Новая эра

      Знаете, есть такие воспоминания, которые ты б хотел забыть, однако они так глубоко засели в памяти, что от них никакого избавления и в помине нет. Они заставляют тебя нервничать, кусать до крохотных капелек крови губы и трястись всём своим естеством, причиняя неудобства, а в некоторых случаях и недопонимания. Больно, тошно.       У детей будущего таких травмирующих событий было завались. Токсичные одноклассники, равнодушные взрослые и прочее-прочее очень долгое время окружали ребятишек, которые ещё не знали, что являются детьми Мироздания/Будущего. Но обо всëм по порядку. Мы же так любим порядок, верно?                                                                                                                                                                         В одном из дворцов Аделаиды, подаренных ей Обелией де Атиласом Дианой.       Просторная комната была похожа на железное остриë охотничьей стрелы; такая же холодная и неуютная. Во внутреннем декоре преобладали чëткие, тонкие, как стрелки часов, детали, которые вкупе с аркообразными окнами создавали жуткую атмосферу как в фильмах-мультильмах Тима Бёртона. Входная дверь из эбенового дерева встречала гостей, как огромный охранник, находящийся в глубокой депрессии, и когда отворялась, то открывала перед людьми редкое мрачное убранство из небольших столиков и огромного инструмента, до боли напоминавшего фортепиано.       На некоторых стенах висели головы мышей альбиносов с широко открытыми пастями, обнажавшими длинные кинжалообразные клыки. Ярко-красные глаза, словно гранатовые бусины, равнодушно смотрели вперёд.       В подсвечниках скромно горели свечи, и пламя на их фитилях было светло-голубым, как глаза у столетней старушки, больной деменцией. Проще говоря, в помещении витала какая-то болезненная, нездоровая атмосфера, в которой не было и доли домашнего уюта.       Стены, пол и потолок были исполнены в светлой, можно сказать, блëклой цветовой гамме. Складывалось ощущение, что комнату обустраивал человек, любящий роскошь, но чьи глаза были чувствительны к яркому свету. Или же человек, видевший мир в чëрно-белых оттенках.       В таком вот стиле «гризаль» только две фигуры отличались, ведь были яркими: розовая и жëлтая, словно на рисунок-скетч упало два весенних цветка.       Аделаида с удивлением и небольшим, хотя нет, большим, непониманием рассматривала нового духа магических камней: огромного, где-то метров так пять в длину, чем-то напоминавшего те странные статуэтки толстого божества, символизировавшего богатство и изобилие. Массивная, практически лишëнная волос голова, короткая, скрытая толстым слоем жира шея, миндалевидные фиолетовые глаза и широченный жабий рот. Оппонент Аделаиды был одет в набедренную повязку, которая жутко хрустела, стоило только её хозяину сделать шаг влево-право.       Он стоял перед ней, как дорогущее изваяние из розового кварца, однако такая окраска делала Духа не «прекрасным», а скорее нелепым и вызывающим едва скрываемую усмешку. Особенно когда он бил себя по пузу внушительной ладонью и на том месте, куда пришëлся шлепок, т.е на животе, появлялась пара-тройка волшебных камушков, которые помогут Аде справиться с таким недугом, как разорванная душа. Но для начала надо заслужить доверие сего духа. Но вот только как его заслужить? Если с первым духом всë было относительно просто: он сразу же сказал, чего хочет, то с розовым было посложнее, ибо он просто молча пялился на Адель, взглядом прожигая в девочке дыру. Она хотела было протянуть ему руку для знакомства, однако резко одëрнула ладошку, как только всë огроменное тулово затряслось, словно малиновое желе.       Затем розовый дух начал издавать неприятные звуки, словно он съел просроченную шаурму и теперь его мучают рвотные позывы. Фиалковые глаза то и дело вращались, выпучивались, едва ли не вываливались из орбит. Из широченного рта потекла вязкая, полупрозрачная розово-красная слюна, пахнущая, словно трупный цветок. Кое-как поборов рвотные позывы, Адель спросила нового знакомого:       — Извините, вам плохо? — заместо ответа в девочку полетела струя противной, липкой слюны густо-красного цвета, от которой та еле-еле успела увернуться. Как оказалось, новый знакомый не был настроен положительно по отношению к Сафроновой, и ясно это демонстрировал, раз за разом атакуя её. Зловонные плевки пролетали мимо ребëнка и пачкали собой стены, пол и едва ли не долетали до потолка.       Ада, конечно, уворачивалась и крутилась, как белка в колесе, дабы не отхватить, однако запах… Ох, он был достоин отдельной тирады, гневной, ибо вонь была просто ужасающей, будто кто-то смешал кроветворительный напиток и бензин, а после подлил в эту бурду старый пот. У малышки сильно слезились глаза, двигаться становилось всё тяжелее и тяжелее. Рвотные позывы возникали один за другим, особенно когда обладательница золотых волос поскользнулась и едва ли не окунулась лицом в лежавшую тут и там жижицу. Волосы, личико, руки, ноги и платье пропитались страшной вонью. От подобного сюрприза Адель чуть не стошнило и та не выдержала:       — Зубы надо чистить, мерзость! — Выкрикнув это, дитя наколдовала душистые листья мяты и заткнула ими широченный, буквально жабий рот, чем её оппонент был крайне недоволен. Издав утробный разъярённый рёв, розовый толстяк принялся освобождать себя от зелёных листочков, однако от этого их становилось всë больше и больше. Окончательно сдавшись, толстый дух преклонил перед девочкой одно колено и одарил ту камнями разных оттенков розового: от бледно-розоватого до ярко-малинового.       А пока Золотце квадриата налаживала контакт с очередным духом магических камней, три Яговых жеребчика весело играли друг с другом и всеми силами пытались втянуть в игру Амалфею, что ту не очень-то и радовало; она никогда не любила быстро бегать, да и сейчас у неё не было желания тратить столь важную энергию. Божественная коза в данный момент напоминала строгую старшую сестру, что недавно пришла со школы и хочет отдохнуть, и которую младшие братья всë никак не оставят в покое.       Но вскоре жеребцы прекратили носиться как угорелые, решив обратить внимание на сочную, сладкую, питательную траву, заботливо наколдованной маленькой волшебницей. В кронах деревьев звонко пели птички, радуясь тëплому солнцу и прохладному ветерку, пока где-то в паре километров от этой идиллии бушевала самая настоящая буря; роботы Египтуса сражались с тварями Хаоса, которые пытались проникнуть в город.       Мерзкие, гниющие, страшные, как судный день, существа были встречены огромным дождëм из огненных зарядов, сжигавших их до тла и заставляющих биться в агонии, издавая по-настоящему страшные крики. Пока твари хаоса сгорали в праведном огне, то некоторые роботы, являясь закадычными товарищами, успевали хорошенько так потрындеть друг с другом за жизнь. Это спасало их от скуки, ибо битвы с творениями хаоса давным-давно превратились в сплошную бытовуху.       