SAY MY NAME

Так хорошо и больно одновременно ему еще не было. А Ванцзи — так не по себе. На него еще никогда не смотрели вот так. Так… так… Ванцзи переступил с ноги на ногу, не зная, куда деть глаза и деться самому. Он поймал пальцами локоть противоположной руки и пожалел, что рядом нет его верного, хладнокровного Бичэня.В то время, как Усянь, не стесняясь, скользил взглядом по чужому телу, неминуемо возвращаясь к бесконечным полам чужого подола. — Лань Чжань, тебе так кошмарно идет… — заворожено. Усянь был в ужасе. И восторге. Все это действительно шло Лань Ванцзи. И не оставляло ни единого шанса на хотя бы обычный вдох. Так нечестно. И идеально. Боже, эта юбка! Усянь тут же подорвался с места, потакая своим желаниям и любопытству. Ему очень хотелось рассмотреть все поближе. А еще потрогать мягкий материал. — Тебе точно надо было моделью становиться, — застонал Усянь, обходя Ванцзи. — Настоящее преступление, Лань Чжань, н а с т о я щ е е, — убежденно заявил хозяин квартиры. — А уж если под юбкой ничего нет… Усянь замер, касаясь взглядом чужой ступни. А если под юбкой ничего нет… А там, правда, ничего нет? И не успел Ванцзи и рта раскрыть, как Усянь подцепил тяжелую ткань кончиками пальцев ноги, подтягивая ту вверх. И обнажая светлую кожу. — Ну что вы такое делаете? — все-таки не справился Ванцзи (звучало почти отчаянно). Он прижал юбку к ногам и сделал неловкий шаг в сторону. На самом деле ему стоило сделать хоть что-нибудь уже давно. Еще в тот самый момент, когда чудо-доктор только поднял на него глаза. Например, стоило тут же развернуться обратно и спрятаться в ванной. Нет, Лань Ванцзи трусом не был и никогда не сбегал, но и чудо-доктор не считался ни врагом, ни соперником, даже опасность он не представлял (хотя где-то уже закопошились подозрения, что в этом пункте он жестоко ошибается). И как противостоять этому Ванцзи не знал. Его не учили. Поэтому он не справлялся — теряясь в чужом восхищенном взгляде (боже, неужели это правда?) и словах, которые ему никто никогда не говорил. — Вам, — он закусил уголок губы. — Нравится? — Зачем такое спрашиваешь, — выдохнул Усянь, поднимая взгляд. Перед глазами все еще был приподнятый подол и не прикрытая ничем кожа. А в голове неконтролируемое желание прикоснуться к ней. Сильное и совсем не профессиональное. Беспринципное правление всего одной мысли. — И зачем… — шаг навстречу, снова оказываясь рядом. Вэй Усянь — ты просто худший хозяин. — Все еще на «вы», Лань Чжань? — еще один выдох. С полуулыбкой. Почти в чужие губы. Самый худший. Встретивший такого же гостя. Ванцзи судорожно выдохнул и, зажмурившись, первым прижался к чужим губам. К черту, решил он. И страх, и мысли, и мир со всеми его последствиями! Ванцзи зацепился пальцами за чужую кофту, но вместо привычного движения вверх, он повел их вперед, ловя чужую талию, и потянул чудо-доктора к себе, прижимая и захлебываясь ощущениями. Боже, до чего же чудо-доктор был потрясающим! До чего сказочно было делать что-то подобное с ним! Ванцзи вцепился пальцами в черную кофту, ощущая волнующее тепло чужого тела, и тихонько всхлипнул. Ему нравился, так нравился чудо-доктор.Чьи руки с готовностью накрыли чужие, скользнув выше. По сгибу локтя. К плечам и шее. Следуя линии тонкой венки к самым волосам. Задевая кончики ногтями. И сразу после, несдержанно ныряя фалангами глубже, зарываясь в удлиненные пряди. В наслаждении раскрывая губы. Обжигая чужие. Цепляя неосторожным касанием языка.