Приближался один из главных, наравне с Новым годом и днём Победы, праздник, отмечающийся тридцать первого октября: день 100 наций; день, когда мир отмечает свой второй День рождения, день, когда политикам удалось вновь избежать ядерной войны и заключить мир. Именно тогда Кристальная Российская федерация получила признание как самая мощная сверхдержава, обогнав Европу на несколько столетий вперёд, восстановила границы СССР и прибавила ещё пятьдесят новых регионов в свой состав. Правда, находились они на другом материке, а если быть точнее, в Северной Америке. Долгая это история, но, бесспорно, очень интересная. Однако, поговорим об этом в другой раз.
Кей с первого класса нравился Лео; добрый и вежливый мальчик с красивым лицом и славным нравом. Он любил помогать всем, кто в его помощи нуждался: пожилым людям и сверстникам, которые нарывались на хулиганов. Однажды кареглазая девочка столкнулась с группой хулиганов-второгодников и это было самое ужасное зрелище: грубияны разбрасывали её ручки, рвали тетради и перекидывали друг другу сменку по кругу, пока их обладательница плача пыталась забрать своё. Тут сзади раздался чей-то тонкий, но уже по-своему твёрдый голосок:
— Эй! Вы чего тут устроили?! Оставьте её в покое, иначе я позову миссис Нолон и вас на месяц лишат прихода денег на школьный билет! — позади хулиганья стоял маленький черноволосый мальчик в бордовой школьной форме, светло-голубые глаза которого метали молнии от негодования. Гопники, другого слова они были не достойны, очень громко расхохотались, но увидев шедших к ним Нолон и директора, которые были далеко не в духе, постарались быстрее смыться, оставив двух первоклашек собирать разбросанные то тут, то там ручки, тетрадки и карандаши. Что там дальше с хулиганами было, Кей не знала, ну и не интересно ей это было. Ей был интересен, ОЧЕНЬ интересен этот милый мальчик, "кровь с молоком", как бы выразился её старый дед. Вот так и началась их дружба, пока к ним в школу не перевелась девочка по имени Астрид, и не начала оказывать Лео знаки внимания. А затем появление некой "Ады-аутистки", в жизни и школе Уолкера едва ли не разрушило их дружбу навек.
Высокий многоэтажный дом светло-фиолетового оттенка напоминал своим видом черничное пирожное, около которого росла дикая роза, или, проще говоря, шиповник. Перед домом находилась цветастая детская площадка, на которой резвились дети, громко крича и смеясь.
Тем временем, девочка с бордовыми волосами сидела на малиновом кресле и плакала от чувств, что раздирали её сердце на кусочки. Ведь Лео был её первой любовью с первого класса, и она, расхрабрившись, собиралась признаться ему в любви, но Лео сам признался в том, что видит в ней лишь друга, а не любовный интерес. Просто подруга. Ох, казалось сердце кареглазой девочки разбилось как стеклянный новогодний шарик, ранее висевший на ёлке, как же долго она плакала в ночь перед злосчастным первым сентября. Нет, старший сын Уолкеров не стал относиться к Кей как-то "не так", он всё ещё дружил с ней и вёл себя вежливо. Но
дружбы Кей было не достаточно, она хотела чтобы он
любил её, и
только её, а не какую-то там «Аду» приперевшуюся в школу мистера Мака Близзарда.
— Кей? Ты всё ещё ревёшь? — раздался грубый голос Мэг, темнокожей девочки, которая являлась для Кей сводной сестрой. На этот вопрос девочка в белой домашней рубашке решила не отвечать, уткнувшись носом в свои колени. Мэг не посчитала молчание за ответ и резко отворила дверь, та громко ударилась о стену. Из зала раздались плач младенца и женский возмущённый голос:
— Мэгера! Я же говорила тебе не хлопать дверьми, ваш с Кей младший брат теперь плачет! — Мэгера подошла к креслу, на котором сидела, свернувшись в клубок печали, Кей. По кипенно-белому лицу текли ручьи слёз, бордовые волосы, обычно уложенные в аккуратное каре, растрепались и напоминали воронье гнездо. Глаза Мэг сделались серьёзными:
— Кей, ты чего? А! Ты из-за того Уолкера что ли плачешь? Ха-ха-ха! — Кей не видела ничего смешного в неразделённой любви. Печаль грубой рукой сдавила девочке горло, из глаз привычно хлынули слёзы.
— Почему он выбрал её? — Задала она сестре вопрос, и темнокожая девочка простодушно сказала, встав позади кареглазой сестрицы:
— Ох, камон, Кей. Начни обращать внимание на других пацанов. Оставь Лео, которому понравилась А-д-е-л-а-и-д-а. Он её даже на осенний бал позвал. — Слова Мэг хоть и были правдой, но Кей не хотела её принимать никак. Она просто не понимала, чем эта новенькая так понравилась Уолкеру, и это было ещё больнее. Казалось, над ухом проносилась мелодия, но такая фальшивая и кривая, заставляющая схватиться за голову и громко кричать, в тщетных попытках утихомирить шум.
— Но чем она лучше меня? Чем, Мэгги?! Я же вроде и не уродка, хорошо учусь, выговариваю все буквы, играю на фортепиано, скрипке, виолончели. *Хнык* а он всё равно смотрит на неё! — Мэг глубоко вздохнула, так как уже успела конкретно устать от стенаний своей сестры. Может быть она пока не понимает Кей, так как никогда ещё не влюблялась ни в кого? Да нет, влюблялась, но знала, что не является "той самой красоткой со страниц глянцевых журналов", и махала на все эти чувства рукой. Мол, "зачем любить того, кому нелюбима? Это же жопоболь в один конец", но Кей была полной противоположностью Мэг.
— Ну, она красивая, умная, не долбит ему мозги непрошенной ревностью. Короче, идеальная девушка для всех парней без исключений. — Кей разозлилась и закричала, что вроде хотела утешения, а не взращивания комплексов из-за этой новенькой "Мисс Совершенство ". Тут Мэгг одноклассники прислали видео.
— О, смари, какой видос нам скинули. — Не долго думая Мэгара кликнула на видео, в котором Ада, надев на себя цветастое боди, танцевала под песню старой группы На-На "Фаина". Кей скрипнула зубами от переполнявшей её злости и крайней неприязни к золотоволосой девочке, активно танцующей под смущающую ум песню.
Между тем, их отец находился в школе Мака Близзарда, на родительском собрании. А это не очень хорошо; в последнее время успеваемость Кей снизилась, ведь из-за частых ссор с Лео, инициатором в коих практически всегда была она, девочка с бордовыми волосами не могла нормально сконцентрироваться на уроках. А их отец был требователен к оценкам, особенно годовым.
В ТРЦ "Макси"
В торговом центре было полно народу. Туда-сюда бродили толпы людей, державшие в руках самые разные покупки. В небольшом чайном бутике красивая девушка продавала чаи и сладости, в пиццерии приятно пахло пряной, свежеиспечённой пиццей, сновали туда-сюда одетые в блузки строгого покроя официантки, держа в руках либо блокнот, либо подносы ст вкусными заказами. За деревянными столиками, сидя на мягких диванчиках/креслицах жёлтого, синего и зелёного цвета, клиенты в обе щеки уплетали свои заказы: суши, пиццу, разнообразные супы, будь то японский рамен, иль куриный бульон с лапшой. В камине, искусственном, загадочно горел огонь. Вот за одним из таких столиков сидела, печально понурив голову, Кей, втыкая вилку в салат "Цезарь", и наблюдая, как последний фараон передавал Аделаиде весьма крупный кусочек пиццы пепперони. Оба ласково улыбались друг другу, меж тем Кей от лицезрения всей этой картины чуть не замутило, было противно и мерзко до ужаса. Аппетит никак не шёл, голоса отца и мачехи казались такими далёкими, словно их обладатели находились под стеклянным куполом.
