чэна вставало на свои места. Но. Цзюнь У попросил его вернуться. В его старого егеря. Не в нового. В старого. В того самого, которого Цзян Чэн вместе с братом пилотировал пять лет назад до Гонконгского Инцидента. Это означало, что у него нет пилотов. Либо их не было в принципе. Либо оба были мертвы. И Цзян Чэн не мог знать наверняка, ведь смерти пилотов и уничтожения егерей в СМИ также почти не освещались: раньше это вызывало вопросы, но после рассказа Цзюнь У о правде произошедшего в Сяньлэ Цзян Чэн понял, что этим пытались скрыть от общественности плачевность положения Тихоокеанского Оборонного Корпуса, в котором он пребывал последние три года. И, надо признать, попытки были успешными — Цзян Чэн ни разу не слышал о значительно увеличившейся смертности среди пилотов или двойном явлении. Кайдзю если и добирались до городов и разрушали их, то всегда поодиночке и почти сразу же уничтожались, но подобных случаев было немного — навскидку Цзян Чэн мог вспомнить не больше десятка, включая прорыв Стены Жизни в Сиднее. Именно эти случаи и освещала пресса, в остальном же она молчала. Цзян Чэн подозревал, что виновато в этом было расстояние: если кайдзю довольно редко добирались до населенных пунктов, значит, их встречали не на пороге — «Счастливой миле»(2), на которой обычно и проходило развертывание егерей, — а гораздо раньше. Видимо, именно такая полная конфиденциальность и стоила Тихоокеанскому Оборонному Корпусу пилотов, которые, по словам Цзюнь У, гибли с аномальной скоростью, средств, которые чуть ли не половиной бюджета уходили семьям погибших, — в том числе наверняка и за молчание, — и егерей, которых не успевали ни проектировать, ни конструировать, ни собирать на них деньги. Потому что по воспоминаниям Цзян Чэна в гонконгском шаттердоме было пять доков на шесть егерей каждый, и пустыми хотя бы на одного четыре из этих доков стояли, только когда какой-то из экипажей отсылали по программе поддержки в шаттердом другой страны. Но сейчас на все пять доков было всего пять егерей. И Цзян Чэн сомневался, что в остальных шаттердомах дела обстояли лучше. Пять лет назад егерей было около двух сотен, примерно по двадцать — где больше, где меньше — в каждом шаттердоме. Может, не все эксплуатировались, но они были, и они ждали своих пилотов из Академии. Сейчас же на весь Тихоокеанский Оборонный Корпус едва ли набралось бы сорок егерей, и Цзян Чэн подозревал, что это еще весьма оптимистичные предположения. — А вот и он, — Цзян Чэн моргнул, выныривая из своих мыслей, и посмотрел в ту сторону, в которую Шэнь Цинцю указывал концом сложенного веера. Искр сварки вокруг этого егеря почти не было, зато техников — едва ли не больше, чем на Зелени и Нефрите, которые пострадали в последней высадке. Люди в черных — такими они казались с огромного расстояния между платформой и лесами, но Цзян Чэн знал, что они были темно-фиолетовыми, — комбинезонах сливались в сплошную бесформенную массу, почти закрывающую собой вид на егеря, настолько быстро они носились и настолько их было много. Но Цзян Чэну не нужно было смотреть на открытую взгляду часть — голову и верхнюю часть груди, броня на которой, как и на Собирателе Цветов, была снята, открывая внутренние механизмы, — чтобы знать, как он выглядит. Темно-фиолетовый, с почти не выделяющейся талией и массивными плечами, в отличие от тех же Собирателя Цветов и Повелителя Вод и Ветров, — чтобы при использовании электрического кнута, свернутого в правом предплечье в специальном отделении, егерь не расставался с рукой и мог удержаться на ногах, когда кайдзю дергает его на себя, — и с кругом ядерного реактора в середине груди. — Он не изменился, — с удивительным для себя спокойствием заметил Цзян Чэн. Да, он остался точно таким же, каким Цзян Чэн его запомнил пять лет назад, когда прежде, чем пойти на посадочную площадку к ожидающему его вертолету, сделал крюк через док, в котором стоял его егерь. Цзян Чэн смотрел на него ровно минуту, сорок четыре секунды из которых — на наклейку на том месте, где у человека была бы правая ключица. Он не знал, чье это было желание — его или его брата, часть которого все еще оставалась в нем после дрифта, потому что так просто оборвать их слишком крепкое нейронное рукопожатие было невозможно, как бы Цзян Чэн того ни желал, — и не хотел в этом разбираться. Он просто