Уничтожая Ванцзи, все еще утопающего, когда его волос касались вот так вот. Господи… Ванцзи зажмурился, жалобно выдыхая, цепляясь пальцами за кофту, сильнее, отчаяннее. Чудо-доктор беспощадно прикасался к нему. Так, что внутри Ванцзи все жалось к углам, напуганное одуряюще приятными ощущениями. Пальцы, губы, кончик языка… Господи! Ведь все это делал чудо-доктор. Его пальцы, его губы, его… разве Ванцзи мог справиться с этим? А Усянь? Он жадно касался сухих губ, целуя с затяжкой. Проскальзывал ладонями глубже в короткие волосы, пропуская сквозь пальцы. Терялся в неровном дыхании, позволяя тому влагой оседать по коже. И совершенно точно хотел сойти с ума от осторожных рук на собственной талии. Боже, эти руки… Усянь шумно выдохнул, проскальзывая языком по чужим губам, а пальцами — по плечам. К неуверенным ладоням. Накрывая. И ведя за собой. Вдоль мягкого ремня. Заводя себе за спину. Рискуя навсегда остаться в чужих, ошалелых руках. Ванцзи беспомощно выдохнул и крепко, отчаянно крепко, суетливо и сбивчиво сжал чудо-доктора в своих руках, обнимая, раскидывая ладони по всей спине, подтягивая к себе так близко, как было почти невозможно. У Ванцзи плохо получалось быть последовательным, быть уверенным в своих действиях. Он жмурился и терялся, когда чужой язык касался его собственного. Сбивался в дыхании, когда изящные пальцы касались его кожи. Но с жадностью отвечал мягким губам. Отчаянно сжимал потрясающее тело в руках, комкая кофту пальцами. И не мог остановиться. Потому что это был чудо-доктор. Тот самый, который сводил с ума с самой первой встречи. С родинкой под губой. С обманчиво утонченными линиями тела. С глазами, в которые смотреть хотелось бесконечно, и также бесконечно страшно было это делать. Невозможный. Невероятный. Нереальный. Чудо-доктор… Вэй Ин… Ванцзи вдруг сделал несколько решительных шагов назад, и врезался спиной в массивный шкаф, чтобы уже через мгновение заточить чудо-доктора между ним и собой, срываясь мокрыми, дрожащими губами с чужих и ловя ими маленькую родинку, с перепуганным: «Господи…». Выбивая из Усяня неслышный стон. И последние крупицы хоть какого-то здравого смысла. Аккуратное касание жгло кожу. Кололо кончики пальцев. Сбивало слишком частое дыхание. И беспощадно вторило в голове желанным «еще». Чтобы чужими ладонями в собственные волосы. Чтобы зацелованными губами по коже. Чтобы тихо по имени… — Что же ты делаешь со мной, Лань Чжань…- хриплым шепотом по скуле. К самому уху. Касаясь нежной кожи за. Целуя. И теряя голову от этого ощущения. Это было восхитительно. Настолько, что Ванцзи не мог. Не мог удержать жалобного, скулящего всхлипа. Не мог справиться с пальцами, вытягивающимися по черной вязке, прижимающими еще сильнее. Не мог. Ему было хорошо. Слишком хорошо.