Как выйти замуж за принца

      Я сидела в самолете и ужасно нервничала. Нет, высоты я не боялась, но выучила на всякий случай несколько заклинаний, замедляющих и смягчающих падения. Так что шансы выжить у меня были объективно выше, чем у других. И волнения мои были связаны даже не с переездом в другую, совершенно чужую и незнакомую страну. К сожалению, курсы родного языка моей бабушки Александры я найти в Лондоне не смогла, но там все прекрасно говорили и понимали по-русски. Так что я усиленно учила новый язык. До овладения в должной мере было далеко, но по меньшей мере я могла поздороваться и расплатиться в магазине. Пригодились, как ни странно, уроки болгарского, но в гораздо большей степени — зелье, улучшающее память. Да, эффект от него был временный, и если не закреплять выученное под его действием впоследствии, все знания очень быстро улетучиваются, но скоро практики у меня будет много.       Не очень я переживала и по поводу предстоящей стажировки в самом лучшем местном университете. Узнав про семью своей бабушки, я вспомнила, что на одной конференции пересекалась с парнем, который приехал на стажировку в Эдинбургский университет как раз из этой страны. Я нашла его контакты и обо всем порасспрашивала. Надо было видеть, конечно, глаза моего профессора, а потом декана и ректора, когда я заявила, что хочу на стажировку к профессору Жорину. Мне изрядно повезло, что он публиковался на английском и темы его статей хотя бы отдаленно пересекались с направлением моей научной работы. Обычно все рвутся оттуда к нам. Однако мой профессор меня поддержал, сказав, что ничто так не развивает смекалку и сообразительность, как ограниченные условия. Я, правда, не совсем поняла, что он имел в виду, но была благодарна ему. И, в конце концов, это всего лишь год, а потом я вернусь в свою любимую лабораторию и продолжу исследования. Я уже внедрила в культуру in vitro один очень перспективный экземпляр катарантуса — сверх-продуцент алкалоидов. Ну, поколдовала, конечно, немножко. Но никто не заметил. Тем не менее работы предстояло еще много. Вот и сейчас темой моей работы будет изучение местной флоры как перспективного источника вторичных метаболитов. Хотя на самом деле все это было просто прикрытием для поиска моих родственников. Или совмещением приятного с полезным.       Пожалуй, если говорить о волнении, то мне бы сейчас стоило переживать как раз о том, как я буду связываться с местными магами. Совы так далеко, не зная точного адресата, летать отказывались — формулировка «мистеру Корвину», а также «миссис или мисс Корвин» их не устраивала. Надо было ехать самой. Но хотелось это сделать так, чтобы не нарваться на неприятности. Я даже специально сходила в отдел международных отношений в Министерство Магии, благо Перси Уизли меня не забыл и отнесся благосклонно. Когда я попыталась выяснить, где мне искать там магов, нужна ли регистрация и все такое прочее, он ответил: «Гермиона, просто соблюдай Статут и все. Там у них есть какие-то свои органы, но, кажется, им на все плевать, пока ты не начнешь колдовать на площади». Вот и все, что мне удалось узнать. Нет, я все же выбила из Перси адрес какого-то магического представительства, но оно было в Санкт-Петербурге. А это даже другое государство. Вот как так? Совершенно другая страна, другие законы, другая культура, а мне просто надо всего лишь соблюдать Статут. Что случится, если я его нарушу, Перси тоже не смог мне объяснить. Да уж, очень информативно.       