Так Азибо узнал, что его товарищ по оружию Ло — робо-волчица синего цвета, скоро выходит замуж, и что его другая робо-коллега совсем недавно забеременела и в будущем разродится тройней. Если за Ло заяц был рад, так как та будет жить с верным человеком, то вот о второй своей подруге-коллеге по имени Тетти он скорее беспокоился, чем радовался. Ведь вынашивание тройни — то ещё удовольствие, в плохом смысле.       — Просто, тут одного с горем пополам вырастишь, а если их трое… У-у, мне жалко психику Тетти. — Произнëс парень, после того, как сжëг гниющую голову творения хаоса. После чего друзья хором посмеялись и, когда догорела головëшка крайней твари, начали расходиться по домам, думая о том, как проведут завтрашний день. Ведь сегодняшний они завершили, когда небо пылало в ярких красках уходящего, но столь любимого Солнца.                                                                   Тем временем на Земле       Жизнь шла своим чередом. На улицах Архангельска уже лежал белый снег, мороз щипал мимо проходящих людей за носы и щëки, от чего те краснели, аки поспевающая клубника. Дети, одетые в разноцветные комбинезончики, играли в снежки и даже старались слепить снеговика, однако «материала» для этого было ещё слишком мало. Поэтому снеговички были не белоснежными, а бледно-коричневатыми.                                     У последнего фараона.       В последнее время Лео снились очень странные сны, от которых он плохо высыпался и был едва ли не сонной мухой. И это не нравилось его родным. Стоило ему только укрыться одеялом, положить свою голову на подушку и закрыть глаза, как перед его лицом возникают смутные картины, какие-то веселящиеся дети, называющие его «папой», и их мать, чей лик ему изо сна в сон не удавалось узреть. Но, скорее всего, та была им очень любима, ибо когда она подходила к нему, в основном сзади, в его сердце словно распускались цветы. Это было ни с чем не сравнимое ощущение. А в выходные было ещё хуже из-за дебила-соседа, который утром начинал сверлить стены.       Протяжный, скрипучий, громкий до нельзя звук мало того, что пугал едва ли не до седых волос, так ещё и бил по ушам тяжёлой кувалдой. Аж хотелось повесится, честное слово! Если бы не Египтус, куда Уолкер отправлялся с остальными семью детьми, дабы выполнять разнообразные задания, да проходить испытания, то Лео не знал, что делать с тем «добрым» соседушкой. Наверное, пришиб бы где-нибудь, где нет свидетелей. Вот и сейчас, еле-еле разлепив глаза после очередного сюрреалистического сна, Уолкер, зевая и потягиваясь, встал с кровати и посмотрел на будильник. От увиденного Лео хлопнул себя ладонью по лицу, так как проснулся за два часа до его трезвона.                                                                         Флэшбэк                    Севаныч люто ненавидел людей, которые причиняли боль тем, кого он всём сердцем любил. Почти всегда, когда какой-нибудь урод приставал к его друзьям и подругам, в сердце рыжего мальчишки загорался огонь из ярости, который рисковал перейти в самый настоящий пожар, если его вовремя не останавливали. Ох, как же он злился, как скрипели от гнева его зубы, а глаза буквально пускали искры от переизбытка жутких, отрицательных чувств и эмоций. Порой это перерастало в самые настоящие драки, в которых он бил так рьяно и нещадно, что у тех, кто довëл Всеволода до белого каления, из носа и рта капала кровь.       Как мы все помним, до шестого класса Сева, Тимур, Витя, Оксанка, Наташа, Ксюша и Ада учились в совершенно другой школе. И то место они старались по большей части не вспоминать: хотя шестьдесят седьмая школа и была частной, это не мешало ей быть убогой; старое, двухэтажное пыльно-серое здание из года в год неприветливо встречало своих учеников. На окнах первого этажа были приделаны стальные решётки, словно учителя и директор боялись побега учащихся из школы. Или того, что в неё влезет грабитель. Пх, представить смешно: влезает такой грабитель, ну, например в окно, и что дальше? Что дальше-то? Украдëт все сосиски в тесте? Или распотрошит все контрольные математички?       Внешний вид сего заведения — это ещё не самое ужасное! Внутри почти каждого кабинета было чертовски холодно, так как школьный директор — Виктор Ященко — экономил на электричестве и отоплении. Из-за этого много кто из школьников болел. Возможно, это было одной из причин скорого закрытия данного учебного заведения; родители просто устали платить круглые суммы за такое ужасное отношение к их чадам.       Холодный, декабрьский день был очень коротким. Иногда на какое-то время всё-таки светлело, и тëмно-синее небо становилось свинцово-серым, однако оно было так коротко и незаметно, что многие: и работающие и учащиеся, выходя из школ/рабочих мест, видели перед собой темноту, которая разбавлялась светящимися фонарями тëплых/холодных оттенков и искрящимся белым-белым снегом, хрустевшим под ногами.       В темноте мрачного, северного утра школа номер шестьдесят семь выглядела ещё угрюмее, чем прежде. Особенно тогда, когда свет в кабинетах был включён, здание напоминало злобное, безжалостное чудище, готовое сожрать любого, кто оказался поблизости. В школу входят разные ученики, одетые в тëплые куртки, шапки, варежки, а на спинах у них были пëстрые, как крылья попугая, ранцы с учебниками и тетрадками. Ах, как же это прекрасно — юные умы идут грызть гранит науки.       Был среди них и Сева, одетый в тëмно-синюю куртку, толстые штаны и шапку из искусственного меха, который помогал своей подруге, облачëнной в светлого цвета зимние одежды, дойти до школы, ибо в одиночку она дойти ну никак не могла: левая нога была сломана и ещё не зажила до конца. Толстые, фиолетово-синие утеплëнные сапоги задорно и быстро шагали прямо к стрëмному зданию, именуемому школой. Холодный снег очень приятно хрустел под ногами.       Уличные фонари горели тëплым светом, который, однако, никак не мог сравниться с тëплой беседой друзей: Аделаиды и Севы, обсуждавших итоги контрольной, и то, на что будет потрачена их школьная стипендия. Тут подул сильный ветер и с тëмно-синего, но уже потихоньку светлеющего неба начали падать мягкие, пушистые снежинки разных форм и размеров; событие, по-своему прекрасное и ужасное одновременно. С одной стороны снегопад равен весëлым играм и детскому смеху, а с другой же… Бедные водители автомобилей, которым все эти снежинки, превратившиеся в сугробы, предстояло счищать грубой щëткой.       