***
Невольно задерживая дыхание, заглядываю за угол. Никого. Дышать становиться чуть легче. Осталось только зайти в помещение напротив. Главное, чтобы в комнате тоже никого не было. — Чего стоим? — Минхо нетерпеливо тычет меня в бок, от чего я подскакиваю на месте. В очередной раз задумываюсь, а не ошибкой ли было брать его с собой. — Идем, — шепчу я. Мы пробегаем через коридор, направляясь к двери напротив — сейчас расстояние до нее кажется необычайно большим. Я хватаюсь за ручку. Она поддается под давлением. Не заперто. Пожалуйста, пусть там никого не будет! Медленно открываю. Пусто. Мы проскальзываем внутрь. Минхо за моей спиной что-то бормочет, но я не обращаю внимание, останавливаюсь перед застекленной стеной, открывающую вид на другую комнату, схожей с нашей общей спальней, только здесь спят девочки. Я прислоняюсь к стеклу, выискивая взглядом девочку со светлыми волосами и с такими родными тонкими чертами лица. Кровати стоят у стен рядами и разделены небольшими тумбочками. Посреди комнаты большой окруженный стульями стол. — Это че, комната девчонок? — Минхо усмехается. — Не хочу тебя разочаровывать, но самое интересное ты уже пропустил. Я игнорирую его. Вот она. В горле собирается непрошеный горький комок. Волосы девочки рассыпались по подушке, ладошка устроилась под щекой, на лице умиротворение. — Ты че? Как его… — он толкает меня, — извращенец? — тон наполняется издевкой. — Приходишь ночью и смотришь на спящих цыпочек? Сразу бы сказал, а то я… — он встречается с моим взглядом и затыкается. — Тут моя сестра, — голос дрожит, но я не могу его выровнять. — Вот она, — указываю на нее. Усмешка в глазах Минхо испаряется. Он несколько секунд смотрит на нее потом на меня, а я продолжаю говорить тихим дрожащим от слез голосом: — Они хотели, чтобы я ее забыл, но я не смог… но они поверили, что я забыл. Они тоже поменяли ей имя, и, я уверен, заставили забыть меня и родителей. Я не стыжусь слез. Я не могу их контролировать. Каждый раз, когда я вижу ее, понимаю, что единственный оставшийся на этом свете родной мне человек никогда меня не вспомнит. Понимаю, что не смог и не могу уберечь ее от людей, которые убили наших родителей и теперь что-то сделают с нами. И я не могу перестать чувствовать вину за то, что случилось с нами, хотя Доктор Стент говорит, что я не виноват. Замечаю, что парню рядом некомфортно от моих слез. Быстро вытираю их. Не надо было брать его с собой. Он только… Следующее его действие заставляет меня передумать: он слегка толкает меня в плечо и произносит: — Ты лучший брат, что я когда-либо видел. Она не могла забыть тебя. Я просыпаюсь резко, мгновенно теряя связь со сном. С секунду смотрю в черное пространство потолка. Еще ночь. Что меня разбудило? А ведь мне снилось что-то важное. Вроде снова воспоминание о прошлом и… Тишину разрывает еле слышный щелчок, словно… словно кто-то закрыл дверь в мою комнату! Сердце ускоряется до бешеной скорости. Я подскакиваю на кровати, вглядываюсь в тьму. Никого. Неужели показалось? Все еще ощущая напряжение во всем теле, я приближаюсь к двери и надавливаю на ручку. Не поддается. Я еще несколько секунд стою, прислушиваясь, но не слышу ничего, кроме собственного приходящего в норму сердцебиения. Похоже, показалось… Я возвращаюсь на кровать, но еще некоторое время мне не удается уснуть — не могу избавиться от ощущения, что упустил нечто важное.Прошлое