Тем не менее волновалась я сейчас по совершенно иному поводу. Когда самолет уже взлетел, я полезла в рюкзак за плеером и наушниками, а обнаружила там Живоглота. Понятия не имею, как мы с ним прошли таможенный контроль. Но Глотик не мигая смотрел на меня своими желтыми глазами и урчал. Я покосилась на соседей — те почему-то ничего не замечали. Что же, Глотик уже не в первый раз оказывается в чемодане. Обычно, когда мы с родителями уезжали на каникулы, Глотик оставался с соседями и не возражал. Но когда я поехала в колледж, он тоже каким-то невероятным образом забрался в чемодан. Целую неделю он прожил у меня, а потом я отвезла его домой. До семнадцати я не рисковала аппарировать, чтобы не привлекать к себе внимание Министерства, и пользовалась обычным транспортом. Так повторилось несколько раз — хорошо, соседки у меня были понимающими, и никто не заложил, что я в общежитии держу кота. Глотик же вел себя идеально, замурчал всех соседок, лотком пользовался чуть ли не по расписанию, а когти точил исключительно о мой чемодан. Он даже вылизывался так тщательно, что шерсти от него почти не было. Но на третьей неделе я все же воспользовалась аппарацией. И в тот раз до него дошло, что я каждые выходные буду появляться в доме, и Живоглот перестал таинственным образом проникать в мои сумки. В этот же раз я явно не смогла бы мотаться домой на каждые выходные, а отпускать меня одну Глотик не захотел. С одной стороны, я была рада, что со мной будет друг. С другой, я теперь сидела как на иголках в ожидании, как я буду объяснять таможенникам наличие зверя и отсутствие сопроводительных документов на него. Пока я мучилась сомнениями и волнениями, рыжий нахал проспал весь полет. Сойдя с трапа, я тихонько колданула чары отвлечения внимания от своего рюкзака (в самолете колдовать я не решилась) и понадеялась, что Глотик местный контроль пройдет так же успешно, как и английский. И, видимо, магия низзлов сработала как надо.       Таможенник, заметив, что я нервничаю, поглядывал на меня и перепроверил мои документы несколько раз, и даже на Живоглота обратил внимание: — Путешествуете с плюшевым любимцем, мисс Грейнджер? — Да, сэр, первый раз так надолго покидаю дом, сами понимаете… — Не надо так волноваться, у нас очень гостеприимная страна. Удачной учебы, мисс Грейнджер.       Я покосилась на Глотика — ну точно, плюшевый, даже глаза игрушечные. Все же волшебный кот — это волшебный кот. Но по-настоящему расслабиться я смогла, только когда вышла из зоны таможенного контроля. Меня встречала милая девушка Юля, которая очень даже неплохо говорила по-английски. Для начала мы поехали в главный корпус университета, утрясли все вопросы с документами. Встречали меня очень радушно, постоянно пытались напоить чаем со сладостями. Ректорат располагался в красивом здании на центральном проспекте, я смогла вовсю насладиться сталинским ампиром. Когда все бумажные дела были улажены, мы доехали до общежития, которое располагалось на окраине города, как и сам биологический факультет. Зато я имела возможность посмотреть на город, а Юля пыталась объяснять мне, что здесь где. Она помогла мне заселиться, объяснила правила и даже притарабанила из свой комнаты чай и домашнее печенье. Так как был уже вечер, с профессором Жориным я должна была встретиться завтра. Я поблагодарила Юлю и, сославшись на усталость, вежливо выпроводила ее. Но у меня еще были планы. Мы с Живоглотом наспех осмотрели наше жилье — небольшая комнатка с окном на кольцевую, рядом такая же — в ней пока никто не жил, и потому я была полновластной хозяйки прихожей, крохотной кухоньки и санузла. Очень даже неплохо. Хотя я нигде не могла найти пробку для раковины, и кран был один, но с двумя вентилями. Потом вспомнила, что только в Англии так принято. Я быстро приняла душ, чтобы взбодриться, переоделась, взяла свой рюкзак, немного денег, которые обменяла в аэропорту, и спустилась в холл. Моего русского хватило, чтобы убедить сидящую внизу женщину помочь мне вызвать такси. Она, кажется, что-то ворчала не очень одобрительно и кивала на жутковатого вида серый металлический таксофон, притаившийся в глубине холла, но для того, чтобы им воспользоваться, нужна была специальная карточка, которой у меня, понятное дело, не было. Тем не менее такси было вызвано.       