Школьные кабинеты потихоньку украшались самодельными снежинками, наклейками Деда Мороза, Снегурочки и их «кореша» Снеговика с ведëрком на голове и носом-морковкой. Школьные тëмно-зелëные доски украшались мерцающей мишурой изумрудных и розовых оттенков. Возникало ощущение радости и счастья в контрасте с облупившейся краской, вторгавшей любого в осенне-зимнюю хандру. Весёлые детские голоса эхом отскакивали от стен, подобно звонким серебристым монеткам. Мальчишки и девчонки с радостью ожидали наступающего Нового года, играли в игры, бесились, едва ли не скатываясь по лестнице, сидя на рюкзаках.       — ЭГЕ-ГЕЙ! ПОСТОРОНИСЬ! — Крикнул спускающийся на рюкзаке с лестницы мальчишка со светлыми волосами небольшой толпе восьмиклассниц, которые еле успевали отскочить от пацана с громкими криками и ругательствами, посылаемые в адрес «мелкого недоумка». Но тот летел, весело хохоча, словно он скатывался с высокой ледяной горки, бывшей когда-то рыхлым сугробом, а не с каменных и опасных лесенок. Пока он так развлекался, другие младшеклассники либо играли со скакалками, либо обсуждали мобильные игры, вышедшие буквально недавно. Всюду, несмотря на серость школьных коридоров, царила праздничная атмосфера.       По коридору, мимо чёрно-белых фотографий классиков и грязно-зелëных шкафчиков шëл высокий темнокожий юноша в старых, мятых одеждах, лицо которого было мрачным от неприятного разговора с училкой, прикопавшейся к его ушам, а именно к крупным, размером с крышку от бутылки, тоннелям цвета индиго в мочке уха. Какое право имеет эта белая тварина хоть что-то говорить ему, самому Джо Принцу!? Она, эта бледная поганка, вообще не должна раскрывать рот в его присутствии, особенно на серьги, ибо они много значили для него. Почти так же, как выигрыш в лотерее совсем новëхонького телефона с золотым корпусом, большим экраном и мощной памятью. Но, хоть он и отправил бланк с номерами, потратив свои кровно заработанные деньги, ему так никто и не позвонил с поздравлениями о выигрыше.       От переживаний его отвлекла очень полная девушка в сером свитере и джинсах: это была его подруга Мая. Выглядела Мая Торопенко намного старше своих лет, Где-то на шестнадцать-семнадцать, однако ей было четырнадцать. Коричневато-соломенные волосы на крупной голове были подстрижены "под горшок" и странно, но в какой-то мере красиво смотрелись на ней. Её тëмно-карие, практически чëрные глаза сверкали от переизбытка радостных чувств.       — Джо! Джо! Джо! Я наконец-то добилась своей цели; стать кандидаткой на озвучку Суок из готовящегося мультфильма «Три толстяка»! — ликовала Мая, едва ли не прыгая на ранее недовольного, однако повеселевшего от вида счастливой подружки, Джо. С Маей у него была связана уйма хороших, тёплых воспоминаний. Мая отвлекала его от мрачных, ужасающих мыслей. Особенно по поводу родителей, которые были теми ещё любителями прибухнуть, а то и курнуть дури какой-нибудь. Именно такие "пристрастия" родителей Джо в высоких градусах и наркотиках не позволяли им нормально существовать. Раньше, ещё до того, как их мерзкие соседи настучали на семью Принц в органы опеки, пьяные драки и ругань с угрозами убийства были для Джо в порядке вещей. Темнокожий мальчик запирался в своей комнате и слушал на стареньком телефоне песни. Однако, со временем аппарат совсем перестал нормально функционировать…       Во о всех своих бедах родители Джо Принца — Аманда и Джик — обвиняли белых. И национальность их вовсе не интересовала, раз кожа белая, а глаза синие — враг до гроба и после. Мол, «Везде эти бледные поганки успели пустить свои корни, аж не пробиться на хорошие работы!!!», «Этих расистов нужно душить в зародыше, ибо они потомки работорговцев, коие наживались на рабском труде таких, как мы — темнокожих!». А их юный сын всë это впитывал, подобно губке. Правда, такие установки не помешали пацану подружиться с Маей, которая, о Господи! Была белой, можно сказать бледной. Со стороны казалось, словно у неё была анемия.       Тут мимо них прошли девочки из пятого класса, четвёрка лучших подруг: одна была бледной и полной, с раскосыми зелëными глазами, кожа второй девочки была почти такой же, однако имела медновато-золотистый оттенок. Шла эта девочка хромая; левая нога у неё была загипсована. Две другие подружки очень разнились по внешности, начиная с цвета кожи да волос и заканчивая стилем одежды: если смуглая девочка выглядела как настоящая леди, то вот её бледная подружайка была пацанка-пацанкой, если б не волосы, заплетëнные в высокий хвостик и украшенные зелёный бантиком.       Правда, самая маленькая из них, та, что с золотыми волосами, привлекла к себе больше внимания: у неё в руках был тот самый смартфон, который так желал получить Джо! По тëмному лбу тут же потекли тоненькие капельки пота, пухлые губы задрожали, а в почти чëрных глазах появились жгучие слëзы. Неужели его успела обойти эта, хоть и не очень бледная, "поганка"?! Забрала то, что он всеми фибрами души хотел и навесила на новый телефон брелок?! Золотой такой, сияющий, изображающий четырёх древнеегипетских божеств, которые оберегали крохотную девочку в платье.       — Адди, твой голосок идеально подходит Суок! Не зря мы отправили запись твоего голоса режиссëру! — радостно прыгая, произнесла бледная девчонка с зелëным бантиком на голове.       — Ну, Оксан, — смутилась девочка, держа в крошечных ручках телефон. — Там есть кандидатки и лучше меня. И вообще, почему ты не отправила свой голос? Ты же так любишь петь! —       — Ну, у меня не тот диапазон, который нужен режиссёру картины. Поверь, Аделаида Сафронова, я проверяла. — На что хромоногая проворчала, мол «Ой! Ты придуриваешься, чтобы я поменьше нервничала». А затем пятиклассницы скрылись, помогая хромающей подружайке, дабы она не упала.       Ох, как же долго Мая успокаивала рыдающего друга, познавшего горький вкус поражения. Ужасный вкус того, что его обошли, да ещё и кто! Какая-то мелкая бледнокожая девка-калека, беспомощная без своих костылей. Бз-з-з, Б-з-з-, зазвонил телефон. Но не у Джо, ибо у того он был поставлен на беззвучный. Майя запустила руку в карман джинс и достала телефон цвета фуксии; это звонили ей, вернее, звонил режисëр будущего мульта «Три толстяка», Юлий Олегович. (М — Мая, Ю — Юлий) М: Да, алло, здравствуйте, Юлий Олегович, вы уже решили, кто озвучивает Суок? Ю: Алло, да, решил, и это, к сожалению, не вы. У вас, извините, не такой нежный голос как у другой участницы — Аделаиды Сафроновой. Ещё раз извините и пока.       От недавно услышанной новости Мая выронила телефон. Дышать стало так тяжело, словно кто-то опутал её туловище толстым канатом и всë крепче сжимал полное тело, лишая воздуха и заставляя сердце в панике больно биться о рëбра. Неужели она оказалась не так хороша, как та хромоногая Аделаида? Ох, что же она скажет своим родителям, когда те узнают то, что их дочь обошли, и то, что она не озвучивает Суок.

