Your broken eyes like broken soul

Цзян Чэн, закинув ногу на ногу, сидит на широком кухонном подоконнике и задумчиво смотрит в телефон. Какой бы железной выдержкой он не обладал, и как бы ни хотел перестать терзаться, последние пару часов его размышления способны сводиться только к одному — перешагнет ли Вэй Ин порог этой квартиры ещё раз, или же она так и останется пустовать, лишённая жизни? Лишённая тепла и чужого присутствия, ничем не отличающаяся от его сердца. Которое, может и справится с потерей, но затем станет лишь куском иссохшей мышцы. Не вечное же оно, в конце концов. Думать о чём-либо другом у Цзян Чэна просто не выходит. Не перемалывать в голове подобную мысль раз за разом, оказывается крайне сложно. Ожидание какого-то исхода почти разъедает ему кости. По правде говоря, он вполне готов к худшему, но после сообщения, полученного с час назад, неспособная никуда деться надежда разгорается вновь, как кончик только что подкуренной сигареты. Домой Цзян Чэн вернулся не так давно, хотя время уже близится к вечеру. Его выключило на диване у Вэнь Цин аж до обеда, потому что они полночи просидели за каким-то трешевым сериалом про зомби. Угомониться их заставило только закончившееся вино, и её благоверный, чьи уговоры про здоровый сон в какой-то момент всё-таки подействовали. Ночной просмотр и чужая компания своё дело сделали, позволив на какое-то время отвлечься от тяжёлых раздумий. Но разумеется, те быстро вернулись. После очередной затяжки пепел падает прямо на пол, а Цзян Чэн всё крутит в пальцах телефон. Рука сама собой находит и пролистывает переписку с Сюэ Яном, в которой сначала мелькает обещанное дурацкое селфи, где половина его хмурого лица и Вэнь Цин за заднем фоне, пьющая вино прямо из бутылки. А затем взгляд упирается в последние строчки, на которые толком не понятно, как следует реагировать, но не перечитывать их снова и снова не получается. «Ты только ничему не удивляйся. Всё объясню потом.» «Теперь он весь твой. Скоро доброшу его до вашей хаты, так что вали домой, если ты не там.» «Чэн-Чэн, я устроил для тебя грёбаное чудо. Библия гласит: не проеби.» А следом Цзян Чэн открывает сообщение от Вэй Ина, пришедшее несколько минут назад, в котором всего одна короткая фраза: «Поднимись на крышу.» Горький дым заполняет лёгкие и единственное, чего сейчас хочет Цзян Чэн это, чтобы всё стало, как прежде. Но он понимает, что «как прежде» — уже не будет. У них с братом, собственно, почти никогда так не было. Всё их хорошее, взращённое среди родных, озёрных вод, давно минуло и оказалось залито кровью так, что ни оттереть, ни отодрать. Всегда находилось что-то, способное их разделить. Будь то тёмная энергия или чувства к другому человеку. И, честно говоря, Цзян Чэну сейчас довольно боязно идти к Вэй Ину. Страшно, что уж там, за и так не единожды склееные-переклееные остатки самого себя. Кто знает, может брат просто решил попрощаться? Один раз он уже ушёл. Что мешает сделать это снова? Да какое там… Если бы только один. Хотя и прощаться было не в чужих привычках. Обычно, обязанность найти и вернуть домой этого неугомонного, сваливалась исключительно на плечи Цзян Чэна, если уж тому так сдалось. А Цзян Чэну, чтоб его, сдалось. Вот уже вторую жизнь как. «Теперь он весь твой» звучит, конечно, очень привлекательно. Да и Сюэ Ян не тот, кто будет подобными абсолютами разбрасываться. Только вот с Вэй Ином никогда не угадаешь наверняка, сколько в эту игру ни играй. Хорошо у Цзян Чэна выходило играть, разве что, в покер. Сигарета дотлевает в пальцах и из пачки