В голове Кей возникали разные картины, вот – Лео сладострастно целует эту новенькую, вот – делает ей предложение на закате, внезапно картинки меняются, как меняются узоры в калейдоскопе, и перед хмурым взглядом карих глаз показались две небольшие тряпичные куколки. Кукла-мальчик был одет в чёрный свадебный наряд, а кукла-девочка была облачена в пышное, как подтаявшее мороженое, платье цвета "молоко", голову с короной золотых волос украшала лёгкая фата ниже пояса. Затем картинка начала таять, и уже куколка с длинными волосами была с огромным животом и всё так же издевательски улыбалась в глаза Кей. «Ненавижу! Потаскуха!» — Скрипнув зубами подумала ревнивая девочка. Тут уже картинка сменилась: два тряпичных человечка держат в руках двух розовощёких пупсов, любящие, любимые и счастливые, а Кей же было так неприятно от этого и тошно, хотелось блевать и плеваться параллельно выдирая себе с корнем волосы.
«Почему я, так стараясь, не получаю его любви?!» — Мысли в красной от переизбытка эмоций голове бегали подобно тараканам, а сердце отбойником билось в горле, наряду с неприятным ощущением шипастого комка. Перед глазами снова встал яркий образ низенькой девочки с длиннющей косой, рожками, небольшими дьявольскими крылышками и хвостиком с кисточкой-сердечком. Ехидно ухмыльнувшись, она в стиле "гламурной чиксы" корчила рожицы и вертела пятой точкой. Для Кей Ада всегда будет той, кто будет всегда на шаг впереди, словно демоница! Суккуб! А сама же — слабый бордоволосый ангел, который будет всегда где-то позади, пока эта… эта … прижимается к торсу Уолкера. Меж тем, ранее названный Лео Уолкер представал перед карими очами светлокрылым ангелом-воином света, чистым, милым и добрым. Тем, кого околдовала та чёртова новенькая! Тут, грубый, звонкий и громкий крик отца вывел девочку из паутины её мыслей:
— Кей! — Толстый лысеющий шатен держал в руке дневник, в котором красным по белому были написаны четыре четвёрки, две пятёрки, одна тройка и даже двойка, в таком же количестве, что и тройка. — С какого это момента, юная леди, ты скатилась на двойки?! — Кей сердито перемешивала салат в тарелке, злобно смотря на бледного как мел и тучного, как свин, отца и тощую темнокожую мачеху с кудрявым пучком на голове, державшую в руках такого же кудрявого, но более светлого младенца, сосущего соску-пустышку. Мачеха, которую звали Эмили, злобно, по мнению самой Кей, зыркала на неё. Сейчас девочку с бордовыми волосами раздражало абсолютно всё: отец, вечно пропадающий на работе и оставляющий свою родную дочь со сводной сестрой, а также орущим днём и ночью выродком, мачехой, ленивой тварью, которая заставляет падчерицу батрачить по дому, а Мэг, свою родную дочь, следить за младшим братом, которого звали Кевином.
— Там двойка всего одна, да и та из-за тупицы-училки, заменяющей миссис Нолон. — Кажется, отец не услышал свою дочь и продолжил кричать уже за тройки, четвёрки, что, мол, такими темпами она ничего не добьётся, и после восемнадцати будет продавать свою задницу задарма. Но саму Кей не интересовали слова отца, она ушла в себя, продолжая мусолить одну и ту же кривую пластинку.
Pov Кей.
Хотя... я начинаю понимать, чем эта "Ада" привлекла Лео — она очень красива, даже слишком красива. Словно богиня, словно грёбанная богиня! Не нимфа, ни вейла, ни русалка, что-то большее. Красивое лицо, идеальное тело, бархатная, с медным оттенком кожа, голубые, как небо, глаза, чудесные золотые кудри. Даже Астрид — вроде как первая красавица нашей школы, старшая черлидерша не так хороша, как она. А я? Я — идеальная только в оценках, но не во внешности. Куда уж мне, до блондинистых, синеоких красоток
Астрид и
Ады... даже имена на одну букву начинаются. Смешно, это просто смешно! Все, все эти мальчишки падки на красивую внешность, а на внутренний мир им всё равно. Н-но... в вину ли это Аде, которая просто родилась маленькой "Мисс Совершенство"? Это Лео, ха-ха! И всё же, я видела, буквально на днях видела то, как краснеют его щёки при общении с ней… как она посмела забрать того, кто должен принадлежать мне?! За что? За какие грехи ты меня мучаешь, Господь?!
Конец Pov Кей.
А пока Кей ласкала свою обиду, Лео и Ада направились на третий этаж ТРЦ "Макси", дабы закупиться сладостями и поразвлекаться в парке активного отдыха "Суперленд". Последний фараон и Золотце квадриата зашли в "Буквоед" – книжный магазинчик, в котором можно было купить и книги, и канцелярию, и, что самое приятное – сладости из разных эпох. Кислые и сладкие мармеладки, перламутровые жевательные конфетки, разнообразные шоколадки, шуточные "таблетки от грустинки" со вкусом апельсина и лимона, жвачки "Love is…", "Турбо", "Бабл гам" в разноцветных упаковках, съедобные браслетики и бусы, сделанные почти так же, как и сахарные черепки на День умерших – Мексиканский семейный праздник. Так же там были и шоколадные лягушки, аля «Гарри Поттер», коробочки «Привет из девяностых/двухтысячных», сладкие радужные трубочки из желатина или агар-агара, печенья с предсказаниями и прочее-прочее, перечислять долго. А это мы ещё до книг не дошли, хотя их тоже не мало, начиная от детских сказок и журналов, заканчивая многотомными мангами, с высоким возрастным рейтингом, и многостраничными романами, уступающими по количеству страниц только книге "Война и Мир" самого Льва Толстого!
— Опа, смотри, Ада! То драже из "Гарри Поттера", ну, которое с самыми различными вкусами. — Взяв в руки бело-синий пакетик на котором было красными буквами написано «Берти ботс» сказал Лео. Далеча бедняге Адди пришлось едва ли не за уши тащить Уолкера к кассе, иначе бы он скупил всё, на что даже мельком пал взгляд Адель.
— Лео, пожалуйста прекрати, это уже третья корзина, как мы всё это понесём в "Суперленд"? — ошарашенно почесав черноволосую голову, Лео смущённо рассмеялся, чувствуя как краснеют и горят его уши. Так что пришлось ограничится одной пачкой "Берти ботс", кислыми мармеладками, двумя шоколадными лягушками и какими-то японскими жевачками со вкусом клубники, а также пачкой с пирожными "Моти-моти" со вкусом персика.
В "Суперленде".