Ванцзи уронил голову на чужое плечо и отчаянно зажмурился. Позволяя Усяню сорваться губами ниже. По изящному изгибу. Ведя ими, словно пальцами. Мягко. Неспешно. Едва касаясь. Но все же ощутимо. До самого кончика белоснежного воротничка. Целуя снова. Долго. Чувствительно. Задевая незащищенную кожу кончиком языка также, как длинные пальцы — тонкую ткань. Проскальзывая под. Срывая с закусанных губ тихий, неясный выдох, даже самому Ванцзи отчетливо напоминающий стон. Просто он не умел. Удовольствие для него всегда было чем-то, что он мог получить только в темноте, тишине, быстро и один. Всегда наедине с собой. А сейчас, здесь… он ничего не контролировал: изящные пальцы там, где никогда и никто, горячие губы там, где никто и никогда, дыхание, запах, тепло. Ванцзи не знал, как это, когда тебе хорошо из-за другого. Но если хорошо ему, может быть… может быть. Ванцзи закусил губу и позволил своим ладоням упасть вниз, до самого ремня, чтобы почти сразу же забраться ими под черную кофту. Впервые прикасаясь к чужой коже. Бархатистой. Мягкой. Горячей. Боже… Разрешая Усяню беззастенчиво шепнуть это вслух, неосторожно цепляя губами влажную кожу. Поясницу обожгло прохладой шершавых пальцев, а слух — чужой голос. Неровный. Сбивчивый. Лань Чжань почти стонал. Господи, как это звучало! — Какой же у тебя голос… — на выдохе. Блаженно прикрывая глаза и ведя носом по бледной шее. Позволяя собственным пальцам неосторожно нырнуть вдоль запаха воротника и коснуться первой мелкой пуговки, вытаскивая ту из петель. Чтобы сразу же спуститься к следующей. Оглушая Ванцзи. Словами, прикосновениями. С каждой пуговицей все больше, все сильнее. Ванцзи смотрел, как изящные пальцы выпутывают из ткани белые кругляшки, и чувствовал, как огромными, штормовыми волнами его накрывает смущение — чудо-доктор раздевал его. Раздевал! — Боже, зачем же вы так… — жалобно. Кажется, он хотел этого целую вечность. И столько же боялся этого. — Ты опять, — выдохнул Усянь на ухо. — Опять зовешь меня на «вы»… — ловкими пальцами по ткани, добираясь до самой последней петли, — Лань Чжань, — шепотом по виску, мягко расстегивая последнее препятствие, — это нечестно… — и тут же проскальзывая ладонями в распахнутые концы, жадно накрывая ими бесконечно узкую талию с нескрываемым полустоном. Вырывая из Ванцзи тихое, смущенное: «Ах». И как же… Ведь он знал эти руки, знал их температуру и прикосновения, так почему же? Почему он оказался не готов? Еще один выдох, сорвавшийся с чужих губ, отозвался в его теле дрожью. Так откровенно. Невозможно чувственно. Боже. Ванцзи поймал глазами поплывший контур мягких губ, а потом выше и замер, когда одна из длинных, черных прядок соскользнула, чтобы запутаться в подрагивающих ресницах. Руки сами потянулись вверх. К разлохмаченному хвостику. К резинке. Когда тяжелые пряди упали на плечи, Ванцзи подумал, что сойдет с ума. — Вы безумно красивый… — жадными губами по чужим. Позволяя тем снова потянуться навстречу, целуя. Долго. Мягко. И так ненасытно. Бесконечно мало. Усянь тонул в Ванцзи. В его истерзанных губах. В сбитом не раз дыхании. В чудесных пальцах. Их осторожности. Нерешительности. Почти нежной неуверенности. В его голосе. И тех редких словах, что срывались все с тех же зацелованных губ. Усянь тонул. Тонул с удовольствием, ведя ладонями по тонкой талии. За спину. До самых позвонков. Чтобы резко проскользнуть вдоль, задевая острые лопатки. Ныряя меж. Притягивая ближе. Не подозревая, что подписывает Ванцзи смертный приговор. Каждым движением. Каждым касанием. Ванцзи всхлипнул, сжимая пальцами кофту на чужих плечах, а когда мягкие губы упали на его шею, выжигая нестерпимое: «Лань Чжань», выгнулся в крепко держащих его руках. Опаляя те своей редкой чувствительностью. Едва заметная в повседневной жизни, почти