вытягивается новая. Ну, хоть еще одну чертову сигарету Вэй Ин же способен подождать? Сидеть и ломаться, как девица — это, конечно, последнее дело, но не кидаться же ему на шею с клятвами в вечной любви прямо сию же секунду? Для начала нужно хотя бы поговорить и выяснить чужие намерения. Так поступают разумные люди. Они ни разу не такие, но надо хотя бы попытаться. Поэтому, воззвав ко всей своей решимости, Цзян Чэн тушит недокуренную сигарету, сдёргивает себя с подоконника и идёт в коридор за курткой. Накидывает её на плечи и запирает входную дверь. Теперь нужно всего лишь пойти наверх. Великая лестница Цзиней отдыхает в тяжести подъёма по сравнению с несколькими запылёнными пролётами бетонных ступенек. Но уже совсем скоро свежий ветер пробирается под одежду, а угасающее солнце окрашивает всё вокруг оранжевым, розовым и золотым. Взгляд сразу же падает на одинокий силуэт, огибаемый неяркими закатными лучами, сидящий спиной к Цзян Чэну на краю крыши. И тот поначалу даже опешивает, подумав, что это вовсе не Вэй Ин. Обмирает на мгновение от промелькнувшего чувства, что его в очередной раз провели и ввели в заблуждение. Потому что волосы… Короткие. Но куртка, определенно, брата. Такой эпатаж только на заказ шьется. Значит: «ничему не удивляйся», да? Поконкретнее Сюэ Ян, видимо, написать не мог. А то Цзян Чэну потрясений за прошедшие сутки мало. Он делает несколько дающихся очень непросто шагов, подходит ближе, и опускается рядом, свешивая ноги вниз. Если уж будут падать, то вместе. Вообще-то ему нравится это место, они часто сидели здесь вдвоём и трепались ни о чём, неспешно потягивая пиво. Вид открывается красивый, завораживающий, навевающий смутные воспоминания о полетах. Город, как на ладони, раскинувшийся переплетающимися венами улиц и домами, сияющий и бурлящий энергией. Но больше двадцати этажей вниз, всё-таки вносят свою долю риска. Цзян Чэн принципиально не собирается начинать разговор и просто ждёт, когда ему скажут хоть что-нибудь. В данный момент не он должен говорить, сейчас очередь Вэй Ина подбирать слова. В тишине проходят несколько минут. Они тянутся бесконечными нитями, колеблющимися по ветру между их прошлым и настоящим, вторя линиям электропередач. — Давай уедем куда-нибудь? — наконец как-то совсем отстраненно произносит Вэй Ин. — Не важно куда… Сюэ Ян с Синчэнем собираются в отпуск, может и нам рвануть? Кажется, мне нужен новый воздух. Цзян Чэн после небольшой паузы ровно отвечает: — Он тебя ждёт. Стоит только добраться до аэропорта, — слова, как битым стеклом по горлу режут, но лучше уж сразу со всем разобраться. — Самолёт уже улетел, — слышится спокойный голос. Голову от таких известий неожиданно ведет, как от переизбытка кислорода. Возможно, ему всё-таки суждено навернуться с крыши. Вот прямо сейчас. И исключительно от только что пережитого внезапного чувства счастья. Вэй Ин прикоснулся к нему одной лишь фразой, а самообладание уже хрустит бегущими во все стороны трещинами. Разбивается. Почти. — Вот как. Значит, ты решил остаться? — скрыть невольное облегчение едва удаётся. — Почему..? — Почему?! — внезапно почти выкрикивает Вэй Ин, вскидывая голову, и смотрит своими переполненными болью глазами прямо в душу. Омуты бездонные, Цзян Чэн в них как утонул с незапамятных времён, так даже трупом теперь всплыть не может. — Спрашиваешь «почему»?! Никак не реагируя на этот эмоциональный всплеск Цзян Чэн лишь вопросительно вскидывает бровь. — Потому что не захотел… — слышится тихий выдох. — Не захотел воспользоваться таким шансом? С чего это? — как бы