Уолкер и Сафронова весело проводили время, прыгая на батутах и задорно смеясь. Перед этим Адель, заранее взяв с собой резинку для волос, завязала свои локоны в бублик, не мешающий бегать и резвиться. А сейчас же Лео видел, как девочка, одетая в лёгкую красную футболочку и абрикосового цвета бриджи, задорно прыгала, словно маленький кенгурёнок, слишком большой для сумки своей мамы, но слишком крошечный для большого мира. «У неё взаправду попка в форме сердечка~» — Раздался странный голос в голове у черноволосого парнишки, который тот стремительно заглушил, смущённо отведя светло-голубые глаза в сторону, положив ладонь на середину груди. Такие странные мысли у него возникают не один день, смущая разум и заставляя сердце биться словно свадебный колокол. И вот опять, "свадебный", да ещё и "колокол". —
Далее, прокатившись на всех горках и попрыгав на всех батутах, двое детей будущего устали, и решили немного отдохнуть, спрятавшись от глаз посторонних под детским лабиринтом, дабы поболтать ни о чём и поесть сладостей.
— Жалко, — раздосадованно проворчал последний фараон, беря из "спец. шкафчика" все ранее купленные в "Буквоеде" сласти,— что я не смог взять тот самый "сладкий японский дошик". Ну ладно, шоколадные лягушки из " Гарри Поттера" тоже ни чего такие. — Ада рассмеялась, скромно прикрыв рот ладошкой. После чего они зашли под детский лабиринт, туда, где была небольшая темень, и расположившись в позе лотоса на полу стали распаковывать и лопать за обе щёки сладости.
На японское рисовое пирожное у Лео и Адель была совершенно разная реакция: если девочка с медовыми волосами спокойно, закинув вкусняшку в рот, принялась жевать, то Уолкеру они показались максимально странными по консистенции, от чего лик последнего фараона немного скривился. Со стороны казалось, что Моти пришлись ему не по вкусу.
— О, Лео, тебе не понравился десерт? — беря в рот уже второе пирожное вопросила Адель, на что Лео, проглотив лакомство и шевельнув плечами, сказал:
— Да так, консистенция немного странная. Но хоть без привкуса химозы. — После потянулся за жевательной конфеткой "Берти ботс", ему, кстати, досталась со вкусом травы. «Тьфу ты, но хоть спасибо что не со вкусом соплей, которая однажды досталась бедолаге Берни. После этого он никогда не притрагивался к ним». — Откусив голову у шоколадной лягушки подумал Лео, одновременно смотря на Сафронову, чьи голубые глаза в темени их укрытия казались темнее на несколько тонов. Словно два больших озера, в которых тонул взгляд Уолкера. Тут, Адди чуть-чуть приподнялась и убрала шоколадные крошки с красивого лица Лео. От такого, казалось бы, простого жеста, мальчику показалось, что у него покраснели не только щëки, но и желудок.
— Ты немного замарался, Лео. — Отведя смущённый взгляд в сторону сказала Адель, заправляя за ухо торчащую прядь волос. Подобная атмосфера так и просила чего-нибудь романтического, однако Аделаида не хотела делать жизнь Уолкера ещё тяжелее. Она видела, как трудно ему варится в котле с девочками, жаждущими быть его "подружками, но по взрослому", в этом многоугольнике романтических чувств. Но, если бы она призналась Лео, и он ответил взаимностью, то другим девахам было бы некуда деваться, и пришлось бы смириться. Сквозь сопле-слюне-слёзы, но смириться. Ох, кажется кому-то придётся наведаться сегодня-завтра к богине любви и радости Хатхор. Знаете, иногда, когда тебе хорошо и весело время летит со скоростью света, вот и сейчас, стоило последнему фараону и Адель выйти из укрытия, время на телефоне показывало 13:45, хотя они пришли в 12:55.
— Ну мы даём с тобой. Ха-ха! — весело хохоча сказал Лео, от чего Ада смущённо заиграла с выбившимися из причёски локонами.
***
Усевшись на синий пуфик и держа в зубах небольшую полупрозрачную расчёску, Золотце квадриата аккуратно, без лишних движений, сняла резинку со своих волос, и, распустив причёску, принялась заботливо расчёсывать сияющие локоны, напевая себе под нос ненавязчивую мелодию, тем самым заставив их светиться, будто они были сделаны из лучей летнего солнца, превращённого в тончайшие нити. Благо, в помещении "Суперленда" было достаточно света, из-за чего многие могли подумать о простой игре этого самого света. Лео ненадолго отошёл к серебристому питьевому фонтанчику и попросил Адель далеко не уходить, на что та кивнула, не отвлекаясь от своего дела. Меж тем, за ней наблюдала высокая, полная девочка с волосами цвета овса, заплетёнными в высокий хвостик. Наблюдательница, казалось, могла прожечь дыру в затылке у Сафроновой, глядя на блестящие кудри, которым, наверное, позавидовала бы сама Рапунцель. Потом она посмотрела в зеркальце и увидела лицо с квадратным подбородком, серо-зелёные, немного суженные глаза и темные нахмуренные брови. Она завидовала новенькой, так как та была миниатюрная и миловидная, в то время как завидовавшая считала себя излишне толстой и некрасивой, но менять хоть что-либо или принимать себя не собиралась и не решалась. То ли из-за лени, то ли по другой какой-то причине. Причине подростковых комплексов.
***
Спокойный осенний день, погода была, на удивление, ясная, по небу плавно плыли кучевые облака, принимая в глазах смотрящего вид либо страшного динозавра, либо мудрого сфинкса, либо смешного трёхглавого пса. Туда-сюда весело ходят люди, в преддверии любимого всеми праздника. Уборщики спокойно очищали улицы, убирали мусор и прочую гадость, которой не место даже в обычные, не праздничные дни. Кое-где даже были перекрыты дороги. Со всех сторон слышатся радостные голоса, и только одна девочка чувствовала себя просто ужасно. Да так, что казалось, будто она не спала несколько ночей, выплакивая все слёзы. Длинные блондинистые волосы с одной розовой прядкой, обычно собранные в высоких хвост и украшенные бирюзовым бантиком, теперь были распущены и с ними задорно игрался ветер. Сколько бы времени не проходило, она не могла отойти от слов Уолкера. «Ты просто чёртова эгоистка!», «Чем тебе помешала Ада?!», «Твой характер – полное дерьмо, вот почему я не хочу иметь с тобой дела!» «Я тебе не бойфренд, и даже не друг, так какого чёрта?!» крики разгневанного защитника отпечатались в памяти словно калёным железом. Может быть, она совершила ошибку, выбрала совсем не то время для "подтрунивания" над новенькой? Она хотела любви, тепла и сострадания к себе, никогда не чувствовав родительской заботы и поэтому совершенно не зная, как попросить о ней. Но она искренне желала ласки. С тех пор девочка начала вести себя грубо и вызывающе, отчаянно желая внимания. Ну и пускай она выглядела как стерва из школьных комедий, выбирающая в свой стан только "лучших из лучших". Но теперь, притянув, грубо говоря хрен к носу, Астрид начинала понимать, что поступала по-свински по отношению к той, кто в её бедах не принимала никакого участия, даже малейшего. К той, что просто… жила…
Египтус. В храме святой восьмёрки. Комната дитя Сострадание.
Туда-сюда ходили служанки в коротеньких платьицах синих и оранжевых цветов, подготавливали для Аделаиды Амун, одетую в персиковый халатик, ванну с тёплым молоком пеаверов, бархатными лепестками роз и ароматными травами. Голоса их были ласковы, мягки, трепетны и полны до одури смущающего раболепия, от которого становилось до ужаса неуютно. Казалось, она стала лет так на семь младше, особенно когда с неё сняли персиковый халатик и помогли погрузиться в душистую смесь из молока, которое имело такой же цвет, как халатик Ады и цветов.