Я уселась в машину, Глотик мирно сидел в рюкзаке. Назвала водителю адрес и для верности показала бумажку. Мне пришлось повозиться, чтобы найти современное название улицы, но бабушка Сандра оставила достаточно подробный план, и мне удалось его совместить с новой картой. Самое смешное, что улица сохранила свое романтическое довоенное название — Грушевская. Мы ехали по широким улицам, застроенным высокими домами, и вдруг словно очутились в прошлом веке. Такие деревянные домики я видела только на картинке. Кажется, здесь даже держали кур. В центре столицы. Это можно было объяснить только магией. Я не представляю, чтобы в центре Лондона земля была занята под такой частный сектор. Кто-то явно применил забвение, а то и империо к главному архитектору.       И вот такси остановилось: — Девушка, вы уверены, что вам сюда?       Я понимала сомнения таксиста. Наверное, магглу дом казался давно заброшенным и нежилым, но я чувствовала, что он укутан довольно мощными заклинаниями. Значит, я не ошиблась. Я ответила что-то нейтральное, расплатилась и вышла. Подождав, пока машина уедет, я подошла к покосившейся калитке. Сердце мое гулко застучало. Я нажала на ручку и… ничего не произошло. Алохомора на кривенькую дверцу не произвела никакого впечатления, равно как и заклятия посильнее. Размахиваться бомбардой не хотелось. Во-первых, я обещала Уизли не нарушать Статут, а во-вторых, вряд ли это хороший способ заявить о себе родственникам. Я уже не знала, что делать, и в задумчивости принялась расхаживать вдоль забора и даже безуспешно попробовала его перелезть, но тут в рюкзаке завозился Глотик. Я открыла застежку и сердито посмотрела на него — не до кошачьих проблем сейчас. Сбежать он от меня, конечно, не сбежит, слишком сообразителен, но выпускать его в незнакомом месте я не собиралась. И тут я поняла, что в отличие от кота, не слишком умна я. — Глотик, спасибо!       В зубах низзл держал ту самую янтарную брошку-ландыш, которую я теперь повсюду таскала с собой. Я приложила брошь к калитке, и она послушно отворилась.

***

      Стоило переступить через границу, как мне открылся настоящий вид на ухоженный сад, пестрящий осенними цветами, и добротный старинный дом с колоннами, поддерживающими довольно большой балкон или скорее даже террасу. Я огляделась и пошла по выложенной каменными плитами дорожке. Глотик чинно шествовал рядом, на всякий случай вздыбив хвост и распушившись. Насколько я его знала, он не боялся, а просто пытался выглядеть представительно. Когда я уже почти дошла до входа, одна половина массивной двери раскрылась и ко мне навстречу вышла статная женщина с высокой прической. Я затруднялась определить ее возраст. С равной вероятностью ей могло быть сорок, шестьдесят или восемьдесят лет, тем более что в руках она держала волшебную палочку. Одно можно было сказать точно — женщина была красива. Элегантное платье было очень закрытым и длинным, нитка жемчуга и белые кружевные манжеты придавали образу утонченность. — Добрый вечер, — поздоровалась я по-русски. — Добрый, — ответила дама и дала понять, что ждет моих объяснений. — Меня зовут Гермиона Грейнджер. Я — внучка Александры Корвин, — сказала я и протянула брошь.       На лице женщины отразилось удивление, затем она глянула на янтарный цветок и порывисто обняла меня. — Алеся! — прошептала она, затем очень быстро отодвинулась от меня, и я увидела, что в глазах ее стояли слезы. — Прошу прощения. Я уж не чаяла, что когда-нибудь получу весть от сестры, а тем более увижу ее внучку. Ах, я до сих пор не представилась — Алена Васильевна Марцинкевич, в девичестве Корвин.       И она повела меня в дом, просторный и светлый, в классическом стиле. А потом мы долго говорили. Мой русский был еще недостаточно хорош для непринужденного общения. А Алена Васильевна не знала английского. Мы общались на странной смеси французского, латыни и русского, но, как ни странно, прекрасно понимали друг друга. Нет, не зря я в свое время взяла в колледже курс латыни. Вот, казалось бы, в Хогвартсе я должна была ее выучить, но нет — там почти никто, кроме профессора Флитвика, не давал нам переводов слов и заклинаний. Да, если честно, профессора Флитвика мало кто и слушал. А ведь столько книг о магии написано именно на латыни. Так что к университетскому курсу у меня был неплохой словарный запас, но совершенно никакой грамматики. Многое пришлось переучивать и доучивать.       