сейчас не было велико желание сгрести Вэй Ина в охапку и просто поверить его словам (опять, и снова, и снова, и снова, что тут скрывать), Цзян Чэну нужно хотя бы какое-то объяснение. Жизненно необходимо. Он явно не готов к повторным визитам их прошлого, но к сожалению, волшебства, так легко избавляющего от маний, не бывает. Что бы там с лёгкой руки не писал Сюэ Ян. — Потому что мне не нужен этот шанс, — опуская взгляд, озвучивает брат. Цзян Чэн глубоко вдыхает, потому что у него от всей этой неоднозначности уже голова начинает болеть, и веско спрашивает: — Тогда скажи мне, что тебе нужно, Вэй Ин? — ему одновременно хочется и не хочется услышать ответ. Но им обоим сейчас настолько паршиво, что тянуть уже нет смысла. — Скажи наконец-то, чего же ты хочешь? Но если это будет ответ в стиле: отвлеки меня собой, чтобы я не думал о своём потерянном хахале, то я прямо сейчас встаю и ухожу, — и он действительно готов уйти, не важно, что это будет, как окончательно разорвать свою душу напополам. — Нет! — выпаливает Вэй Ин и вцепляется ему в руку, крепко держа. — Всё не так… Я не знаю, как правильно объяснить, но… — он почти заикается, пытаясь подобрать нужные слова. Наверное, впервые в жизни на памяти Цзян Чэна, Вэй Ин не знает, что сказать. — Сейчас… Кое-что изменилось. Меня больше ничего не гложет. Вообще. Знаю, что со мной, для тебя это сложно… Но просто поверь мне. Пожалуйста. И я хочу остаться с тобой. Если ты позволишь. Цзян Чэн смотрит на него и уже не понимает, чему верить, а чему нет. — Ты сейчас… Хочешь сказать, что теперь не страдаешь по своей утерянной любви? Ты же вчера от неопределённости на стенку лез. — А-Чэн… Ну не надо так, — звучит усталое. — Нет, не страдаю. Не веришь? — Не знаю, — честно отвечает Цзян Чэн. — Ты сох по благородному Ланю большую часть своей жизни у меня на глазах. Такое нелегко забыть. А теперь, когда ты решил быть со мной, тебя вдруг опять переклинивает. И сейчас ты говоришь, что отпустило? Так вот и сразу? Вэй Ин кидает взгляд на закатное солнце и задумчиво произносит: — Большую часть жизни я сох исключительно по своей глупости, потому что не мог осознать очевидного, — он наклоняет голову, и золотистые лучи играют в коротких волосах. Ему на самом деле так идёт. — Помнишь тот случай на твой день рождения? — продолжает брат, а Цзян Чэн аж замирает. — Вот с того момента я начал думать о тебе… О нас. И вовсе не из-за того что мы переспали. Ну, не совсем, но это не главное… Я проснулся тем утром и впервые увидел тебя как-то по-другому. И подумал о том, что хочу быть не только твоим другом, братом или даже любовником… Кем-то большим. Представляешь, А-Чэн? Ты всё время был так близко, а я только тогда понял, и то не до конца, как обычно… Поначалу побоялся. Не хотел тебя собой обременять в очередной раз. Пытался переключиться обратно на… Но, как видишь, не вышло, — Вэй Ин на секунду замолкает, а затем почему-то улыбается. — А если говорить о том, что творилось в последнее время… Не сразу, но меня отпустило. Это точно. Я тебе потом подробно расскажу, почему и как это произошло. Или лучше А-Ян расскажет. Это всё-таки не моя тайна. А шишу даже справку может выписать о моей полнейшей ментальной вменяемости. Настоящую. — При чем тут..? — Цзян Чэн замолкает на полуслове, опять вспоминая сообщение Сюэ Яна и слова о том, что у него есть какая-то идея… И сам он ведь тоже никуда не ушёл, как собирался. Но Цзян Чэну было не до того, чтобы думать ещё и об этом. — Что сделал Сюэ Ян, А-Ин? — Клянусь, расскажу чуть позже, — заламывая брови, заверяет Вэй