— Святая, прекраснейшая Аделаида Амун, просите у нас всё что пожелаете. — Кланяясь через каждое слово проговорила служанка, остальные согласно закивали, держа подносы с разнообразными маслами, мылом, скрабами, кремами против прыщей, с некоторых подносов свисали гроздья красного и зелёного винограда. Смутившись, Ада поведала служанкам о том, что ей хочется просто помыться, дабы потом, после ванны, пойти к своему другу Анубису, и провести уже этот обряд по успокоению несчастных, обездоленных душ.
— Ха-ха, прелестная, всё будет. — Ответила смуглая женщина в синем платье. — Но сначала надо немного поухаживать за собой. Ваше изменяющееся тело такое прекрасное, сама древнегреческая богиня красоты Афродита обзавидуется. Но даже так, о своём теле надо заботится и любить его. — Адель, ожидавшая такого ответа, нахмурилась, чувствуя как горят её уши. Всё-таки подобные речи из уст великовозрастной мадам были лестны ребёнку. После всех важных процедур, служанки позволили своей госпоже заняться вполне обычными делами: рисованием в технике "гризайль".
***
Полночь окрасит небо лунным светом, он крадётся, вновь за мною следом… ОН КРАДЁТСЯ СЛЕДОМ!
Небольшая полянка, окружённая высокими соснами и елями, посреди которой стояли двое: Анубис и Ада. В ручках голубоглазой девочки была внушительного вида корзинка, укрытая пёстрым полотенцем. Далее Адель, поставив корзинку на траву, принялась быстро-быстро зажигать и расставлять горящие восковые свечи вокруг корзинки, наполненной лепестками бархатцев и календулы. Также там лежала банка сладкого, сияющего в лучах солнца цветочного мёда. Поставив последнюю свечку, Сафронова, достав из всё той же корзинки ранее названный мёд и открыв банку, легко и мягко нанесла тягучую жидкость на корзинку.
— Этого достаточно, друг? — Анубис коротко кивнул, точа длинный стальной кинжал. — Да, Золотце. — Нежно улыбнувшись произнёс бог-защитник мёртвых. После божество велело девочке встать и произнести слова на древнеегипетском, что и сделала девочка Сострадание. Тут же в небо поднялся высокий столб света, напугавший девочку и та, взвизгнув, со страхом взглянула в зелёные глаза Анубиса:
— Д-друг, это не опасно? Нас не увидят? — сын Осириса, ласково гладя Аду по голове, поспешил успокоить её, сказав:
— Нет, это безопасно, милая. Я применил кое-какие заклинания, и теперь для землян этот призыв неупокоенных душ совершенно невидим. — Тут, странная сила мягко подняла Адель в воздух, и девочка услышала как ей взмолились неупокоенные души самоубийц, умерших от кори детей, не переживших родов женщин, жертв массовых терактов, люди, попавшие под горячую руку серийных убийц-маньяков и мафиозных банд, орудующих тут-и-там в девяностые. Полупрозрачные, печальные они брели на свет, словно мотыльки, даже не боясь сгореть... вот насколько было велико их отчаяние.
— Помоги мне, мой Ангел снизошедший...
— Они считают, то что я сумасшедший...
— Полночь окрасит небо лунным светом, он крадётся вновь, за мною следом
— ОН КРАДЁТСЯ СЛЕДОМ!
Прилетев к столбу света, призраки тут же направлялись в Анкх жизни, что висел на груди девочки, который с этого момента станет их первым и последним пристанищем. Амулет Ады, принимая в себя несчастные души, замерцал, засверкал словно бриллиант или яркая вечерняя звезда. На маленьком теле Аделаиды появлялись странные светящиеся пятна золотого цвета. Где-то яркие словно солнце в ясный день, где-то тусклые и блёклые как туман в песках. Лопатки внезапно пронзило острой болью, словно по ним прошлись то ли наждачкой, то ли чем-то горячим аки пламя, и на их месте выросли огромные крылья с золотисто-серебристым отливом. Ноги тоже изменились: теперь на месте ступней были два раздвоенных копытца, как у антилопы.
Спустя три секунды на златокудрой голове появились странные "шишки" как у подрастающего козлёнка/оленёнка. Уши начали сильно зудеть и порастать золотистой шерстью, на пару тонов темнее волос хозяйки. Копчик принялся удлиняться, удлиняться, пока на его кончике не появилась пушистая кисточка, в тон волосам Ады.
— Боль моя всё сильнее, я думаю лишь о ней! О ней О ней!
— Но о ней, о ней!
— Сделай это быстрей…
Спаси или же убей!
— Но, убей убей!
— Если меня найдёт мой демо-он…
Со временем, призраков становилось всё больше и больше. Некоторые души по большей части напоминали скелетов обтянутых кожей, со впалыми глазами, в которых отражалось всё их предсмертное мучение. После них подплыли плачущие души детей, у которых нацисты выкачивали всю кровь, что было очень грустно и иронично; "чистокровным арийцам" понадобилась "нечистая" кровь ни в чём неповинных душ. Тех, кого они считали недостойными. Но отныне, они, эти несчастные жертвы больше не будут страдать. Теперь же их ожидали только покой и нега, которых они всё это время были лишены. Больше ни голода, ни холода, ни болезней. Анкх засиял ещё рьянее, и теперь девичью голову украшали витиеватые тонкие рога нежно-жёлтого цвета, можно сказать жемчужно-жёлтого, как у диковинной газели.
— Я не могу сбежать от этой боли…
— Они считают, что я просто болен…
— Я иду ко дну гранитным камнем
— Знай, что ты сейчас очень нужна мне!
Крошка Адди знала, насколько больно, холодно и одиноко было тем несчастным. Вечный холод, страх и неизвестность – худшее что может испытать душа человека, особенно если при жизни тот был экстравертом. Эта боль, от которой не убежать, это странное чувство, словно ты тонешь в пучине своих кошмаров и душевных травм. И девочка Сострадание понимала всю их боль, всю их растерянность и панику, ведь испытывала когда-то схожие с этим чувства. Но теперь, когда жизнь несчастных оборвалась, она станет для них последней надеждой. Той, кто подарит покой. Пока столб света озаряет собой пожухлую листву, пока медленно плавятся распространяя медовый аромат восковые свечи. Быть последней надеждой кого-то сначала волнительно, страшно, но потом, видя глаза, полные благодарности и тепла ты понимаешь, что делал всё не зря. Но вот последняя душа влетела в анкх, свечи из крупных туб превратились в небольшие "блямбочки" с едва тлеющими фитилями, а корзинка вновь стала пустой и лёгкой. Свет медленно погас. Словно лёгкий-лёгкий туман растворились витые тонкие рога вместе с большущими крыльями. Аду начало постепенно клонить в дрёму. После она мягко приземлилась на руки зеленоглазому богу бальзамирования, и тот, держа её правой рукой, левой потрепал Адель по голове.
