Когда мы судим сами себя, приговор обычно выносится в нашу пользу.
Сердце готово было разорваться на части, не справлялось, не успевало перегонять кровь. Билось в бешеном ритме, работая за двоих. Словно чувствовало, что это конец. Что другое – то, которое появлялось на смену в полу-форме – почти остановилось, оледенело, после вынужденного купания в холодной реке. Коричнево-бурый пума нёсся на пределе возможностей. Проваливался в рыхлые сугробы, поднимался, плюясь снегом, забивающимся в раскрытую пасть, и снова кидался вперёд. Он знал, стоит остановиться – умрёт. Его мотало из стороны в сторону, вело как волка после пары бутылок вишняка. Дыхания не хватало. Морозный воздух обжигал лёгкие, но не приносил насыщения. Пума давился слюнями, слезами, текущими из глаз, спотыкался, то и дело зарываясь носом в слепящее на солнце белое крошево. С каждым шагом сил становилось всё меньше. Немеющие, дрожащие лапы разъехались, отказываясь нести тело дальше, и зверь упал. До Ольховки оставалось не больше ста метров – так близко и бесконечно далеко. Уже видимый крайний дом клана расплылся мутной серой дымкой, пропадая. Фа-Рид дёрнулся и проснулся, жадно хватая ртом воздух. В груди саднило. Обрубок некогда длинного хвоста нервно мёл по матрасу. Пальцы на руках, – которые остались после обморожения, без когтей, а некоторые так вполовину короче, чем нужно, – снова свело судорогой, загибая к центру ладоней. От затылка по хребту прокатилась горячая волна, практически парализуя. Он медленно выдохнул, пытаясь успокоиться. Никаких резких движений, пока не отпустило. Только лежать и надеяться, что сможет потом самостоятельно подняться. Постепенно мышцы расслабились, давая возможность ровно сесть. Рид столкнул на пол влажную от пота подушку, туда же отправилось сбившееся в изножье тонкое шерстяное одеяло. Осторожно провёл по шее, ощупал плечо, задевая неровные отметины, оставшиеся от клыков. Он ведь тогда даже не почувствовал, как Ян укусил, вытаскивая его из полыньи. Разорвал плоть, сломал кости – спас? – покалечил, оставив уродливые шрамы и постоянную боль. Не перекидывайся Рид в полу-форму, не страдал бы, но во сне он перестал это контролировать. Хуже всего, что отчего-то не мог морфнуться сразу обратно и потому мучился, пока не накрывало дремотой. Почти каждая ночь теперь походила на другую: кошмар, резкое пробуждение, выгибающие тело корчи, порой до воя в голос, и тягостное забытьё после принятия лекарства. К утру проходило, оставляя за собой дикую усталость. Под кроватью стояла пузатая склянка с маковым настоем. На пару глотков, и тот уже разбавленный, слабый. Рид приложился к горлышку, морщась от горечи. Вылакал всё. Растянуть ещё хотя бы на день не подумал, все мысли были только о горящем огнём плече – быстрее забыться, отключиться, перестать ощущать. А решать, откуда брать ещё настойку будет завтра. И с этим точно возникнут проблемы. Старейшина Кей-Ома, заходивший накануне, однозначно дал понять, что содержать бывшего офицера за просто так клан не собирается. - Всё, что обязаны сделать со своей стороны, мы сделали, – сказал прямо, усаживаясь за стол. – В доме оставайся. Но долю получать будешь как все. На сколько заработаешь. Обычный уклад, так везде было. Отпахал на общих полях – урожай выделят, на охоту сходил – получил часть добычи. В свободное время волен заниматься чем угодно. Своё хозяйство возделывать, например, если нужно больше продовольствия. Нет – так хоть в потолок плюй. Ничего сложного или невыполнимого. Только не с одышкой и периодическими приступами, когда на ровном месте в глазах темнело и колени друг о друга стучали, подгибаясь. Рид