Ин. — Но, А-Чэн, пожалуйста, давай сначала разберёмся … С нами. Я же с ума сейчас сойду… Просто скажи, останешься ли ты со мной? Если ты не готов принять меня после всего… Я пойму. — А-Ин… — И съеду сразу же. — А-Ин! — …а клуб вам оставлю. Смотреть на него такого невероятно больно. Потерянного, разбитого, вновь чуть не уничтожившего всё своими руками. Цзян Чэн просто не может игнорировать это и делать вид, что ему все равно. Вроде, сам же и пострадал, получил по всем старым ранам по пуду соли, только в сердце сейчас почему-то не за себя тревога бьется. Смешно. До слёз. Говорила мама когда-то, непутёвый он. Про обоих. Да что же это с ним, в самом деле..? Вот ведь — его Вэй Ин. Пришёл к нему. Вернулся. Возможно, даже навсегда. В это так отчаянно хочется верить. Поэтому Цзян Чэн тянет брата к себе. Тот тут же утыкается лбом в его плечо, судорожно вцепляясь пальцами в толстовку на груди. По телу от этого прокатывается внезапная сладкая судорога, но Цзян Чэн, только глубоко вдыхает, и мягко говорит: — Не нужно. Ты не виноват… Я знаю, ты не мог контролировать свои эмоции. — Виноват… Заставил тебя чувствовать всё это… — слышится совсем близко пропитанный горечью шепот, и от того места, где кожи касается дыхание, по шее бегут мурашки. — Не накручивай себя, — Цзян Чэн успокаивающе гладит его по волосам. Но Вэй Ин продолжает: — И сейчас. И тогда… Ты ведь так и не простил меня? — А-Ин, я… — этот вопрос застаёт врасплох, пролетает сквозь нутро отзвуком могильного холода. — Почему ты сейчас об этом спрашиваешь? — Раз уж мы говорим об обидах, я просто хочу услышать, — Вэй Ин находит его руку и переплетает их пальцы. — Скажи, как есть. Я пойму. Сколько раз Цзян Чэн представлял этот разговор в прошлой жизни — не перечесть. Слова подбирал, чтобы поразить посильнее, так, чтобы дошло, чтобы проняло. Но, видимо, колесо реинкарнации размело и перемололо их в пыль. Поэтому сейчас он лишь бездумно поднимает лицо к закатному небу, и пытается наскрести из тех остатков хотя бы пару пояснительных фраз для своего неуёмного, но, кажется, всё-таки, нагулявшегося братца. — «Обиды». Ну ты, конечно, нашёл, как назвать… — в голосе сквозит легкая ответная горечь, а затем раздаётся задумчивое: — Я не то, чтобы не простил тебя… Иногда мне кажется, что я способен простить тебе всё на свете, и в этом тоже проблема. Просто, не только во мне тогда было дело, во многом другом тоже… Но мне до сих пор тяжело вспоминать о том, что ты просто ушёл. Даже не попытался ничего рассказать или объяснить. Просто развернулся и сделал всё по-своему, как будто мы не прожили полжизни вместе. Как будто я для тебя никто, и наша связь ничего не значит, — Вэй Ин на это только жмётся к нему сильнее и снова хочет что-то сказать, но Цзян Чэн не даёт ему вставить и слова. — Даже не думай опять извиняться, — недовольно выдает он. — Сейчас это уже не имеет значения. Всё прошло. Уймись. — У меня нет для тебя ничего, кроме извинений, — тяжело выдыхает Вэй Ин. — Везде, где это имеет значение, я оказываюсь на мели. И кроме того — полным идиотом. Карма, видно, такая. Я ведь только потом осознал, каким ужасом всё обернулось в ущелье… В самом конце, когда было уже поздно. Я потерял тебя… Шицзе… Мне до сих пор так не хватает её… — Знаю, — глухо произносит Цзян Чэн ему в макушку. — Не терзай себя. Самому Цзян Чэну во снах чаще является А-Лин, будто свою чашу горя и скорби по любимой сестре он уже иссушил сполна в прошлой жизни. А вот бесценный племянник до сих пор навещает его в предутренних грезах — заберётся мелкий на колени и