— Как ты не будешь озвучивать Суок?! Мы с твоим отцом что, зазря столько денег на репетиторов по вокалу влили?!

— Н-н… Не зря, просто у меня другой диапазон. Он, видите ли, не подходит для Суок.

— Заткнись, дрянь! Дрянь! Дрянь! Арх, для чего я тебя только рожала?! Лучше бы я тебя абортировала, а не рожала такую жирную свинью, как ты!

      Конец учебного дня. Около гардероба толпятся дети, желая взять свои куртки и шапки с железных, уродливых, как червяки, крючков, окрашенных в синюю краску. Сева — рыжий парниша с веснушками, находясь почти в самом центре толпы, успел двадцать раз вспотеть. А оно и видно, ведь дети, кто помладше, кто постарше стояли чуть ли не вплотную к друг дружке, такие же потные и уставшие. Отовсюду слышались сердитые возгласы: «Не толкайся!», «Да отойди ты!», «Ну сколько можно?!».       Спустя какое-то время толпень рассосалась и Сева смог пройти к своей синей куртке, а также параллельно взять верхнюю одежду своей подруге, которая, по понятным причинам, не могла долго стоять на ногах. И всё из-за одного недо-водилы, который наплевал на все правила ПДД, сбившего Аделаиду на пешеходном переходе, когда та переходила дорогу на зелёный свет. Отбросив мрачные мысли, рыжий мальчуган отправился к Сафроновой.       На втором этаже располагались кабинеты, в которых, в основном, учились ученики с первого по четвёртый класс. Стены, пол и потолок были невзрачного блёкло-зеленоватого цвета, и если бы не детские, немного кривые, рисунки с новогодней тематикой; с кучей блёсток, конфетти и прочей мишуры, то можно было бы подумать, что ты попал в очень задрипанную, неуютную больницу. Или психбольницу, проще говоря.       Слева у входа в спортзал стояла одинокая скамейка белого цвета. Ещё на втором этаже школьного заведения располагался спортзал и женский туалет, который, если честно, мало чем отличался от мужского — там так же царило зловоние. А дело было в канализации, вернее, в её неисправности.       По лестнице, задорно напевая весёлые новогодние мелодии, шагал Сева. Настроение у веснушчатого мальчонки было радостным, так как близился столь любимый и желанный праздник — Новый год. Новый, две тысячи тридцать четвёртый год Зелёного Деревянного Тигра, ну, так сказал ему батя Костя, когда они ехали покупать новые игрушки для праздничной ёлки. Однако, всё веселье растворилось, подобно шипучке «Зуко» из девяностых-нулевых, стоило золотисто-карим глазам лицезреть маленькую, избитую девочку с загипсованной ножкой — это была Аделаида!       Златокудрая девочка сидела на полу, мокром и скользком от мыльной воды, и всё пыталась встать, вот только это у нёё не получалось. В животе Севы возникло неприятное ощущение холода, которое всегда возникало, когда он видел боль тех, кого любил. Не помня себя от ужаса, Всеволод подбежал к хнычущей подруге и помог ей подняться, да сесть на лавочку. Это было не так легко сделать, так как мокрая ткань юбки соскальзывала с покрашенных в белый досок.       — !!! Адди, что случилось? — Пухлая, искусанная нижняя губа Аделаиды затряслась в предверии сильной истерики. Тяжело дыша и едва успевая вытирать слёзы с глаз, Адель поведала другу о том, как на неё напали двое: темнокожий парень с бледной, пухлой, как пирожное, девочкой. Те двое подошли к ней, когда та сидела ожидая Севу и играла в рандомную мобильную игру. Темнокожий мальчишка, намного выше неё и старше, схватил Аду за волосы и в очень грубой манере потребовал отдать телефон. Сафронова, что естественно, отказала, мол «С какого это перепугу я должна тебе отдавать ВЫИГРАННЫЙ мною в лотерее телефон?» Но темнокожий мальчишка со своей подружайкой этого не оценили.       — О-они сначала б-били руками… а-а потом ногами… ещё и за волосы таскали, называли расисткой… — В глазах Всеволода загорелся яркий, словно пламя, сжигающий всё изнутри гнев от того, что он услышал. Как, ну вот просто как у кого-то поднялась рука на Аделаиду, на ту, которая даже дёру дать не может, по ясным, как летний день, причинам?! Однако на простом избиении экзекуция не закончилась; парочка из негра и толстушки украли у Адель телефон! Тот золотой аппарат, совсем ещё новёхонький, с брелком сделанным на заказ.       — Вот же бляди! — выругался Сева, — Всё ведь было зафиксировано на камерах. Они, конечно, хреновые сами по себе, но основное… — Адель упёрла взгляд в пол и шмыгнула носом, стараясь вновь не расплакаться от ноющей боли и сильной обиды. Ведь это ненормально было! Обворовывать средь бела дня сейчас, тогда, когда девяностые давным-давно прошли, и ещё что-то галдеть про расизм?!                                                                                                 Некоторое время спустя       Спокойный, зимний день. Небо заволокло беловатыми тучами, которые на фоне снега казались сероватыми. На ветках, поедая ягоды рябины, щебетали воробушки, курлыкали голуби, обсуждая на своëм, голубячьем, проблемы птичьи. По улице, не обращая внимание на пение пернатых солистов, шли двое — темнокожий парень в коротенькой модной куртке и его подружайка в зимней одежде зелёный оттенков.       Джо, держа в руках украденное у хромоножки устройство, не жалел о своих действиях, а наоборот, считал себя правым. Мол, «Ничего такого! У белой девчонки будут деньги на новый, в отличии от меня. Ведь эти расисты такие жмоты на хорошие вещи». И всё бы хорошо, однако телефончик-то оказался запаролен.       