Сын ПОРОКа

      В одном Доктор Стент был прав — я начал постепенно вспоминать.       Но от этих воспоминаний я только больше ненавижу ПОРОК. Начнем с того, что из-за них умер Чак! Я знаю, что кинжал кинул Галли. Я видел это. Помню, как замер от неожиданности, не сразу осознав, что оружие летит прямо в Томаса. Прекрасно помню лицо куратора строителей. И я уверен, что, хоть он и стебанулся, эта идея была явно не его! За два года в Глэйде я изучил его противную физиономию на советах или во время агрессивных диалогов с ним, и я знаю его мимику как каждый поворот и тупик лабиринта. И тогда оно буквально вопило о нежелании этого делать и даже… сопротивлении чему-то. Да, он чему-то сопротивлялся. И я уверен, что мне это не показалось! Галли принудили кинуть кинжал в Томми. Принудили Создатели.       Но на Чаке они явно не собирались останавливаться. Они повесили всех наших спасителей в столовой! Черт! Надо же быть настолько больными на голову, чтобы поубивать столько людей для достижения какой-то стебанутой цели! Причем еще таким зверским способом!       И да, они похитили Терезу! Я видел, как это сильно ударило по Томасу. Честно говоря, по мне тоже. Хоть у меня не было к ней любовной привязанности, как у Томми, я чувствовал обязанность защищать ее, как единственную девицу нашей мужской компании. И она пропала. В напоминании о ней осталась только табличка: «Предатель». Я понятие не имею, что это значит. Никак не вспомню. Неужели Тереза нас предала?       И что потом? Они морили нас голодом и жаждой! Чертовы ублюдки-садисты! Помню я старался поддерживать товарищей, хотя все больше и больше сомневался в своей правоте. С чего я взял, что они не позволят нам умереть? Они убили наших спасателей, повесив. Может, и с нами они решили расправиться — только более жестоким способом.       На третий день, когда от истощения я еле передвигался, я уже полностью потерял надежду. Решил даже, что пора обменяться с Минхо прощальными словами — на всякий случай. Уселся рядом с ним в столовой, оперевшись спиной на стену. Помню, сложно было оставаться в сознании. Друг тоже выглядел хуже смерти — бледный, с темными огромными синяками под глазами и впалыми щеками.       — Не смей, Ньют, — голос Минхо хриплый, еле слышимый.       Он понял.       Даже в полусознательном состоянии он видит меня насквозь. Впрочем, как я его.       — Кончай мысли читать, шанк. Томаса хватает, — каждое слово приходится выдавливать из себя.       — Ну, а что, так удобнее. Я языком еле волочу.       — Ну хоть что-то заставило тебя заткнуться.       Друг слабо толкает меня в бок и морщиться. Отвечать ему тем же я не решаюсь — это действие может забрать остаток энергии, и я так и не скажу, что собирался. А я должен.       Повисает молчание.       — Я хотел сказать… — я наконец набираюсь сил, — Что ты был прав. Мы выбрались.       Я поворачиваю голову и встречаюсь с его взглядом. Он не отвечает. Ему и не надо. И так ясно, что моя речь в данной ситуации прозвучала не сильно воодушевляюще, скорее наоборот — мы два года пытались выбраться из лабиринта и зачем? Умереть здесь?       Минхо словно услышав мои мысли хмурится и качает головой, будто говоря: «Идиот, мы из лабиринта выбрались и отсюда найдем выход!»       Сложно поверить.       Я поворачиваю голову, упираю взгляд в потолок. Если мы умрем, то хотя бы не в лабиринте — это слегка утешает.       Но все равно по воле Создателей…       Не знаю, сколько проходит времени, я отключаюсь.       На этом мои воспоминания обрываются.       И как после этого я должен доверять ПОРОКу или Доктору Чарльзу Стенту, который «курировал» меня до «первой Фазы»? Догадываюсь, что «первая Фаза» — это два года в лабиринте. Но если была первая, то должна быть и вторая? Мне хочется ее вспомнить, но в то же время боюсь того, что вспомню…       Также моя память вернула мне события после моего первого пробуждения в палате. И в этом Доктор тоже был прав — я сопротивлялся и, несмотря на слабость и боль, пытался встать, добраться до двери, короче, сбежать. Поэтому меня связали.       Бежать я не передумал. Только сейчас буду действовать разумно. Мне нужен план. Я должен знать, когда лучше всего начать действовать. И да, я должен добиться их расположения, чтобы меня развязали.       Доктор Чарльз Стент — единственный, кто пытается наладить со мной контакт. Медбратья каждый раз молчат, и их лица реально ничего не выражают, словно они роботы. Они приносят еду и только в это время освобождают мне одну руку. Пристально следят за мной, пока я ем, затем сразу же привязывают обратно. Они также развязывают меня, когда надо провести что-то вроде зарядки, то есть поднять руки и ноги и вся в этом роде хрень — я даже не представлял, что все эти банальные действия будут так тяжелы для меня. Поначалу я уставал от минуты этих упражнений, но я не сдаюсь и стараюсь вернуть былую силу.       И да, они отвязывают меня, когда мне приспичит в туалет. Только и тут сбежать не удастся — они, блин, относят меня в кабинку на руках. ОТНОСЯТ! Что ужасно унизительно, так как — эй, я и сам ходить могу! Но им плевать на мои сопротивления и споры. Либо так, либо утка. Черт! Хорошо, что у них есть хоть какое-то банальное понятие о личном пространстве, и они оставляют меня одного.       Больше никто не появлялся.       Доктор Стент, который оказался Доктором психологических наук, в основном спрашивает у меня вопросы, связанные с памятью, ощущениями и чувствами, и это только тогда, когда я не сплю, а меня буквально вырубает, стоит мне пробыть в сознании чуть больше часа. Он постоянно обещает мне, что вскоре мои руки освободят, но этого не происходит. Уже второй день. И как мне после этого ему верить?       Мне надоело сидеть! Мне надоела моя палата! И я не верю ни единому его слову о моих друзьях! Где они?! И живы ли вообще?