начнет с колокольчиком играться, счастливо вторя серебряному звону. А потом приходится протягивать руку и отключать будильник. — Но, как бы там ни было… Я был рад, что перед тем, как упасть, я увидел твое лицо, — произносит Вэй Ин. — Ты… Ты помнишь, что было последним, что я сказал? Цзян Чэн молчит, а его пальцы на автомате поглаживают чужую ладонь. Перед глазами сейчас не раскинувшаяся панорама города, а скалы, залитые потоками лавы. — Это было твое имя. — Я помню… — Я позвал тебя потому что ты был мне нужен. Всегда был и будешь нужен. Но я так долго не понимал этого. Слишком долго… А-Чэн… — зовёт Вэй Ин, поднимая голову. — М? — Я такой дурак. Я люблю тебя, ты ведь знаешь, правда? — он тянется вперёд и, обвивая руками шею Цзян Чэна, прижимается лбом к его лбу. «Нет, Вэй Ин, час назад ещё не знал, — мелькает в опустевшей голове. — Спасибо, что прояснил, любовь моя нетленная. Дурак бессмертный. Незабвенный.» — И если ты тоже всё ещё любишь, давай начнем заново? — раздаётся следом. — Теперь действительно, по-настоящему заново. Ты потом поймёшь, о чем я… Любишь? — жалобное и почти не слышное в конце. — Конечно, люблю. Идиот, — утомлённо вздыхает Цзян Чэн и уже не в силах держать себя в узде, тянется к его губам. Слишком уж те манящие. — Больше всего на свете люблю. Я за тебя сдохну, если придётся… — Не придётся. Я тебя тоже. Больше жизни, А-Чэн. Счастливый Вэй Ин улыбается прямо в поцелуй, и утаскивает их чуть дальше от края, а затем резво забирается на Цзян Чэна, оседлав его колени, и прижимается так близко и трепетно, что сердце заходится. Он на удивление очень теплый, хотя вечерний ветер пробирает на высоте насквозь. Такой знакомый. И как всегда от его поцелуев у Цзян Чэна сразу начинает кружиться голова, и кровь в жилах вскипает с невероятной быстротой. Очень непривычно запускать пальцы в теперь уже короткие волосы — тонкие, шёлковые пряди так и норовят ускользнуть. Но это, определенно, его Вэй Ин. Тот, которого он желал заполучить так долго. Который будет принадлежать только ему. Который сейчас почти душит его в объятиях, как ядовитый плющ, настолько не хочет отпускать. Вэй Ин целует жарко, напористо, но так чувственно и полностью отдаваясь даже в этом, что сознание совсем затуманивается. — А-Чэн, почему мы никогда не делали этого здесь..? Очень тянет сказать: «Потому что у меня обычно мозги работают, А-Ин.» Но мысль сбивается горячим шепотом: — Давай, а? Этот сумасшедший действительно предлагает заняться сексом на крыше прямо сейчас. И, собственно, за эту абсолютную дурость и невероятный внутренний огонь, Цзян Чэн его и любит. Не может не любить. Он только обнимает крепче, и в очередной раз приникает к жарким губам. Их языки переплетаются, а нарастающее возбуждение уже явно не получится игнорировать. Цзян Чэн сам не замечает, как его руки стягивают чужую куртку, и забираются под футболку. У него такое ощущение, будто ему удается почувствовать настоящую близость с Вэй Ином, чуть ли не впервые в жизни. Тот только вздрагивает от прикосновений и выгибается навстречу. Дневная жара давно спала, но всё говорит о том, что несмотря на вечернюю прохладу, они точно не замёрзнут. Воздух между их телами так раскалён, что впору обжечься. Вэй Ин приподнимается с его колен, быстро скидывает кеды и сразу стягивает штаны вместе с бельем, тут же опускаясь обратно. Его пальцы тянут вниз молнию на джинсах Цзян Чэна, а того вдруг осеняет: — Ох, А-Ин, смазки же нет… — Есть… Есть. В куртке, — выдыхает Вэй Ин. — А-Ян, когда услышал, что я на крышу собираюсь, сказал: «вам там по-любому