смотрел на рисунок помещенного в красный круг светло-фиолетового мультяшного привидения, за котором была схематично набросана река, и прощался. С кем из них — с братом, с егерем, с самим собой, — Цзян Чэн не понял и по сей день. — Ну здравствуй, Речной Призрак. Давно не виделись. Цзян Чэну показалось, что егерь в ответ на его приветствие мигнул лампами в кабине, подсветив свое «лицо» желтым из-за стекла, и, возможно, именно из-за этого с его губ неосознанно сорвалось: — Цзянвэй(3). Они с Шэнь Цинцю вздрогнули одновременно. Шэнь Цинцю с хлопком раскрыл свой веер, который до этого держал закрытым с момента, как показал им Цзян Чэну на Речного Призрака, и молча скрыл нижнюю половину лица. Цзян Чэн как никогда был благодарен ему за деликатность. Он не хотел слышать ничего про человека, которому принадлежала вторая часть имени — когда-то бывшего их общим — егеря. — Цзян-сюн! — раздался возглас. По узкой служебной лестнице стремительно взбирался человек, расталкивая других и беспрерывно извиняясь, но тем не менее не прекращая таранить встречный человеческий поток. На последнем пролете все просто молча расступились, позволяя главному технику Речного Призрака практически взлететь на платформу и, радостно сверкая глазами, кинуться в предусмотрительно распахнутые объятия старого друга. Не то чтобы Цзян Чэн хотел с ним обняться — или в принципе обняться еще с кем-либо, — но он знал, что в противном случае этот недотепа, не иначе как по чьей-то ошибке ставший заведовать ремонтом его егеря, полетит носом вниз с высоты почти в семьдесят метров, запнувшись о собственную ногу и перелетев через перила. Споткнуться Не Хуайсан действительно споткнулся, как и предсказывал Цзян Чэн, но несомненно занимательного полета на встречу с бетонным полом дока ему все же удалось избежать. — Хуайсан, — приветственно кивнул Цзян Чэн, немного грубо вздергивая товарища за шиворот темно-фиолетового комбинезона, — явно нового, но на котором уже в нескольких местах были прожженные паяльником дырки, — и поправил сползшую из-за таких телодвижений на локоть сумку. Не Хуайсан неловко улыбнулся и понятливо отошел на пару шагов назад, вспомнив о нелюбви Цзян Чэна к тактильным контактам. — Цзян-сюн, не ожидал тебя еще раз увидеть, — он сунул руки в карманы и оглядел старого друга с ног до головы, чуть разочарованно хмурясь, — за прошедшие пять лет Цзян Чэн немного вытянулся, еще больше возвышаясь над ним, и это Не Хуайсану, над которым возвышались практически все, пусть и не категорически, но все равно не очень нравилось. — Обстоятельства. Не Хуайсан кивнул с пониманием. Как и Лань Сичэнь, он прекрасно знал о единственном обстоятельстве, из-за которого Цзян Чэн мог оказаться в шаттердоме, потому что был его лучшим другом — если так можно было сказать — и лучшим другом человека, который не просто присутствовал пять лет назад в кабинете Цзюнь У, но еще и сполна насладился обвинительными криками в свою сторону. В которых и прозвучало то, что Цзян Чэн больше никогда не вернется — и даже Апокалипсис не заставит его снова надеть драйв-сьют — и что он слышать ничего не желает ни о, ни от Тихоокеанского Оборонного Корпуса. «Хватит с меня и кайдзю, и егерей». Неловкое молчание, повисшее после его короткой фразы, затягивалось. Обычно охочий до долгих разговоров, сейчас Не Хуайсан, явно не зная, о чем вообще можно разговаривать со старым другом, не спешил нарушать образовавшуюся тишину и только колупался носком берца в сетчатом поле платформы, переведя взгляд с лица Цзян Чэна на выглядывающий край толстой подошвы. Цзян Чэн помогать ему не спешил. — Господин Не, если не возражаете, я покажу лейтенанту Цзян его комнату, — наконец разрушил витавшее в воздухе напряжение Шэнь Цинцю, незаметно возникая между Цзян Чэном и Не Хуайсаном. Не Хуайсан вздрогнул и быстро закивал. — Да, я… — он замялся. — Мне нужно еще кое-что проверить в Призраке, я, пожалуй, пойду, — Не Хуайсан воодушевленно кивнул самому себе и, пока никто не сказал еще чего-нибудь, так же быстро, как и появился, скрылся на лестнице, почти кубарем скатываясь по ступенькам. Цзян Чэн проводил его непонимающим взглядом. *** В гонконгском шаттердоме Цзян Чэн последний раз был пять лет назад, но даже за это время он не забыл расположение своей комнаты. — Неужели она все эти годы пустовала? — он недоуменно изогнул