невидимая, сейчас она струилась по длинным пальцам Усяня, разрешая ему любоваться своим хозяином. Изящным. Тонким. Почти хрупким, как бы парадоксально это ни звучало по отношению к Лань Ванцзи. Разрешая любоваться. И желать. Усянь с шумным выдохом оттолкнулся от своей опоры, срываясь руками обратно. Касаясь кончиками пальцев широкого пояса тяжелой юбки. Минуя границу. И накрывая ладонями поясницу под мягкой тканью. Направляя те ниже. По сильным ногам. Спускаясь к самым щиколоткам. Чтобы поднять взгляд и посмотреть в ошарашенные глаза. — Можно? — одними губами. И что мог ответить Ванцзи? У него сердце в этот момент остановилось. Самый важный, самый нужный, самый невозможный человек в его мире сидел сейчас там, внизу, у его ног и смотрел на него. Смотрел так, что Ванцзи хотелось завоевать весь мир и отдать без остатка. Хотелось выгравировать его имя на лезвии своего меча, да так, чтобы все видели (ему нечего стесняться!). Хотелось забраться на самую высокую гору и крикнуть оттуда, что нет никого лучше. Хотелось защищать. Заматывать на шее красный шарф. Покупать кофе. Хотелось радовать. Дарить что-нибудь бесконечно… себя тоже. Господи, как же, оказывается, он был влюблен! Ванцзи зажмурился на секунду, сглотнув, а потом, закусив нижнюю губу и сжав пальцы на ногах (забывая, что их обязательно будет видно), осторожно кивнул, не отводя взволнованных глаз. Доверяться ему хотелось тоже. И все это заставило Усяня затаить дыхание. Не сказанное вслух читалось в беспокойном взгляде. Виднелось в замершем теле. Чувствовалось кончиками собственных пальцев, скользнувших под белоснежный подол, позволяя Усяню потеряться в тихом разрешении. Мягко касаясь стройных линий. Обрисовывая те. Ведя с легким нажимом. Ощущая, как проминается кожа под подушечками. Поднимаясь все выше, позволяя тяжелой ткани юбки собираться на локтях. Задевая дыханием чужие губы и через мгновение, целуя их. В который раз за вечер. Усянь давно сбился со счета. Да особо и не вел его. Лань Ванцзи хотелось целовать. Много. Часто. Долго. Бесконечно. И не только губы. Усянь выдохнул, проскальзывая ладонями чуть выше. К самым бедрам. Очерчивая острые изгибы. Веером, рассыпая пальцы по скрытой под тканью коже. Мягко подхватывая Ванцзи, шепча тихое «держись». И это все, что Ванцзи смог разобрать за бешенным стуком собственного сердца. Его несли. Несли на руках! Чудо-доктор нес! Держа так, как Ванцзи не думал, что можно! Да кто вообще мог бы справиться с таким?! Кто… Ванцзи испуганно сжал чужие плечи, когда чудо-доктор наклонился вперед. Но чужие ладони, перехватившие спину, аккуратно уложили его на что-то высокое, мягкое и темное. Ванцзи задохнулся: под ним были черные простыни! Он испуганно вскинул взгляд, а потом замер — чудо-доктор нависал над ним и не сводил глаз. Такой красивый, такой, такой… Ванцзи сглотнул и уронил взгляд себе на грудь. Он никогда еще не считал человека рядом с собой сексуальным. Но чудо-доктор для него выглядел сейчас именно так. И Ванцзи очень хотелось прикоснуться кончиками пальцев к острым скулам, забраться в распущенные волосы, а потом провести ими по мягким губам, роняя их вовнутрь. «Боже», — сжимая пальцы, прошептал Ванцзи. Ему было так неловко от собственных мыслей. В отличие от Усяня, чей взгляд откровенно скользил по чужому телу. По растрепанным прядям, цепляющимся за короткие