припрёт» и в карман пачку сунул. Как знал, чёрт, — его уже совсем ведёт, он прикусив губу почти стонет, разводя ноги шире, и устраиваясь с большим удобством. Только вот его коленям, точно придётся несладко, но, кажется, Вэй Ину на это абсолютно плевать. Он горящими глазами смотрит прямо на брата и, обхватив оба члена, несколько раз проводит вверх-вниз, отчего дыхание резко сбивается. — А-Чэн, мне как-то странно… — слышится его заполошный шепот. — Хочу тебя, сил нет… Тело просто горит… — Вэй Ин подаётся вперёд и тихо стонет. — И так всё чувствуется… Остро. Как будто у нас лет сто не было… У них, кажется, и не было. Для обоих, судя по всему, этот проклятый день за пару столетий протянулся. Цзян Чэн в этот момент, как никогда, рад предусмотрительности Сюэ Яна. Он быстро нашаривает в валяющейся рядом куртке очень необходимую одноразовую упаковку. — Давай, прямо так… — Вэй Ин тут же забирает её, разрывая зубами, и Цзян Чэн чувствует, как по стволу растекается приличная порция смазки. — А-Ин, больно будет, — предупредительно говорит он, когда брат порывисто жмется к нему и легко кусает за нижнюю губу. — Ничего, я так хочу… Не могу терпеть. Добавь немного и дай мне уже свой член. Вэй Ин выливает оставшуюся смазку на подставленные пальцы и глухо стонет, когда чувствует прикосновения внизу. Очевидно, у него совсем нет сил ждать, потому что наплевав на полноценную подготовку, он почти сразу сжимает пальцы на члене Цзян Чэна, чтобы почувствовать его в себе. Тугие стенки обхватывают так плотно, что ответный стон тоже не удаётся сдержать. Вэй Ин просто невероятный, такой узкий, жаркий… Сходящий и сводящий с ума. Он несколько раз двигается на пробу и хрипло произносит: — Ох, давай пока медленно… — Больно? — Нормально… Только меня что-то совсем ведёт и с каждого движения тащит… Его бедра приподнимаются плавно, и Цзян Чэн ловит этот мягкий ритм. Каждый толчок получается с оттяжкой, а когда член входит до упора, Вэй Ин стонет ему в губы. А потом целует так глубоко, будто хочет неспешно оттрахать чужой рот языком, точно так же, как сейчас трахают его. Цзян Чэна тоже кроет какими-то слишком яркими ощущениями. Хочется прикасаться везде, больше, ближе, сильнее. Присваивать себе раз за разом. Это теперь только его Вэй Ин. Только его и ничей больше. Им невозможно насытиться. — Да что же это… — едва шепчет брат, когда чувствует укус за шею. — Мне так хорошо… Блять, А-Чэн, давай сильнее, не могу… Меня даже так надолго не хватит… Он двигается резче и с каким-то остервенением, будто желает заполучить всё и сразу. А Цзян Чэн ловит внезапный порыв, и приподнявшись, опрокидывает Вэй Ина назад. Но тот не прикладывается о жесткую поверхность, потому что под спиной неожиданно оказывается пустота. Почти половина его тела зависает в воздухе за пределами крыши. Вэй Ин смотрит диким взглядом и намертво вцепляется в плечи Цзян Чэна, а тот одной рукой перехватывает его под лопатки, а другой крепко удерживает на месте за бёдра, чтобы и правда ненароком не свалился. Это опасно. Чертовски опасно. Стоит неправильно распределить вес или переборщить с темпом, и они полетят вниз к чёртовой матери. Зрачки Вэй Ина расширяются, заполняя собой всю радужку, а член, зажатый между их телами, только твердеет. Он шепчет почти на пределе слышимости: — А-Чэн, двигайся. Только не отпускай. — Не отпущу. Колени брата крепко сжимают поясницу, и Цзян Чэну мерещится, что под ними не городские улицы, а огненная пропасть, в которую бесконечно долго падал Вэй Ин. И на этот раз потерять его никак нельзя. — Никогда тебя