— Ну как он? — спрашиваю у Чака, останавливая того у кухни. Он только что отсидел свое дежурство с проходящим метаморфозу Томми. Паренек устало потирает глаза. — Перестал кричать… но ты это и сам заметил, — он смотрит на меня переполненным тревогой взглядом. Хочется как-нибудь приободрить его, но я только отвожу взгляд. Мне надоело давать обещания, которые я не могу сдержать. Я не могу гарантировать, что с Томми-сорвиголова все будет в порядке. Даже если он выживет, то вместо него может вернуться стебанутый на всю голову шанк, что даже хуже его смерти. — Поешь и поспи, шанк. Выглядишь хуже куска кланка, — я хлопаю его по плечу. Он хочет как-то ответить, но передумывает и уходит. Может, все-таки стоило сказать что-нибудь ободряющее? А что? Все, что нас окружает — полная задница. Гриверы продолжают приходить каждую ночь и забирать по одному глэйдеру. Солнце так и не вернулось, а ящик с едой от Создателей и не думает появляться. А теперь еще и Томас, к которому я успел привязаться, несмотря на его безбашенность, прыгнул под жало гривера. — Я сделал это специально… Я понял зачем он это сделал, но до сих пор не могу поверить, что он на это осмелился. Ведь не было никакой гарантии, что вместо того чтобы просто уколоть, гриверы разорвут его на части или утащат в свою Нору. Но он рискнул. Идиот. И я не могу перестать им восхищаться. Конечно, возможно, его воспоминания будут бесполезны или так же депрессивны, как у Алби, но он попытался. И никто из глэйдеров, считая меня, не только не додумались об этом, но никогда не осмелились на такой самоубийственный поступок. Я обвожу взглядом опустевший Глэйд. Сейчас основная наша деятельность — укрепление Хомстеда и сбор, и сохранение как можно больше продуктов, поэтому все заняты только этим, кроме бегунов, которые продолжают исследовать лабиринт. Да и в общем страх гриверов поубавил желание глэйдров находиться на открытой местности. Замечаю Алби, что-то яростно обсуждающего с одним из строителей, а затем Терезу у кутузки, в которой лежит Томас. Она выбирается наружу и разминается. Да… Самое страшное после выходки Томми было не то, что ему предстояла метаморфоза, а реакция Терезы. Она первая девушка в лагере, и я понятия не имею, как вести себя во время ее слез или иного выражения эмоций. Не орать же на нее? С первого же дня ее спокойствие и стойкость восхищали, но стоило ей увидеть покрытое зелеными вздутыми венами тело Томми, как она сорвалась. Ее слезы привели не только меня в ступор, но и всех медаков в комнате, и тогда единственным верным решением для меня показалось — вывести ее из комнаты. Мы вышли, она села у дерева и закрыла лицо руками. Я решил что самым оптимальным будет ничего не говорить. Да и я не знал, что сказать. Просто стоял рядом, пока она не взяла себя в руки. Я тогда невольно отметил, что после слез она стала только красивее, хотя это кажется невозможным. — Что с ним будет? — она не смотрит на меня, ее уже спокойный взгляд устремлен в одну точку на стене. Я пожимаю плечами. — Еще никто от метаморфозы не умирал. — Метаморфозы? — голос вздрагивает. — Почему метаморфозы? — Потому что все шанки, которых ужалил гривер, изменились. Хоть я и не отметил, что все изменения были к худшему, она, похоже, улавливает это в моем тоне. Напрягается, сцепляет руки. — С Томом все будет в порядке. Ее уверенность меня удивляет. Это не похоже на причитание или попытку убедить себя. Она утверждает и крайне уверена в своем утверждении. С губ чуть ли не срывается вопрос «Почему?», но я молчу. Не хочу подрывать ее настрой. Пусть лучше так, чем ее слезы. После нашего разговора, она держалась молодцом — стойко ухаживала за Томми поочередно с Чаком и больше не показывала слабости. Не знаю, как она это поняла, но с Томасом после пробуждения реально все было в порядке и даже больше — он вспомнил как нам выбраться из лабиринта.Настоящее время