ресницы. По отведенному под ними взглядом. По раскрытым губам. Ярким. Смазанным. Зацелованным. Спускаясь ниже. По-прежнему теряясь в распахнутых краях слишком тонкой рубашки. Обнимающем узкую талию поясе. Бесконечно стройных, не прикрытых ничем, ногах. И собственном желании прикоснуться. Не пальцами. — Как же ты это делаешь, Лань Чжань… — выдохнул Усянь, соскальзывая ладонями с чужой поясницы. Чуть приподнимаясь и цепляя кончиками ногтей темные края кофты. Сжимая. И заставляя следовать за собой. Возвращая взгляд Ванцзи. Приковывая его к ползущей вверх черной кофте. К открывающемуся виду. — Господи, — задохнулся Ванцзи. Никогда в жизни он не видел ничего более привлекательного. Ничего, что отзывалось бы в нем так горячо. Так неприлично бесстыдно. Ванцзи, закусил губу, разглядывая подтянутое тело: от талии, укрытой ремнем до прямой линии плеч и выше, по длинной шее, острым скулам, путаясь в волосах, к губам… зацелованным Ванцзи. Господи, да разве такое возможно?! Чтобы ему позволили все вот это вот?! Чудо-доктор позволил! Ванцзи резко подался вперед, сминая дрожащими губами чужие и аккуратно, боязливо уложил пальцы на плоский живот. Он еще никогда не прикасался здесь к чудо-доктору. И, боже, как же это было потрясающе! Ванцзи зажмурился, а потом, когда его пальцы ощутили, как сжимаются чужие мышцы под ними, потянул чудо-доктора вниз и в бок, роняя на постель, вплетая вспотевшие, холодные пальцы в темные волосы и крепко сжимая их в тот самый момент, когда его плечи коснулись чужих, больше не прикрытых ни одним слоем ткани.Срывая с губ Усяня откровенный полустон, прямо в поцелуй. Да, он не раз прикасался (бог мой) к прохладной коже Ванцзи. Знал, какая она на ощупь, сколько родинок рассыпано меж лопаток и как покрывается мурашами, но это совсем не спасало. Ни когда длинные пальцы едва подцепили тяжелый подол, водопадом заново скрывшему сильные бедра. Ни когда Усянь скользнул ладонями выше, вновь накрывая ими сумасшедшую талию, затянутую в ткань, и притягивая Ванцзи ближе. И совсем перестало иметь значение, как только подушечки задели ребристое основание молнии на чужой спине, находя и сжимая едва ощутимый язычок. Усянь сходил с ума от Лань Ванцзи и совсем не скрывал этого, тихо прошептав «ты восхитителен, Лань Чжань» ему в губы прежде, чем потянуть мелкую собачку вниз. Ванцзи, и без того потерявший голову, теперь не знал, как ему дышать (Восхитительный? Он? Для чудо-доктора? Боже!). Он путался пальцами в мягких прядях и рукавах рубашки (отказывающейся держаться на плечах), беспорядочно целовал губы, неловко касаясь их и кончиком языка, и не ощущал ничего вокруг, кроме чудо-доктора. Разве что, как расслабляется пояс юбки и то лишь потому, что поясницу больше ничего не прятало от чужих пальцев. Горячих. Нескромных. Господи… Ванцзи зажмурился, соскальзывая губами по родинке и острой скуле, прикасаясь к коже где-то за ухом и признаваясь во всем, тихим, едва слышным: «Вэй Ин…». Звуча так волшебно. Неровно. С придыханием. Обжигая редко произносимым именем. Лишая возможности складно мыслить. Да какой уж там, хоть как-нибудь. Усянь бессовестно терял голову от чужого голоса. От путающихся в длинных волосах пальцев. Влажных губ. И желанного веса гибкого тела на собственных бедрах. Он терял голову. И хотел снова услышать свое имя. — Назови его еще раз, Лань