— Ты хорошо сегодня потрудилась. — Затем Анубис хотел сказать слово "отдыхай", но чуткое обоняние шакала учуяло незнакомые запахи. — Хм, что-то не нравится мне эта "амброзия". Адель, только не бойся, я тебя пока на время превращу в трясогузку, а затем ты спрячешься за моим ухом. Надо узнать, что это за странные гости. — Последние слова похоронных дел мастер буквально
прорычал, и это не понравилось Аделаиде, державшей в руках пустую корзинку. Адди в принципе не любила, когда её друзья злились из-за чего-то, или кого-то, будь то какая-нибудь бабка со своим "А-у-т-и-з-м з-а-р-а-з-е-н!!!", или же один нерадивый родственничек, однажды оставивший её плакать под проливным дождём. Однако, всё это было в прошлом, сейчас же её божественный учитель, названный отец и друг, вынув из ножен длинное холодное оружие с серебристым немного загнутым назад клинком, вонзил острие кинжала в стоящее неподалёку дерево. Далее сын Осириса, обратив в птичку свою ученицу, направился к, так сказать, незваным гостям из другого мира.
***
Меж тем, в абсолютно другом мире, темнокожая девочка лет двенадцати - Клео Картер, её кот серого окраса - Луксор и Тутенштейн - мальчик-мумия с жёлто-зелёными глазами, сражались с демонами Сета: тонким красным и толстым серым антропоморфными койотами, чьи имена невозможно запомнить. Тутен и его друзья знали, что эти двое хотят украсть важный жезл "Ваз", который мог сделать бога зла непобедимым и вроде как свободным от оков Мира Духов. Ничего так и не успев обдумать, с перепугу мумиёныш открыл проход в неизвестный до селе мир, и, споткнувшись о хвост кота Луксора, свалил и себя и Клео прямо в сияющую синим пучину. Спустя пару-тройку мгновений герои, и " положительные" и "отрицательные" оказались в глубоком лесу, среди высоких елей и сосен, упиравшихся своими верхушками в небо. При том почти все сейчас находились без сознания, в отличие от забинтованного ребёнка. Тутенштейн одним рывком, при этом чуть не лишаясь конечностей, подбежал к Клео и Луксору, лежащим на поваленном бревне.
— Клео? Луксор? Вы живы? Ох, чем я думал когда открывал портал?! … — корил себя за опрометчивые действия мумия-ребёнок, пытаясь хоть как-то привести
слуг друзей в сознание. Тут позади Тутена кто-то немного сердито пробасил:
— Уж точно не мозгами, когда сюда вход открывал. — Большая голова в немесе с синими полосками повернулась на триста шестьдесят градусов и, жутко хрустнув, повисла, удерживаемая лишь бинтами. Жёлто-зелёные глаза узрели высокого бога погребальных обрядов – Анубиса, правда выглядел он немного иначе, не как тот Анубис, которого знал десятилетний мумия-фараон; строгие изумрудно-зелёные глаза, блестящие в лунном свету волосы цвета жжёной кости и тёмно-зелёный цвет одежды.
— Ладно, — помассировав переносицу вздохнул главный похоронных дел мастер, — чего ещё я ожидаю от пацана, который умер едва ли оторвавшись от мамкиной сиськи? Ты поосторожнее бы башней вертел, не пугай тут трясогузок. А что насчёт девочки и кота, то они живы, просто перемещение в
наш мир им далось намного труднее, чем тебе. — Далеча он поднял обмякших девочку с котом, и, взяв Тутештейна за руку, открыл портал в мир Египтуса. В голове мальчишки было столько вопросов, что черепная коробка не выдерживала и теперь напоминала часовую бомбу, готовую в любой момент взорваться.
Это было давным-давно. Настолько, что об этом никто не вспомнит. После того, как великое НИЧТО было разрушено, из него вышла написанной красоты дева, имя которой леди Мироздание. Очень странно, но из Хаоса она вышла уже глубоко беременной и однажды разродилась восемью чудесными детьми. Самым младшим и самым слабым был ребёнок, имя которому Сострадание, что даже не дышал выйдя из чрева матери. Но в добрых руках Ра малыш окреп и стал почти таким, же, как и его братья и сёстры. Всем этим детям пророчили великое будущее, полное свершений, потерь, ненависти и любви. С каждым днём малыши крепли, поглощая молоко Мироздания, которая чувствовала себя самой счастливой женщиной. Так и жили они не одно тысячелетие в одной Мегавселенной или же Вселенной тысячи вселенных. Но одному из древнейших божеств те дети были словно кость в горле, ибо он их считал бесполезными. АПОП, АПОФИС, АПОФЕС, огромный, вселенский змей с заоблачными амбициями, с какого-то перепугу посчитал, что имеет право распоряжаться жизнями детей Мироздания как ему вздумается. Когда божества были заняты созданием космических тел, он под предлогом игры заманил малышей в ловушку, и напал, обнажая острые клыки с которых падал яд цвета жжёной кости. А Мироздание, ослабленная зловонным дыханием, ничего не смогла сделать ради защиты собственных детей. Так и были убиты дети, один за другим. Узнав о смерти невиновных ни в чём детей, бог Ра впервые так сильно разгневался. Его неистовая ярость и скорбь были сравнимы со смертью сотни тысяч звёзд, что исчерпали из себя абсолютно всё. Разорвав огромного змея голыми руками на куски, бог солнца заклеймил каждый кусок тулова Апопа особой печатью, можно даже сказать проклял на вечные муки. После чего вся Мегавселенная разделилась на альтернативные, какие-то были больше, какие-то меньше, но во всех них Апоп заточён, и страдает из-за сотен, а то и тысяч разнообразных "Я" бога солнца. И всё пытается разорвать волшебную печать, но все его действия бесполезны до сих пор.
***
С того самого дня, как Адди провела свой первый обряд по успокоению душ, ей стали сниться странные сны. Чаще жуткие, мерзкие, связанные с убийствами, мучением и смертью в жуткой агонии и страхе. Частенько бедняжка просыпалась, падая с кровати и пугая своих питомцев. Некоторые из таких
кошмаров даже доводили девочку до слёз и истерик, как например этот:
Девочка находилась в старом обшарпанном доме, со старыми обоями, объеденными насекомыми. Также там стоял дикий, просто дикий запах естественных выделений, от которого хотелось блевать. Посреди комнаты, на высоком столе, сидела одетая в балахон девушка лет четырнадцати-шестнадцати, и то примерно. Высокие, острые скулы, длинный, сломанный в кое-каких местах нос, подстриженные "под горшок" волосы рыжевато-мышиного оттенка, пустые тёмно-серые глаза и губы, растянувшиеся то ли в болезненной гримасе, то ли в улыбке мазохиста - так выглядела ранее названная леди. Медленно повернув голову, странная незнакомка одним махом, без толики стыда, сбросила с себя одежды и показала Сафроновой костлявое тело, одетое в короткую сорочку, измазанную грязью и ещё невесть чем. Затем девушка в сорочке начала петь жуткую песню из вокалоидов "Gomeine gomeine", рассказывавшую о насилии над ней со стороны "папочки". Тут из темноты начали буквально выплывать, заставляя Адель прикрыть рот ладошкой, красные силуэты мужчин и женщин от двадцати до сорока лет. Разорвав сорочку в клочья, сотни, а то и тысячи рук тянулись к тощему тельцу, стараясь урвать свой кусок, словно она была сладкой конфетой, а не личностью с мечтами и амбициями. Однако, маленькая, но всё же сладкая ложка мёда в этой бочке дёгтя была: один парень, которому стало жалко изуродованную "еду для возбуждённых господ", протянул руку помощи, своими действиями вытащив бедняжку из Ада. Он старался для неё делать всё, что было в его силах, но затравленная душа, доселе не видевшая ласки, а только боль и страх и, в последствии привыкшая к боли, всё тянулась к своему жуткому мучителю. Как итог, она всё-таки вернулась к "папочке", а дальше…
— Кья-а-а-а! Не-е-е-ет!!! Нет, нет, нет, так не должно быть, Так. Не. Должно. Быть!… — завизжала Ада, чувствуя как всю её мелко потрясывает от страха. Из-за набежавших слёз всё, что было дальше носа, виделось крупными размашистыми пятнами, словно кто-то рисовал акварелью по сырой, но плотной бумаге. Солёные слёзы обожгли нежные щёки бедной девочки, не знающей куда себя деть от страха и боли, которые разъедали её душу словно концентрированная серная кислота.