брови, смотря то на Шэнь Цинцю, застывшего возле небольшой лестницы к порогу, то на металлическую дверь. — Не совсем, — Шэнь Цинцю сложил веер и, аккуратно убрав его за пояс кителя, полез в карман. — Но сейчас она свободна. — И как давно? — Цзян Чэн ловко поймал брошенный ему ключ, но подходить к теперь уже — снова — своей двери на спешил. Следом он поймал и сине-зеленую проходку со своей фотографией и, как мельком отметил глаз, старым идентификационным номером — таким же, какой пять лет назад был выгравирован на его жетоне. Ее Цзян Чэн сразу сунул в карман толстовки. — С недавних пор, — Шэнь Цинцю сказал это спокойно, без напора и твердости в голосе, но Цзян Чэн все равно понял, что больше ему ничего не скажут. Максимум — отговорятся чем-то похожим, если он переспросит, и изящно оставят в одиночестве, и поймет Цзян Чэн, что так и не получил ответа на свой вопрос, только когда уже зайдет в комнату и разберет вещи. Шэнь Цинцю, если не хотел чего-то говорить, никогда и не говорил, даже если знал, — а верить в то, что человек, с которым согласовывалось размещение людей в шаттердоме и который выдавал ключи, не знает, когда освободилось то или иное помещение, Цзян Чэн отказывался. Шэнь Цинцю узнал бы даже о чьем-то намерении поселиться или переселиться, что уж говорить уже о самих этих действиях. Он просто не хотел отвечать Цзян Чэну. — Подполковник Шэнь, — Цзян Чэн решил сменить тему. Все равно его волновали еще несколько вопросов, ответов на которые маршал сначала не дал, а потом Цзян Чэн уже забыл о них, поглощенный лекцией о егерях. Шэнь Цинцю сложил руки за спиной и склонил голову к плечу, призывая продолжать. — У меня два вопроса: кто понесет бомбу к Разлому и где вы вообще ее достанете? — Цзян Чэн прокрутил ключи на пальцы за металлическое кольцо, на котором они держались, и твердо посмотрел в чужие глаза. — Бомбу понесет Собиратель Цветов, — «Даже несмотря на личность его второго пилота?», взглядом спросил Цзян Чэн. Лично он бы не доверил людям, которые только-только начали работать вместе, такое важное задание. Шэнь Цинцю тяжело вздохнул. — Он самый легкий егерь у нас на вооружении, больше просто некому. Остальные минимум в полтора раза тяжелее, с бомбой они потеряют в маневренности, если пилотам вдруг придется отбиваться от кайдзю. Никто не тешит себя надеждой, что егерю с бомбой не придется вести бой, лейтенант Цзян, — это было бы действительно глупо, подумал Цзян Чэн. Даже если егерей будет больше, чем кайдзю, все равно может случиться что угодно. — А достанет бомбу доктор Бай. У него свои каналы. — Нелегальные? — на всякий случай осторожно спросил Цзян Чэн. — Поверьте, лейтенант Цзян, это не так важно, — Шэнь Цинцю отмахнулся, но Цзян Чэн понял все сам. Действительно, могли ли быть легальные каналы, если бомбу будет доставать один человек, притом даже не военный, а ученый, а не правительство предоставит ее по официальному запросу маршала? Цзян Чэну хотелось лишь надеяться, что за подобные действия их всех потом не отправят под трибунал. — Что-нибудь еще, лейтенант Цзян? — Да, — Цзян Чэн поймал ключи и сжал их в кулаке. — Почему я не увидел ни одного егеря из другой страны? Это потому, что гонконгский шаттердом действует самостоятельно? — Не совсем, — повторился Шэнь Цинцю и в задумчивости погладил кончиками пальцев металлическую трубу перил. — Вы же понимаете, лейтенант Цзян, что после Инцидента Сяньлэ кайдзю из Разлома выходили по двое? — Цзян Чэн кивнул. — Помните прорыв Стены в Сиднее? — Цзян Чэн кивнул снова. Потом задумался. — Где был второй кайдзю? Шэнь Цинцю поощрительно улыбнулся. — В Сан-Франциско, — он убрал руку и снова завел ее за спину. — После этого, неделю назад, двоих мы отбили у берегов Шаньтоу. Кайдзю перестали атаковать системно, лейтенант Цзян. До прорыва Стены атака на Сидней уже была. Отбить ее стоило двух егерей, и хорошо, что только их, экипажи практически не пострадали. Сиднейскому шаттердому повезло, что Страйкер Эврику* по программе поддержки не успели даже погрузить, чтобы отправить к нам. — Действительно, повезло, — вздохнул Цзян Чэн и передернул плечами, представив, что было бы, если бы в Австралии не осталось боеспособных егерей. Их, кажется, было еще меньше, чем у Китая. — Я понял, подполковник Шэнь. Это все. Благодарю. Если кайдзю прекратили, как это было раньше, атаковать