Сон-воспоминание всплывает в голове резко, неожиданно. Я забываю обо всем, замираю — перед глазами крохотное лицо сестры с тонкими утонченными чертами. У меня есть сестра? Или… была? От последней мысли, сердце сжимается до боли. Я пытаюсь выловить из памяти еще какие-нибудь воспоминания, связанные с ней или родителями, но не выходит. Но я уверен, хоть и не помню подробностей, моих родителей убил ПОРОК. — Ньют? — голос Доктора возвращает меня к реальности. Невольно вздрагиваю. Я смотрю на него, на шахматную доску между нами. Он, видимо, ждет от меня хода, но теперь игра меня совершенно не волнует. У меня была сестра. И сейчас кроме этого ничего не важно. Конечно, я не помню ее, но это не отменяет факта, что я ответственен за нее… если она все еще жива… — У меня есть сестра? — выпаливаю, забыв об осторожности. Мужчина сначала удивляется, затем еле заметно напрягается, но все равно твердо отвечает: — Верно. Сердце ускоряет ход. У меня есть сестра! Значит, воспоминание-сон был верным. Значит, ПОРОК убил моих родителей… Но сейчас не о них. Они уже мертвы, а сестра… Лиззи, может, все еще жива… — Она… — голос обрывается, я делаю глубокий вдох и заканчиваю: — Она жива? — Да, жива, — на его лбу собирается глубокая морщина. Облегчение накатывается на меня волной, на мгновение сбивая всякую осторожность и напряжение. Но я тут же беру себя в руки. То что она жива, не означает, что она в безопасности. — Где она? — Там же где и все иммуны — в Нью-Лэнде. — Я хочу ее видеть. Хмурится. — Я тебе уже говорил Ньют: это невозможно. НЕВОЗМОЖНО?! Я из-за их стебанутого эксперимента не видел сестру… черт, больше четырех лет! А он говорит, невозможно?! Плевать мне на реакцию моей психики! Я хочу видеть свою сестру. Я должен быть уверен, что с ней все в порядке. Хочу ее вспомнить! Доктор Стент продолжает что-то говорить, но я его не слушаю. Стараюсь сдержать бурлящую внутри ярость, не выразить ее. Если раньше я сомневался в своем побеге, то теперь никаких сомнений. Я сбегу. Найду Нью-Лэнд, своих друзей и сестру. И ПОРОК мне не помешает.***
Я готов. Жду, сидя на кровати, прихода санитара с завтраком. Я не чувствую ничего — ни волнения, ни страха. Я чрезвычайно равнодушен и холоден. Но это и к лучшему. Эмоции только все испортят. Слышу тихий щелчок — реакция замка на пропуск медбрата. Ручка поворачивается, и входит тот же мужчина, что и всегда, с подносом в руках. Чудесно. Пока все по плану. Можно действовать. Мужчина, проскользнув по мне равнодушным взглядом, не спеша, заходит в комнату, доходит до комода, ставит поднос… И я начинаю: вскакиваю с кровати и хватаю стул. В одно мгновение оказываюсь рядом с медбратом, который еще не успел ничего понять, и с силой бью его углом сидушки по голове. Он оглушенный падает на пол, задевая плечом комод. Место удара на голове темнеет от крови. Я откидываю стул, переворачиваю медбрата и вытаскиваю из заднего кармашка халата шприц с седативным препаратом. Во время прогулок мне несколько раз приходилось наблюдать картину буйства пациента, и каждый раз медбратья использовали содержимое шприца для их успокоения. Но шприц мне нужен не только для этого… Я вкалываю препарат в шею мужчины. Все. Первый этап пройден. Теперь пора выбираться из клиники. В голове проносится мысль, что я неестественно спокоен, и меня реально нисколько не волнует состояние поверженного мною медбрата. Но и думать об этом совершенно нет времени, да и бессмысленно. Я наполняю шприц воздухом, хватаю пропуск и выбегаю из комнаты.