Пароль, к худу или добру, Принц не знал, а следовательно ничего сделать не мог, иначе бы это вызвало подозрения. Потому «обладать» в полной мере аппаратом не мог, чем был раздосадован похлеще Маи, которая то и дело кашляла; видимо, она сорвала голос после недавней ссоры с родителями.       Теперь она не то что Суок, а саму Тётушку Ганимед озвучить при всём своём желании не смогла бы. Неужто это такая карма за тот поступок? Тут послышался громкий свист, заставивший Джо и Маю повернуть головы; к ним подходила компания из пятиклашек, в числе которых была та самая хромоножка, у которой Джо намедни забрал телефон. Самый высокий из пятиклассников и по совместительству самый рыжий и веснушчатый хотел нормально начать диалог, призывал Джо и Маю к совести. Мол, «Зачем вы напали на Адель? Она же вам ничего не сделала» и прочее. Подобное заявление заставило темнокожего мальчишку громко, раскатисто смеяться:       — А-ХА-ХА-ХА! — но, успокоившись, Джо процедил сквозь зубы: — Все вы, бледные поганки, так говорите! "Не виноваты!", "Не виноваты!", а из-за кого мои родители пьют и курят? Кто не даëт им нормально развиваться? Не ваши ли родители-потомки работорговцев? Как, к примеру, Пëтр Первый, купивший эфиопа! —       — Но он, Пëтр Первый, так же дал ему образование и в будущем этот самый "эфиоп" стал то ли дедом, то ли прадедом Пушкина – Солнца русской поэзии. — Спокойно, но твëрдо ответил рыжий мальчик. Тут из рта чернокожего семиклассника полились такие потоки грязи, громкие, нелицеприятные, обвиняющие всех и вся, кто хоть как-то светлее него, в расизме. От этих криков птицы, позабыв про ягоды рябины, разлетелись кто куда, возмущëнно вереща.       Всеволод терпеть хамства не стал и перешёл к делу, сильно ударив Джо Принца в живот, а так же отобрав телефон, принадлежавший ЕГО подруге. Пока семиклассник, схватившись за живот, осыпал головы семи друзей трëхэтажным матом, Круглов передал в руки Аделаиды устройство связи. Адель, как только ранее названный аппарат вернулся к ней, принялась быстро-быстро печатать пароль, который знала лишь она сама.       — Да что б твоя мать в канаве сдохла! — прокричал Джо, проклиная Севу аж до седьмого колена. Ксюша, пухленькая девочка в розовой зимней одежде, ранее помогавшая хромоножке держаться на ногах, возмущëнно вскрикнула, смуглая Наташка поджала карминовые губки, Тимур ударил себя ладонью по лицу. Адель, отвлекшись от любования телефоном-найдëнышем, нахмурила светлые брови. Витя громко выкрикнул: «Ты ахуел?!». Ведь этот темнокожий мудак не знал, как много для Севы значила его мама – Надежда Круглова. За оскорбление мамули Сева мог любого избить до состояния нестояния.       — Что... — Яростно сжимая кулаки, спросил Всеволод. — ЧТО ТЫ ВЯКНУЛ ПРО МОЮ МАТЬ?! — В больших карих глазах вспыхнули два огонька ничем не прикрытой ярости, которая итак уже томилась в душе мальчика. Оскорбление родного человека было последней каплей. Самой последней. И Джо быстро понял, что погорячился.       —ИК! Я сожалею... — Проблеял семиклассник, глядя в помрачневшие карие, с золотистым оттенком, глаза.       — СОЖАЛЕЕШЬ?! — Ещё сильнее взорвался Сева. — Сожалеешь за что? За то, что избил мою подругу, за то, что украл телефон, или за то, что оскорбил мою мать? —       Всеволод схватил темнокожего парня за грудки одной рукой, а другой же нанëс удар в челюсть с такой силой, что чуть не сломал её. Джо вскрикнул от сильной боли и шока, ведь он не ожидал такого от, по сути, малолетки. Следующие, многичисленные удары пришлись на нос и уже пострадавший ранее живот, что выбило воздух из лëгких Принца. Из носа потекло что-то вязкое, горячее, мышцы живота болезненно напряглись, вызывая ещё большую агонию. А Сева останавливаться не собирался, и Мая, видя, что ситуация вышла из под контроля, подбежала к дерущимся мальчишкам.       Буквально оторвав веснушчатого от Джо Принца, пухлая девушка схватила Севку за горло и, метая глазами молнии, начала душить "наглого мальчишку". Чувствуя небольшую растерянность "мелкого ничтожества", Мая почувствовала странное, маниакальное чувство превосходства. Ощущение, что ничтожная жизнь сего мальчонки принадлежит ей. По крайней мере, пока не получила по хребту чем-то увесистым; удар нанесла смуглая девочка с залаченными до состояния камня волосами. Это была не кто иная, как Наташа. В нежных, словно лепестки петуний, руках Основина держала бордовую сумочку-рюкзак, в которой и носила всё свои вещички.       После судьбоносного удара сумочкой, драка разделилась по половой принадлежности. Сева и Джо дрались, разбивая носы, да выбивая друг другу зубы. Они быстро окропили своей кровью ранее чистый снег. А пока в "мальчишеском бое без правил" победителей было не найти, то в "девичьем" преобладала крупная Мая над хрупкой и женственной Наташей. Первая буквально «выдавливала» свою победу над Наташкой.       Далее, видя накал страстей и перекос сил, к драке присоединилась не менее рассерженная Оксанка. Трубецкая резко накинулась на Маю сзади и больно укусила ту за ухо. Громкий визг полной девушки буквально разорвал воздух. Благодаря подруге, Основина смогла выбраться из под гнëта тяжëлого тела, и уже с ужасом наблюдала, как Оксанка старается удержаться на широкой спине. С каждой минутой это сделать было всё сложнее и сложнее.       