Зато теперь я с интересом слушала историю своего рода. У моей бабушки, кроме сестры Алены, был еще брат Константин, а сама семья была очень старинной, и если зарываться в глубь веков, то восходила к полоцкому князю-колдуну Всеславу. Тот умел оборачиваться волком и другими зверями — неслыханное дело для Англии, но для славян обычное. Зачем ограничивать себя одной анимаформой? Много славных предков стояло за моей спиной. Были и портреты в семейной галерее. А бабушка Алена — она попросила называть ее так, хотя слово «бабушка» не очень с ней вязалось — вела рассказ, начиная от первого Корвина, который был анимагом-вороном, за что и получил свою фамилию, и женился на правнучке Всеслава-Чародея. Потом мои предки часто брали в жен княжон, а своих дочерей отдавали в не менее славные роды. Я слушала это, как сказку, и не до конца понимала, какой же род стоит за мною, сколько княжеской и даже королевской крови смешалось в роду Корвин. И вот мы дошли до портрета моего прадеда Василия Борисовича Корвина. Суровый мужчина посмотрел на меня из-под косматых бровей. Я смутилась. И тут бабушка Алена принялась рассказывать ему про меня на красивом и мягком языке, похожем на русский, но вместе с тем другом. А он все смотрел на меня. — Добрый вечер, — промямлила я, смутившись. — Алена, завi Канстанса. Дзяўчынку трэба ўвесцi ў сям’ю. — Добра бацька, заўтра ён вернецца, усё зробiм, калi Гермiёна сама так вырашыць.       И тут он спросил у меня: — Adsentiris? — O fideles.       Вдруг на портрете появилась еще дама, моя прабабушка. Какое-то время мы общались и с ней. Но тут бабушка Алена посмотрела на часы. Она вежливо распрощалась с портретами, и мы ушли из галереи, вернувшись в уютную гостиную. Там уже был накрыт стол. И я увидела существо весьма необычное. Маленький и очень волосатый человечек, одетый в рубаху и штаны, и даже с кушаком, но босой, стоял и поглаживал окладистую бороду, в которой красовались цветные ленты. — Гаспадыня, вячэра ўжо чакае вас. — Дзякуй, Кузьма. Цi усяго ў цябе хапае? — Так, гаспадыня, дзякую. А што гэта за дзяўчына ў спадарынi ў гасцях?       И меня снова представили. Маленький человечек поглядел на меня — кажется, я скоро привыкну к этим оценивающим взглядам — а потом произнес: — Так, падобна на Алесю, добрая будзе чараўнiца. I кот у яе спраўны.       И подал мне руку. Я наклонилась и пожала ее. — Кузьма. — Гермиона.       Человечек хитро улыбнулся и исчез. — Кто это? — Домовой. У вас в Англии разве их нет?       Я покачала головой. Нет, этот важный домовой, исполненный собственного достоинства, мало чем напоминал английских домовых эльфов. — Нет, наши домовые эльфы совсем не такие. А почему он босой? — Ну, он же домовик. Ходит только по дому, на улицу может выйти, только если хозяин переносит его из дома в дом в своей обуви. И никак иначе. Впрочем, если в доме довольно долго живут волшебники, то домовой там заводится сам собой. Только его надо будет приручать и договариваться, а они часто бывают проказниками. А Кузьма уже не одно столетие служит нашей семье. Ладно, Гермиона, давай ужинать.       И мы уселись за стол. Все было очень вкусным, хоть и непривычным для меня. Все эти соленья и странные блюда из картофеля. Но разговор был куда интереснее. А бабушка Алена продолжала рассказывать про семью. У прадеда Василия, того самого, что я видела на портрете, было трое детей: сын Константин и две дочери, Алена и Александра. Младшая оказалась сквибом. Но здесь в этом не видели проблемы. В целом волшебники были куда более интегрированы в обычный мир. Возможно, потому, что здесь не было никакой инквизиции. О колдовстве не распространялись, но и не прятались. Раньше каждый знал, где можно найти знахаря или провидицу. С приходом советской власти все стали делать вид, что ничего такого нет, но по-прежнему водили детей к «бабкам», когда врачи были бессильны. А волшебники жили своей жизнью. Некоторые даже работали с магглами. Например, бабушка Алена была актрисой в столичном театре. А вот ее брат Константин продолжил