— П-почему… — вытирая лицо спросила Адель — *Хнык* почему некоторые люди так жестоки, почему они издеваются над другими, Собек? Они сумасшедшие? — на подобный вопрос своей подопечной квадриат, а в особенности Собек не знали, что и ответить; они минуту молча переглядывались, пока их ученица вновь не провалилась в глубокий, но далеко не спокойный сон.
— Что, Аммат подери, это было? — погладив Аду по голове спросил Собек, и Анубис, недовольно шевеля ушами ответил, что это побочный эффект от обряда по успокоению заблудших/неправильно похороненных душ.
Роддом Египтуса – чудесное место, в котором рожали/находились беременные женщины на сохранении. У кого-то срок был мал, и животика пока ещё не было, а кто-то должен вот-вот разродиться крошкой. Как например Эбони – смуглая зеленоглазая женщина с короткими подстриженными волосами цвета плодородной земли. Пока её муж, один из солдат золотого города, нёс ратную службу, Эбони со дня на день готовилась стать матерью и осчастливить своего муженька рождением долгожданного сынишки. А так у них было восемь дочерей, писанных красавиц. Они очень сильно обрадовались тому, что у них в будущем будет младший братик. К тому же, благословлённый девочкой Состраданием. И совсем не важно, что это сама Эбони попросила Аду Амун присутствовать на родах и дать благословение мальчику.
Тем временем, около входа в роддом, богиня родов Таурт спорила со святой ученицей квадриата – Аделаидой, которая огорошила женщину тем, что хочет в будущем родить семь детей, мол, "Два мальчика и пять девочек".
— Ха-ха-ха, святая Аделаида Амун, вы шутите? Вы уверены, что сможете вытерпеть роды? А послеродовой период? Как же вы им сможете даровать нормальное детство? Не думайте, я не пугаю, а просто предупреждаю, что вы много берёте на свои ещё хрупкие плечи. Роды — это трудный процесс, который лучше не романтизировать, а воспитание отдельной ячейки общества – ещё труднее и затратнее. — Однако Адель не "романтизировала" роды, она просто хотела себе большую семью.
— Ну, это я только сейчас маленькая, но когда стану постарше, думаю, смогу. Что-то мне подсказывает, что я могу. Ну да ладно, у мадам Эбони сегодня роды? —
— Да. — Коротко ответила Таурт.
Спустя пару часов мадам Эбони почувствовала спазмы в животе, которые с каждым разом становились всё интенсивнее и интенсивнее. Как только она не вертелась, стараясь пережить одну схватку за другой, которые только и наращивали темп словно ростки бамбукового дерева. Вскоре в палату вошли муж пациентки, Таурт и девочка Сострадание, так скажем, при полном параде: на телах нежно-голубые халаты, волосы убраны в одноразовые шапочки, на лицах маски, на ногах полупрозрачные бахилы. Беременная женщина, поглаживая свой живот хотела что-то сказать, однако с губ срывались лишь охи и страшные стоны боли. Высокий мужчина подошёл ближе к супруге, словно говоря, что он рядом и всё пройдёт хорошо. Мол, "Мы уже неоднократно плавали в этом деле, и многое знаем. Не бойся". К весьма крупному животу богиня-акушерка, молниеносно работая руками, прикрепила специальные датчики, показывающие как там себя чувствует малыш, пока матка изгоняет его из материнского чрева. Их, эти инструменты, Таурт ещё как-то интересно называла, однако из-за адреналина и наблюдения за показателями Аделаида прослушала. Спустя пять часов на свет появился здоровый мальчик, сморщенный, смешной, покрытый кровью, слизью и творожистой "смазкой", издав громкий крик. И его, такого маленького и беззащитного, с пульсирующей пуповиной положили на грудь мадам Эбони, в глазах которой блестели серебряные слёзы. Её сын, её долгожданный, драгоценный мальчик наконец-то увидел свет.
— АХ! — прикрыв рот ладошками ахнула Ада, тяжело дыша и чувствуя распирающее чувство эйфории — Та-Таурт... этот малыш... это самый красивый мальчик в мире! Добро пожаловать в этот мир, пусть у тебя будет счастливая жизнь. — Девочка благоговейно прохрипела благословение, боясь испугать крошку. Услышав подобные слова от святой, солдат-отец, имя которому Мененкара, не справившись с эмоциями разрыдался навзрыд, приобнимая уставшую жену. Та же, в свою очередь смотрела в потолок, дабы не заплакать от переполнявших сознание чувств. Спокойными остались лишь Таурт, для которой подобные сцены - та ещё бытовуха, и новорождённый кроха, разглядывающий свои сморщенные пальчики. Тёмненькие волосики, слипшиеся на его голове, торчали во все стороны. Вскоре отпульсировавшая пуповина была перерезана серебристыми продезинфицированными ножницами, Таурт нежно взяла хныкающего малыша, дабы перевязать культю от пуповины, вымыть, взвесить, проверить новорождённого по "Особой шкале", которая на Земле называется "шкалой АПГАР", измерить рост и вес. Эбони и Мененкара назвали своего сына "Барака", что означает "дар"/"благословение". Быстро всё сделав, богиня завернула дитёнка в сиреневую пелёнку и отдала счастливым родителям.
— Знаете, я теперь не хочу семь детей, — снимая маску с лица сказала Ада, на что богиня-акушерка хмыкнула, мол "Я же говорила", — я теперь хочу двенадцать, м, не, семнадцать! — проходившая мимо беременная женщина, чей живот был не настолько велик и Таурт ошарашенно поглядели на святую. Уж чего-чего, а такого ответа богиня с головой бегемота никак не ожидала. Как такая крохотная девочка может быть настолько безбашенна и сильна? Меж тем Адель в хорошем расположении духа направилась к выходу из роддома.
На улице уже был вечер, прохладный ветерок нежно касался кожи и игрался с волосами. Тут, неожиданно ноги Аделаиды начали странно скользить, и, если бы не проходивший солдат, то девочка могла неплохо так навернуться.
— О, святая Аделаида Амун, вы чуть было не упали. Молю вас, будьте осторожны в следующий раз и, снимите бахилы, пожалуйста. — Последние слова спаситель в синей униформе прошептал так, чтобы эти слова услышала только обладательница золотых волос. Ада посмотрела на свои ноги и чуть не сгорела от стыда: на её ногах "красовались" полупрозрачные бахилы, которые она забыла снять, когда выходила из роддома.