Ох, в дальнейшем, по мнению Вити и Тимура, которые тоже сердились на Джо и Маю, произошёл самый настоящий сюр из тел, крови и криков. Ксюша, наблюдая за дракой друзей и семиклассников, расплакалась, а Адель, держа в одной руке телефон, закрыла уши руками. Поняв, что драка усугубляет состояние подружек, Жданов и Белянский увели подруг в торговый центр "Лента", дабы они согрелись и успокоились. Эта ситуация неплохо так подпортила Ксюне и Адди ожидание праздника.       Следующие события происходили в детской комнате полиции по делам несовершеннолетних. В комнате, исполненной в коричневых оттенках, находились дети, развязавшие средь бела дня драку. Некоторые из детей, что не учавствовали в драке, выглядели вполне нормально, ну, может быть, только хромоножка покачивалась на ходулях подобно маятнику. А на несовершеннолетних драчунов было страшно смотреть; все в лилово-зеленоватых синяках, с опухшими лицами, они молча кучковались рядом друг с другом и мрачно посматривали то на высокого мужчину в синей форме, то на другого джентельмена в чëрной, что стоял у двери. Ранее названный мистер сидел за лакированным столом, держа руки в замке.       — Итак, молодые люди, кто-нибудь скажет мне, что случилось? — первой вышла пухленькая девочка в розовой курточке и почти такой же шапочке, из которой виднелись тëмненькие волосики. Мужчина спросил, как ту зовут и та, назвав своë имя, поведала полицейским о том, что с её подругой на ходулях случилась беда.       — А вот с этого поподробнее. — Повернув голову в бок попросил сидящий за столом.       — Понимаете, моя подруга, Адди, всегда была доброй девочкой... И... её избили эти двое. — Липецкая, со слезами на глазах указала на Джо Принца и Маю Торопенко, коие под грозным взглядом взглядом следователя стушевались. — Вот... Мы сфотографировали все синяки, которые она получила от них. — Сеня показала на свой телефоне в фиолетовом чехле фотографии синяков и гематом, расцветавших махровыми бутонами на хрупкой девчачьей спинке, животе и ножках.       — ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ!!!— Заорал Джо, вскочив с места и больно ударив Ксюшу в нос так, что та, ахнув и схватившись за больное место, выронила телефон. Синий аппарат Realme в фиолетовой "одёжке" приземлился на бежеватый линолеум, прямо под ноги темнокожему Джо. Тот, широко улыбаясь, как маньяк, несколько раз наступил на телефон, размозжив его чуть ли не в щепки. Ксюня едва сдерживалась, чтобы не заплакать.       — Эй! Т-ты страх потерял?! — Взревел Витя, аки раненный медведь. Если бы не полицейский в чëрной одежде, то между детьми вспыхнула бы новая драка, только уже на глазах полиции. Однако копии фото-доказательств вины Джо и Маи были отосланы в виде сообщений всем друзьям златокудрой девочки.       Вскоре в детской комнате полиции находились родители подравшихся ребят. Мачеха Ксюни мягко обнимала падчерицу, успокаивая тем, что вместе с папой они пойдут и купят новенький телефон, ещё лучше чем прежний. Почëсывая тëмно-русую голову, Евгений искал в интернет-каталоге смартфон с хорошей памятью и камерой.       Надежда, стараясь не сделать сыну больнее, обрабатывала разбитые нос и губу, пока батя-Костя удерживал Лилю, превратившуюся в самую настоящую фурию, готовую разбить темнокожему мальцу голову. Тот же, удручëнно понурил голову, пытался спрятаться за спинами родителей, от которых плохо пахло. Но те глядели на него глазами, полными отвращения, ведь он позволил себя избить бледнолицему, рыжему мальчишке. Хуже всех сейчас было Мае – её родители, такие же полные, как она сама, орали на неё, мол, «Итак нас до нитки обобрала музыкальными репетиторами, так ещё и с законом проблемы доставляешь?!» И та сидела, ни жива, ни мертва.       По итогу родители Маи Торопенко и Джо Принца заплатили нехилую моральную компенсацию и титанический штраф пострадавшей стороне. С тех самых пор Аделаида "уровни стресса" измеряла по шкале "Джо Принц".                                                                               Конец флэшбэка                         Утро воскресенья встретило людей холодным ветром и снегопадом. Крупные, белые-белые снежинки падали на мерцающий в свете фонарей снег. В тëмном небе скромно сиял Полумесяц и мерцала одиноко светящаяся Звëздочка, словно была сказочной феей, отставшей от своих подружек. Где-то высились крупные сугробы, которые ребятня использовала в качестве горки. Около тротуаров стояли машины, покрытые снежным одеялом едва ли не целиком. По тротуару, стараясь не поскользнуться, шла одинокая фигура в леопардовой, очень старомодной шубке, словно сошедшей из каталогов журналов двухтысячных годов.       Искрящийся снег задорно хрустел под красными кожаными сапогами на высоком каблуке. Странная незнакомка то и дело поправляла воротник своей шубейки и громко шмыгала носом, вспоминая бывшего мужа. Того доброго, милого, смешного человека с забавным именем Евгений. Женя, тот, кого она вероломно обманула и от кого сбежала. А также тот, кого желала вернуть, однако он уже успел связать себя узами брака с другой. Как он мог с ней так поступить?       Неужели не мог просто дождаться, пока она наиграется с Хлои? Если бы он тогда не захотел развода, то, возможно, она бы родила ему сына. Здорового сына, в отличии от больной дочери, которая оказалась для Лиды абсолютно бесполезной. Она-то думала, что сможет связать супруга по рукам и ногам с помощью ребëнка, рождённого в браке, однако муж, уже двенадцать лет так бывший, упëрся рогом и не пожелал оставаться с ней. Ах, как же она настрадалась в первые месяцы после разрыва! Особенно, когда у неё случился лактостаз.       