Прошлое

      До сих пор не могу поверить, что они живы и по большей части даже невредимы! Это невообразимо! Я был настолько уверен, что выжить ночью в лабиринте невозможно, что на мгновение оторопел, когда увидел Минхо и Томми в конце коридора — живыми. Черт, ЖИВЫМИ! И это несмотря на то, что всю ночь я пытался убедить себя, что у них есть шанс выбраться.       И они спасли Алби! Точнее Томас спас его…       Тогда я взглянул на него совсем по-иному. Этот салага, не успел и четырех дней пробыть в Глэйде, как захотел стать бегуном, полез спасать малознакомых ему парней и протащил ОДИН тяжелого, как слона, Алби на верхушку стены вместо того, чтобы спасаться бегством. Он псих! Сбрендивший на всю голову! Но именно его бесшабашное поведение вызывает уважение. Может, он и сумасшедший, но он спас моих друзей, и я ему этого никогда не забуду.       Хижину пронзает очередной вопль Алби. Я невольно вздрагиваю.       Черт! Я не могу так просто сидеть и ждать!       Медаки меня выгнали из палаты, так как после моей бессонной ночи помощи от меня никакой. Как бы я хотел чем-нибудь помочь! Облегчить его боль! Но я ничего не могу сделать.       Я вскакиваю и принимаюсь ходить по коридору.       Томас спас Алби — он жив. Но переживет ли он метаморфозу? И что с ним станет после?       От очередного крика сердце разрывает на мелкие кусочки. Я пытаюсь не задохнуться от переполнившей меня тревоги. Снова невольно вспоминаю Джорджа. Его крики. Боль. Его желание меня убить. Бена и его стремление убить Томми. Попытку Эрика прикончить Алби. С другом может произойти то же…       Что если нам придется его убить? Или хуже — изгнать?       Нет! Не думай об этом! Он выживет и будет в норме! Главное, чтобы выжил! Пожалуйста! Выживи! С остальным мы разберемся.       — Я смотрю на тебя и не могу определиться, кто из нас провел ночь в лабиринте, — голос позади меня прорывается в мой водоворот мыслей и развеивает его, возвращая меня к реальности.       Я и не заметил, что Минхо вышел из комнаты. Неужели выспался?       Нет. Вопли Алби ему тоже не дают покою.       — Ты вообще ночью спал?       Я игнорирую его вопрос. Он бредовый! Я не мог спать! И он это знает.       — Как ты? — вместо ответа спрашиваю я.       Минхо закатывает глаза и блекло усмехается.       — Лучше, чем труп.       Я собираюсь спросить его, как они выжили, но очередной крик агонии переносит все внимание на друга, проходящего метаморфозу. Я вновь принимаюсь мерить коридор шагами.       — Эй, Ньют, — Минхо хватает меня за руку и заглядывает в лицо. — С ним все будет в порядке.       Я качаю головой. В этот раз мы не можем быть уверены на сто процентов. В него ввели сыворотку позже остальных ужаленных. Возможно, те выжили именно из-за своевременного укола. А Алби только ждут муки и…       — Ньют! Заканчивай! — Минхо хватает меня за плечи и легонько встряхивает. — Это же Алби! Он выкарабкается!       Я делаю долгий вдох. Может, друг прав. Пожалуйста, пусть он будет прав!       — Так-то лучше, — Минхо слегка сжимает мои плечи.       Сейчас, чувствуя его прикосновение, видя пристальный взгляд карих глаз, я впервые осознаю, что он жив.       ЖИВ!       Ночью я никак не мог избавиться от картинок в голове — их истерзанных гриверами трупов, окровавленных лоскутов одежды, кусков плоти, скальпа в луже крови…       И теперь…       Я хрипло шепчу в ответ:       — Черт, я так рад, что ты жив.       Минхо слабо улыбается, и я вижу, что он понимает через что мне пришлось пройти.       — Что-то я не вижу этого по твоему лицу, — он хлопает меня по плечу.       В ответ я легонько толкаю его в грудь.       Черт. Он жив. И Алби тоже.       Пока…