не отпущу. Он ловит чужое неровное дыхание, не переставая двигаться. Не очень размашисто, всё-таки вероятность свалиться держит его на грани с помутнением. На секунду даже чудятся следы крови на губах и слезы в глазах напротив. И Вэй Ина будто сейчас не станет, будто он сгинет в бездне между мирами. Тот словно чувствует это, и прижимается ещё ближе, срываясь на хриплые стоны. — Я только здесь, не бойся… Мы не там… Мы здесь… И Цзян Чэна буквально сносит осознанием, что тот, кто нужен ему, как воздух, сейчас действительно здесь, только в его руках и никуда больше не денется. Он вбивается в горячее, дрожащее тело жёстче, держа мертвой хваткой. Кажется, Вэй Ин совсем на грани, стоны сливаются в единый почти крик, а его пальцы впиваются в спину. Он широко распахивает глаза, смотрит своими омутами в самое нутро. Ловит в капкан бесовским, почти безумным, взглядом. И с губ срывается полное жажды и удовлетворения: — Цзян Чэн… Его выгибает так сильно, что их и вправду может перевесить в сторону края, но Цзян Чэн дёргает на себя, и Вэй Ин с судорожным вскриком кончает, намертво сжимая мышцы вокруг члена. Этот голос, вместе с сорвавшимся именем, становится последней каплей. Цзян Чэн ещё несколько раз вдалбливается до упора, ослеплённый удовольствием и огнем в глазах брата, и внутрь того выплескивается семя. Прошибает острым наслаждением и, не отпуская Вэй Ина, он всё ещё двигается в его теле, ощущая, как тот содрогается от сладких остаточных спазмов. — А-Чэн, боже… — раздается почти всхлип на ухо. Цзян Чэн заваливает его на себя и они наконец расслабленно падают на крышу, подальше от опасности сорваться вниз. Вэй Ин лежит сверху и всё ещё дрожит от пережитого оргазма, да и у Цзян Чэна самого до сих пор темно в глазах, а в ушах стоит шум. Он заторможенно гладит брата по спине и в кой-то веки за эти несколько, кажется, будто бы даже лет, нормально, по-человечески выдыхает. С таким невероятным облегчением, понимая, что все действительно закончилось. И началось. По-настоящему заново. Они не двигаются какое-то время, успокаивая дыхание и привыкая к тому, что больше ничего не мешает им быть счастливыми. — А-Чэн, я люблю тебя, — шепчет Вэй Ин ему куда-то в шею. И у Цзян Чэна наконец-то нет ощущения, что эти слова отдают прохладой недосказанности и чуждости, будто ханьфу или пальто с чужого плеча. — Я тоже тебя люблю, А-Ин. Всегда любил… — Наконец-то всё хорошо… Я никуда больше не денусь. Я всегда буду с тобой. Всегда буду рядом. Пожалуйста, верь мне. — Успокойся, — Цзян Чэн целует его в висок и накидывает валяющуюся рядом куртку ему ниже пояса, чтобы не замёрз. — Я верю. Верю. А Вэй Ин сбивчиво продолжает: — Мне тут утром А-Ян про первого Ланя ляпнул… Так меня чуть удар не хватил, когда я подумал, что вы вместе можете быть… Как представил на тебе чужие руки, — его голос ломается. — Что ты можешь с кем-то другим… Как я раньше вообще мог позволить кому-то к тебе прикасаться..? — Ну, хватит, А-Ин… Никаких больше Ланей. Ни у меня, ни у тебя. Договорились? — несерьёзно поддевает Цзян Чэн. — Никаких. Клянусь тебе, — тон Вэй Ина немного меняется, становится чуть более отстраненным. — Ты только мой, а я только твой. Хочу, чтобы мы всегда были вместе. Мы с тобой и никто больше. И чтобы ничто не могло нас разлучить. Ни жизнь, ни смерть… До самого конца времён, — он замирает, но почти тут же резко вскидывает голову, и смотрит на Цзян Чэна огромными глазами, будто его настигло какое-то великое озарение. Медлит секунду, а затем выпаливает: — А-Чэн… Ты за меня выйдешь? — Что..? — опешивает