Грудь ныла и была подобна камню, от чего у Лиды с тех пор не было настроения на что-то в сексуальной плане. Отношения с Хлоей, завязанные на соитии, быстро покрылись трещинами и вскоре распались; француженке надоело нытьё своей пассии и она, быстро собрав вещички, а также уволившись, свалила во Францию, где её ожидали муж и двое детей погодок.       Под ложечкой у женщины засосало, стоило ей только вспомнить, каким мрачным выглядел Женя, когда подписывал бумаги, которые разорвали их брак с Лидией в клочья. Несправедливо, это было просто несправедливо! Ну почему, почему он её не дождался?! Почему выбрал другую, ту, что погубит их девочку?! Ведь падчерица никогда не сможет стать счастливой, когда рядом мачеха; Золушка с Белоснежкой и Настенькой не дадут соврать. Ведь Ксюшеньке нужна именно мать, стройная, красивая, а не толстуха с огромной грудью, прям как у коровы. И лицо у нынешней жёнушки было глупое, лупоглазое, как у винтажной куклы, одетой в платье полное оборочек и бантиков. Нет, Лидия просто ОБЯЗАНА спасти мужа и дочь от этой тупоголовой большезадой вертихвостки! Но сначала надо убедить ту-самую-Оксану подать на развод. А убеждала Лидия всегда умело, почти так же, как и лгала.       А пока Лида размышляла, как подкатить к бывшему, тот видел по меньшей мере десятый сон, обнимая свою любимую Оксаночку, одетую в персиково-розовый пеньюар с кружевными оболочками - подарок от мамы. Сегодня супруги отдыхали, наслаждаясь небольшим, но каким-никаким отпуском. Но Оксана, являясь по натуре самым настоящим жаворонком, встала с тëплой, мягкой постели и чмокнула мужа в щëку.       — М-м-м, Оксик, ты чего так рано проснулась? — зевая и едва открывая глаза спросил Евгений, на что женщина простодушно ответила, мол, "надоело спать". Подобный ответ заставил Женю приглушëнно захохотать. "Надоело спать", мужчина с зелëными глазами не мог понять, как кому-то может надоесть обычный, хороший сон, желательно до обеда. Особенно в отпуске. Не вдомëк ещё было Евгеше, что его благоверная супруга вместе с Ксюшей и Хатхор готовит для него сюрприз, от которого тот будет в восторге. Ведь совсем скоро наступит годовщина их свадьбы; прекраснейшая дата, отмеченная красным маркером на календаре. Позавтракав бутербродами и чаем, Оксик начала собираться. Напялив на себя белую шапку-ушанку, обув ноги в тёплые зимние сапоги и надев куртку ярко-кораллового цвета, мачеха Ксюшеньки вышла из дома.       Чтобы отметить торжество, Оксана Липецкая арендовала столик в прекрасном ресторане "Santa pasta", так как Евгений был большим фанатом итальянской кухни и подобный сюрприз обязательно порадует его. Женщина с немного выпуклыми, голубыми глазами, ласково улыбнулась, предвкушая реакцию любимого. Однако счастье, которым искрились её очи, испарилось, стоило только ей услышать как официант – миловидный парень в чëрном фартуке – спорил с тощей, осунувшейся женщиной с жидкими серо–чëрными волосами, одетую в фиолетовое платье а-ля "Джессика Реббит" только во сто раз короче. Молодой трудяга уже по крайней мере сотню раз сказал незнакомке о том, что столик зарезервирован, ну, об этом говорило его красное вспотевшее лицо.       — Что... — Удивилась Оксана, глядя то на парня, то на женщину в безвкусных сапогах из красной, вроде, кожи. — Что здесь происходит? —       — Так это ты – Оксана Липецкая? — задала вопрос незнакомка с бледно-зелëными глазами, рассматривавшими блондинку словно какой-то экспонат в музее. Дородной девушке было очень некомфортно под взглядом хамки, нагло занявшей зарезервированное место, за которое, между прочим, были заплачены деньги и далеко не хилые.       — Ну, да, а вы кто? И чего вы хотели от меня? — погладив шею ответила Липецкая, стараясь побороть дискомфорт от нелицеприятной беседы с новой знакомой, стройной, словно лань. Странная леди, давя лыбу, выдаваемую ей же за милую улыбочку, представилась именем Лидия Олисяш. Лидия... Лидия, где-то Оксана слышала такое имя, но вот где? И от кого? Оно прочно засело в голове девушки, словно липкая, мерзкая слизь. Уж чего-чего, а это имечко не ассоциировалось с чем-то хорошим и светлым. Наоборот, нечто не хорошее приходило на ум. Но тучи неизвестности растворились, стоило только Олисяш упомянуть Евгения Липецкого - любимого мужа Липецкой. Мужчина ещё ДО брака рассказал любимой о первой жене, биологической матери Ксюши, которая изменила ему и бросила. А потом уже сам Липецкий бросил её, разведясь и оставив у себя дочь.       Уже догадываясь по недовольному взгляду Оксаны, что та о ней думает, Лидия быстро проговорила то, чего хотела от "толстухи":       — Ну, короче, я хочу чтобы ты подала на развод и вернула Евгешу МНЕ! Я его первая любовь, и мать его ребëнка потому и лучше знаю, что для них двоих будет нужно. Ты лишняя в нашей семье. Ты - мачеха, не ровня мне. — От услышанного Липецкая хотела было разразиться громкой тирадой о том, что Лидия ничего, совсем ничего не знает ни о Ксюшеньке, ни о Жене. Однако, они сейчас находились в общественном месте, и их скандал помешал бы другим людям наслаждаться отдыхом.

— Запомни, Оксаночка, громкие, хоть и праведные крики могут привлечь сильное внимание, помешать отдыху людей.

— Мы с твоим папой хотим, чтобы ты была вежлива. Будь хорошей девочкой, ладно?

— Ладно....