Настоящее время

      — Просыпайтесь, Ньютон! — бодрый голос Доктора Стента, мгновенно вытягивает меня из сна, разгоняя его остатки, напрягая.       Я открываю глаза, уставившись в потолок. Да, один из минусов быть связанным — нельзя ничего увидеть, кроме потолка, пока кто-то не поднимет койку. К счастью, не приходится долго ждать, пока Доктор это сделает.       Сегодня на нем нет пиджака — только серые брюки, заправленная в них белая слегка обтягивающая его тощую фигуру рубашка и галстук. Он улыбается и держит в руках костыли. Зачем они ему?       — Мне наконец-то дали добро на проведение курса реабилитации, — с этими словами он откладывает костыли и отстегивает ремни.       Неужели? Он наконец-то позволит мне встать? А если я могу встать, то…       Главное, не спешить. Они знают, что я хочу сбежать. Надо подождать, когда у них ослабнет бдительность, и когда я узнаю о них больше.       Вскоре я полностью освобожден. Медленно сажусь, сбрасываю ноги за край кровати. Каждое движение дается с трудом, словно сигналы до частей тела доходят гораздо дольше, чем следует.       — До завтрака у нас есть время, чтобы Вы могли пройтись. Вам необходимо движение, — он протягивает мне костыли.       Что? Нет! Я не буду ходить с костылями! Ноги на месте, даже нет ран! Я без помощи справлюсь!       — Обойдусь.       Мужчина усмехается и кивает. Ставит их перед собой, опирается на них предплечьями и принимается пристально смотреть на меня.       Я справлюсь. Ничего сложного!       Я сползаю на теплый кафель. Встаю. Ноги дрожат, и с непривычки кружится голова. Я опираюсь на спинку кровати и настойчиво делаю шаг. Замираю. Я ощущаю каждую мышцу, — они напряглись до предела и просят о пощаде. Единственное желание — сесть и отдохнуть, но я продолжаю стоять, опираясь. Второй шаг.       — Вы все также упрямы, — в голосе Доктора слышится нотка гордости, которая приводит меня в недоумение и заставляет на секунду забыть о дрожащих ногах, слабости и головокружении.       Это прозвучало необычайно… по-отечески! Как гордость отца за сына? Но с чего это вдруг?! Мне показалось. Точно показалось. Или нет?       Предпринимаю рискованный ход — отпускаю спинку кровати и без поддержки делаю шаг к комоду. Чуть не падаю. Хватаюсь и повисаю на нем, пытаясь отдышаться и дожидаясь, когда утихнет головокружение.       — Что значит, что вы меня «курировали»? — приведя дыхание в норму, наконец решаюсь задать вопрос, который не давал мне покоя все время здесь, но спросить его никак не удавалось.       — Это означает, что я Вас обучал, в основном делая акцент на психологию, так как у вас природная расположенность к этой науке. Проводил беседы, когда вы нарушали правила. Выслушивал ваши переживания и страхи, старался поддержать. Иногда и ругаться приходилось.       Он вновь усмехается.       Надо же! Оказывается до лабиринта я достаточно долго прожил в логове Создателей. Они ставили на мне эксперименты? А где были остальные шанки?       Я продвигаюсь вдоль комода, пока не добираюсь до стены.       Останавливаюсь. Такое ощущение, что если я сделаю еще один шаг, то грохнусь на пол и больше не встану. Доктор, словно почувствовав мое состояние, подходит ко мне и, подхватив подмышками, помогает дойти до кровати. Я сажусь. Ноги гудят, как после целого дня безостановочного бега в гору. Все тело оцепила слабость.       — Отличная работа, Ньютон!       — Ньют.       Мужчина удивляется.       Я тоже.       Почему я его поправил? Неужели начал привязываться? Нет, нельзя! Он один из Создателей! И если потребуется, я должен буду его убить!       — Ньют, — он произносит мое имя с теплотой, которая приятно согревает изнутри.       В его глазах проскальзывает глубокая печаль, от которой, кажется, он стареет на десяток лет. Он отходит, что-то тихо бормоча себе под нос.       Черт! Я снова позволил себе это! Доктор Стент один из моих врагов! И не может быть кем-то другим! Моя единственная цель — выбраться отсюда и спасти друзей! И ничто не должно помешать мне! НИЧТО!