семейную династию и стал артефактором. Кажется, мои глаза загорелись, когда я об этом узнала. Ну разве бывают такие совпадения? А бабушка Алена сказала, что нет ничего удивительного, что меня привлек раздел этой магии — это просто говорит моя кровь. Так вот, когда стало понятно, что у Александры, или, как ее звали дома, Алеси нет способностей к волшебству — никто особенно не расстроился. В школе, обычной маггловской школе, она училась хорошо, она даже успела поступить в университет, когда началась война. Волшебники сражались наравне с простецами, и многие чудеса героизма легко объяснить, если вспомнить про магию. Но в отличие от волшебников Алеся не умела исчезать и была взята в плен. Хорошо, что она попала к обычным фашистам, а не гриндевальдовским прихвостням, которые бы просто убили ее, как дурную кровь. Семья так и не узнала, что случилось с Алесей, и ее считали погибшей. Мы говорили и говорили, а когда спохватились, было уже глубоко за полночь. Бабушка Алена, не слушая моих возражений, оставила меня ночевать. Спалось мне на удивление легко и приятно под крышей этого светлого дома.

***

      Дни закружили меня в карусели. Утром я посещала лекции в университете, которые читались на русском, понимала я через слово, но постепенно втягивалась, тем более что говорили о вещах в общем-то знакомых. Меня занимало и общение с обычными студентами, которые, как и все, удивлялись, что я здесь забыла после Кембриджа. Всем хотелось сравнить обучение здесь и там, особенности жизни, культуры и всего остального. Мне было непривычно оказываться в центре внимания, но, в конце концов, мне и самой было интересно не меньше. Что касается лекторов, то многие из них были профессионалами, увлеченными своим делом. Не все, конечно, могли преподнести свой предмет, но мне почти на всех лекциях было интересно. Пользуясь определенной свободой, данной мне деканатом, я посещала только те лекции, которые мне были интересны. Но в расписании я видела много странных и ненужных, на мой взгляд, предметов. Впрочем, свое мнение, я никому не навязывала.       Днем я работала в лаборатории. Профессор Жорин препоручил меня заботам своих подчиненных, которые поначалу носились со мной, как с хрустальной вазой, но постепенно привыкли. Я вскоре стала задерживаться допоздна. Таких же одержимых хватало и здесь. Но я все-таки поняла, что имел в виду мой научный руководитель, когда говорил об ограниченности ресурсов. Здесь всегда приходилось проверять наличие того или иного реактива. Уточнять, не работает ли кто в данный момент в ламинар-боксе, бронировать время работы даже на простейшем оборудовании. А еще здесь все, что у нас считалось одноразовым, было многоразовым. Нет, для самых требовательных реакций и процессов, разумеется, использовалось новое. Но разлить среду, добавить в нее антибиотик могли и отмытым пластиком. Когда я в первый раз увидела гигантскую кастрюлю, в которой кипятились одноразовые наконечники для автоматических пипеток, я была, мягко говоря, удивлена. Желтые, белые, голубые пластиковые конусы в обильной пене мерно побулькивали на плитке. Зрелище было футуристическим. А однажды аспирантка, та самая Юля, что встречала меня в аэропорту, прибежала в лабораторию — все как раз пили чай — и радостно заявила: — Девочки, смотрите, что у меня есть! — воодушевленно сообщила она, не заметив меня за шкафом, и достала из сумки пустую пластиковую банку из-под кофе. — О, класс, молодец, Юлька, будем в ней эппендорфы стерилизовать.       Вот тогда я впервые столкнулась с тем, что здесь приспосабливают самые обычные вещи для самых необычных целей. Пластиковые банки из-под кофе использовались для стерилизации мелкого пластика. В жестяных банках опять же из-под кофе или детских смесей грели среды. Щеточки для туши использовались как маленькие ершики для мытья эппендорфов и мелких пробирок. А стеклянные баночки из-под детского питания — в качестве сосудов для выращивания растений-регенерантов. Первое время меня пытались оградить от этой стороны жизни лаборатории, но это было невозможно. Слишком многое пришлось бы поменять ради меня одной. Но люди были замечательные — в таких условиях они умудрялись работать, получать интересные результаты и писать диссертации.       