Пусть на Земле и прошло от силы несколько часов, в Египтусе прошла целая неделя. Детишкам так полюбилась такая временная разница между мирами: можно было в перерывах от тренировок и испытаний подучить непонятную ранее тему, насладиться ароматом цветов и погреться в лучах солнца. Ведь в Архангельске оно будет совсем не скоро. Ах, да, ещё не забудем про слуг Апофиса, которые всё тянут и тянут свои гнилые ручонки к Египтусу, дабы украсть другие артефакты из сокровищницы золотого города. С ними восьмёрка святых разбиралась без лишней мороки: просто расстреливали их на внушительном расстоянии, как противоблошиный шампунь блох на теле животного.
Тем временем, кошмары Аделаиды не закончились. В одном из них её руки были в крови, в правой ладони она держала острый нож, испачканный в той же жидкости, что и руки. А перед ней лежал серебряный фараон, мёртвый. Тёмно-бордовая жидкость небольшими струйками вытекала изо рта старшего сына бога Солнца, и из зияющей раны в боку. Всё её тело затрясло от страха и осознания того, что она натворила. Затем перед ней возник образ Кефера, мрачный от горя и злости. Золотой правитель Египтуса обнажив хопеш с жуткими криками замахнулся на Аду, после чего та проснулась, вся в слезах, поту и дрожа от страха, ведь ни один такой сон до этого не ощущался так... так ярко и натурально. А ведь точно, совсем скоро в Египтус приедет Эксатон, тот, кого она убила в своём кошмаре. Неужели Адель может стать убийцей? Ведь однажды она уже видела похожий, пусть и не по содержанию но по ощущениям кошмар: в нём безымянная Гнилая Леди хотела украсть камни судьбы. Тут крошку Адди передёрнуло: не является ли этот сон, так скажем, "пророческим"? От переизбытка чувств голова святой Амун словно наполнилась свинцом, который плескался внутри черепной коробки и заставлял сердечко обливаться кровью от тянущего чувства страха и печали.
Утром состояние тяжести на сердце Ады так и не прошло, перед глазами то и дело возникали образы убитого ей Эксатона и Кефера, лицо которого исказила яростная гримаса. От этого становилось жутко некомфортно, ни потренироваться, ни поесть або еда никак не хотела лезть в рот. Сиё состояние заметили и друзья-боги и божественные учителя и остальные семь святых. Сколько б Адди не отмахивалась, мол, «Просто нет настроения», и «Да я просто не с той ноги встала», близкие чувствовали, что что-то было не так с их Золотцем. Вскоре к венценосным близнецам приехал их старший брат – первенец бога солнца и серебряный фараон. Из-за этого апатия сильнее завладела сознанием Аделаиды и, хоть она поведала о своём кошмаре квадриату, легче ей от этого не стало, а наоборот: стыдно и неудобно. Особенно после того, как она попросила утаить от Кефера то, что она рассказала.
— Аделаида Амун, — раздался обеспокоенный голос Кефера. — Драгоценное, святое дитя, и моя названная племянница, я слышал, что тебя несколько дней назад мучил один жуткий сон. Что же в нём случилось такого, чего я не должен знать? — вежливый тон и мягкий тембр голоса чуть не довёл Адель до слёз. И обладательница золотых волос сдалась:
— Мне... ох, я не очень хочу об этом говорить... н-но если в кратце, кхм, — прочистив горло и опустив взор вниз прошептала Ада, чувствуя на себе обеспокоенный взгляд золотого фараона. — Т-там я была, в-вернее мои руки были в крови... й-я, в том кошмаре у-убила Эксатона у вас на глазах... — буквально пропищав последние слова Адди закрыла уши руками и вся сжалась в страхе: Как на эти слова отреагирует Кефер, будет ли он расстроен? Или даже зол, что ещё хуже! Тут тёплая, сильная, мужская рука нежно и легко коснулась макушки святой, которая запуталась в себе из-за многих факторов: отравления Лео, поглощения камней судьбы, нападения на золотой город, стресса по семейным обстоятельствам, разрыва души и похищения, спасения мира "Якобы манхвы Эннеада", затем приключения в "Андертейле" с концовкой "Свергнутая королева", а после - обряд успокоения никому не нужных душ. Слишком много приключений для маленькой девочки, согласитесь. И это мы ещё летние, так сказать "дела" не учли.
— Ш-ш-ш, всё хорошо, всё в порядке... есть кое-что, что я хочу тебе показать. — Поправив серёжки Сафронова навострила уши, сама не зная чего ожидать от Кефера. Однако его дальнейшие действия огорошили девочку сильнее любой загадки, любого каверзного вопроса. Сказав, что боги - бессмертные существа, которых не могут убить смертные, мужчина дал в руки Аделаиде острый кинжал и велел нанести удар. Сглотнув и, если говорить по честному, мало веря ему, Ада молча и тяжело дыша наблюдала за тем, как золотой фараон отходит всё дальше и дальше, мол "Чтоб она разогналась по-хорошему". В животе неприятно заурчало, холодный пот струйками стекал по лицу застилая глаза, словно какая-то пелена, сердце как будто сжали гидравлическим прессом. К горлу подкатил мерзкий комок, Адель на секунду показалось, что она не контролирует своё тело, стремительно бегущее и навострившее острый клинок прямо в левый бок Кефера. Воткнув лезвие в тело и чувствуя как венозная кровь окрашивает её руки, Адди упала, тяжело дыша. Меж тем Кефер, зашипев от неприятных ощущений, вытащил окровавленный кинжал из своего тела, и на глазах малышки случилось самое настоящее чудо: рана, ранее нанесённая ею же, затянулась за считанные секунды оставив Аду ошеломлённо хватать ртом воздух, словно рыба на суше.
— Вот, видишь? И это работает абсолютно на всех божеств. Правда, по какой-то причине твоя атака была больнее. — Помогая девочке встать промолвил Кефер. Как оказалось, переживания Ады на счёт убийства Эксатона были абсолютно беспочвенны и напрасны. Так что, теперь Адель могла спокойно выдохнуть и жить дальше спокойной, размеренной жизнью. Казалось, в жизни наконец-то наступила светлая полоса.
Далее всё пошло своим чередом, и, если бы не туева куча новых знакомых из других миров, всё превратилось бы в ту ещё бытовуху. Дети будущего познакомились с темнокожей девочкой Клео Картер, котом Луксором и Тутенштейном - мумией десятилетнего ребёнка-фараона.
Спустя время в квартире Уолкеров.
Лео Уолкер, находясь в самом что ни на есть смятении, бродил из стороны в сторону: черноволосый парень всё никак не мог успокоить собственное сердце, отбивавшее уже третью чечётку. Хорошо ещё, что никаких "бабочек в животе" не было, к худу это или к добру. А причина всех этих волнений была Аделаида, целиком и полностью завладев естеством мальчика. Очень странно, но это не походило на "обычную подростковую влюблённость", проходящую с течением времени. Адель в глазах Лео ассоциировалась с чем-то сладким и в то же время и пугающим. Словно она была цветущим персиковым деревом, своим ароматом будоража ум. К тому же, в отличии от кое-каких личностей, Адель была добра, но эта доброта вовсе не делала её "мягкотелой". Совсем не зная, что делать, последний фараон попытался сдержать свой крик души с помощью подушки, но, видимо, получилось это не очень хорошо, так как два стихийных бедствия - Тоби и Джульетта прибежали на его крики.