      В душе Оксаны, обычно мягкой как маршмеллоу, разгорелся ярким заревом пожар праведного гнева и, чего греха таить, обиды. Как может эта меркантильная, наивная, как три копейки, дура может говорить о ней так, словно она посторонний человек Жене с Ксюшей. При том, что именно Липецкая, в девичестве Лубина, была всегда рядом с отцом и дочерью. И почему Лидия посмела заявиться только сейчас, когда Евгеше наплевать на неё, а дочь и вовсе не помнит мать, которую-то, к слову, даже матерью назвать нельзя.       — Какой... — тяжело сглотнув набежавшую в ротовую полость слюну начала Оксана, — Какой у Ксюши любимый цвет? — подобный вопрос, на коий могла бы ответить любая мать, ввëл Олисяш в ступор, так как она, можно сказать, совсем не знала свою дочь. Знала лишь то, что той поставили диагноз "Синдром Дауна", и то, что она почти полная копия своего отца. Молчание со стороны Лидии позабавило мачеху ранее упомянутой малышки, солнечного лучика, пережившего предательство родной матери. Хмыкнув и уперев руки в бока, Оксана процедила:       — Фиолетовый - её любимый цвет. И вы, дамочка, ещё называете меня лишней в семье, не ровней вам. Ну да, куда уж мне! Вы ж родили и бросили, в отличии от меня. Я ничего подавать не буду. — Услышав подобное, Лидия возмущëнно вздохнула, словно увидя что-то неприличное, аморальное. Создавалось ощущение, будто блондинка окатила Олисяш с головы до пят вонючими помоями. Ох, что же там дальше было, просто не описать словами; Лидия сыпала на голову Оксаны столько проклятий, что аж мимо проходящий батюшка в чëрной робе перекрестился и постарался скорее свалить из уютного кафе, в котором от "уютного" одно слово осталось.       Сотни глаз рандомных зевак наблюдали за тем, как высокую, худую брюнетку охранники выталкивали наружу, как та визжала раненой свиньëй и пыталась добраться до девушки с немного выпуклыми глазами, одетую в розовую футболку и салатовые рейтузы. Стоит ли говорить, что у первой дамочки ничего не вышло? Её просто выперли на мороз, дабы она охладила свой пыл и не мешала честным людям отдыхать/зарабатывать на жизнь. Подышать свежим воздухом решила и Оксана, перед этим заплатив официанту чаевые - моральную компенсацию за общение с этой ненормальной.       После того разговора с бывшей женой Евгения настроение Оксаны, прежде воодушевлённое и радостное, испортилось. Ей было грустно за Женю и больно за малютку Ксюшу, на долю которых выпало столько странных и, чего скрывать, ужасных испытаний. В то же время Липецкая не понимала, с какого это перепугу Лидия решила "включить" хорошую жену и мать, при этом не являясь ни тем, ни другим. Мол, "Раз ушла, то навсегда, с глаз долой, из сердца вон!" — и больше совать свой длинный, как у Буратино, нос не надо. Это больше не твой муж, не твоя дочь, не твоя семья в конце-концов!       — Скучаете? — раздался мягкий, но не лишённый весёлости и некой юношеской дерзости голос, заставивший Оксану обернуться. Перед дородной женщиной стояла прекрасная богиня с головой коровы, какая-то там, но всё же хорошая учительница Ксюши. Выдыхаемый ею пар клубился, развевался, словно тончайшая полупрозрачная ткань, перед тем как испариться в холодном, зимнем воздухе. Не желая ощущать зимний мороз, Хатхор облачилась в плотный, тяжёлый меховой плащ цвета индиго; обычную одежду Лиловых гор, которая помогала жителям справляться с холодами.       — ! Боже, вы меня напугали. — Вскрикнула Липецкая старшая, ибо не ожидала появление богини позади себя. На подобную реакцию древнеегипетская богиня лишь простодушно расхохоталась, видя растерянность в выпуклых глазах цвета морской волны.       — Да ладно, они, — она указала пальцем на голову, увенчанную элегантными, почти жемчужно-белыми, рогами, — не настолько большие как у Аписа, моего кузена. Ох, тот ещё вояка он, вы бы знали. Хм, кстати, коралловый вас полнит, это и не плохо, но не суть. Вам подойдёт вишнёвый, поверьте мне. — Потерев подбородок проговорила, не разжимая зубов Хатхор, осматривая Липецкую с головы до ног. Далее дружелюбно похлопала мачеху своей ученицы по плечу. Немного "сев в лужу" Оксана покраснела, как в тот раз, когда они с Евгешей впервые...       — Мо-о-о-жет, выпьем кофе? Или вы предпочитаете чай? — отодвинув смущающие мысли на задний план вопросила смертная свою бессмертную оппонентку, на что та лишь пошевелила плечами, давая понять, что не против за чашечкой чего-бы-то-ни-было поболтать с глазу на глаз о жизни. Пушистый, чистый снег, ранее покрывавший меховой ворот, разделился на "части" поменьше, и теперь напоминал расколовшийся лёд на речке, когда начиналась сильная оттепель и таяние льдов. С неба, покрытого облаками разного оттенка серого, начали потихоньку падать лёгкие снежинки, коие мягко приземлялись на головные уборы и воротники прохожих и двух дам, идущих к небольшой кофейне "Coffee Like" располагавшейся на проспекте Чумбарова-Лучинского.       Ранее названный проспект в зимнюю пору всегда давал ощущение яркого праздника благодаря разнообразным скульптурам милых снеговиков, смешных рождественских оленей и прочих. Когда на небе сгущались сумерки, эти фигурки ярко светились, словно были сотканы из света. Если честно, так и есть, если склеенные гирлянды воспринимать за "сияющие нити". Днём же, ранее названные скульптуры были просто обычными, ничем не выделяющимися малыми архитектурными формами. Вот, мимо этих статуй и проходили сейчас Хатхор - богиня любви и Оксана Липецкая, подходя всё ближе и ближе к "Coffee Like", расслабленно и весело беседуя ни о чём. В самом помещении они, заказав горячие напитки, начали ждать, когда миловидный бармен "нашаманит" на своей чудо-машинке то, за что были деньги заплачены. Когда всë было готово женщины, поблагодарив молодого человека, вышли из кофейни.       — Кстати, — отпив немного дымящейся жидкости начала Хатхор, — что это была за деваха в красных сапогах и леопардовом ужасе? — лицо Оксаны сильно помрачнело, стоило только богине напомнить о той наглой девице, ну, уже не девице, которая испортила блондинке весь день своей вульгарной просьбой.       — Это... была бывшая жена моего мужа. — Почувствовав множество отрицательных эмоций, богиня сочувствующе вздохнула, старательно подбирая слова, дабы не ранить Липецку старшую ещё сильнее. Особенно тогда, когда узнала, чего Олисяш потребовала от женщины с бирюзовыми глазами. Тогда добродушная, но иногда вспыльчивая Хатхор возмутилась подобной просьбе пуще самой Оксаны. Ведь где это видано, чтобы ушедшая в закат бывшая чего-то просила в приказном тоне от нынешней жены. Какое право имела Олисяш вмешиваться уже в чужую ей семью? В какой-то момент богиня захотела разразиться гневной тирадой, но поняв, что это мало чем успокоит растроенную Оксик, успокоилась.       — Да-м, стыд да и только. Вы правильно поступили, отправив молодуху в пустыню - пески считать. Такие личности, как Олисяш, не в меру инфантильные. Они не думают о последствиях своих решений, — успокоила Хатхор мачеху своей ученицы, крепко обняв ту. Липецкой, после того, как она рассказала о проблеме, стало чуть полегче. Однако, та-сама-Лида теперь знала, где будет проходить день рождения Жени, и, несомненно, могла помешать празднику, а то и вовсе сорвать, как в каких-нибудь дешëвых фильмах.       А снег тем временем падал всë чаще и чаще, лёгкий, словно свадебная шаль, развевающаяся на холодном ветру. От мороза ветви деревьев покрылись изморозью, словно шипастым доспехом серебряного цвета, коие со всей присущей им холодностью наблюдали, как две женщины направляются в многоквартирный дом, стоявший рядом со школой, огорождённой новёхоньким металлическим забором.