цыкнул: - И что мне делать? Я сейчас даже мышь не поймаю. А на огороде сдохну. Мне воды ведро до крыльца дотащить два захода нужно. У брата своего спроси, он сказал, до середины осени не напрягаться. - Я знаю. Вот к Ичи и пойдёшь. Траву собирать много сил не надобно. - С омегами что ли? Лекарь, когда приходила пора за грибами или за ягодами или цвело что-то нужное, гонял молодняк на промысел целой толпой, считая, что так быстрее и больше принесут. В гомонящей толпе едва повзрослевших детей Рид белой вороной смотреться будет, им в радость позубоскалить – посмешище! Кей-Ома как прочитал его мысли. - Я тебя не уговаривать пришёл, а в известность поставить. Завтра сбор у Синей пещеры. Надумаешь, приходи. Нет, так нет, твоё право. - Дай месяцок ещё отлежаться, – Рид сложил руки на груди, недовольно хмурясь, – не велика услуга за освобождение. Без моего отряда от клана ничего не осталось бы. Или забыл, как от волков драпали? Старейшина поджал губы: - Не забыл... Потому в зашей тебя и не выгнал, хотя есть за что, – поднялся, показывая, что разговор окончен. – Не заикайся больше об этом. Рид промолчал. В другое время, не будь так зависим от обстоятельств, обязательно поспорил, в чём бы ему себя виноватым считать. Что предателя, прячущего у себя дома вражеского омегу, поймал? Спасибо должны сказать, а не нос воротить. Или что права свои превысил, почти свершив самосуд? Так война на дворе была, не до соблюдения формальностей. Рида откровенно злило, что в клане очевидного не понимают – как раз он поступал по совести. Впрочем, откуда такая несправедливость, он догадывался. У кота, что волка выхаживал, – Дру-Яна, к слову сказать, его одноотрядника, – здесь дружок жил. Кей-Шио, молодой омега, старейшине дальним родственником приходящийся. Вот он, наверняка, и ходил настраивал всех против Рида. В отместку. Наподдать бы ему, что бы рот лишний раз не раскрывал, но пока возможности не было. Оставалось только ловить на себе неприязненные взгляды соседей и торчать дома, ожидая, когда восстановится полностью. После посещения старейшины, Фа-Риду закралось опасение. Раньше тот лично не появлялся, передавал слова через мелких котов, служивших у него на побегушках. Не хорошо это было. Как бы не собрался выставить перед самой зимой, сославшись на то, что лишний рот кормить не обязан, тем более не работающий. Конечно, в Ольховке Рида ничего не держало. Мог бы уйти, давно бы ушёл. Но останавливал страх, что сил не хватит дойди до посёлка, где примут. Свалиться в лесу и сдохнуть одному – скверная перспектива. Потому пришлось запихать свою гордость куда подальше.****
Фа-Рида крутило до самого рассвета. Настойка не действовала, не дарила блаженного забытья. Руки хотелось отгрызть, чтобы не мучиться. Он катался по кровати и выл в подушку: - Что б ты сдох, Ян! Где бы ты ни был, что б ты сдох! Что бы вы все сдохли! В какой-то момент выгнуло так, что в приступе ослепляющей боли сознание покинуло его. Поднялся Рид в-человеке абсолютно разбитым. Будто не спал вовсе. Завтрак не лез в горло. Он с трудом заставил себя доесть хлеб с варёным яйцом, отставил кружку и сунул в неё завариваться пучок ромашки. Вернётся, будет что выпить, не пустой кипяток хлебать. На такие излишества, как чай, старейшина давно не расщедривался, выдавая долю по минимуму. Нужно было собираться. Работа действительно не сложная. Походит в пещере, поскребёт по камням, собирая мох или плесень, или чего там лекарю нужно – не переломится. Долю требовать будет маком. Запасы пока оставались, с голоду не опухнет, а вот вторую ночь, не смыкая глаз, когда покалеченная полу-форма не отпускала, он не переживёт.