Чжань, — шепотом по виску, задевая короткие волосы. А пальцами — тяжелую ткань белоснежного подола. Собирая. Сжимая. И медленно заставляя тот следовать за собой, стягивая струящийся материал с Ванцзи. — Назови меня по имени, — роняя длинную юбку на край кровати. Оставляя Ванцзи с безумным, до дрожи пробирающим ощущением, что он хочет… хочет… Ванцзи выбрался из застрявшей на запястьях рубашки и потянулся освободившимися пальцами выше: по чужим предплечьям, обманчиво узким запястьям, — цепляя мизинцами холодные простыни — чувствительным ладоням, вплетая, наконец, в длинные пальцы свои, дрожащие и неловкие, и выдыхая, прижимаясь губами к чужой, влажной коже у уха: «Хочу, чтобы вы были только моим… Можно, Вэй Ин, пожалуйста…». Позволяя тем самым длинным пальцам тут же сжать осторожные руки с шумным «господи». Разрешая Усяню скользнуть ими глубже с хриплым «Лань Чжань…». До самых костяшек, ныряя меж, с откровенным «хочу слышать тебя всю ночь» перед тем, как в тысячный раз жадно потянуться к истерзанным губам. Завтра те будут выглядеть не намного лучше и это было так бесконечно прекрасно. — Как же я этого хочу… Усянь сильнее сжал бледные ладони в своих. — Так хочу… Резко разворачиваясь, снова роняя Ванцзи на смятые простыни. Бог мой, как же он смотрелся на них. — Тебя… — губами по губам, мягко опускаясь на сильное тело. Медленно. Тихо. Плавно касаясь своими бедрами чужих. Вырывая из Ванцзи короткий, сдавленный стон. Боже… Боже… Боже, этот чудо-доктор…ну что же он творил с Ванцзи! Ванцзи же не ребенок, он же читал обо всем, он же видел фильмы (пусть это и не было порнографией), но… но… никто не сказал ему, что это будет звучать вот так! Никто не предупредил, что он захлебнется в чужой эротичности. Никто не дал Ванцзи возможности узнать, что его будет хотеть чудо-доктор! Чудо-доктор! Господи! Да, Господи же! Ванцзи облизал мягкие губы и потянулся кончиком языка глубже, упираясь пятками в простыни и позволяя себе выгнуться навстречу. Так откровенно, как только получалось. Беспощадно растворяя в себе Усяня, чьи руки так охотно последовали за чужими. Неловкостью по теплым простыням и тонкой талии. Чуть за и дальше. Вдоль пары позвонков до самой поясницы, разрешая длинным пальцам снова коснуться разгоряченной кожи. — Что же ты все-таки делаешь… — выдохнул Усянь, соскальзывая губами по чужому подбородку. Он ничего не мог против Лань Ванцзи. Абсолютно. — Лань Чжань… — ладонями вдоль нижнего белья. Он ничего не хотел против Лань Ванцзи. — Что же ты делаешь со мной… — цепляя тугую резинку и ныряя под. Срывая с распухших губ очередное: «Ах», только теперь протяжнее и отчаяннее. Ванцзи вцепился пальцами в смятые простыни. Он чувствовал, как длинные пальцы дрожали (зачем же?), стягивая его белье. Как покрывалась мурашками его собственная кожа там, где чужие ладони касались его. Чудо-доктор был таким аккуратным, внимательным — Ванцзи запрокинул голову — с ним был! Боже… Ванцзи распахнул глаза, ловя глазами потолок, а губами — воздух, когда чудо-доктор оставил его совершенно обнаженным, а потом, когда шуршание ткани брюк стихло, почувствовал горячую, ничем больше не спрятанную кожу и выдохнул в подоспевшие губы влюбленное: «Вэй Ин…». Мягкое. Звучное. Особенное. Такое интимное этим голосом. Ох, Лань Ванцзи, это… — Так нечестно, — откровением в поцелуй. А пальцами — по