строго по определенным направлениям — пусть не определенным точкам, но даже такая по сути малость была огромным подспорьем в борьбе против этих чудовищ, — то становилось кристально ясно, почему в доках были егеря, принадлежащие только Китаю. Остальным шаттердомам надо защищать свои страны, а не отсылать и так немногочисленных егерей в другие, оставляя себя без защиты. — Не стоит, лейтенант Цзян, — Шэнь Цинцю поклонился вслед за Цзян Чэном. Прежде чем уйти, он остановился перед последней ступенькой и уже в полузакрытую дверь кинул Цзян Чэну его жетоны. Которые Цзян Чэн вместе с погонами и заявлением об увольнении швырнул на стол Цзюнь У пять лет назад. — Это Ваше, лейтенант Цзян. С возвращением. И не забудьте зайти в медотсек. Цзян Чэн не стал ничего отвечать. Цепочку на шею он накинул только тогда, когда Шэнь Цинцю скрылся за поворотом. *** Ставший привычным еще в глубоком детстве звук ударов деревянных шестов успокаивал обуреваемый различными мыслями разум и вытеснял из головы все лишнее и ненужное, оставляя только сосредоточенность на противнике — на его теле, на его глазах, на его шесте — и на себе: не позволить ударить, атаковать без шанса на ответ, пробивать, продавливать чужую защиту, сминая ее так же, как Мутавор** сминал Стену Жизни. Цзян Чэну не было жалко ни сменяющихся чуть ли не со скоростью света кандидатов в его сопилоты, ни усилий Шэнь Цинцю, который явно потратил немало времени в поисках дрифт-совместимых с ним людей. Цзян Чэн не чувствовал совершенно ничего по отношению ни к одному из них и потому разделывался с каждым максимум в четыре приема. Ему не нужны ни слабаки в одной кабине — в кабине его егеря, его Речного Призрака, — ни просто подходящие по характеристикам случайные проходимцы в своей голове. Ни с одним из них нормального нейромоста не построить. — Четыре — ноль. — Три — ноль. — Четыре — один. Голос Шэнь Цинцю был абсолютно бесстрастен, как и его лицо. Он с завидным спокойствием что-то отмечал в своем планшете и следом вычеркивал кандидатов одного за другим, успевая за скоростью Цзян Чэна, с которой тот отправлял их от одной стены — для еще не прошедших испытание боем — к другой, — возле которой стояли те, чьи кандидатуры были отвергнуты. Всего кандидатов было двадцать семь, девятнадцать из которых уже стояли у второй стены, потирая травмированные участки тела. Цзян Чэн не то что уставшим себя не чувствовал — он даже почти не вспотел. Так, только слегка влажно блестели открытые майкой плечи, да чуть намокли пряди у висков. Цзян Чэн мрачно оглядел оставшихся восьмерых, которые от его взгляда поежились, и обернулся к Шэнь Цинцю и Цзюнь У. — Вы точно уверены, что среди этих людей найдется мой сопилот? — в лоб спросил Цзян Чэн, со слышимым стуком поставив шест на устеленный татами пол и оперевшись на него руками. — Продолжайте по списку, лейтенант Цзян, — поджал губы Цзюнь У. — Ни у нас, ни у Вас выбора нет. Еще восемь кандидатов. Цзян Чэн с силой сжал кулаки, в одном из которых был зажат шест. Послышался скрип костяшек. По сути, выбор у них был. Один-единственный. Но о нем никто не говорил: Цзюнь У и Шэнь Цинцю прекрасно помнили, а Цзян Чэн не собирался хоть когда-нибудь вспоминать об этом человеке. Когда-то он выгнал его из своей жизни, и пускать обратно — в кабину Речного Призрака, в свою голову, к себе — совершенно не хотелось. Как бы сильно все внутри ни скручивало от мысли, что они больше никогда не пересекутся, как Цзян Чэн сам ему и приказал. За спиной зашептались пришедшие посмотреть люди — кто недоуменно, кто возмущенно. Брови Шэнь Цинцю моментально взлетели вверх, когда он чуть отошел в сторону, чтобы через плечо Цзян Чэна посмотреть, что случилось, и в его глазах мелькнула искра паники. Цзян Чэн оборачиваться не стал. Обозначая появление еще одного человека и его намерения, с нарочито громким стуком опустились на деревянную поверхность возле татами берцы, послышались шорох ткани и возмущенное чужими действиями грубое высказывание, насколько Цзян Чэн понял, одного из еще не прошедших испытание кандидатов. На краю сознания что-то заскреблось, и мир будто стал немного светлее. Цзян Чэн все еще не оборачивался. Фантомный дрифт, так и не распавшийся за прошедшие пять лет. Так и не сгоревший пеплом в разделившей их после смерти Цзян Яньли пропасти. — Позвольте мне. Цзян Чэн обернулся.