— Братец Лео, что случилось? — поправив жёлтый сарафан спросила Джульетта, глядя своими большими и хитрыми глазами. Почти такими же, как у их матери Луизы. Но Тоби, почёсывая нос, уже кажется догадался о том, что стряслось с Лео:
— Брат, может быть ты просто напишешь понравившейся девочке письмо? Эй, чего так вздрогнул-то? Не обязательно отправлять, просто пиши, как папа говорит, в стол. — Лео, дослушав своего шестилетнего бро, закатил глаза и, дабы всё обдумать, сказал младшим пойти прогуляться. На что и Тоби и Джульетта обиженно надули щёки и направились в свою комнату, одеться и поиграть около двадцать первого дома в том месте, где когда-то была старая детская площадка, которую демонтировали ещё до их рождения.
Меж тем их старший брат расслабившись качался на стуле, но в один момент не удержался, и, чебурахнувшись вместе с "троном", навёл шуму в доме, испугав младших и маму.
— Лео! — испугалась миссис Уолкер и, заранее постучав, открыла дверь в его комнату едва ли не на распашку. Лео, чуть ли не сделав обратный кувырок, шипя как напуганный кот потёр ушибленный затылок. Подав руку, Луиза метала глазами молнии.
— Я же тебе сто раз говорила, нельзя качаться на стуле! Получил заслуженно. — Повернув старшего к себе спиной, черноволосая женщина начала проверять голову сына на наличие травм и крови. Однако Лео отделался небольшим испугом, даже стул был цел. — Фух, в следующий раз будь осторожнее. Сегодня у нас на ужин будет запечённая рыба с картошкой, не вздумай пропустить! — и ласково ущипнув щёку мальчика вышла из комнаты, перед этим закрыв дверь мол "Дует, не хочу чтобы сынок простудился".
Как только дверь закрылась, Лео глубоко вдохнув, уселся за стол, взял шариковую ручку, и, немного ту расписав, принялся расписывать на девственно-чистом листке все свои странные чувства. Чувства, из-за которых ему хотелось психовать, кричать, смущаться и в глубине души лелеять надежду на ответные чувства.
«
Дорогая Аделаида Сафронова. С недавнего времени столько всего произошло, даже сложно будет перечислять. Помнишь, как мы с тобой встретились? Помню, как мой браслет дал дуру и протащил аж до самого лазарета, едва ли не оторвав руку к чертям водяным. Я помню нашу первую встречу, какой напуганной ты тогда была, ты даже ослепила меня фонариком и укусила Кха несколькими часами ранее. Ты помнишь тренировку у Аписа, ну, ту, первую, в которой у тебя случилась беда с браслетом? Признаюсь честно, тогда я пипец как сильно испугался за тебя; ты, такая маленькая и хрупкая, застряла в огроменном доспехе... беспокойство не прошло и после того, как ты вышла из лазарета и вновь решила активировать доспех. Благо, всё обошлось. Знаешь, раньше я этого не замечал, но теперь само твоё существование наполняет моё сердце радостью, словно волшебный грааль. Ты умная, верная, смелая, сильная несмотря ни на что, добрая и сочувствующая. В тебе нет фальши, нет необоснованной ревности, ты не похожа ни на одну девчонку-сверстницу, которых я встречал.
Да что я говорю, ты пожертвовала свою кровь ради того, чтобы я не умер от отравы. Твои волосы похожи на самый сладкий мёд, на само солнце, согревающее своими лучами, дарующее силы всему живому. А в твоих прекрасных, глазах, похожих на прекраснейшие голубые алмазы, я тону по сей день. Ты похожа на сладкий медовый напиток, которым я не могу никак напиться, на золотую розу, пленяющую своим сладким и одновременно свежим ароматом.
Скажу лишь одно: Ада, ты мне нравишься... нет. Не так. Ты мне ОЧЕНЬ нравишься... всё равно не так... я люблю тебя. Очень сильно люблю, и эту любовь нельзя назвать "влюблённостью под действием гормонов", нет, это что-то необъяснимое. Постепенно, узнавая тебя всё лучше и лучше, я сильнее в тебя втюриваюсь, как не знаю кто. Ты - самое чудесное, что со мной случалось. С любовью, Лео Уолкер.»
Закончив последнюю букву, Лео стремглав побежал на кухню, так как его позвала мама - ужин был готов.
На следующий день в школу мистера Мака Близзарда, после длительной болезни вернулся ученик, имя которому – Зик Хикс. Зик был привлекательным на вид мальчиком, с тёмной кожей и бордово-коричневыми волосами, скатанными в дреды и заплетёнными в своеобразный "хвост". Он был капитаном футбольной команды школы, известный своими дотошностью и трудолюбием, а также нездоровым эгоизмом. Всё это время он был на дистанционном обучении, поэтому практически не отстал от жизни и про новеньких ему в принципе было известно. Но особенно его заинтересовала некая "Ада", которую некоторые одноклассники описывали едва ли не как вейлу из "Гарри Поттера". Так как он был фанатом всего красивого и привлекательного, а вейлы очень красивы, это аксиома, он пожелал познакомиться с "девочкой Вейлой".
Познакомился он с " Той Самой Адой" после обеда, около кабинета математики: в то время как он лоботрясил, сидя на подоконнике, Сафронова была занята делом – повторяла таблицу умножения. И Зик Хикс убедился, что слухи не врут: она была очень красивой, даже несмотря на такой недостаток как маленький рост. Закусив губу, Зик спрыгнул с подоконника и начал пристально следить за девочкой, остановившейся на "девять х пять = сорок пять". Адель, то ли сделав вид что не заметила, то ли не заметив что её сталкерят, направилась в класс, напевая незамысловатую мелодию. А за ней, иногда делая вид, что рассматривает математические формулы на стенах, последовал Хикс.
Затем он на всех уроках пытался разными способами добиться внимания понравившейся девчонки, но с каждым разом лишь сильнее её пугал своим поведением. Сколько б она не просила, сколько б не кричала оставить её в покое, он никак не хотел слушать. Не хотел он слушать и про то, что Аделаиде нравится совсем другой мальчик, который был с ней вежлив и добр. Который ценил и уважал её личные границы, а не приставал, позабыв все нормы приличия. Он ведь даже не протянул ей руку для знакомства, а стал следить, словно… словно какой-то серийный маньяк-насильник. И это, к сожалению, не прибавляло ему чести. Особенно в глазах Лео Уолкера.
— Зик! Оставь её в покое, ты её пугаешь! — заслонив златовласую девочку, сказал черноволосый мальчик темнокожему, чью физиономию исказила злоба:
— Иди нахуй, Уолкер! Очевидно же, что она просто смущена, увидев такого красивого парня, как я. От меня обычно все девчонки в обромок падают. — Адель от переизбытка отрицательных чувств побледнела, её пухлые губки задрожали, а в глазах появились солёные слёзы. Не желая, чтоб Зик видел её слёзы, Аделаида понеслась со всех ног в женский туалет.
С этих самых пор Лео было известно горькое ощущение ревности. Каждый раз, когда Зик пытался приставать к Сафроновой, в сердце последнего фараона словно впивалось длинное, острое жало, распространяя яд по всему телу. Отныне у него было сильное желание дать Хиксу затрещину за то, что он так драконит Аду непрошенным флиртом, от которого Адди хотелось плеваться и кричать дурниной. Но куда заведёт из эта дорожка из столь запутанных чувств?