тот. Этого он точно не ожидал. — Ты выйдешь за меня? — ещё раз уверенно спрашивает Вэй Ин. — Я, конечно, понимаю… Это немного неожиданно с моей стороны… Но… Я хочу, чтобы ты стал моим мужем… Официально. — Вообще-то… — с лёгким сомнением тянет Цзян Чэн. — У нас дома лежат кольца… — В смысле?! — раздаётся удивлённый возглас. — …которые я купил месяц назад. — Что?! Месяц? — глаза у Вэй Ина круглые-круглые, как будто сам факт пребывания на одной площади с упомянутыми ювелирными украшениями повлиял на его судьбу, изменил направление жизненного пути, и поменял все гороскопы на две недели вперед. — Да, я хотел, — упорно продолжает Цзян Чэн, разглядывая облака над чужой встрепанной головой. — Но, сам понимаешь… Взгляд Вэй Ина теплеет, а на губах появляется мягкая улыбка, но он всё же немного неуверенно спрашивает: — А-Чэн, а сейчас..? Сейчас всё ещё хочешь? — А-Ин, чтоб тебя, — Цзян Чэн смотрит на него, как будто ничего глупее в жизни не слышал. — Мы тут только что чуть богам душу не отдали во всех смыслах. Думаешь, я после такого ещё и передумать могу? Что за дурацкие вопросы? — Вэй Ин только смеётся и начинает покрывать быстрыми поцелуями его лицо. — А ещё, если не забыл, помимо колец, там ещё ждёт твой бондаж. Будешь с его помощью наши угробленные нервы воскрешать. Как раз по твоей части. — О, бондаж должен быть шикарным… Как придём и до него доберёмся, — звучит мечтательное. — Но вот экстрим, который произошел только что, точно попадает в топ лучшего секса! — Ага, из-за того, что живы остались. Духовно и физически. Будет тебе ещё экстрим, если захочешь, — Цзян Чэн проходится губами по линии его челюсти. — Так ты расскажешь мне, что с тобой случилось? Или с Сюэ Яном? Ты сказал, Синчэнь тоже в курсе? Что вы там натворили? — ненавязчиво интересуется он. Это всё можно узнать и позже, но лелеемая паранойя протестует и чуть скребётся изнутри. — В тебе будто что-то изменилось. Ну, кроме очевидного, — его пальцы касаются коротких прядей. — Тебе не нравится? Будешь скучать по хвосту? — горестно перебивает Вэй Ин и тут же строит обиженную физиономию, получив несильный щелбан. — Не буду. Ты, и правда, такой дурак, А-Ин, — улыбается Цзян Чэн, сразу оставляя поцелуй на пострадавшем месте. — Что мне твой хвост? Отрастёт. Может мне и кажется, но ты словно вместе с ним какой-то груз с себя сбросил. Так куда лучше. Вэй Ин наклоняется и целует уже по-настоящему, а затем шепчет в самые губы: — Тебе не кажется… А я обязательно всё расскажу. Но вообще-то делов натворили не мы, а мой милейший шишу. Сходим к А-Яну в гости и ты просто обалдеешь… Представляешь, у нас в арсенале теперь появился бонус, прекрасно снимающий проклятия и похмелье. Цзян Чэн смотрит на такого живого, радостного и яркого Вэй Ина, и ему сейчас действительно хорошо. Как бы там ни было, с бонусами они ещё успеют разобраться. Хотя новость про похмелье кажется достаточно безобидной. И полезной. А брата, видимо, всё ещё волнуют некоторые детали, потому что он переключается и уточняет: — Значит, мы поженимся? «Вот ведь, деловой какой,» — почти с умилением думает Цзян Чэн и ему, если честно, хочется немного поорать. От счастья. Самую малость. — Поженимся-поженимся, — покладисто кивает он и получает очередную порцию быстрых поцелуев. — Тогда завтра же берём билеты до Тайваня. А сейчас… Вэй Ин проводит носом по его скуле, поднимает такие родные, знакомые глаза, в которых плещется нежность. И тихо шепчет то, что несёт в себе намного больше смысла, чем может показаться на первый взгляд: — А-Чэн, пойдём наконец-то домой.