Появился у меня и необычный знакомый. Петр Александрович был неотъемлемой частью лаборатории и занимался исключительно наукой, не отвлекаясь на преподавание и студентов. Петр Александрович благодушно шутил со всеми и мог просто так, без всякого повода, принести всем девчонкам цветы. «У меня было плохое настроение — а теперь хорошее». Несмотря на все запреты, Петр Александрович курил прямо в своем кабинете какие-то жуткие папиросы без фильтра, в качестве мундштука используя все те же синие наконечники. Он мог прийти на работу слегка пьяным или выпить на рабочем месте. Все закрывали глаза. Потому как стоило чему-то сломаться, или если возникал вопрос с компьютером, или еще тысяча если — все шли к Петру Александровичу. «Вы — волшебник!» — сообщали ему дамы, когда он, немного поколдовав, возвращал им прибор. Мужчины просто приносили Петру Александровичу то, что он любит.       Вот и у меня однажды заклинило термостат. Я собиралась идти к заведующему, когда Юля бросила: — Что, опять сбоит? Позови Петра Александровича, ну, он в триста тринадцатой живет.       И я отправилась туда, где живет Петр Александрович. Робко постучавшись, я вошла в его вотчину и поздоровалась. — А, Гермионочка? Что-то стряслось? — раздалось откуда-то из недр кабинета. — Петр Александрович, термостат в триста пятой не работает. — А, хорошо. Подожди, я сейчас с тут с одной штукой закончу — две минуты.       Я послушно осталась и принялась рассматривать кабинет, мастерскую и лабораторию в одном флаконе. Мой внутренний перфекционист выл диким голосом — хаос царил повсюду. На книжных полках вперемешку стояли фантастика, справочники по физике и электронике, самоучители по программированию, словари и даже кулинарная книга. На рабочих столах стояли полуразобранные приборы, валялись всевозможные проводки, микросхемы, чашки Петри с давно засохшей культурой и пепельница. Что творилось в шкафах, представлять не хотелось. В правом углу висела икона, а на окне чах помидор в горшке. Я глянула на, так сказать, письменный стол и обомлела. Помимо всего разнообразия предметов, которые там должны и не должны были быть, стояла и подставка для ручек и карандашей из красиво обработанного куска ветки. И все бы ничего, но в этой же подставке торчала и волшебная палочка. У меня открылся рот. — Петр Александрович! Вы — волшебник? — Все так говорят, — хитро улыбнувшись в седую бороду, сказал мастер. — Да нет же, настоящий! — выпалила я и вытянула свою волшебную палочку.       Глаза его блеснули за толстыми линзами очков. — Ах вот оно что! Ну тогда, я думаю, термостат еще полчаса подождет? Кофе или чай? — Чай.       В полчаса мы не уложились. Оказалось, встретить волшебника среди ученых не такая уж и редкость. Петр Александрович был полукровкой. Но предпочел жить на два мира, что ему вполне удавалось. Руки у него были золотые, и он мог починить почти все. Если не руками, то с помощью магии. — А здесь все так, — разводил он руками. — Все только на магии и держится. Вот взять хотя бы эту штуку.       И он протянул мне старый рефрактометр, перевернув вверх ногами. — Думаешь, это знак ГОСТа — это же пентаграмма, и на инвентарный номер глянь, ты ж нумерологию учила?       Я учила. Если смотреть так, то рефрактометр был зачарован на прочность и точность. — Или вот. Разработка наших артефакторов.       И Петр Александрович плюхнул перед моим носом моток синей изоленты. — Держит вообще все. Надежнее репаро. А еще отлично проводит магию и изолирует электричество. Если надо помагичить над прибором, без нее никак.       С тех пор я почти каждый день у него чаевничала. Волосы мои пропахли табаком, девочкам я врала, что беру у него фантастику. Но Петр Александрович был просто кладезем информации по артефакторике. И я впервые за долгое время почувствовала, что мне снова интересна магия. Мне хотелось колдовать и придумывать что-то свое.