желанному телу. Пробегаясь кончиками по изгибу шеи и тренированным плечам. Обрисовывая острые ключицы и ведя линию до солнечного сплетения. Проскальзывая ладонями по невероятной талии и останавливаясь лишь у самых бедер. Осторожно касаясь тазобедренных косточек и с шумным выдохом соскальзывая ладонями по внутренней стороне. Выжигая Ванцзи дотла. И разве не должно было Ванцзи быть стыдно за то, как к нему прикасались? За то, где были чужие пальцы и что они делали? Так почему не было? Почему он вздрагивал от удовольствия? Почему жадно тянулся навстречу? Почему не боялся показаться бесстыдным? Чужие пальцы осторожно скользнули глубже, заставляя выгнуться и закусить губу, но когда в чужих, безумно красивых глазах промелькнул испуг, Ванцзи не дал чудо-доктору остановиться. — Я привыкну, — хрипло прошептал он, облизывая вмиг пересохшие губы. А когда понял, что чудо-доктор все еще сомневается, приподнялся, сморщиваясь, и снова потянулся к чужим губам: — Я хочу так только с вами… Заставляя Усяня забыть сделать вдох. А затем и выдох. Лань Ванцзи был сейчас таким красивым. В этой полутьме. На помятых простынях. С едва ли пробивающимся светом из ванной. Со своим тихим разрешением. Разрешением любить себя. Смелый. Такой смелый Лань Ванцзи. Усянь шептал это в раскрытые губы, прикусывая те. Целуя. И касаясь языком так же мягко, как пальцами. Двигаясь медленно. Почти осторожно. Заставляя дышать глубже. Тяжелее. Ванцзи цеплялся пальцами за простыни рядом с ними и боялся, что захлебнется. Чувствовать так сильно было почти больно. Он разжал ладони и в тот самый момент, когда его чудо-доктор подался вперед, забрался дрожащими пальцами в темные, длинные волосы, обнимая крепко, отчаянно, с тихим, плачущим: «Вэй Ин» в чужие губы. Сокращая границы существующего мира до эфемерных миллиметров между ними. Как же Усяня тянуло к Ванцзи. Так невозможно. И сильно. Его хотелось любить. Долго. Чувственно. Бесконечно нежно. До самого рассвета… Тихий шорох разрываемой упаковки и мягкое касание. Длинными пальцами по бедру, а губами — по чужим. Отвлекающим языком по контуру и глубже. С первым осторожным плавным движением бедер и тихим несдержанным полустоном Усяня. Который Ванцзи не мог не поймать. Губами, руками, дыханием. Всем, что способно было это сделать. Ванцзи не хотел сосредотачиваться на ощущениях, которые огнем жгли все ниже поясницы. Ему не хотелось даже виду подавать. Все, чего он хотел сейчас — это запомнить. Своего чудо-доктора запомнить. Со спутанными волосами. С напряженными плечами. В его неловких, неумелых руках. Господи, как же мог Вэй Ин хотеть такого, как он? Ванцзи шепнул это, проскользнув ладонями сквозь длинные пряди, по шейным позвонкам уводя их к острым лопаткам, и уронил, вместе со сдавленным всхлипом, на чужую талию. Второй раз отозвался внутри него чем-то болезненно-сладким. Мягкой волной лизнув по Усяню, сорвавшегося поцелуем по чужим губам ниже. Вдоль линии скул, задевая дыханием мочку и тихим ответом прижимаясь ими к влажной коже. Бессловно шепча, как тает в руках Ванцзи. Как задыхается от его голоса. Как хочет, чтобы этот момент задержался хотя бы на секунду дольше, снова подаваясь бедрами навстречу. Медленно. Осторожно. Бережно накрывая чужую поясницу длинными пальцами. Оставляя у Ванцзи головокружительное ощущение. Как у его чудо-доктора это