***

      Вечерами я пропадала у Корвиных. Бабушка Алена и дед Костя всегда были рады меня видеть, а Живоглот так просто поселился там. Конечно, ему было куда комфортнее в большом доме с садом, чем в комнате в общежитии. А Кузьма его и вовсе баловал — кормил рыбкой, чесал шерстку, короче, Глотик хорошо устроился, хоть и был переименован в Рудика. Мне же тоже было очень комфортно. Я узнавала свою семью и новую, необычную магию, учила язык. Через месяц я была готова к ритуалу по введению в род. Не было никаких ритуальных залов и алтарных камней, как это принято в древних родах Англии. А была дубовая роща. Трава зеленела на поляне, словно был май, а не начало октября. Дубы, могучие исполины, еще не сбросили своих листьев и стояли, протянув к нам свои ветви-руки. Солнце еще не поднялось, но его первые лучи уже проникли на поляну, давая мягкое освещение и разгоняя сумерки. Длинные льняные рубашки, вышитые защитным красным узором по подолу, горловине и краю рукавов, намокли от росы. Босые ступни мои замерзли, но, поглощенная красотой момента, я не замечала этого. Нас было много, собралась почти вся семья — мои двоюродные бабушка и дедушка, их дети, внуки и даже правнуки. Мне на голову надели венок из осенних цветов и листьев, я стояла в центре, а вокруг шли все мои родственники. Дед Константин, глава рода, затянул песню на древне-белорусском языке, и все подхватили. И я тоже. В песне пелось о славной истории семьи, о могучих мужчинах и прекрасных девах, добрых матерях и защитниках рода. Пелось, что сегодня Корвиных станет больше. Желали удачи, счастья, радости. Я пела вместе со всеми. И как-то вместе со звуками и плавными движениями полутора десятков людей я почувствовала, как поднимается магия и окутывает меня волнами. Я унеслась куда-то, потерявшись в этом красно-белом хороводе. Когда способность четко соображать вернулась ко мне, я все так же стояла в центре поляны. За руки меня держал дед Костя и его старшая дочь Анна. — Цяпер ты — частка рода Корвiн. Да нашай сям’i далучылася выдатная чараўнiца.       Потом он достал дубовый лист из моих волос и добавил: — Добры знак.       А потом был семейный праздник. Некоторых я видела впервые, с некоторыми уже была знакома. Но, пожалуй, никогда я не испытывала такого чувства единения. Это было прекрасно. Это было так радостно. Все пели, смеялись, танцевали и меня учили. Мои троюродные братья по очереди терпели, как я оттаптываю им ноги. А кузины показывали, как можно заплетать косы, рассказывали про защитную вышивку. О такой простой и сильной магии я еще не слышала. Единственный ребенок в семье, я и не подозревала, что значит большая семья. Теперь я знала. Я приняла фамилию рода. Теперь в магическом мире именно так меня и будут звать: Гермиона Корвин. В маггловском мире я оставалась Грейнджер. Родители не возражали, а отец даже решил приехать и познакомиться со своей родней.       Я ни одного дня не пожалела, что приехала сюда. Я обрела большую семью, целый род теперь стоял за моими плечами, я приобрела уверенность. И гораздо лучше стала понимать английских магов, которые кичились своими родословными. Но также я увидела, что маги могут чудесно жить и в обычном мире, чем я вовсю и пользовалась.       Я вполне успешно стала вводить волшебные растения в культуру in vitro, и начала я, конечно, с папоротника. Пришлось поломать голову над составом сред, но не так и сильно это отличается от зельеварения. А еще все удивлялись, почему у меня эта культура растет, а кто бы другой ни взялся за пассировку — обязательно что-то пойдет не так, и каллус перейдет в некротическую фазу, а регенерант погибнет. Я только улыбалась и разводила руками. И только Петр Александрович знал, в чем дело. С ним мы и опубликовали несколько статей в местном «Вестнике зельевара» на русском. Отправила я свои наработки и в английский журнал, под фамилией Корвин, конечно. Я и не догадывалась, что получу такой отклик.