получалось? Ну, как? Ванцзи думал, что невозможно быть нежнее, невозможно быть заботливее, только с каждой минутой чудо-доктор убеждал его в обратном. Кончиками пальцев. Несказанными словами. Дрожащими губами на чувствительной шее. Ванцзи погибал. И не знал, что ему делать с щемящим чувством внутри. Он хотел, очень хотел любить своего чудо-доктора так сильно, как только умел. Ванцзи уронил руки на смятые, сырые простыни и, скомкав их пальцами, неловко подался навстречу чужому движению… а потом захлебнулся. Разжимая пальцы и хватаясь за чужие плечи, Ванцзи зажмурился, выдыхая откровенным стоном свое первое удовольствие от прикосновения к нему другого. Опаляя все внутри Усяня. Кусая метнувшиеся по тренированной спине ладони. Обжигая дрогнувшую шею мимолетным касанием. Стекая раскаленной лавой по бедрам, сладко отзываясь в сознании голосом Ванцзи. И желанием прижаться к нему ближе, с еще одним мягким движением. И еще одним. С тихим «Лань Чжань…» задавая неспешный темп. Который Ванцзи не смог долго удерживать: он, то слишком торопился, то не успевал за скользящим по телу удовольствию. Цеплялся пальцами за плечи своего доктора, падал ими к напряженным лопаткам, возвращался обратно, путаясь в темных прядях. И дышал — неровно, сбивчиво, очень доверчиво касаясь лодыжками ног чудо-доктора. Чьи ладони спешно скользнули к чужим бедрам, с негромким и хриплым: «тише, Лань Чжань… тише», мягко сжимая. Чуть задерживая. И осторожно направляя к новому плавному движению. Вырывая из Ванцзи скомканный стонущий вдох-выдох — такого он не знал. Ему не приходилось подчиняться чужому ритму. И Ванцзи не думал, что от этого бывает так непередаваемо… «так хорошо…», — откровенными губами по влажной шее. Прогоняя по той колкую волну чувствительных мурашей. Проникая под самую кожу. Вдоль вен. И глубже. Оставляя лишь желание быть ближе. И слушать, слушать, слушать этот голос у самого уха, мягко подаваясь навстречу. Снова. И снова. С каждым разом все сильнее. Рассыпая пальцы по чужим бедрам. Сходя с ума от их плавного движения. И шепча мелодичное «Лань Чжань» в разлохмаченные волосы… Заставляя Ванцзи сходить с ума. Его доктор совсем, совсем не прятал своих чувств. Ванцзи их ощущал в движении бедер, в прикосновении пальцев и губ, в сводящем с ума дыхании, шепоте. Его так любили… боже! — Что же ты делаешь… Вэй Ин, — отчаянно хватаясь пальцами за крепкие плечи, проскулил Ванцзи. Ему действительно никогда в жизни не было так хорошо. Ванцзи потянулся коленями выше и сплел лодыжки за спиной своего доктора, а потом задохнулся, потому что это все изменило. Заострило. Сделало ярче. И сильнее. Заставляя Ванцзи выгнуться навстречу чужим бедрам. Нещадно сметая последние островки разумности в сознании Усяня. Боже. Боже-боже-боже, как же волшебно было это простое «ты». Как нестерпимо хорошо было в нужных руках. Как непередаваемо сладко было вжиматься в желанное тело. Двигаясь снова и снова. Все быстрее. И быстрее. Жадно прижимаясь губами к бледной коже. С каждой новой волной колкого удовольствия. Задыхаясь. Сбиваясь. Крепче сжимая Ванцзи в своих руках. Вынуждая того хватать воздух ртом. Царапать ногтями влажную кожу своего доктора. А потом и вовсе сдаться удовольствию на растерзание, выдавая себя бесстыдным: «Вэй Ин…». Утягивая за собой и Усяня, сорвавшегося вслед неслышным выдохом в изящный изгиб шеи.